Новый День №19

Вы меня по утру не будите,

Отоспаться хоть дайте всласть,

В царстве сонном меня заприте,

Чтобы сгинуть в нем и пропасть.

 

Чтобы скинуть земное семя,

Ветром диким помчусь в края,

Где над сонной травою время,

В бесконечность зовет меня.

 

Где кругом тишина глухая,

Маков алых лишь розлит цвет

И в седых облаках вздыхая,

Дремлет чутко ворчун - рассвет.

 

Как всегда не хватает ночи,

Два крыла разомкнет морфей,

Но запомнить успею очи,

Долгожданной любви своей.

- И так, и сяк. Не считаю такое разделение принципиальным.

- Да хотя бы по такой простой причине, что сегодня совершенно несерьёзно делить журналы на «чисто» «бумажные» и «чисто»  интернетовские. Потому что каждый «бумажный» журнал имеет сегодня свой сайт, а подавляющее большинство литературных журналов, которые начинали  именно как  интернетовские, публикуют раз в квартал, полгода или год свои «бумажные» (сиречь, итоговые) варианты. Благо есть из чего выбирать.

- Ни в коем случае. Были, есть и будут.  Прошёл тот «пик», когда  у них были тиражи и по сто, и по триста тысяч, и по миллиону экземпляров ( а тираж для литиздания это ПОКАЗАТЕЛЬ!). Так было при Советской власти, когда имелся ОДИН Союз писателей – СП СССР, который являлся по сути ГОСУДАРСТВЕННОЙ организацией, а его руководители входили в номенклатуру ЦК КПСС. Да, те благословенные для литературной периодики времена прошли и, похоже, навсегда. Обратите внимание: большинство  «бумажных» журналов сегодня в своих выходных данных не сообщают о тираже. Почему? Хвастаться нечем! Потому что сегодня тираж в три тысячи экземпляров (не в триста тысяч!) считается солидным!

- Жаль. Но что толку жалеть, если исправить ничего  нельзя. Некому поправлять.

- Я нарисовал РЕАЛЬНУЮ картину. Потому что терпеть не могу фальши и бодренького, ни на чём не основанного оптимизма. Типа «будем жить надеждой». «Больному стало лучше – он перестал дышать».

- И опять лукавство, одно сплошное лукавство! Что ж тогда они, такие «разборчивые», выставляют свои тексты на литературные сайты? На те же ПРОЗА.РУ и СТИХИ.РУ? 

К полуночи последнее окно -

Мое-видно с трамвайной остановки,

Как леденец, забытый в упаковке...

Но через час растает и оно,

А душу обесточит темнота-

Не то чтобы пугающе.

 Тревожно.

И падает любовь неосторожно

В глухую пропасть чистого листа. 

 

* * *

Расслабься. Сними с себя зимнюю тяжесть,

Чтоб я твоей кожи прохладной коснулась

Внезапно своим огнедышащим сердцем,

Чтоб стало теплее - и ныне, и присно - 

Тебе и, конечно, всем тем, кого любишь.

 

А мне в этой жизни - неужто бояться

Тоски, одиночества, старости, смерти?

Я выжила после того испытанья:

Твоей нелюбви. Твоего равнодушья.

Не страшен мне холод иной. Если можешь,

Поверь: в самый лютый мороз отогрею

Тебя я своим огнедышащим сердцем.

Это не эссе в полном понимании слова. Скорее, зарисовки пишущего человека на тему творчества Екатерины Полянской. Поэзии, которая меня единожды заворожила. Ворожит до сих пор.

Наверное, в Питере существует какая-то особенная атмосфера, рождающая людей с тонким восприятием времени, века, жизни. Так повелось. Возможно, холодные граниты  и серое низкое небо вынуждают человека глубже и чаще вглядываться в самого себя. Настоящий поэт  – это человек без кожи. Тем не менее, живет в привычной для всех круговерти бытовых дел, ходит по магазинам, заботится о домашних, делает операции, учится, ухаживает за лошадьми, не забывает приготовить обед. Внешне – все как у всех.

И вдруг словно замирает пространство - рождается стих. Нечто волшебное, вневременное, выдернутое из того, что вечность отбрасывает на стрелки наших часов. Время есть, и его нет. Загадка? Тайна? Наверное, каждый из нас вскоре все увидит «лицом к лицу». Теперь же «гадательно». Как и автор этих зарисовок. Гадательно.

Проще, наверное, было понять, когда мир не был так быстр, лихорадочен, когда земной шарик вращался немного медленнее, а люди по большей части передвигались пешком, долго «здоровкались» при встречах, раскланивались. Из такого неторопливого духовного раствора ожидаемо иногда появлялись люди с особенным даром.

Вероятно, бывает иначе. В век абсурда и эгоцентрических скоростей появляется Поэт. Открытое сердце. Дар от Бога. Вневременная евангельская история.

О творчестве Екатерины Полянской я узнал не из нарочитых рекомендаций «культурной среды». Что-то, воля ваша, в последнее время, как ни открою послужной список автора, его награды и премии – так и желание заглянуть в его творения пропадает. Время абсурда. Теперь не удивляюсь. Раньше досадовал.

