До деревни, куда Романа с бригадой отправили на две недели в командировку, добрались глубокой ночью. Весь день провели в дороге на стареньком автобусе. Часто останавливались на перекур, выходили из автобуса, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом, а шофер, чертыхаясь, подолгу ковырялся в моторе с добровольными помощниками, а остальные уходили на обочину, рассаживались на траве и ждали, когда шофер крикнет, что пора опять в дорогу. И тогда торопились занять места в старом изношенном автобусе, и потихонечку трогались в путь.
В сумерках проехали райцентр. И еще долго петляли по проселочным дорогам. Свет фар выхватывал из тьмы лес, стоящий стеной, а вот мелькнули склоны горы, перед автобусом засеребрилась мелкая речушка, брызги взлетели, вспыхивая искрами, и речка осталась позади. И снова кусты, деревья и заросшие склоны гор, где редкий раз пятнами выделялись полянки. Дорогу перебежала собака. В автобусе загалдели, откуда она взялась, но шофер, не оглядываясь, буркнул, что это был волк, они частенько встречаются в здешних местах, а суровыми зимами бывает, что заходят в деревни. Разговоры стихли. И все прильнули к окнам, в надежде, что снова увидят волков. Но вскоре далеко впереди мелькнули редкие огоньки. Это была деревня, куда Романа отправили в командировку. Дорога запетляла по полям. Свет фар то упирался в землю, то смотрел в темное небо, словно пытаясь осветить его, и снова автобус ухал, съезжая с очередного пригорка, а впереди при свете фар маячил новый. А вот снова, когда взобрались на очередной бугор, в ночной тьме вспыхнули редкие огоньки. И вскоре мелькнула изба в тусклом свете. За ней вторая и третья. Автобус заскрипел старыми рессорами и остановился. Шофер вышел. Долго с кем-то разговаривал в ночи, потом развернулся на ухабистой дороге и подъехал к крайнему дому, что стоял на отшибе. Всё, добрались…
Впотьмах, ударившись о низкую притолоку, Роман, потирая лоб, зашел в небольшую старую избу. Возле печи стояла старушка: маленькая, словно подросток, сгорбленная, лицо сплошь в морщинах, темный платок на голове, в кофте и широкой темной юбке.
– Проходите, – надтреснувшим голосом сказала она. – В горницу проходите. Думала, раньше приедете. Я уж чугунок пустых щей сготовила, чай несколько раз подогревала, а вас нет и нет. Всё выходила на крыльцо, поглядывала на дорогу. Я уж решила, что завтра появитесь, а гляди ж ты, ночь на дворе, а они только приехали. И где же вас носило-то столько времени? Глухая ночь на дворе…
Сказала и принялась вытирать руки об фартук.
– Автобус такой выделили, что пешком быстрее доберешься, чем на нем приедешь, – буркнул Роман, прошел в горницу и остановился, осматриваясь. – Думали, не доберемся. Устали, как собаки…
Он стоял, осматривая при тусклом свете лампочки небольшую и низкую горницу. Стол возле окна и две табуретки, да еще печка – голландка и всё. Да на полу лежали матрасы, застеленные простынями, какими-то занавесками, вместо простыней, и высилась стопка разноцветных одеял. Видать, со всей деревни собирали. На неровных стенах несколько фотографий, а в красном углу на божнице виднеется темная икона. Здесь предстояло прожить две недели.
– Чаёк пошвыркаете или как? – заскрипела бабка Авдотья и протяжно зевнула, прикрывая ладошкой беззубый рот. – Председатель сказал, что утром заедет. Он уже несколько раз приезжал. Всё ждал, когда появитесь. А потом махнул рукой и подался на дальний покос. Сказал, утром заглянет.
И опять протяжно зевнула, прикрывая беззубый рот.
Мужики, приехавшие в командировку, тоже зазевали, глядя на нее.
– Спать хочу, – сказал Роман, растирая лицо ладонями, и мотнул головой. – Ух, аж качает, словно еще в автобусе едем. Устали как собаки, пока добрались.
