|
Новый День №20
|
Я. Всё! Не могу больше!.. Нельзя… нельзя больше откладывать… ведь будет поздно… пустите меня!.. (на поверхности появляется рука, она обшаривает пространство вокруг) Сверлит… как гвоздь в башке… (нащупывает голову) Но – почему?.. Почему? Почему? (Вытаскивает за волосы на свет сонную голову.)
Я (пытаясь подняться на ноги, скованная по рукам и ногам тканью). Где я?
Глумливый голос (лениво). У себя в голове.
Я (оборачиваясь вокруг себя). Кто это? Что?
Голос «свыше». Да ты это. И твой внутренний мир.
Я (ощупывая воображаемые стены вокруг). Такой серый?
Голос «свыше» (хмыкает). Яркий внутренний мир только у счастливых людей.
Глумливый голос (шёпотом). А не у тебя, дура!
Я. Но я – счастливый человек!..
Голос «свыше». Докажи!
Глумливый голос (шёпотом). Докажи, докажи…
Я. Докажу! Докажу! Докажу!!
Стучит по воображаемой стене, отделяющей зрителей. «Стена» рассыпается с характерным звуком. Видит зрителей, шарахается от них.
Я. Кто это?
Голос «свыше». Твои судьи.
Глумливый голос (шёпотом). А судьи – кто?
Я. Судьи?.. А!.. Доказать… им?.. Хорошо… я попробую… Вот – счастье. Ведь это такая штука, в которой нуждаются абсолютно все. Это, можно сказать, предмет первой необходимости. Но у каждого оно своё. И всегда его хочется ещё и ещё.
Ну, должен же быть какой-то ключик, какой-то секретный код или ход, который может каждого из нас привести в счастье. В его счастье – и сейчас, и потом… и – всегда! Ведь каждому, где-то в глубине души известно, какое оно – его счастье.
Так почему же тогда все мы большую часть своей жизни чувствуем себя такими несчастными?!! Все! Даже самые счастливые из нас!
Голос «свыше». Homo fortunatus!
|
|
Кошка стоически выдержала купание, а потом и сушку феном, и чистая, распушилась. Белоснежный хвост в руку толщиной, гибкий, как туловище удава, шерстка тонкая, словно лебяжий пух, блестящая на холодном осеннем солнце, и яркие сапфиры глаз. Она уже поела и согрелась и, распластавшись на стуле, начала засыпать.
Ева сидела за столом и, подперев щеку рукой, смотрела на довольную мурлыку и как будто сквозь нее, точно зверек был оконным стеклом, за которым открывался удивительный мир. Животное она подобрала у пивных ларьков, озябшее и голодное, замордованное всякой пьянью, грязное и, вероятно, настолько ослабевшее, что спокойно дало завернуть себя в куртку и отнести домой. Нет, она приютила несчастную не из сострадания. Ей нужна была кошка. Белая лечебная кошка.
- Давай с тобой договоримся, - шепнула Ева, - ты поможешь мне или хотя бы постараешься помочь, а я дам тебе дом. Я буду заботиться о тебе, обещаю. Любить буду и кормить самым вкусным. Все, что захочешь. Только спаси Киру. Пожалуйста! А если не можешь спасти Кирочку, то помоги ей хотя бы уйти без боли, - Ева осторожно погладила серебристый мех. - Ты слышишь меня, киса? - прошептала и не выдержала, захлебнулась непрошенными слезами.
Кошка моргнула. Словно в кучерявой мешанине облаков прорезались на мгновение две лучезарные щелки ясного неба и тотчас же снова затянулись белизной, но их целебный свет пролился Еве в сердце. Не надежда, а крошечное облегчение, когда верить не во что и ждать, казалось бы, нечего, но за поворотом словно мерцает дрожащий огонек — оранжевые блики, то ли далекий закат, то ли свеча в окне. И хочется уже не лечь и умереть, а пройти чуть дальше, чтобы узнать, а что там все-таки такое.
Вернется или нет Кира, в память о ней поселится в доме родная душа, придавая жизни хоть какой-то смысл.
«Надо бы дать ей имя, - размышляла Ева. - Клео... Пусть будет Клео... Клеопатра».
Она чуть не сказала «Беляшик», но вовремя одумалась.
Этого она не выдержит. Нет.
|
|
Мохнатые хлопья в тоскливое утро,
Кружатся без цели, то вправо, то вверх.
И мысль одиноко блуждает. Как будто,
Бессвязно, лениво готовит разбег.
