Новый День №9

11-го марта 2000-го года Максим Тимохин приехал в Лиссабон к своему старому закадычному другу Ярославу Шмакову. Шмак и Тимоха, так они называли друг друга по-свойски, были знакомы с самого детства. Жили в одном дворе, вместе учились в школе и в университете, долгие годы вместе занимались бизнесом и коммерцией.

Когда же их бизнес, как говорится, накрылся медным тазом, вместе решили уехать за границу. Но так получилось, что Ярослав уехал первым, он уехал 7-го июля 1999-го года, а Максим приехал к нему лишь спустя восемь месяцев, а если быть точными, восемь месяцев и четыре дня.

У Максима были сдерживающие обстоятельства – его жена была беременна, на последнем триместре. Он не мог оставить её одну в таком положении. 19-го августа 1999-го года она родила сына, которого они назвали Максимом, в честь отца. На день отъезда Максима за границу ему исполнилось полных шесть месяцев. И хоть он уже начал держать головку, ползать, сидеть, узнавать отца и мать, он, всё равно, был ещё совсем несмышлёным и беспомощным. Таким он и останется в памяти Максима. А Маргарита, его жена, словно чувствовала что-то, и не хотела его отпускать. Расставание было невыносимым и душераздирающим, как будто они прощались навсегда. Впоследствии Максим ни раз вспомнит об этом и пожалеет, что не послушал жену, но будет уже поздно.

В Лиссабон Максим приехал поездом. Прямых поездов от Киева до Лиссабона не было, поэтому пришлось ехать с пересадками. Одну он сделал в Варшаве, другую – в Мадриде.

 Российская империя конца девятнадцатого века считалась страной весьма прогрессивной ни в чём не уступающей своим западноевропейским соперницам. А посему следуя тогдашней моде в её столицах регулярно проводились различные промышленные, сельскохозяйственные и кустарные выставки. 

Одним из главных был вопрос о выборе места проведения выставки. Масштабы предстоящего смотра требовали большого свободного пространства в центре города. Московское отделение Совета торговли и мануфактур, выбрало для этой цели место на окраине города, на Ходынском поле. Лучшие архитекторы того времени разработали эскизный проект и подсчитали затраты на возведение выставочных зданий — 500 тысяч полновесных рублей.

Известный миллионщик и владелец парфюмерных заводов Брокар устроил на своей площадке настоящий фонтан из своего «Цветочного» одеколона. Такая щедрость привела к тому, что полицейским, дежурившим на выставке, даже пришлось успокаивать толпы желающих бесплатно подушиться. Давайте будем справедливым к нашим не столь далёким предкам и отметим, что одеколон «Цветочный» и без того был чрезвычайно популярен в и у знати и у людей весьма скромного достатка. Большим успехом в то время пользовались духи «Идеал», «Жасмин», «Тубероза», «Реймс». В Интернете, если хорошенько порыться, можно найти рекламный лист 1902 года, а на нём такие необычные наименования, как «Модерн» и «Веяние садов Семирамиды». Что поделать, производители продукции были просто обязаны учитывать влияние общественных вкусов и модных тенденций. Дамские духи «Персидская сирень» частенько именовались «просто неподражаемыми».

      Дежурство начиналось спокойно. Приняли двух пациентов. Один поступил с утра. Шизофреник, который придумал вечный двигатель, состоящий из колеса обозрения с пластиковыми люльками. «Чертово» колесо должно было находиться наполовину в воде и вращаться за счет взаимодействия двух сил: тяжести воды в люльках и выталкивающей силы тех же люлек из воды. Все гениальное просто.

Больного привезла скорая помощь из центра города, где изобретатель отбивался от представителей американской разведки, намеревавшейся выкрасть у него тайну государственной важности. Очевидно, люди, включенные в бред больного, как переодетые шпионы, до последнего не признавались в тайных умыслах, потому и были внезапно и дерзко атакованы тщедушным очкариком. Сам гений получил отдачу – сила действия должна быть равна силе противодействия. Закон физики. Судя по двум свекольным синякам под глазами и треснутым очкам, случайные персонажи этой трагикомедии отыгрывались на физиономии героя, как минимум, в четыре руки.

Второй пациент был физик-ядерщик, который научился выделять из своей плоти куски отработанной энергии – вытаскивал атомный шлак из ушей, из иных органов тела, складывал все в свинцовую тару и относил в государственные учреждения. В обед его  доставили в первую клиническую на полицейской машине.