Сказал, зевнул и передернул плечами.
Он прошел вдоль матрасов, выбирая место, потом кинул сумку в изголовье крайнего матраса, что был возле окна, стянул куртку, разделся, взял одеяло и плюхнулся, укрываясь, а вскоре засопел, не обращая внимания на товарищей. Некоторые ушли на кухоньку, чтобы налить чай, а другие расположились за столом, достав бутылку, лишь некоторые, как и Роман, побросали вещи и, не обращая внимания на свет, на тихие разговоры, завалились спать. Устали…
Ранним утром, когда за окнами истошно загорланил чей-то шальной петух, взлетевший на кривой забор и захлопал крыльями – зарядку делал, а может себе аплодировал, а вслед за ним устроили перекличку другие, стараясь перещеголять друг друга, Роман проснулся. С недоумением прислушался, окинул взглядом низкую избу, видать спросонья не мог сообразить, куда он попал, а потом громко зевнул и поднялся. Натянул джинсы и, протирая глаза, Роман вышел на крыльцо. Ночью приехали. Из автобуса и сразу в избу, да и темень такая, хоть глаз выколи и даже по сторонам не смотрели, куда завезли. У всех одно желание было – отдохнуть. А сейчас, выйдя на крыльцо, Роман потянулся, зевнул и застыл с приподнятыми руками, осматривая огромное ромашковое поле, которое протянулось неподалеку от леса. Дорога, петляя по полям, скрывалась в лесу – это через него ночью ехали, а по стеклам и крыше хлестали толстые ветви, того и гляди, разобьют, а при свете фар были заметны толстые деревья, растущие сплошной стеной. Дорога через лес, на которой две машины не разъедутся, она, словно по тоннелю пролегала: зеленому, извилистому – загадочному. Поездка в тридесятое царство… И правда что – тридесятое. Загнали к черту на кулички, словно поближе места не было. Но ничего не поделаешь – это подшефный колхоз. Роман снова потянулся, оглядывая поле, что было рядом с деревней. Оно золотом горело в утренних лучах солнца, а за ним виднелась далекая темная опушка леса. И вокруг деревни холмы, горы, заросшие густым лесом, редкий раз видны проплешины полян, да заметны проселочные паутинки дорог, которые там и сям мелькали.
– Эх, ребята, гляньте, красота-то какая! – сказал Роман и обвел окоем, словно был хозяином его, когда кто-то из ребят вышел на крыльцо. – Взгляните, как в сказку попали!
– Я все бока отлежал на полу, а ты говоришь, что сказка, – недовольно проворчал Алексей, взглянул на часы и поежился, – Что-то прохладно. В городе бы вовсю жарило солнце в это время, а тут еще не раскочегарило. И что красивого увидел – не понимаю! Трава, она и в Африке – трава!
Сказал он, громко и протяжно зевнул и зашел в избу, плотно притворив дверь.
Роман остался на крыльце. Двор, огороженный слегами. Некоторые сломались, другие провисли, едва держась и, казалось, дотронься и они свалятся. Старый покосившийся сарай с худой крышей. Дверь сорвана с петель. Кто-то приставил её к стенке. Две белых курицы мелькнули и всё. Не слышно мычания коровы или хрюканья свиньи. Две курицы – это вся животина, а еще пара ульев виднеется в дальнем конце огорода. Двор, заросший сорняками. Вон, какой репейник вымахал. Заденешь его, вцепится, и не вырвешься, а тут крапива чуть ли не в рост человека стоит. Только сунься в нее! Сразу будто кипятком ошпарит. За низким заборчиком огород. Несколько кривых грядок. Лук виден, а там стрелки чеснока. Среди сорной травы плети тянутся – это тыква растет. Позади грядок картошка посажена. Вроде бы лето теплое, а кусты чахлые, а может некому ухаживать. Вдоль забора из слег тянется старая дорога. Колея заросшая. Редко по ней ездят. Вдали, что за островками кустов, видны холмы и горы. Казалось, вот они, буквально рядышком. Пройди немного и упрешься в крутой склон…
– Здоров были, – с улицы раздался густой бас, скрипнула калитка, и во дворе появился невысокий, худощавый мужичок в фуражке, надвинутой на глаза, в пиджаке, рубашка застегнута под ворот, засаленные пузырястые штаны и запыленные стоптанные сапоги. – Нормально добрались? Всё, устроились? Вчера поздно вернулся. Не стал беспокоить. Я председатель, Николай Семеныч Голубев. Можно просто – Семеныч…
Сунул Роману жесткую руку, стащил фуражку с головы и прошел в избу.