А мухи в ночнушках упрямо летают,
Пытаясь проникнуть в оконную щель.
И кажется мне, что душою плутаю
И кажется мне, что потеряна цель...
Задерну ресницами сонные веки.
Подумаю: скоро закончится снег,
Откроет объятья весенняя нега,
Услышу, звенящий, заливистый смех.
ВЕСЕННИЕ ЗАРИСОВКИ - РАССВЕТ
За волшебной тучкой ночь укрылась пледом.
Лучики смахнула с шелковых ресниц,
Небо озарилось предрассветным светом -
Розовое утро соскользнуло вниз.
Ласковое солнце потянулось сладко,
Звезды погасило, уложило спать.
Бликами коснулась мне лица украдкой,
Весело пробравшись и в мою кровать.
Словно оживает за окном природа
Звонко, как будильник, мне поет капель.
«С добрым утром, солнце!» Жду любви прихода...
Радостно, спокойно на душе теперь...
|
|
В каждом дворе наверняка найдётся хотя бы одна девочка, которая очень… нет-нет, очень любит кошек – до самозабвения, до слёз.
Живёт такая девочка и в нашем доме. Зовут её Дашенька. Ей годика три-четыре, но, несмотря на свой капельный возраст, она знает всех кошек в округе поимённо, и домашних, и диких. Сдаётся мне, что кошки отвечают Даше взаимностью. Стоит ей выйти во двор с пирожком или бутербродом, как вокруг неё тут же собирается небольшая стайка ласковых «вымогателей».
Однажды молодой рыжий Барсик зачем-то забрался на самую высокую берёзу и начал орать. День орал, другой. Нервы у главной кошатницы нашего дома тёти Вали дрогнули, она вызвала спасателей МЧС и местное телевидение. Кота спасали всем миром, и, когда Барсик был вызволен из западни, усатый дяденька в форме сотрудника МЧС сердито произнёс:
– Сколько выезжаю на подобные вызовы, ни разу не видел на дереве высохшую мумию кота. Кошки хитрые бестии.
Услыхав это, Дашенька зарыдала, хотя едва ли поняла, о чём говорил офицер. Я присутствовал при этом, и, глядя на лицо девочки, понял, что плачет не Даша, а ангел, который находится в ней.
Как-то раз по весне к нашему дому прибилась пёстрая пушистая кошка-инвалид на сносях. Она с трудом передвигалась на двух передних лапах, волоча за собой парализованные конечности. Но при этом была поразительно ласкова, добра к людям – к существам, которые, возможно, стали причиной её увечья. Жила она в подвале, и когда на улицу выходила Дашенька, тут же появлялась рядом с девочкой, получая и даря порцию душевного тепла. На правах доброго опекуна Даша назвала пестрянку Гермионой, вероятно, в честь любимого персонажа фильмов о Гарри Потере. Гермиона толстела не по дням, а по часам, и, чем округлее становилась, тем яснее было нам, взрослым людям, что она вряд ли сможет благополучно разрешиться от бремени. Скорее всего, погибнет и она, и её котята. Потому жители нашего дома относились к этой животинке особенно ласково. Иногда, наблюдая за тем, как безропотно и спокойно кошка переносит свои страдания, я в восхищении качал головой, вспоминая свои собственные малодушные протесты даже против самой пустячной боли. Поистине у животных можно поучиться смирению. Дашенька очень привязалась к Гермионе, и я с трудом мог представить себе, как девочка переживёт боль утраты.
|
|
Эти заметки не могут не быть исповедальными. Но подобная исповедь – не исповедь «индивидуя», перебирающего свои личные грешки и былые благие помыслы вкупе с дулями в кармане, приберегаемыми для былых, а то и нынешних властей. Это – исповедь поколения, мир которого не раз неузнаваемо преображался на протяжении одной только человеческой жизни.
Конечно же, эти заметки очень поверхностны, но вопросы, к которым мы здесь с Вами прикасаемся, головокружительно глубоки. Как глубок и сам Даниил Гранин. Входишь в книгу – и ощущаешь себя киногероем «Аленького цветочка», попавшим в изумляющее богатый мир таинственного острова. Здесь Гранин предстает перед читателем уже не просто популярным автором «произведений об ученых» и соавтором «Блокадной книги», но и нестандартно, да что там нестандартно, - «поперечно» мыслящим с оголенной, словно электропровод, совестью. Коснись – и почувствуешь на себе мощный удар тока. И при этом он наблюдателен, и виртуозно владеет словом. Причем виртуозность его – не виртуозность актера на сцене, демонстрирующего эффекты «театрального фехтования», а виртуозность бойца, чье мастерство – не в самодовлеющей красочности движении, а в точности нанесения удара.