С поэзией Катюши познакомился случайно. Даже в некотором смысле, «абсурдно». Что ж – живем в такие времена! Из своего «академического мирка» нередко заглядываю на ТК «Союз» и слушаю лекции богослова А. И. Осипова. После очередного виртуального визита обратил внимание на передачу: «Литературный квартал».

Потом с иронией говорил: «Нет, в начале было не Слово, а руки – восхитительно прекрасные руки хирурга, прямая осанка спортсменки-наездницы, симпатичное лицо». Поэт? Это и заинтересовало. И уже потом без иронии: «В начале было Слово Екатерины Полянской».

Включил – как бы случайно.  Впрочем, мы знаем, что ничего «случайного», особенно в благословенной России, не бывает. Хотя и живем, по слову иеромонаха Серафима (Роуза), в век абсурда, когда искусство в основном рассказывает о том, в каком хаосе пребывает наша будто бы случайная жизнь. Наиболее «искусные» из абсурдистов призывают полюбить этот хаос, считая, что это единственный способ не сойти с ума. Что ж – двойное сумасшествие вполне в духе нашей эпохи. Главное ведь, не «потерять себя» в мутном потоке бытия. А для этого нужно обозначиться. Легче всего – с помощью абсурда, с лозунгом «полюбить абсурд». Можно проще, без изысков – с помощью денег. Гений пробьется сам? Сомнительно.

   Житель Афин по имени Критон сделал знак рабу, стоявшему поодаль. Тот, поняв намерение хозяина, с поклоном удалился. В помещении было довольно много людей. Все молчали и смиренно ждали. Раб отсутствовал долго и вернулся не один. За ним следовал охранник.  Приговорённый даже не повернулся. Он, сложив руки за спиной, стоял и  смотрел в окно. Сократ любовался видом безбрежного моря. 

— Пора! — вошедший протянул узнику сосуд.

— Это то, о чём я думаю? — философ взял кубок.

— Да. Это твой выбор! — ответил Цикута.

— В таком случае ты обязан рассказать мне, что с ним делать. Сократ хотел поставить сосуд на стол, но передумал и держал его в своих руках.

— Ты же понимаешь, что я сам напиток этот никогда не пробовал. Только поэтому сейчас и разговариваю с тобой. Но я расскажу, как с этим поступали другие, побывавшие в этой комнате, до тебя. Испей, то, что тебе судом определено, затем ходи по комнате из угла в угол, до той поры пока не настанет сильная тяжесть в ногах. Тогда опустись на это ложе. Уверяю, с него ты уже больше не встанешь. Пока голова твоя будет в состоянии рождать мысли — воздай должное нашим богам. Благодари их неустанно за переселение души в царство мёртвых. Да будет твоя дорога в земли Аида лёгкой. Скоро тебе представится возможность узреть Тартар и любоваться подземельями, куда великий  Зевс низвергнул Кроноса и титанов.

— В таком случае отвечай: позволишь ли ты моим друзьям остаться здесь подле меня до  последней минуты? Я поведаю им то, что увижу по дороге в Аид.

Охранник на мгновение задумался. Он хотел было ответить отказом, но потом со всей решительностью произнёс:

— Ареопаг, состоявшийся на холме Ареса, ни словом не упомянул в своём решении о твоих друзьях. Следовательно, они могут оставаться с тобой сколь угодно долго. Однако и я в таком случае останусь здесь. Ибо моё предназначение следить за порядком. И я обязан это делать.

   Так называемые «ведущие» литературно-художественные журналы (куда они завели эти издания, - всем известно) в последние годы с маниакальным упорством подтверждают вывод пессимистов о том, что русская литература катится в пропасть. Полуоптимисты заявляют, что «пациент» скорее жив, чем мёртв.Голосов оптимистов на этом фоне практически не слышно. 

Главные редакторы «ведущих» журналов публикуют, в основном, свои «шедевры» и тексты членов редколлегии.  Также систематически появляются опусы главных редакторов других литературных журналов (по принципу «рука руку моет»), и «нетленные творения»авторов из «обоймы» («стреляющих», как правило, холостыми). Остающееся в журналах место  заполняется окололитературным  нытьём. Мол, государство не финансирует, поле читателей сжимается как шагреневая кожа, количество талантливых авторовстремительно сокращается. 

 И льётся со страниц «ведущих»  журналов поток серости и откровенной графомании на читателя, вызывая у него в лучшем случае равнодушие, а в худшем - раздражение и отторжение от литературных журналов. Уже дошло даже не до анекдотов, а до полного абсурда с привкусом гнусности. 

Вспомним хотя бы журналиста телеканала «Россия», который при помощи компьютерной программы написал брошюру бессмысленных стихов, опубликовал под именем Б. Сивко (бред сивой кобылы) и … в торжественной обстановке получил из рук начальника московских писателей поэта Бояринова билет члена Союза писателей и Есенинскую медаль. Это уже не просто дурно пахнет, это уже воняет… И безвкусием, и бесстыдством, и продажностью.     