Роман заторопился вслед за ним.
– Здоров были! – донесся тягучий бас, и Роман увидел, как председатель остановился в дверях, осматривая горницу и бригаду. – Так, сколько приехало? Ага… Это хорошо! Всем работа найдется. Какая, говорите? Да любая, какая будет! Работы непочатый край, а вот работников маловато. Есть пьющие? Ага… Вы уж особо не налегайте на эту заразу. Прошлый месяц приезжали командировочные. Неделю побыли, и пришлось обратно отправлять. Тоже мне, работнички! Неделю не просыхали! Здесь работа стоит, а они лыка не вяжут. У нас свои такие есть. Не знаем, что с ними делать, а тут еще из города прислали. От, радость-то какая! – сказал он и тут же хмуро буркнул. – В общем, работайте, если приехали работать, а не хотите, можете уматывать. Никого не станем держать. Скатертью дорога!
– Ну, ничего себе – прием! – кто-то воскликнул из угла. – Не успели приехать, а нам оглобли заворачивают.
– И, правда, Семеныч, хватку-то ослабь, – задребезжал голос бабки Авдотьи. – Всё ж чужие, а ты сразу кошки-дыбошки. Охолонись чуток…
– Я еще не начинал, чтобы прохлаждаться, и они не баре, чтобы перед ними спину гнуть, – буркнул председатель. – В общем, жить будете у бабы Авдотьи. Не обижайте старуху. Продукты будем выделять. Сами готовьте. У нас поваров нет. Сегодня отдыхаете и устраиваетесь с дороги, а завтра с утра пораньше машину пришлю. Веткормом займемся. План скинули. Будете ездить в лес, ветви готовить. Инструмент получите. И не теряйте. С каждого спрошу. Старшего назначу. Мы работаем от зари и до зари – это не город, так что привыкайте. Всё, я поехал, а вы можете отдыхать. Завтра ждите машину.
И вышел, захлопнув дверь.
– О, с устатку выпить нельзя, – протянул кто–то. – Круто берет председатель, но забыл, что мы чужие.
– Ладно, не болтай, – следом оборвал другой. – Работать приехали, а не отдыхать.
– И, правда, ребятки, не держите зла на нашего Семеныча, – снова раздался голос старухи. – Он с виду хмурый и грозный, а на деле хороший и заботливый – страсть! Привыкните к нему, – и повторила. – Он заботливый…
И пошла работа. Утром, едва начинало светать, ко двору бабы Авдотьи подъезжала грузовая машина. Торопливо позавтракав, бригада начинала грузиться. Забрасывали в кузов топоры и секачи, поднимали одну-две фляги воды, кричали поварам, чтобы не опаздывали с обедом и, громыхая разболтанными бортами, машина направлялась в сторону леса. И вечером, когда уже темнело, они возвращались в деревню. Наскоро умывшись, усаживались за большой стол, медленно ужинали. Наверное, даже не обращали внимания, что было на столе, до такой степени уставали на заготовке веткорма. И, отвалившись от стола, перекурив, тянулись друг за другом в избу, скидывали одежду и валились на матрасы, чтобы немного отдохнуть, а утром снова в лес…
И так всю неделю. С утра уезжали, а вечером, едва живые, возвращались домой. Ближе к выходным мужики забастовали. Устали. Все хотели отдохнуть. Хоть немного. Всего лишь денек и хватит, а потом можно опять в лес подаваться на заготовку веткорма для буренок. Семеным долго кряхтел, наблюдая за мужиками. Где уж тут пить, если силы не хватало, чтобы нормально поужинать. А потом дотащиться бы до матраса и упасть, на ходу засыпая.