А вот ночью спокойный режим дрогнул. Дежурный врач обычно спал у себя в отделении, а я, санитар приемного покоя, раскладывал старое кресло и подремывал в нем, ожидая звонка в дверь. Ночью редко кого привозили.

Тогда – едва забрезжила судьба.

Я – из себя, как тесто, вылезаю. 

И сколько раз не уберечь мне лба –

Не знаю я... Пока ещё не знаю.

 

Пульсирует и бьётся изнутри, 

И я – до жизни жадная и злая. 

Свершится ли? Споётся ль, подсмотри! 

Не знаю я. Тогда ещё – не знаю.

 

А годы мясорубкою хрустят, 

И, укатав, в асфальте заминают... 

Но полюбить удастся ли хотя б? 

Не знаю я! Пока ещё – не знаю! 

302. Что для порядочного - яд, то для непорядочного - пища. 

 

303. В ситуациях, когда на Западе проштрафившиеся политики подают в отставку, у нас они лишь громогласно сморкаются в носовой платок.

 

307. Что наше государство бессовестно - так это уже не новость, а старость.

 

308. Не бойся грешить - ведь Господь не любит трусов.

 

309. Коль уж бросил жену, то никогда к ней не возвращайся - она может умереть от счастья, а женщин надо беречь.

 

314. Из двух мудрецов, думающих одинаково, как минимум один ошибается.

 Нитка с грузом из двух ластиков скользила вниз между прутьями балконной решетки. Грузик лег на острую щебенку. Витька Кочур оборвал нитку у самой катушки, зажал её в пальцах и осторожно поглядел вниз. Нитка белой чертой соединила битый кирпич на земле и балкон второго этажа. "Сейчас... сейчас... прыгну..." Но пальцы затряслись, и Витька едва не выпустил нитку. Сверху кирпичный щебень не казался большим и острым. До земли тоже было, по видимости, недалеко. Если повиснуть под балконом на вытянутых руках, то земля будет совсем рядом. Останется только разжать пальцы...

Витька вцепился в прутья балконной решетки. Нужно прыгать! Нужно! Долг призывает его. Тени сомнения не было в голове семилетнего первоклашки. Скоро начнутся уроки в школе, а опаздывать нельзя, это нехорошо, все вокруг талдычат об этом Витьке - нельзя опаздывать, и все тут. Опоздаешь - значит, ты нехороший. Выхода нет.

Витька тяжко вздохнул и пошел в комнату, вытягивая за собой нитку. Нитку он разложил в большой комнате от угла до угла, иначе она не помещалась. Измерил длину нитки сначала шагами, а потом большой отцовской линейкой. Это было то расстояние, которое ему предстояло пролететь от балкона до щебенки. Главное, вовремя подогнуть ноги и мягко спружинить. Лететь и пружинить почему-то не хотелось. Витька ходил взад-вперед вдоль нитки и обреченно размышлял. Как это так получается, что школа, о которой папа и мама говорили столько хорошего, в которую он пошел с радостью чтобы быстрее стать взрослым, вот эта школа доставляет столько кошмарных огорчений? Витька давно предчувствовал: однажды, в тот день, когда занятия начинаются не с утра, а позже, мама задержится где-то по своим делам, а папа не успеет на обеде заехать за Витькой, и у него останется одна дорога - через балконную решетку. Ведь опаздывать в школу нельзя!

 Мы называли его Маленьким Принцем, хотя на принца он походил меньше всего. Тощий и кривобокий, и ходил чудно — одной ногой шагал, другую приволакивал. Да и с головой у него было не в порядке.

- Я, - говорил он всем, кто соглашался слушать, а таких с каждым разом находилось все меньше и меньше, - хранитель. И дед мой всю жизнь прожил хранителем, и отец — это у нас в семье наследственное. Передается от отца к сыну».

Если вы имели глупость спросить, кто такой хранитель — бегите, пока Маленький Принц не сел на своего любимого конька. Иначе он заболтает вас до смерти.

- Когда Бог творил Землю, - примется он рассказывать и, если вы не успели удрать, вцепится вам в рукав мертвой хваткой, - он все хорошо продумал. Весь механизм, и как солнце встает, а потом опять садится, и как звезды загораются, и как весна приходит после зимы, и приливы-отливы морские, и фазы луны. И как яблоки зреют, и снег идет, и гусеницы превращаются в бабочек, и птицы высиживают птенцов. Все должно было происходить автоматически и в правильном порядке.