Но приостановиться я хотел бы не на этом. А на чем же? - На внутреннем драматизме – драматизме амальгамы чувств и мыслей, которая, словно лава из жерла вулкана, прорывается, чтобы затопить опостылевшие Помпеи и Геркаланум социально-идеологических уродств целой эпохи. Уродств, которые видятся, как воплощение именно определенного, четко обозначенного и недвусмысленно именованного порядка вещей – социализма, советскости и советской власти.
Правда, будут нестись годы – нестись неистово, подобно «привередливым коням» Высоцкого – и оголенная совесть Гранина, в отличие от совести многих российских «вроде бы либералов», той совести, что уютно укутана в модные меха критики «тоталитаризма», не удержится в берегах былого. Гранин и в мире постсоветском видит ничуть не меньше уродств, чем в замусоленной штампами былой эпохе. Из него даже вырывается: «Когда была советская жизнь, я не чувствовал себя советским человеком, а теперь очень часто чувствую».
|
|
Дон Жуан
Лепорелло, как ты думаешь
Сегодня будет дождь?
Лепорелло
Какое это имеет значение.
Дон Жуан
Ты не хочешь мне отвечать?
Лепорелло
А что толку отвечать, когда итак все ясно.
Дон Жуан
Лепорелло, ведь это бунт,
Одумайся.
Лепорелло
Тут и думать нечего.
Вы все равно меня не слушаете,
Потому и попадаете в разные истории.
Дон Жуан
Если бы я тебя слушал,
То попадал бы всегда в одну историю.
Лепорелло
Что же это за история?
Дон Жуан
История твоей жизни, Лепорелло.
|
|
Что вам сказать, ребята? До тепла
Мы дожили - со стоном и со скрипом,
С постылыми таблетками от гриппа -
Как будто засиделись у стола:
Чужого и пустого, просто так,
Из вежливости раньше не вставая...
Что вам сказать, ребята? Я живая!
А вы? Ну, отзовитесь, друг и враг!
Прочь наконец-то шапки и носки!
Ура! Свобода! Талия и мини!
Растает сам собой последний иней
На дне так зябко прожитой тоски.
* * *
Крадут весну - в чью пользу? - у меня.
Недосчиталась ночи...ночи...дня,
Трех лепестков черешни у крыльца,
Трех запятых - с начала и с конца.
Какой-то мне неведомый злодей
Культ осени пророчит без затей,
Крадет весну - по стеблю,по листу,
Ничем не заполняя пустоту.
Осталось у меня весны - на дне.
Я удержалась на последнем дне:
Красть нечего уже. И лишь в горсти -
Моей весны последнее "прости".
|
|
– Ну, Елена Премудрая и Прекрасная… С повышением, значитца. Всех благ и прочая, прочая, прочая… – с игривым поклоном поздравил майора внутренней службы Елену Пилипчук собрат по погонам майор Роман Стеклов.
– Расти тебе и дальше в чинах, званиях и орденах! – присоединился к сослуживцу капитан Георгий Щербаков. – Обмывать-то когда?
Трио офицеров составляло группу культуры (ГК) отдела воспитательной работы (ОВР) Управления кадров областной милиции. На «воспитателей» возлагалось множество задач. Анализ дисциплины и отслеживание морально-психологического климата «на земле» – в райотделах области. Социальная защита стражей порядка и семей погибших на службе. Работа с ветеранами и организация всяческих конкурсов. Проведение праздников и похорон, учет звонков, полученных по телефону доверия, организация занятий по общественно-государственной подготовке... Сам ОВР за глаза именовали отделом по борьбе с личным составом, а группу культуры – культуристами.
По новому штатному расписанию в подразделении вводилась должность старшего инспектора по ОП – особым поручениям. Руководство утвердило на нее Елену Владиславовну, узаконив, что теперь она будет отвечать и за работу культуристов в целом, – ранее каждый инспектор ГК автономно замыкался либо на начальника отдела, либо на его зама.
Возраст женщины давно перевалил за пенсионные для системы МВД сорок пять лет. Выслуги тоже хватало: в молодости Пилипчук немало «отбарабанила» на Севере, где стаж, с учетом особых условий прохождения службы, исчислялся вдвойне. Однако майор упорно писала рапорта о продлении срока службы на год… и еще на год… и еще… Начальство пока с пониманием шло навстречу, учитывая особые заслуги Елены Владиславовны. Более того, повысило ценного работника в должности.