    К сожалению, в литературных журналах крайне редко можно встретить стихотворение или рассказ, после прочтения которых оставалось бы чувство восхищения. А восхищение вызывает потребность повторного прочтения. Как в музыке - многократного прослушивания. В кино - неоднократного просмотра. Вот тогда и можно говорить, что это действительно талантливое произведение, которое имеет шанс попасть в разряд шедевров.   Лично у меня (возможно, я очень невезучий читатель)  за последние два-три года восхищение вызвали только отдельные стихи Михаила Анищенко, Леонида Корнилова, Николая Зиновьева (Краснодар) и Сагидаш Зулкарнаевой (хотя сегодня в России есть ещё 10-15 интересных поэтов). Из прочитанной сотни рассказов запомнился только Степан Деревянко - автор новелл «Аккомулятор», «Часы» и др. (журнал «Москва»).        

Выдающийся поэт Михаил Всеволодович Анищенко, несомненно, уже вошёл в историю русской литературы. О его поэтическом творчестве будут написаны сотни статей и десятки диссертаций. А любители поэзии станут наизусть читать его стихи также, как сегодня читают С. Есенина, А. Твардовского, Н. Рубцова, А. Прасолова…

- А зачем нам светит солнце, мама?           

Спрашивал малыш, раскрыв ладошки.          

- Чтобы свет струился… А над храмом            

Купола блестят, смотри, в окошко.                  

 

И счастливый, приоткрыв глазёнки,                

Прыгал, кувыркался и смеялся,                         

И визжал так весело и звонко.                             

Вдруг его смех разом оборвался.                        

 

Небо затянуло черной гарью          

Пули и снаряды завизжали,

И глаза, наполнившись печалью

На один вопрос ответ искали…                   

 

- А зачем нас убивают, мама?           

Спрашивал малыш, сложив ладошки.  

И искал лишь света возле храма               

Глядя из подвального окошка.   

        Неприкрытая наглая ложь, что на каникулах школы отдыхают! Школы не отдыхают ни-ког-да! В эти законные холлидэйные выходные, здесь нет оголтелой толпы неуправляемых оболтусов, и муниципальное образовательное учреждение № 12 подозрительно притихает, будто обдумывая очередную каверзу. 

        В кабинетах кучкуются педагоги, ошалевшие от тишины и просто спокойного течения нормальной жизни. И вот уже, обвыкаясь с недостижимым душевным равновесием, они начинают пить чай неторопливо, не обжигаясь на каждом глотке. Беседовать спокойными голосами, не срываясь на вопль без особого повода. Перестают бегать по коридорам, будто кто-то вечно гонится и дышит в спину. 

        Но тут же злобствующая администрация, состоящая сплошь из фурий с тяжёлым климактеритеческим синдромом, придумывает новые пытки, не оставляя ни минуты отдохновения измученным узникам. Педсоветы, совещания, сдача журналов, сверки планов, отчёты по денежным средствам и тому подобные истязания, что превращают их без того незавидную жизнь в рабство изнурительное, бессмысленное и бесконечное…

        Оля и её закадычная подруга-собутыльница Нонка сидели на первой парте прямо перед остервенелой докладчицей и делали вид, что подобострастно внимают галиматье о необходимости повышения качества знаний точных предметов в среднем звене. Всем было давно известно, что количество сложносочинённых, высосанных из пальца трудов на подобные темы находится в обратной пропорциональности с истинной заинтересованностью детишек в учёбе. Ораторствующая Гарпина Яковлевна, похожая на сердитый сухофрукт, не жалея коллег, безжалостно третировала чужие уши второй час без передыху. 

        Была она, надо отметить, личностью выдающейся, себя почитала педагогом с большой буквы «Пе». Но если какому-нибудь сумасбродному режиссёру вздумалось бы ставить детский спектакль, например, «Айболит и другие звери», используя штатный педсостав вышеупомянутого учебного учреждения, и раздавать роли, то Гарпине идеально подошёл бы свирепый аллигатор-людоед. Долгого вживания в образ не потребуется: та же степень кровожадности и то же сочетание микроскопического мозга и чудовищной мощности челюстей. Всех детей без разбору Гарпина Яковлевна профессионально ненавидела, и целью жизни заслуженного педагога было, во что бы то ни стало, любыми способами сделать жизнь окружающих максимально невыносимой.

        Бред, выдаваемый за инновационные педагогические технологии, не слушал никто, включая престарелую директрису, которая умудрялась засыпать даже на собственных «открытых» уроках. Докладчица по многолетней привычке с каждой минутой урока становилась всё свирепее и неустанно делала несчастным коллегам злобные замечания, видимо путая их с учениками. Но, как обычно бывает, не видела того, что творится непосредственно перед самым носом. Говорят, крокодилы близоруки и бросаются только на движущуюся жертву.

      Когда народ готовится к встрече Рождества… да еще предварительно попостившись… особенно те, кто с горяча и по неофитству переусердствовал… Умы у них – простим их, грешных! – невольно соблазняются думами и образами разных вкусностей и вожделением разрешенной для них поры. Ну, а рестораторы, понятно, изощрялись в сочинении невиданных рецептов рождественских блюд. Эксклюзив у всех на уме!

      Так вот. В штормах суеты в подготовке к Рождеству и Новогодью многие важные и знаковые события тонут в волнах всякой текущей ерунда. Так и этот случай не попал в анналы истории. 

      В данном случае имеются ввиду исторические хроники деятельности спецслужб на ниве промышленной и научной разведки. Но кое-что стало известно.