Так говорил Маленький Принц, и, если в этом месте вы начинали смеяться, лицо его кривилось, точно от боли, и щеку сводил тик.

- Да, вот как Бог создал Землю! - говорил он, захлебываясь слюной, и от волнения получалось очень громко. Почти крик выходил. - Придумал так, что лучше и не надо. Но потом что-то разладилось. Земля-то старая, и механизм, что ей управляет — старый. Теперь, чтобы день начался, надо нажимать на аварийную кнопку. Тогда шторки поднимаются и становится светло, и просыпается солнце, птицы поют... Она, эта кнопка, специально сделана на случай, если что-то заест, а не затем, чтобы пользоваться ей постоянно. Но если по-другому никак не работает, приходится все время давить на кнопку, правда? Давить и давить — пока рука не отсохнет.

Самое смешное, что у Маленького Принца, и в самом деле, была сухая рука. Поэтому даже те, кто до этого сохранял серьезность — усмехались, а девчонки прыскали в кулак.

       - Свободно? Вы позволите? – Внезапно ворвавшийся в тишину звонкий женский голос раздражающе отозвался в нервах.

Влад вдруг понял, что он не один в этом маленьком зале случайного кафе, в которое забрел выпить чашечку кофе. Здесь готовили, к его радости, натуральный напиток. Он успел сделать несколько глотков и докурил сигарету, в полной тишине пустого зала, который покинула даже барменша после того, как он забрал со стойки свой кофе. Приятный запах напитка гипнотически увел его из окружающего мира в мир размышлений.

День начался для него обычно. Внезапно получил сообщение, что шеф ожидает его в шестидесяти километрах от офиса, в каком-то городке, где у него назначена встреча с интересным человеком, который хочет предложить для публикации в их газете недавно обнаруженный семейный архивный материал, который отражал историю трех поколений. Требовался срочный выезд. Отыскав на карте указанный населенный пункт он, немного превышая установленную на трассе скорость, убыл на своем авто к месту встречи. Солнечное утро предвещало хорошую погоду и соответственно подняло настроение. Встречного транспорта было еще немного и короткое путешествие не было в тягость. И все было бы чудно, если бы не внезапно заглохший мотор. Его познания в технике никак не обеспечивали возможность срочного ремонта. Провозившись со всеми доступными его памяти вариантами восстановления работы мотора, Вадим начал останавливать редко проезжающий мимо транспорт. Остановился только один старый УАЗ. Водитель повозился под капотом машины Влада и сообщил, что требуется смотровая яма, которая, по его словам, находится в населенном пункте в пяти километрах от трассы, как это обозначено на дорожном указателе.

Здравствуйте, дорогая Валентина! Вы меня не знаете, но пока не удивляйтесь. Вашу фотографию на фоне вашей птицефермы с гусём в ваших трудовых руках я случайно увидел в газете, в которую заворачивал мыло, мочалку и сменные кальсоны, чтобы идти в нашу общественно-помывочную баню номер восемь. Я по пятницам обязательно хожу  в эту нашу номер восемь, потому что в субботу у меня рабочий день, а пятница – всегда выходной. И в этот день я обязательно хожу, чтобы смыть накопившийся за трудовую неделю трудовой пот и быть готовым к новым трудовым свершениям совершенно чистым и пока ещё не совсем вспотевшим от всё тех же, пропади они пропадом, трудовых свершений.

 

Какой же у вас в руках на этой фотокарточке гусь-то здоровенный! В нём, наверно, килограммов десять, не меньше! А клюв у него какой! Он же запросто этим клювом  может вас в глаз клюнуть. Или даже в ухо! А через ухо запросто в мозг достать! Да! Какая же вы бесстрашная девушка! Прямо гордость нашего отечественного гусеводства!

 

Продолжаю. Так вот об этой номер восемь. Я там моюсь и одновременно стираюсь, потому что живу совершенно один, и с горячей водой у нас в общежитии то периодически, то постоянно бывают перебои. Что создаёт некоторые сложности в отношении стирки и помывки. А в номере восемь горячей воды всегда навалом и без всяких перебоев. Потому что если уж и здесь будут иметь место эти перебои, то мы, которые моющиеся, запросто можем оторвать здешним баньщикам все ихние яйцы и бОшки ( прошу прощения за такой эстетический натурализм). Это я к тому, чтобы понятно было, кому и чего мы будем запросто отрывать.

         На берегу Певучего ручья под кустом смородины была норка. И жил в ней Кролик. Звали его Белоус. 