– Ладно, – буркнул председатель. – Дам денек на отдых. Можете отсыпаться, а лучше помойтесь. Что-то грязью заросли. Скоро кусками начнет отваливаться. И бельишко бы простирнули да заштопали, а то сверкаете голыми задницами, будто вас собаки драли, – и басисто хохотнул, взглянув на командировочных. – Это вам не город, где восемь часов отдали на производстве и трава не расти. А в деревне от зари и до зари, а в летнее время уходишь и не знаешь, когда домой вернешься. День год кормит, как говорят. Ну ладно, мужички, отдыхайте, – он махнул рукой и поднялся.
– Это… – Роман привстал, останавливая председателя. – Семеныч, а речка есть? Неделю живем и в глаза еще не видели.
– А что её искать-то? – удивленно посмотрел председатель и махнул рукой. – Да вон же она, где склон горы виднеется! За огородами пройдите по низинке и упретесь в нее. А что хотели?
– Это… – Роман снова запнулся и кивнул. – Порыбачить бы… Рыба-то водится? Я на всякий случай прихватил снасти.
– Рыба есть, – устало сказал председатель. – У нас речка норовистая. Ямы и перекаты, омуты и мели. В одном месте рыбу ведром черпай, а в другом ни одну не увидишь. А что, на рыбалку собрался?
И взглянул с интересом на Романа.
– Да, хотелось бы порыбачить, – закивал головой Роман. – И на речку посмотреть. Я впервые в этих местах. Хочу взглянуть, какая рыба водится. Ну и вообще…
И неопределенно покрутил в воздухе рукой.
– Да всякая есть, – опять махнул рукой Семеныч. – Нам-то, взрослым, не до рыбалок, а мальчишки бегают. Да вон, зайди к соседу. Спроси Алексей Петровича или Алешеньку – это сынок его. Он занимается рыбалками. Любого мужика за пояс заткнет. И не смотри, что мальчишка. Ох, толковый! – уважительно сказал председатель и покачал головой. – Шустрый малец! Всю речку вдоль и поперек облазил. Каждое место, каждый омут с закрытыми глазами найдет. Про каждую рыбку расскажет такого, что в книгах не встретишь. Говорю же, головастый растет – страсть! Но учти, малец с характером. Чуть что не так, сразу от ворот поворот сделает. Поговори с ним. На меня сошлись, при случае. Авось согласится взять с собой. Ну ладно, отдыхайте, а я еще ваш инструмент отдам, чтобы заточили, – он взглянул на Романа и снова повторил. – А ты зайди, поговори с Алексей Петровичем…
И, устало шагая, направился к телеге, похлопывая кнутом по сапогу.
Роман следом за ним подался, долго разговаривал с соседским мальчишкой, которого, как он заметил, многие уважительно называли Алексеем Петровичем и обрадовался, когда малец кивнул головой, соглашаясь взять на рыбалку, но предупредил, чтобы не опаздывал, иначе один уйдет. И Роман заторопился к себе, потом весь вечер просидел на кухне, разбирая рюкзак и прихваченные с собой в командировку снасти.
А утром, едва стало светать, Роман с Алешенькой пошли на рыбалку. Алексей Петрович, пока шел по заросшей колее вдоль огородов, ступал степенно, уверенной походкой, на вопросы отвечал с ленцой, как бы показывая, что он тут хозяин. Одно-два слова скажет и молчит, что-нибудь буркнет и снова молчок. А вышли за деревню, Алешенька не удержался. Сверкая голыми пятками, он вприпрыжку помчался впереди Романа, придерживая на плече пук коротких удилищ. Охал, когда задевал крапиву или обдавало его холодной росой, приостанавливался, хмуро смотрел на Романа, словно подгонял его взглядом, а потом снова мчался по узенькой заросшей тропке.