      Этот эпизод промышленного шпионажа всплыл случайно: вдруг сошлись косвенные свидетельства и неясные слухи, которые в последнее время бродили в ресторанном мире столицы. Повара гордятся не столько рецептами, сколько их творческим воплощением. Рецепт – что! Стандарт. Но превратить сухую и общедоступную запись в тайный шифр блюда… Съешь его, и не то что пальчики оближешь… поцелуешь повару руки! Чтобы языком распознать ингредиенты, вошедшие в сокровенную смесь. Вершина творчества! Поэзия! В смысле, поэзия профессионального разведывательного дела тоже....

       Как-то рестораторы «Красной площади» обнаружили у себя за столиками знакомые лица. Дед Мороз и Санта Клаус. Задолго до православного Рождества, и Нового года и даже католического Рождества. Конкуренты! Шеф-повар и его помощник из… Открывать имена и названия не будем. Из соображений корпоративной солидарности. А как просек мэтр Оганофф? Они же клялись: «Мы, э-э… даже не по обмену опытом. Подкрепиться! Не более!» Во-первых, все же не сезон: еще только начали готовить праздничную гонку. Потому никаких «во-вторых» уже не надо. Зачем еще могли преждевременно явиться эти двое, как не ради кражи рецептов?! Вот и косвенные улики: у них, как учил основоположник, были чистые руки - перед едой помыли, чтоб случайные примеси не портили чистоту пробы. Холодный ум: не приняли ни граммулечки, даже при отвлекающем маневре – поедании первых блюд. А уж горячее сердце… о, как сердца их горели азартом шпионов! Вскрыть чужую тайну себе на пользу!

       Взяли волшебной гурьевской каши - аж три порции на двоих: на всякий случай. Чутье не подвело: сгоряча чуть не уничтожили все. Уцелевшие пол-порции виртуозно смахнул в целлофановый пакет соучастник… э-э… помощник шефа-конкурента. У себя на кухне они надеялись силой общего мозгового штурма открыть тайну исторического рецепта и секрет того, как его преобразовали умельцы в ресторане «Красная площадь».

В годы поздней Перестройки автор этих строк подготовил объемистую, но уже устаревшую  в ряде отношений книгу о проблемах Судьбы – книгу, которая в целом своем виде так и не была издана и осталась валяться на пыльных стеллажах среди груды прочих бумаг.  В этой книге упоминался и Корчагин. В частности, приводилось письмо одной школьницы в редакцию журнала «Юность», где девочка искренне сетовала о том, что ее ровесники в своей жизни далеки от Корчагина. По сути дела, девочка постоттепельной поры заметила и остро почувствовала нараставшее противоречие между модальной и официально эталонной личностью, своего рода «ножницы» между жизнью и идеалами. Но в неопубликованной книге письмо ее приводилось уже в тот период нашей истории, когда сами недавние идеалы и эталоны стали напоминать уносимые ветрами Перестройки осенние листья. И автору мягко, но настойчиво указали, что упоминания о Корчагине не современны. Говоря уже образным языком, упоминать Корчагина в годы слома советских ценностей  - все равно, что вытаскивать из старого комода, пропахший нафталином дедовский костюм.

Любопытно, что рецензенты, на которых имя Павки подействовало, как красная тряпка на быка, даже не обратили внимание на то, что в рукописи, опираясь на фрагменты текста, автор пытался показать, что, увы, в иное время, и эталонный Корчагин не мог уже быть образцом для практических действий и практического подражания…

Прошли десятилетия, и новые, ошеломляющие повороты истории побуждают и к иным размышлениям, рождаемым этим романом и близкими ему по духу произведениями той эпохи. Если коротко, то эти размышления, эти поиски можно сконцентрировать буквально в двух фразах.- Советский вариант идеи преображения, и воплощенная в образах и идея противостояния организации и воли разрушительной стихии и хаосу.

Не буду полностью оригинальным, но хотелось бы очередной раз обратить внимание на то, что «большевизм» и «советскость» не могут быть поняты во всем своем объеме вне мировой истории,  вне истории мировой культуры.

Ведь одна из центральных идей того, что было названо социалистическим реализмом – эта идея, кристаллизующаяся уже в раннем христианстве и выпукло проступающая в «Исповеди» Августина Блаженного – идея преображения индивида и соответственно общества. В приложении к советскому варианту порядок слов можно поменять местами и говорить об идее преображения общества, ведущего к преображению, «перековке» и индивида. Другая же сторона проблемы – проблема, обретающих мифо-эпический размах, тысячелетних схваток порядка и гармонии с разнузданной стихией и хаосом. Борьбы, первые зримые образцы которой нам дают изображения битвы главного вавилонского бога Мардука с богиней первобытной стихии Тиамат.