         Была у Кролика мечта: побывать на той стороне ручья и изведать Неизведанное. Ведь оно было совсем близко: стоило лишь перебраться через прозрачный поток, пенящийся на выступающих из воды камнях.

         Можно было бы, конечно, отложить все текущие дела и тронуться в путь. Но Кролик не был сторонником столь легкомысленного решения. 

         Поход на ту сторону – это важное дело. И подготовиться к нему следовало серьёзно.

На стене своей норки Кролик стал вешать листочки с напоминаниями о том, что нужно было приготовить для похода, на что обратить в предстоящем походе особое внимание. Сюда же он помещал разные услышанные полезные советы и вообще всё, что могло пригодиться. Кролик стал называть эти записи памятными листочками. 

         Прежде, чем пуститься в дальний путь, его следует пройти мысленно. И Кролик обычно предавался этому занятию, лежа в гамаке, натянутом между ветками смородины. Много раз он в воображении форсировал ручей, причем, каждый раз все быстрее и увереннее. Он задерживался на прибрежной лужайке, чтобы полакомиться сочной зелёной травой, затем находил проход в густом кустарнике и погружался в Неизвестность. Правда, что было дальше, оставалось тайной, так как на этом месте Кролик обычно засыпал. 

         Так проходили дни в подготовке к Великому Походу. Накапливались памятные листочки; рос список мест, которые следовало обязательно посетить; намечались и переносились даты отправления в путь.

          Однажды Кролика навестил его приятель Заяц. Тот слыл в лесу опытным путешественником и, узнав о планах Белоуса, полностью поддержал его намерения.

         - Настоящая жизнь всегда в дороге, - авторитетно заявил Заяц. – Я бы и сам с тобой пошёл, да времени сейчас нет. Мемуары собрался писать. А ты молодец. Одобряю.

Мне и надо-то не много

Всего, да чуть-чуть.

Тихий угол

И, чтобы не капало.

Чтобы ветер не нашёл

Себе щели - подуть.

И любимая, чтобы не плакала.

 

Мне не многого и надо

Не полный глоток

Утром воздуха

Свежего, чистого,

Да на ужин бы

Чёрного хлеба кусок.

Бородинского хлеба, душистого.

И в самом деле, что, особенно, если этот плащ одет на голое тело? – Не буду спешить с подсказкой ответа. Попробуйте пофантазировать сами. Я же замечу, что этот, странный, вроде бы, вопрос навеян… бурей, поднятой вокруг спора о допустимости ношения хиджабов в школе и необходимости соответственного  возрождения школьной формы.

Я уже писал об этом. Но… до бури в соседних, российских СМИ, и потому хотелось бы вновь остановиться на этом, приглашая желающих высказать свое собственное мнение на данный счет. Начну с того, что по природе своей я – либерал и, вообще, волею непонятно каких сил, мягко говоря, не стандартен. Даже в настольный теннис – и то постоянно играл только левой, да еще азиатской хваткой. А уж школьной формы ни в какие годы и подавно не носил. Да и к галстукам (не считая пионерского) никогда особой приверженности не имел. Иными словами я – за полнейшую свободу верований, убеждений и пристрастий к одежде. Но… до тех пор, пока такая свобода и такие пристрастия не становятся вызовом другим и не превращаются  в искусственно создаваемые барьеры для разделения людей.

Нет, я не за жесткие дресскоды иных салонов и саммитов, если речь заходит о школах и особенно вузах. Но почему-то никто (по крайней мере пока) не будет возражать, если в вуз не пропустят даму в бикини или топлес. И дело не просто в абстрактном приличии: попробуйте вещать о глубинах философии или высшей математике, если вместо пиджака вас, как таитянина или Тимоти покрывает татуировка, либо – соответственно тело – вместо платья драпирует(???) лишь изысканное французское белье. Боюсь, что в подобных ситуациях наинужнейшие знания останутся невостребованными  из-за отвлечения внимания. Но ведь совершенно то же самое может происходить, когда речь идет о подчеркнуто, а то и агрессивно подчеркнуто,  религиозных аксессуарах. И они способны отвлекать и разделять, рождая ненужные конфликты и неуместное возбуждение, там, где требуется сосредоточенность на деле. Лично меня девичьи платочки в вузе никогда не раздражали, тем более, что, как правило, они были на умных головках. Однако, если, идя  в храм Божий, хорошо бы быть уместно одетым, то почему же при этом мы должны пренебрегать храмом науки или школой и одеваться намеренно вызывающе?