Роман неторопливо шагал вслед за ним, хотя и его подмывало бросить удочку, подсумок со снастями, пробежаться по росной траве, заорать что-нибудь невразумительно-восторженное, потом отбросить снасти в сторону и упасть на росную траву. Упасть и затаить дыхание, прислушиваясь, как в кустарнике вовсю заливаются соловьи, а потом перевернуться на спину, заложить руки за голову и смотреть в рассветное небо, которое уже местами зарозовело, а там еще сероватый оттенок виднеется, но еще чуть-чуть, всего лишь мгновение и по небу протянутся солнечные дорожки, сначала несмелые – там одна, здесь одна, а в том месте за облаками скрылись, но пройдет немного времени и полыхнет солнце, заливая золотом округу. Это новый день пришел…
Алешенька бежал впереди Романа и вдруг исчез в большой низине, сплошь заросшей высокой травой. Роман сунулся следом за ним и остановился на мгновение, осматриваясь. Удивленно качнул головой, рассматривая высокую траву. Он впервые увидел такую. Толстые стебли, чуть ли не с палец, а может и поболее будут, они поднимались выше него, покачивая своими метелками, а до некоторых верхушек с трудом можно было дотянуться. Роман скрылся с головой в этих непроходимых зарослях, и ему показалось, словно он попал в книгу «Страна дремучих трав», которую он в детстве читал. Оглянись и увидишь гигантского кузнечика, который, оглушительно застрекотав, пронесся над головой, или огромную божью коровку, которая запуталась среди стеблей и ворочается, пытаясь выбраться. И Роман невольно приостановился, оглянувшись, и прислушался, но доносился лишь шорох листьев и шуршание метелок. Он опять зашагал по узкой тропке, которая едва была видна в высокой гигантской траве, вокруг него был густой запах влажной земли и травы, и всё это смешивалось в такой аромат, что Роману хотелось его вдохнуть и подольше задержать в себе воздух, чтобы вдосталь насладиться удивительным привкусом природы. И Роман не удержался. Приостановился. Глубоко вдохнул и затаил дыхание, прислушиваясь к шороху травы над головой, к редким возгласам Алешеньки, который мчался где-то впереди него, скрывшись в высокой сказочной траве, а еще он прислушался к себе, к своей душе и ему захотелось закричать громко, протяжно – восторженно. Но Роман потихонечку выдохнул, покрутил головой, продолжая осматривать высоченную траву, опять удивленно мотнул головой, правда, как в «Стране дремучих трав» и неторопливо направился вслед за Алешенькой…
И, едва вынырнув из страны дремучих трав, Роман тут же попал под широкие кроны неохватных дубов, которые раскинули свои корявые ветви-руки во все стороны. Словно переплетаясь между собой, они как бы образовали над головой единую густую крону, сквозь которую не пробился бы даже солнечный луч. Летний рассвет, а вокруг сумрачно и зябко. И опять влажный запах земли и пожухлых листьев, и снова захотелось вдохнуть и задержать в себе воздух. Роман мельком взглянул под ноги, где повсюду лежал толстый ковер из желудей. И куда ни глянь, повсюду листва и желуди, по которым ступаешь, а под ногами едва слышный хруст.
Вскоре между необъятными дубами сверкнула вода под первыми лучами солнца. Роман заторопился, заметив, что Алешенька стоит на опушке и ждет его, то и дело посматривая на речку, а потом замахал рукой и приложил палец к губам, как бы предупреждая Романа, чтобы не шумел.
Роман вышел на опушку. Дубы, словно спускались поближе к речке, чтобы полукружьем обступить омут, как будто хотели скрыть его от постороннего взгляда. Не каждый может прийти сюда, не каждому разрешено ловить в омуте, как бы они хотели сказать. И правда, со стороны взглянуть и не догадаешься, что за ними находится знаменитый бездонный омут, о котором весь вечер рассказывал этот малец. И вот он, перед ними. Роман, стараясь ступать потише, подошел к мальчишке, стоявшему на краю небольшой полянки, сплошь заросшей высокой травой и разноцветьем. И опять Алешка приложил палец к губам, кивнул и подошел к краю небольшого обрыва. Вытянув шею, заглянул в омут, словно хотел что-то рассмотреть.