Итак, пойдем по порядку. В 21 веке становится очевидным, что влияние ближнего (да и дальнего космоса) является ключевым фактором в происходящих на земле процессах. Только их проявление сложно, замедленно во времени и не совсем линейно. Так, например, повышенная солнечная активность, очевидно, влияет на глобальное потепление, причем не сразу, а как ноябрьско-декабрьский солнечный минимум проявляется (явно для нас) только в январе-феврале, а майско-июньский в июле-августе. Также, как понижение солнечной активности приводит к похолоданию. Если проанализировать происходящие на земле процессы, а в наше время мы уже обладаем огромными объемами накопленной информации, видно, что условные 100 лет, и начало каждого нового века, не просто календарные даты условного отсчета (хоть и по движению светил), а вероятно длина некоего солнечного цикла и, скорее всего, не только его, ибо он тоже должен быть связан с чем-то, влияющим на Солнце. Где каждый конец века, приблизительно последняя четверть, совпадают с максимумом солнечной активности, а вторая четверть с минимумом. Соответственно к началу каждого нового века у нас складывается впечатление бесконечного потепления, в то время, как Солнце «топит» уже слабее и слабее, выходя на свой минимум ко второй четверти века (плюс-минус 10 лет). Вернадский предложил, и справедливо, рассматривать все живое на земле, как биосферу. То есть, если мы точно знаем, что лунное притяжение вызывает приливы и отливы даже в литосфере, то влияние Луны на биоорганизмы не может ставиться под сомнение, хотя процессы, происходящие под влиянием космоса в биосфере не так строго линейны, и отнесены по времени (энергия поколений не может реализоваться достаточно явно, пока оно не выходит на «максимум» своего влияния в исторический период, а это как раз 40-60 лет от роду его представителям). И полнолуние – месячный энергетический максимум, как новолуние его минимум, также очевидны еще даже древним. Тем более, чем влияет на Землю в целом, как на единый организм, со всеми ее оболочками: литосферой, биосферой и атмосферой, Луна, влияет на нее Солнце. И поэтому, переходим сразу к заявленной теме – поколения. Что это? Эфемерное ли, усредненное, условное понятие или... их императивы и энергия их наполняющая напрямую связана по крайней мере со столетним солнечным циклом? Т.е. есть поколения, родившиеся и впитавшие в себя максимум солнечной энергии, а есть минимум. И так же, как есть осень и весна, есть (условно) – поколения нормы, средневекового баланса, которым Солнце дало ровно половину от максимума, или 150% от минимума. Так ли? Давайте разбираться. Каждый век, несмотря на цикличность, приносит нечто новое. Это связано, прежде всего, с тем, что для нашего скромного обзора (историческо-политического) движение Солнечной системы вокруг центра Млечного Пути (как принято считать «черной дыры») выглядит сугубо линейно, чего уж говорить про движение самого Млечного Пути внутри (еще только нащупываемой современными Хабблами) надгалатичекой системы, где уже каждая галактика, только элемент этого труднопредставимого «колеса» Вселенной. Итак, поколения разны по вложенной в них (в момент их рождения и становления) энергии, а мы удивляемся «разнице» взглядов, вкусов, императивов и мотиваций!

Из коробки его доставали бережно, словно крошечного слепого щенка — и это было почти рождением: внезапный свет, шелест оберточной бумаги, бодрые, молодые голоса. Точно смазалось все, пережитое раньше, стянулось в один яркий миг. Где-то в глубине дома прокуковала кукушка, и послышался задорный смех. Блеснула сказочными шарами елка. 

Ласковые руки перевернули его и подняли высоко в воздух.

- Глянь-ка, - прогудел сочный мужской голос, - вылитый Ларсик!

- И правда, - откликнулся голос женский. - Какой смешной! На волка похож...

Игрушки умеют читать мысли. А как иначе они могли бы угождать своим хозяевам? Откуда узнавали бы о мире? Люди очень редко беседуют с плюшевыми друзьями, а если и случается такое, то в основном, болтают о какой-нибудь ерунде. Никому и в голову не придет 

рассказать питомцу что-нибудь по-настоящему интересное, поделиться радостью или печалью, да просто объяснить, что да как.

Пока хозяин-мужчина держал его на весу, словно на телеэкране высветилась на пару секунд картина: настоящий Ларсик, красивый, рослый пес, голубоглазый, с широкой головой, треугольными ушами и короткой дымчатой шерстью — стоит по брюхо в траве, молнией над ним проносится палка... пес подпрыгивает, срывается с места и бежит. Палка в зубах, с челюсти капает слюна. Кривая зарубка на березовой коре, танцующая в солнечном луче бабочка и всплеск глубокой грусти. Возможно, с дымчатым красавцем, в конце концов, случилось что-то плохое. 

Игрушечный пес, которого окрестили Ларсиком, еще раз невольно перекувырнулся в воздухе и очутился в женских руках. 

- Ценник давай оторвем, - сказала хозяйка, и прямо у его морды лязгнули ножницы.

Мысли у женщины были радостные и легкие, как снежинки за окном. Цветные ленты серпантина с потолка, гибкие, как бумажные змеи, много нарядных людей, уставленный блюдами с едой стол. Мелькнул и образ девочки — худышки с длинными светлыми волосами. На ней бело-розовое платье с елочной мишурой по подолу, белые колготки и белые туфли. Когда девочка кружится, оттопырив острые локотки, подол взлетает мягкой пеной. Ларсик сумел ухватить за хвостик ее имя — Лиза, холкой ощутил тепло ее ладошки, и понял, что куплен хозяйской дочке в подарок.  

И тут же все смялось, потонуло в счастливом предвкушении праздника, растворилось в чистой эмоции. На мгновение всплыло лицо еще какой-то малышки, покруглее и помладше, но пес так и не узнал, как ее зовут. Его поставили под елку, вернее, положили — животом на искусственный снег, а хозяин уже шелестел бумагой, распаковывая другую игрушку. 