– Спасибо, – холодновато, без улыбки, поблагодарила Пилипчук соседей по «камере»: на единственном окне в кабинете-пенале была установлена частая решетка. Намек на обмытие отнюдь не нашел отклика. – Давайте-ка, товарищи офицеры, присядем.
Даже начинающий милиционер, указывая на стул, не употребит глагола «садитесь», ибо рискует нарваться на грубо-трафаретное: «Сесть я всегда успею!»
«Товарищи офицеры» откровенно удивились столь официальному, не принятому меж ними в родном кабинете обращению, однако опустились на полумягкие стулья, гадая, что им скажут дальше. Новоиспеченный старший инспектор по ОП приземлилась в кожаное кресло на колесиках, героическими усилиями вырванное из складских недр службы тыла.
|
|
С Леонтием Петровичем Покобатько я познакомился в 201… году, в популярном распивочном заведении «Ермак», что располагалось и до сих пор располагается на задах бывшего рынка по улице Зелёная.
- Колоритнейшая личность, - объяснил мне Витя Куплетов, который, собственно, нас и познакомил. – Капитан третьего ранга в отставке. Пять автономных плаваний к понятно каким берегам.
- Подводник, что ли? – догадался я.
- Ну! – подтвердил мою догадку Витя. - С него романы можно писать! Леонтий Петрович! – громко сказал он в глубину распивочного зала. Из-за третьего столика справа нам призывно махнули рукой. Рука по размерам и форме походила на ласту тюленя.
- Прошу знакомиться. Леонтий Петрович, мой давний знакомец, – сказал Витя. – А это Алексей. Тоже давний.
- Широко живёшь, - скупо похвалил его Леонтий Петрович. – Масса друзей. Вы, Алексей, водку пьёте?
С тех пор мы встречались здесь, в «Ермаке», если не регулярно, то уж не реже раза в месяц. Витя не обманул: Леонтий Петрович оказался на редкость интересным человеком. Родился на Тамбовщине, окончил Ленинградское (тогда ещё Ленинградское) военно-морское училище. Отслужил на Северном флоте двадцать пять лет, и все двадцать пять – на атомных подводных лодках. Говорил, что несколько раз разглядывал в перископ город Нью-Йорк и его живописные окрестности.
- Сейчас служить идти не хотят, - жаловался он мне. – При Советской власти шли тоже без особой охоты, но сегодня вообще караул. Вопрос: а кто Родину-мать будет защищать? Я один! Да на х… (и он произносил известное матерное слово)… она мне нужна!
Оригинальности и в то же время логичности его суждений можно было позавидовать. Так мог рассуждать только полностью уверенный в себе человек.
|
|
Предложение вступать в Союз писателей поступило неожиданно.
Марине позвонил Лисов и продиктовал перечень необходимых документов. Лисов считался мэтром. Он умудрялся успевать всё: несмотря на далеко не молодой возраст, ездил в какие- то бесконечные командировки, мелькал на тусовках местной элиты, находил в глубинке начинающих авторов и вытаскивал их на свет божий, творил сам. Лисов умел заводить связи с нужными людьми, находить солидных спонсоров и безжалостно выдаивать их. Словом, являл собой пример сочетания творческой и коммерческой личности.
Марина отнеслась к предложению Лисова без особого энтузиазма, так как считала членство в Союзе не более, чем формальностью, не дающим ничего в плане творческого роста. Она даже готова была отказаться, но Идиллия Петровна взволновалась:
- Мариночка, люди годами этого добиваются, - тебе предлагают, а ты ещё сомневаешься! Нужно воспользоваться такой возможностью!
Поэтому, больше для маминого удовлетворения, чем для своего, Марина занялась сбором документов.
Она написала автобиографию, заполнила какие-то анкеты, сфотографировалась. Осталось получить три рекомендации от поэтов, уже являющимися членами Союза писателей.
Одну пообещал дать всё тот же Лисов, за второй Марина обратилась к Степану Зайченко, - Степашке.
Поэт был душкой, его любили за добрый, отзывчивый характер. Кроме того, Степан и его жена Лариса были друзьями Марины.
Зайченко незамедлительно откликнулся на её просьбу и с готовностью выдал восторженную характеристику, изобилующую красочными эпитетами, из коей следовало, что не принять в Союз писателей такого поэта, как Марина - равносильно чуть ли не преступлению.