– Она здесь, – Алешка не удержался и прошептал, ткнув пальцем в сторону омута. – Здесь, я точно знаю…
Прошептал и опять вытянул шею, а потом присел в траве, словно не хотел, чтобы его заметили.
– Кто – она? – хмыкнув, сказал Роман. – Рыба что ли? Так, где ж ей быть, как не в речке.
И не удержался, засмеялся.
– Тише, тише, – чуть ли не зашипел Алешенька, нахмурив белесые выцветшие под солнцем бровки. – Не рыба, а она – хозяйка здешних мест. Преогромная щука! – он не сказал, а выдохнул, раскидывая руки в стороны, но казалось, что его рук недостаточно, чтобы показать настоящую длину этой рыбины. – Наши мужики уже столько крючков и блесен тут оставили – не счесть! Ни разу не вытащили. И донки опускали. Сетями перегораживали, а она словно чует. Ни разу не схватила наживку и не попалась в сети. Не дается в руки и всё тут! Я однажды хотел глубину измерить. Всю катушку размотал, а дна не достал. Бездонный омут. Правду говорю, бездонный. А она живет тут. Кто-кто… Щука – хозяйка реки!
– Да ну, болтун, – отмахнулся Роман и внимательно осмотрел речку, которая кружила между кустами, рдной стороной задевая обрывы, а другая тянулась вдоль заросших гор, где-то сплошь лес, а там каменистый обрыв уходит в воду, а в том месте лужайку видно на склоне и снова стена леса и речка словно обнимает горы, ласкается к ним, под защиту просится, чтобы никто её не обидел, а она будет журчать-нашептывать, и нести свои воды в дали неведомые. Смотришь на речку, где-то виднелась мель, а под берегом чернела вода, а там разговаривал перекат, и за ним снова начиналась глубина. Вроде бы и, правда, щучье место, но чтобы такая водилась, про которую Алешенька рассказывал – это похоже на сказку. Не может такого быть, сколько лет её ловят и не могут поймать. Но в то же время, если подумать, зря же не станут говорить. Значит, живет щука, но скорее всего, куда меньшего размера, чем показывают рыбаки. А они-то уж преувеличить горазды!
И снова хмыкнул.
– Если не веришь, можешь уходить, – заворчал малец. – Я не звал тебя. Сам напросился.
Алешенька обиженно засопел. Отвернулся от него и принялся развязывать пук коротких удилищ, на которых была заметна толстая леска, большие кованые крючки и массивные самодельные поплавки.
И снова не удержался Роман, взглянув на его удилишки.
– А кого ловить собираешься, Алексей Петрович? – с ехидцей сказал Роман, кивнув на разнокалиберные удилища. – Не иначе, сома или кита. Они тоже водятся в вашей речке?
И засмеялся.
– И нечего хихикать, – заворчал Алешка, словно старый дед и шмыгнул носом. – В нашей речке всякая рыба ловится. К примеру, не только пескарики и верховка с сорогой, но даже форелька есть. Мы называем её пятнушкой – это из-за маленьких пятнышек по бокам. Я всю речку с мальчишками облазил. Каждую ямину проверил. Взрослые мужики советуются со мной, а ты смеешься. Если бы знал, ни за что не пошел бы с тобой на рыбалку. С такими ходить, только время тратить.
Отмахнувшись, он снова обиженно засопел. Отвернулся от Романа и принялся ловко насаживать наживку на крючки и забрасывать в омут. Пригнется, чтобы его не видно было из травы, потихонечку опустит леску с крючком в воду, аккуратно положит удилище на краешек маленького обрыва и камнем прижмет на всякий случай. И все это так быстро проделывал, что Роман с удивлением наблюдал за ним, понимая, что не каждый взрослый рыбак сравниться с этим мальчишкой. Наверняка родился с удочкой в руках.