Поэты и писатели ничем не отличаются от других людей, кроме одного: есть у них непреодолимая тяга к тому, чтобы запечатлевать окружающий их мир в словесных текстах, причем, известными только им методами, наделять свои творения чувствами, впечатлениями, мнениями, фантазиями. Этот процесс отнимает довольно много времени, иногда большую часть жизни, и счастлив тот литератор, чьи труды были замечены читателем, тем более счастлив, если стали востребованы обществом, полюбились хотя бы малой части его.

Да, конечно, имеет право автор ошибаться в своем мнении, как и любой человек, но что-то подсказывает, что настоящий Поэт, это тот, который ведет за собой людей, который в России больше чем поэт. Такой – никогда не соврет. В его стихах та искра Правды, о которой говорил благоверный князь Александр Невский в 1240 г. перед победной битвой на Неве со шведами«Не в силе Бог, а в Правде». Чем ближе писатель к Богу, тем больше света и мудрости в его строках, ответов на те вопросы, на которые мы все всю жизнь ищем.

Заметила, что когда пришла в наш край беда, которую не ждали, пришла война, которую не звали, многие писатели, поэты, журналисты, в буквальном смысле, заточили свои «карандаши» на победу духа над злом. Записали остро, правдиво и хорошо даже те, от кого ранее этого не ожидалось. Значит, Господь был рядом в нашей с вами беде, в нашей с вами священной битве за Русь Святую.

Для меня лично борьба за русский мир началась гораздо раньше, в дни «Оранжевого» путча, когда на волне протестных митингов вступила в партию Прогрессивных социалистов, лидером которой была Наталия Витренко. В литературу я тогда даже не пришла, а влетела на боевом коне в борьбе против украинской «оранжевой революции». Это было в 2005 году. Далеко не все одобряли такое вторжение в ряды писателей. Но такова правда.

Меня, как и многих моих соотечественников, очень глубоко ранил разрыв отношений Украины с Россией. Родина для меня была, есть и на всю жизнь останется неделимой – в прежних границах СССР!

И вот как-то раз шла на работу, встречаю знакомую. Я ей про беспредел в политике, а она мне про какие-то гороскопы. Спрашиваю: «Тебе действительно все равно, что будет с твоей страной»? Отвечает: «Абсолютно. Какая разница, под кем прогибаться»?

Признаю, есть в этом ответе своя житейская мудрость, но таковое было не по мне. Возмутил меня тогда её ответ до глубины души. Я, и мне подобные, хотели тогда, по наивности, народ на борьбу поднять, чтобы исправить геополитический беспредел.

Пришла я тогда на работу и написала свое первое стихотворение после 20 лет молчания. Сама от себя такого не ожидала. В детстве-то стихами баловалась, но так, несерьёзно. Как все романтические натуры, наверное.

А тут за два часа родилось «Спите милые».

      Председатель Твердолобовской УЧК, Свинюшкин Ерофей Порфирьевич, стучал кулаком по столу, топал по полу каблуками своих еще почти новых сапог, купленных случаем у вдовы какого-то белогвардейского офицера после очередного обыска. Матерщина, которую он изливал обильным потоком на своих подчиненных, позволяла через проскальзывающие иногда случайно оброненные  слова иного толка понимать общий смысл темы разговора, но никак не давала возможность вникать в суть. Очевидно, с учетом именно такого красноречия уездных комиссаров, были изобретены при них должности  помощников-делопроизводителей, которые в большинстве своем набирались из «бывших», а следовательно из учителей,  разного рода писарей и прочих «клещей на шее трудового класса». Вот и теперь, бывший преподаватель реального училища, Угодин Степан Степанович, внимательно выслушав тираду своего «красноречивого» председателя, вносил разъяснения в смысл сказанного.

 - Товарищ Свинюшкин очень расстроен тем, что ваше разгильдяйство и  головотяпство  привели к необходимости сделать доклад высшему руководству ЧК в лице товарища Дзержинского о пропаже представителя губернского уполномоченного по делам лесного хозяйства, который был направлен к нам  с важным государственным заданием – проверить состояние наших лесов и годность их к товарным порубкам. Стране нужен лес! Много леса! А где еще можно взять такую древесину, как в нашем уезде?! Кто теперь официально это подтвердит? Где губуполномоченный?!

      Пока Угодин мелкими глотками опустошал   ковш с водой, в разговор вновь включился Ерофей Порфирьевич. Толи усталость длинной тирады несколько ослабила матерный напряг его монологов, толи у него не было времени ждать «перевода»  своей речи, но присутствующие начали самостоятельно понимать   произносимую тему.

 - Из-за вас, …,  придется принимать у себя представителей центрального аппарата! Вы представляете, во что нам все это выльется?!  А на деньги, которые пойдут на их содержание, я для вас, …, хотел заказать в мастерской у Абрамовича… Соломона…  новые кожаные куртки. Тем более, товарищ Телкин  оттуда, - Свинюшкин ткнул указательным пальцем в потолок, - указали, напомнить этому хапуге-еврею, что он не Моисей и его путь до 

 «домзака» будет гораздо короче, чем до земли обетованной… в случае попытки саботажа заказа. А теперь из-за вас, …, придется отказать этому Соломону и в той сумме, которая намечалась к уплате!  Понимаете, какой неприятный груз ложится на честное имя ЧК?!