Степашка написал бы в стихах, если бы не был ограничен рамками определённой формы.
За рекомендацией Лисова нужно было идти к нему домой. Он почему-то упорно не хотел встречаться ни в каком другом месте. Причём, встреча должна была состояться в отсутствии его жены, уехавшей, как осторожно выведала Марина, с внуками на дачу.
Ходили упорные слухи, что просто так Лисов ничего не делает. Чувствуя какой-то подвох в бархатных лисовских интонациях, Марина решила перестраховаться, и захватила с собой всё того-же безотказного Степашку.
|
|
Всё уже круг, всё уже,
Не вырваться уже.
Но не вселяет ужас
Стоянье на меже.
Приходит пониманье:
Всему есть в жизни срок.
Ждёт часа увяданья
Любой земной цветок.
Недолог жизни праздник.
Как в сон, глаза смежив,
Легко и без боязни
Мы все сойдём с межи.
* * *
Жизнь моя идёт на убыль,
Ясно видится закат.
Скоро яростные трубы
В поднебесье зазвучат.
Что свершилось, то свершилось.
Что прошло, то не вернёшь.
И была от Бога милость,
И была от чёрта дрожь…
Осень жизни, а не лето.
На закатном рубеже
Всё же есть полоска света,
Только тонкая уже.
|
|
По улице Даля безлюдной бреду,
Как будто листаю обратно столетья,
Мой город сберег сквозь огни лихолетья
С колоннами старых домов череду.
Луганск наш поселком рабочим был встарь,
Провинции центр влек господ для прогулок.
Сегодня – уютный музей-переулок
Хранит повесть жизни – Толковый словарь.
По крови датчанин стал русским судьбой,
Собрал воедино Руси диалекты –
Народный язык, в поколеньях воспетый,
В основу собраний положен тобой.
Не яркость столиц, а провинции свет
Тебя воспитал гражданином Отчизны.
Музей сберегает тома, что при жизни
Издал, как этнограф, писатель, поэт.
О чем призадумался, памятник-Даль?
И в камне ты светел своим благородством.
Сидишь величаво, с завидным упорством
Сквозь время уверенно смотришь ты вдаль.
|
|
Случилось это под Новый год. Театрально-киношная братия каждого большого города и почти каждой столицы бывших советских республик, ныне – независимых государств, утверждает, что это стряслось с их самым популярным артистом. Так что ни имя героя, ни город не назову. Как положено собирателю-фольклористу, я сложил в кучку все варианты, перемешал хорошенько, отжал лишнее - и вот что осталось в синтезированном осадке.
Итак, спешили навстречу Новому году. Торопились! И еще до проводов Старого года кое-кто сильно перегрузился. А самый повсеместно известный артист вовсе упал под стол. Народ, хохоча, извлек его оттуда: не дышит. И так натурально не дышит! По школе. «Хорош играть! Ша! Среди своих! Верим, верим!» А он все равно не дышит. Срочно вызвали «скорую». Врачи его откачивают, он ни в какую. Не дышит. «Эх, - молвят медики, опечаленные своим поражением и утратой знаменитости. – Он от нас ушел. Успел. Уж без него как-то встречайте смену времен. А мы его в морг. Сейчас вскрывать не будем, утречком глянем: что у него внутри? Аккуратненько. Мы дело знаем! Сильно не попортим. Пока в тишине полежит, в прохладе. Вот адресок. Там и найдете…» Ни шиша назавтра не нашли!
Потому что… Дальнейшее известно со слов главного действующего лица:
- Вдруг я проснулся. А чего это я сплю? Можа, мы куда всей кодлой завеялись?! Даже и не помню: куда? Темнотища! Ощупал себя: голый совсем. А холодрыга! Меня напрягло: голый, тишина, темнота и холодрыга. Неужто уже все?! Не учуял, как перешли по ту сторону времен… Пощупал слева – вроде баба рядом. Тоже голая. В полном отрубе. Ни фига себе! Вроде в баню догуливать не собирались… Я справа рукой шарю. Еще одна голая застылая тетка в бесчувствии. Во хренушки! Это ж где ж мы и с кем и что навытворяли? И сколько ж мы тут гуляли, если я ничего не помню, а вокруг все так голо и застыло…
|
|
Семён Антипович Тютин был вне себя от счастья. Он первый раз в жизни оказался в компании таких высокопоставленных лиц, и потому весь был наполнен гордостью и предвкушением чего-то особенного. Правда, сначала было ощущение неловкости, сознание своей незначительности среди людей, являющихся новыми хозяевами жизни. Однако после нескольких рюмок по телу разлилась приятная истома, а чувство скованности постепенно начало затухать. Да и то сказать, разве он такая уж козявка? Как-никак глава администрации, первый человек в районе. Не зря же ему вчера позвонил помощник губернатора Прошкин и сообщил, что ожидается приезд высоких гостей из Москвы.