Роман приготовил свои снасти. Хотел было тонкую леску поставить, но засомневался, поглядывая на мальца. Смейся не смейся, но пацан знает эти места куда лучше его. Ведь не зря сам председатель уважительно по имени и отчеству назвал его и посоветовал обратиться к нему. И в разговоре председателя не было ни тени насмешки, а наоборот – уважение и ласка. Роман мотнул головой, непроизвольно взглянув на мальца, который сидел в густой траве, лишь белобрысая голова была видна да изредка рука, перебрасывающая снасть. Всплеснет вода при забросе и снова тишина.
Роман засомневался, а потом снастил две удочки. Одну сделал с толстой леской, привязал самый крупный крючок, какой нашелся в запасниках, поплавок потяжелее и грузило, понадежнее наживку, чтобы не слетела и подойдя к краю обрывчика, сделал заброс, наблюдая, как грузило утаскивает за собой леску и так же, как Алешка, положил массивное удилище на землю и сверху придавил камнем. Так, на всякий случай… А вторую удочку снастил тонкой леской и небольшим крючком, чтобы ловить всякую мелочевку. Сделал, наживил и тоже сделал заброс, а сам присел возле мальчишки, наблюдая за поплавками.
Вода медленно кружила поплавки на поверхности. Потянет небольшой ветерок, появится мелкая рябь на воде и сразу же начинаются поклевки. В основном ловились голавчики, сорожечка и верховка, два-три окуня попали, но чаще рыба теребила наживку, не давая себя подсечь, и клев затихал, когда исчезала рябь на воде. И они сидели, коротая время в разговорах.
Алешенька принялся рассказывать про хозяйку здешних мест. Уважительно о ней отзывался. Говорил, когда клев прекращается – это она обходит владения свои и вся рыба старается спрятаться, лишь бы не встретиться с хозяйкой на её пути. Грозная она – эта хозяйка и серьезная. Не только рыба, но и местные жители уважают её. А как не уважать, если, сколько лет пытались поймать хозяйку реки, а она словно чувствует и все сети, все донки обходит и ни разу ее не вытащили. Некоторым удавалось подцепить, но никто из них до берега не довел. Вывернется на поверхность. Полежит немного, будто отдыхает, а потом выгнется и словно вздохнет, что надоели вы, людишки, устала я от вас. Махнет широченным хвостом и куда вся снасть подевалась. Как нитки рвались крепкие бечевы и металлические поводки, а крючки, словно спички ломала. Махнет хвостом, окатит рыбаков и, красуясь, неторопливо скрывается в глубине омута…
Роман слушал мальца и голова кругом шла от всех его разговоров. Словно не про рыбу говорил, не про щуку старую, а про сказочное существо рассказывал. И всё это с уважением, с оглядкой на омут…
Солнце повернуло на закат, а Роман с Алешкой продолжали сидеть возле речки. Роман прислонился к корявому необъятному дубу, кора за день нагрелась, и казалось, словно дерево живое и хочет отдать свое тепло любому прохожему, кто мимо идет, кто присел чуточку отдохнуть и почувствовал спиной тепло, исходящее от дуба, а вместе с ним и силу, какую дерево отдает ему. И сила эта наполняет путника, изгоняя усталость. Поднимется он, а усталости словно и не бывало и пойдет он дальше своей дорогой, одному ему известной…
Роман мотнул головой. И, правда, дуб словно живой. Шелестят листья над головой, словно с ним разговаривают. Жизнь у дуба долгая. Всего насмотрелись за эти годы, и шепчут путникам, рассказывая о прошлом и настоящем, о будущем и… и чего только не предвидится, слушая Алешенькины рассказы. У него, у этого мальчишки, которому-то всего ничего годков, который только начал свою жизнь, а знает столько о своем крае, о деревне и обычаях, о природе и жителях, что диву даешься. Откуда он, можно сказать, несмышленыш, а столько ведает. А может и хорошо, что знает. Так и надо жить. Жить сегодняшним днем, думая о будущем и оглядываясь на прошлое…
– Она пришла, – едва слышно прошелестело в воздухе, Роман непроизвольно вздрогнул, услышав его шепот, и увидел, как Алешка, чуть побледневший медленно протянул руку и показал на его поплавок. – Хозяйка вернулась в свои владения…
И снова застыл, внимательно всматриваясь в воду.