У пятилетней Полинки папа служил командиром взвода. А в воинской части была традиция – поздравлять детей офицеров и прапорщиков с Новым годом. Вот и на этот раз: выбрали рослого солдата, нарядили его Дедом Морозом, и вечером, в сопровождении замполита роты, – в путь, оделять малышей подарками. 

Приехали и к Полинке.

– Доча, посмотри, кто к тебе пришел! – позвал девочку папа, который сам лишь недавно вернулся домой. 

Поспешившая в прихожую девочка оглядела – от бороды до ног – Деда Мороза с мешком на плече и вдруг заплакала.

– Что такое? – встревожились и родители, и гости.

– Он не настоящий! Вы обманываете! – сквозь слезы выговорила Полинка.

Взрослые непонимающе переглянулись. 

– Но почему ты так считаешь? – стал выпытывать у дочери папа.

– А у него сапоги солдатские! – прорыдала та.

Ситуация… Папа попытался найти из нее достойный выход.

– А ты как хотела? Это же специальный Дед Мороз, он только к детям военных ходит, потому и в солдатских кирзовых сапогах. Ну, получай подарок!

Полинка несмело забрала объемистый кулек, заинтересованно заглянула внутрь. Достала мандарин и принялась его чистить, продолжая потихоньку всхлипывать: ее терзали смутные сомнения. В существование Деда Мороза девочка пока еще верила, но не могла понять: почему он всё время выглядит по-разному – на ёлке в детсаду, в городе на центральной площади, по телевизору?.. Ну никак это разнообразие в детском мировоззрении не укладывалось.

А на следующий год младшую сестру Полинкиной мамы (обе женщины работали в одном техникуме) нарядили Снегурочкой на ёлке для детей сотрудников учебного заведения. И вот тут-то иллюзии девочки относительно бытия сказочных новогодних персонажей окончательно разрушились. 

Мимолётно вдохновение, 

А, гляди, живёт века 

Слово, брошенное семенем 

В чёрный пласт черновика. 

 

* * * 

Это только в сказках есть подсказка – 

Камень с надписью, куда идти. 

В гуще жизни, как в трясине вязкой, 

Чаще гинем, не сыскав пути. 

 

* * *  

Всё туже памяти кольцо, 

Но, если пристально вглядеться, 

Не сыщешь ссадин и рубцов – 

Лишь след от радости на сердце.

 

* * *

Душа спасти себя не может, 

Защитный снят с неё покров: 

Вся – как младенческая кожа, 

Чуть тронь – и проступает кровь.

- Слушай Федька, а вот если бы тебе попалась золотая рыбка и выполнила три твоих любых желания. Чтобы ты выбрал? – спросил у своего одноклассника во дворе Ромка.

- Да ну! Три желания – это круто! – воскликнул Федька – Ну, тогда первое, чтобы я выбрал, это много, много денег, например, пятьдесят миллионов рублей, можно даже долларов, а лучше, тогда уже, конечно, евро; второе – персональный и самый навороченный ноутбук и третье – самый скоростной мотоцикл.

- Странный ты какой-то, – сказал Ромка, – первое твоё желание – много, много денег - решило бы проблему навороченного ноутбука и скоростного мотоцикла. Зачем портишь два остальных желания?

- Это ты странный, – ответил Федька, – у меня и деньги будут неистраченные, а также и ноутбук, и мотоцикл. А теперь ты говори, что загадал бы?

- Ну, первое, что я захотел бы… – задумался Ромка, – Хорошо, первое пусть будет мне персональный планшет, второе – крутую тачку, и третье, так уж и быть, как и ты – много, много денег, думаю, не помешают.

- Вот теперь, я думаю, что ты странный, – сказал Федька, – мой ноутбук намного лучше твоего планшета в тысячу раз…

- Зато моя машина в тысячу раз лучше твоего мотоцикла, – перебил Ромка.

- А вот давай поспорим, что мои желания намного лучше, и я прав больше, чем ты – сказал Федька.

- Давай, – согласился Ромка. - А как узнаем, кто прав, а кто нет?

- А вон, смотри, на лавочке у соседнего подъезда Лёха сидит. Мы ему сейчас, этому очкарику, зададим вопрос про «три желания». И если его желания совпадут с нашими, у кого больше совпадений, тот и выиграл, – предложил Федька – Пойдём?

- Пошли, – направился в сторону Лёхи Ромка.

- Привет, Лёха, – сказал Федька, подходя к лавочке, где расположился Лёша. – Ответь нам на вопрос: вот если бы тебе попалась золотая рыбка и выполнила три твоих любых желания. Чтобы ты выбрал?

Лёшка со странным подозрением посмотрел на двоих подошедших парней и, не видя никакого подвоха с их стороны, а лишь какой-то странный интерес, ответил:

- Первое, что я пожелал, чтобы моя мама всегда была здорова и счастлива; второе - чтобы папа поменьше уезжал в командировки и побольше был с нами в семье и третье - пусть сбудется мечта моей старшей сестры Оли: поступит в мединститут и станет отличным врачом. 

Когда, устав от странствий и скитаний,

Уже ни сил, ни веры, ни любви,

Уютный дом моих воспоминаний

Радушно двери распахнёт свои.

 

И если на душе моей тревога.

И если мне тоскливо, как теперь.