- Вот думаем к тебе в район свозить, - сказал Прошкин. - Ты там постарайся, не подведи. Знаешь кто едет? Сам Василь Нилыч!
- Как? Сам Лбищев?
- Точно. Лично едет, послышалось в трубке. - Так что ты смотри. Сумеешь угодить гостям - перед тобой дорога в рай откроется. А нет - сам знаешь. Понял?
Семён Антипович от потрясения потерял дар речи и лишь оторопело кивнул. Василь Нилыч Лбищев был не просто большим человеком. Фамилия его была занесена в энциклопедический словарь. Поэтому в глазах Тютина он представлял собой высшую ступень человеческого развития.
- Понял? - прогрохотал в ухе голос Прошкина. - Тютин, ты слышишь?
- Слышу, слышу, - прошептал глава района. - Всё сделаю, оправдаю, заслужу.
- Ну так я передам губернатору, что ты нас ждёшь завтра. Часикам к двенадцати и подъедем. Ну, будь!
Когда на следующий день кавалькада шикарных иномарок подкатила к зданию администрации района, местное начальство во главе с Тютиным уже стояло у входа, ожидая высокого гостя.
Высокий гость оказался низеньким рыжеватым мужичком с царственной осанкой. Встречающие застыли по стойке “смирно”, а Тютин подскочил к Лбищеву и рассыпался мелким бесом, благодаря его за оказанную честь. Василь Нилыч показал себя настоящим демократом. Он небрежно протянул Тютину руку, затем похлопал его по плечу, - чем вызвал молчаливое восхищение в глазах окружающих.
- Ну-с, дорогуша, показывай своё хозяйство, - произнёс он тонким голосом. - Мне рекомендовали тебя как лучшего хозяина в районе. И приватизацию, говорят, проводишь активно...
|
|
С самого утра Прокопевна впала в отчаянное волнение. Оно накрыло её в тот момент, когда старушка оторвала листок календаря. После тщательного его изучения почти слепыми глазами, в нарастающей тревоге ей удалось рассмотреть, что наступило девятнадцатое число. Едва дождавшись пока внучка, поднимется с постели, она кинулась к ней в слезах:
– Доча, мы ведь Юрочку с Днём рождения забыли поздравить!!!
Но ужасная новость не произвела на Асю должного эффекта, а напротив, не на шутку разозлила:
– Баб, ну сколько можно? А?! Ты достала уже с Юрочкой своим! Сил нет! Трындец, блин! Когда у дядь Юры День рождения?
– Восемнадцатого.
– А месяц ты хорошо запомнила, в каком сына родила?
– В марте… в Акмолинске ещё снег лежал.
– А сейчас что?
– Что?
– Октяр-брь уж наступил… полгода ещё до Юрочкиного Дня рождения! А ты мне каждый месяц концерты закатываешь! Зла не хватает. Вот езжай к своему Юрочке и целуйся с ним!
Прокопевна пристыжено вжала голову в худые плечи и нетвёрдо засеменила в свою комнату, корректируя продвижение по длинному коридору осторожным касанием стены рукой, тихо шепча сама себе:
– Ну, иди тогда, Прокопевна, в свою ателье…
– Баааб, – взревела ей в сутулую спину взвинченная Ася, – Ну сколько раз повторять – хватит обои пачкать! Года ещё не прошло после ремонта, а уже чёрная полоса по всему коридору от твоей руки!
– Да где-то палочку свою посеяла, – оправдываясь, залепетала старушка, продолжая движение наощупь, сгорбившись сильнее.
|
|
Начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта, генерал артиллерии Вильгельм Кейтель расхаживал по своему огромному кабинету и теребил свой подбородок.
— Вам не кажется, что мы в плане предстоящей войны с Советами что-то упускаем?
— Никак нет! - Отчеканил стоящий по стойке смирно полковник. План «Барбаросса» детально изучен всеми специалистами, имеющими соответствующий доступ секретности. Все замечания своевременно учтены.