Я подхожу к заветному порогу,

И плавно открываю эту дверь.

 

Неяркий свет по комнатам струится,

Как тихо здесь, и в этой тишине

Воспоминанья дружной вереницей

Со всех сторон стекаются ко мне.

 

Как наяву, переплетаясь разом.

Всё то, что буду помнить до конца.

Где не забуду ни единой фразы

И ни единой чёрточки лица.

 

Уютный дом моих воспоминаний,

Пусть память беспощадна и строга,

Я здесь и гость, и сторож, и хозяин,

Единственный хранитель очага.

Андрей Сергеевич выключил свет и, взяв полевой бинокль, привычно сел у окна. Как это началось? Он вспомнил тёплое сентябрьское воскресенье, когда с улицы донеслись звук сильного удара, звон разбившегося стекла, чьи-то крики. Слева, на соседней улице столкнулись две машины и, чтобы лучше рассмотреть детали происшествия, Андрей Сергеевич прибегнул к помощи полевого бинокля с десятикратным увеличением, оставшимся у него ещё с военной службы. Когда-то бывший командир батальона брал его на стрельбище, а теперь за ненадобностью «боевой друг» отдыхал на полке шкафа.

Дорожно-транспортное происшествие обошлось относительно благополучно, если не считать вмятин на обеих машинах, разбитых стёкол и отвалившегося бампера. Никто из людей не пострадал. Удостоверившись в этом, Андрей Сергеевич скользнул биноклем вправо и увидел такой же девятиэтажный дом напротив, на параллельной улице. Дома разделял квартал частного сектора. Между девятиэтажками было метров восемьдесят, но благодаря оптике, можно было рассмотреть всё, что происходило в квартирах, как с расстояния восьми метров. Андрей Сергеевич плавно перемещал бинокль вниз: восьмой этаж, седьмой, шестой, и вдруг замер от увиденного. На балконе мальчонка лет пяти свесился через перила и тянулся к ветке дерева, на которой сидела кошка, невесть каким образом там оказавшаяся.

Животное было испугано и взывало о помощи. Это было видно по кошачьей морде и раскрывавшемуся рту. Ребёнок, в стремлении помочь, наклонялся всё ниже, и готов был кувыркнуться в любую минуту с высоты шестого этажа. Андрей Сергеевич инстинктивно рванулся вперёд, забыв, что его с мальчиком разделяет квартал частных домов, и ткнулся биноклем в стекло.

«Что делать? Кричать, - никто не услышит, бежать, - не добегу. Вызывать службу спасения, - не успеют. Это же одна секунда...» Мысли лихорадочно роились в голове, а мальчик всё больше свешивался с балкона. В следующее мгновение из комнаты выскочил молодой мужчина - по-видимому, отец и, сняв сына с перил, после нескольких шлепков отправил «спасателя» в комнату. «Тебе самому бы надавать как следует, чтобы лучше за ребёнком следил», - мысленно послал сообщение нерадивому папаше Андрей Сергеевич, стараясь унять бешено колотившееся сердце. К кошке пришло спасение в виде доски, которую глава семейства принёс и проложил как мостик между балконом и веткой с орущей горемыкой. Упрашивать животное долго не пришлось, - через минуту «альпинистка» была уже в квартире.

Одесса.  Жуткая жара. Он выходит из ванной в плавках, мокрый, вытирается, обмахивается, достаёт из холодильника бутылку холодной воды, пьёт. Звонит телефон. 

 

Он (снимает трубку, говорит вполне по-русски, но  иногда непроизвольно произнося букву «р» на американский манер). Алло!.. Серёга! Привет!.. Да… ну, что?.. договорился?!. когда?.. Сегодня, сейчас?!. Ну, ты гигант!.. И всех обзвонил? Все могут?.. Да ты что!.. Ну, да, завтра уже никак, завтра у меня самолёт… что делать, на подольше не получается… А где встречаемся?.. У Дюка, ну, да, а как же!.. Спасибо тебе, страшно хочу всех видеть, ведь чёрт-те сколько лет… Скажи, а… Динка будет?.. иди на фиг, какой там сюрприз? Не будь гадом – скажи – да или нет?.. Ну, я же всё равно приду, куда я денусь… Я должен знать, как одеваться… понятно, не во фрак… да, жара жуткая… думаешь, футболку и джинсы – будет нормально?.. Да, да, всё, уже выхожу!

 

 Он лихорадочно отыскивает самую не жаркую футболку, одевается, бежит в лифт, там натыкается на какую-то лужу, обходит её. Двери закрываются, он облегчённо прислоняется к стенке, чувствует некоторое неудобство, дискомфорт в районе пояса, ощупав, обнаруживает, что ремень на спине перекручен, расстёгивает его, поворачивает правильно, собирается застегнуть, в этот момент лифт останавливается, двери открываются и заходит Она (солидная дама, блондинка с пышной причёской, в дымчатых очках), застукивает его с расстёгнутым ремнём. Она автоматически нажимает кнопку, грозно осматривает его, опустив взгляд, замечает внизу лужицу.

 

Она. Ну, и что же это такое там, на полу?

Он (продолжая застёгиваться). Не знаю.

Она (возмущённо фыркает). Ну, конечно!

Он (вглядываясь в лужицу). Это масло… или олифа… кто-то пролил, наверное.