— Вы меня не понимаете, полковник. Есть вещи которые не менее важны, чем снаряды, пули обмундирование и провиант. У меня нет времени объяснять вам всё в деталях, поэтому садитесь за стол и пишите.
И так. Значительная часть населения европейской части СССР.
— Господин генерал - это будет секретный меморандум? - Обратился к шефу полковник.
— Не сметь меня перебивать - рявкнул хозяин кабинета. - Записывайте далее. Думать за вас буду я! Уставшее от бесконечных поборов сельское население противника, не высказывая открытого недовольства, внутренне крайне отрицательно относится к существующему строю. В простых русских людях из поколения в поколение передаётся национальное сознание связанное с глубоким религиозным верованием. По этому крайне важно не чинить какие либо препятствия благодарственным богослужениям по случаю освобождения населения России от большевистского рабства.
|
|
Завод гибрид, завод мутант.
Завод, пусть бывший, но гигант.
Когда-то здесь производили,
Давно уже, автомобили.
Теперь, как и на всех гигантах,
Здесь бродят группами мигранты,
Всё выполняя без души
И получая лишь гроши.
Эпохи постиндустриальной
Продукт, к тому же с минимальной
Оплатой своего труда
Они, как впрочем и всегда,
Как общество образовалось,
Несут, не вызывая жалость
У их хозяев, рабский крест.
(Читайте Маркса «Манифест»).
Но в век масштабных инноваций,
Друзья, что толку возмущаться
И гастарбайтерам и нам
Отжившим век свой старикам,
Продуктам прошлого. Сейчас,
Как говорится, не до нас,
Кто, откровенно между нами,
Мешается лишь под ногами.
|
|
Нашего водителя звали Владимир. Он долго вглядывался в даль и потом, повернувшись ко мне, произнёс:
- Я впервые вижу поле, которое цветёт красным цветом и тем более в сентябре, да ещё так изобильно много цветов я не видел даже в летний период.
Я посмотрел в ту сторону, которую он мне указал.
Вдали на горизонте показалась красная полоса и первое впечатление, какое может прийти в голову несведущему человеку так это луг, где растёт большое количество цветов красного цвета. По мере приближения к лугу мнение об этом месте менялось неоднократно. Сначала цвет приближаемого поля стал меняться с красного на розовый, но ещё больше удивились мы, когда луг наш оказался не лугом, а озером, и кажущиеся издалека цветы оказались живыми существами, которых мы не ожидали увидеть.
Начало сентября. В Казахстане начался сбор урожая пшеницы. Механизаторы переехали жить на полевые станы, которые были расположены на далёком расстоянии от населённых пунктов. Одна из обязанностей моей работы в то время была проверка подготовки и условий проживания механизаторов на этих полевых станах. В один из дней меня отправили на далёкие южные полевые станы Атбасарского района, расположенные за селом Сочинское. Кроме меня и водителя в машине никого не было. Нам даже не дали сопровождающего из села, а просто объяснили дорогу, по которой необходимо ехать. В этом населённом пункте было три полевых стана. Самый далёкий полевой стан оказался на расстоянии от села более пятидесяти километров. Дороги были степные, в некоторых местах до того укатанные, что не уступали даже асфальтному покрытию. Местные, конечно, знали, как проехать быстрее к этому объекту, но им некогда было что-либо нам объяснять и мы, собрав скудные знания о дороге, отправились в путь. Через какое-то время мы попали на первые два полевых стана, где сделали свою работу. Осталось проверить ещё один полевой стан, и можно было ехать домой. Механизаторы предложили нам для экономии времени и топлива добраться короткой дорогой, которой пользовались сами и объяснили, как это делать. Мы помчались, однако как объяснили, у нас не получилось. Скорее всего, мы заблудились и очень скоро выехали на это розовое озеро.
Озеро было живым. Мало того что оно было живым, это озеро было ещё и красивым. На этом озеро расположилась большая стая розового фламинго.
|
|
Я ехал из длительной командировки, из Москвы в Нижний Новгород, по делам нашей компьютерной фирмы. Осень уже обжигала своей промозглой неотвратимостью, в воздухе пахло зимой, моросил колючий дождь и я уже стоял на перроне Курского вокзала, с чемоданом и практически не снимаемой сумкой Dr. Koffer, когда поезд степенно подкатил на посадку. Пройдя в вагон 1-го класса, не без труда добравшись до своего места, стряхнув капли дождя со своей куртки и забросив колесный чемодан на верхнюю полку, я с облегчением уселся в кресло. Народ прибывал, постепенно заполняя салон вагона своей суетой, запахами осени, деловитой поспешностью, от которых мне становилось уютно, как всегда бывало, когда возвращался домой.
Работа была закончена. Вытянув уставшие ноги, я прикрыл глаза, потом еще раз взглянул наверх, убедился, что чемодан мой на своем месте и уже тогда полностью расслабился. Не смотря на свою деятельную натуру, которая легко переносила профессиональную деятельность программиста в вечернее и ночное время, сейчас мне жутко захотелось спать, что я и попытался сделать. Возня соседей, разноголосый говор, заливистый детский смех, совершенно не препятствовали плавному погружению в сладкое забытье. Поезд тронулся и в этот момент я почувствовал, что кто-то, осторожно перешагнув мои ноги, так же осторожно уселся в соседнее кресло у окна, так как оно еще оставалось свободным. Поезд уверенно набирал скорость, но не смотря на мое полусонное состояние, шум состава и людской гул, с правой стороны, из кресла, мне послышался тяжелый, вымученный, похожий на стон мужской вздох. "Словно зверь со мной рядом едет, а не человек", - подумал я, не открывая глаз, но вся дрема улетучилась за мгновение. В нагрудном кармане куртки настойчиво заиграл сигнал вызова мобильного телефона. Я ответил. Звонила моя жена, Ирина.
— Да, все закончил. Уже в поезде. Я тоже очень соскучился... Хорошо, целую. До встречи!— Поговорив, положил телефон обратно в нагрудный карман и, не удержавшись от навязчивого желания посмотреть на обладателя "тяжелого, измученного вздоха", повернулся в сторону своего соседа и взглянул на него. Это был мужчина лет шестидесяти, может быть чуть старше, очень тучного сложения, с коротко стриженными седыми волосами. Он тяжело дышал, пуховик синего цвета раздувался на нем от каждого вздоха и делал незнакомца еще тучнее. По сравнению с этим "великаном", я казался тростинкой, хрупкой и ломкой.
|
|
Постмодернизм – это болезненное маргинальное состояние современной культуры, метание между отживающим прошлым и необозначенным будущим, затянувшееся на долгие десятилетия. В большинстве своём, бесплодные хаотические поиски новых революционных форм самовыражения и отражения действительности. Попытка ухода от традиционных общепринятых систем и категорий восприятия и мышления. Попытка создания нового порядка вещей. Попытка переворота и переустройства общественного сознания.Попытка переосмысления морали и переоценки общечеловеческих и культурных ценностей. Попытка переориентации духовных устремлений человека.
Отцом «минимализма» и соответственно отпочковавшегося от него в начале второго тысячелетия и сформировавшегося как самостоятельное художественное направление «художественного документализма» многие современники считают Эрнеста Хемингуэя.
Как-то он поспорил с Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом, что сможет написать очень короткий рассказ. Хемингуэй выиграл спор, и написал рассказ, в котором было всего лишь шесть слов, крохотную трогательную историю жизни одного маленького мальчика: «Продаются детские ботинки. Неношеные» («For sale: baby shoes, never worn»).
После Хемингуэя в этом направлении пробовали себя многие известные мастера. И Раймонд Карвер, и Чарльз Буковски, и Арам Сароян, и Мэри Робинсон. Список знаменитых имён можно продолжать бесконечно долго.
Говоря о писателях минималистах, нельзя не вспомнить и о Василиске Гнедове и его"Поэме Конца". Эта "поэма" представляет собой чистый лист бумаги и ничего больше.Впрочем утверждать, что поэма бессловесна и бессмысленна я бы не стал, есть название, в котором и заключена глубокая идея автора.
Хотелось бы сказать пару слов и о романе Владимира Блинова, который состоит из одной фразы: «Не надо! Я сама» - всего лишь четыре слова. И, тем не менее, Владимир Блинов определяет своё творение, как роман, считая его многогранным и поливариантным, открывающим богатейший простор для фантазии читателя.
Будучи писателем минималистом, в один прекрасный день я тоже захотел написать свою крохотную трогательную историю, такую же многогранную, глубокую и поливариантную, как у Хемингуэя и Блинова. И вот, что у меня получилось.Я написал рассказ в шесть слов, в котором была заключена история длиною в жизнь: «Я не хочу жить без тебя». Рассказ я назвал «Трогательная история одной огромной любви».
|
|
Нравится ли вам наш журнал?
|
Кто онлайн?
|
Пользователей: 0 Гостей: 14
|
|