Роман взглянул на поплавок. Он не шевелился. Потом медленно пошел в глубину, словно там кто-то сидел на дне и тянул леску. Поплавок уходил без рывков, плавно и неторопливо. Вот вам, словно хотели сказать, смотрите, как я умею. И Роман заворожено продолжал глядеть, как его поплавок исчезал в бездонной глубине, а потом остановился. Там остановился, едва различимый с поверхности, словно небольшое белое пятнышко застыло в воде, а потом снова стал подниматься. И опять медленно и плавно. Вот он появился на поверхности. Чуть качнулся и улегся на бок. Роман сидел и смотрел на него. Неужели правда, что существует эта хозяйка реки. Ведь щука, если взяла наживку, сразу ее тащит, а тут словно играла с ней, а может с ними? Это, скорее всего… Роман непроизвольно взглянул на Алешку, который так и сидел, не шевелясь, и внимательно всматривался в глубину, а сам что-то нашептывал…
Роман тоже смотрел на поплавок, который лежал на поверхности, а потом снова дернулся и пошел в глубину, но уже куда быстрее, чем первый раз. И опять раздался едва слышный шепот – «Это хозяйка здешних мест вернулась в свои владения». Неужели, правда? Роман, наслушавшись рассказов, растерялся. И не удержался, заметив, что короткое, но крепкое удилище потихонечку поползло к обрыву, непроизвольно схватил его и коротко, но резко подсек. И тут же, где-то в темной глубине омута, заворочалась огромная рыбина. Не рвалась, не тянула леску, а именно ворочалась, словно с боку на бок поворачивалась. И каждый ее поворот тяжелым грузом давил на ладони, словно неподъемную ношу пытаешься оторвать от земли, но бе6зрезультатно. Толстое удилище медленно сгибалось. Еще немного и вершинка коснется воды. Казалось, даже удилище хотело извиниться перед хозяйкой реки за нас, за людей, что потревожили покой и вторглись в её владения.
Роман мотнул головой, пытаясь удержать во вспотевших ладонях удилище. Он с трудом его удерживал, и ему казалось после Алешкиных рассказов, что там, в самой глубине ворочается не рыбина, а какое-то сказочное чудище и если оно поднимется на поверхность, тогда… Роман опять мотнул головой, словно хотел сбросить с себя наваждение. И Алешка, сидевший рядом с ним, не шевелился, а словно загипнотизированный, смотрел на темную воду, будто хотел рассмотреть в глубине её – хозяйку здешних мест…
И тут она решила показаться на глаза. Роман почувствовал, что леска стала ослабевать. Понемногу, всего лишь по сантиметрам, но она – эта хозяйка реки стала подниматься на поверхность. Не рвалась из стороны в сторону, как всегда делает щука, не пятилась, как собака и не собиралась пойти на свечу, как это у нее бывает. Она просто стала подниматься из темной глубины. Видать, захотела взглянуть на них, кто вздумал потревожить её покой. Медленно, редкий раз ворочаясь, но, не делая резких рывков, она неторопливо всплывала на поверхность омута. И снова едва слышно прошелестел Алешкин голос: «Это она… Это она решилась показаться нам. Она – хозяйка здешних мест!». Сказал и снова застыл, не отрывая взгляда от бездонного омута.
Роман увидел, как из глубины показалась темная спина сказочного чудища. И, правда, это было чудище. Хозяйка реки не стала рваться, а неторопливо повернулась на бок, словно разлеглась на поверхности омута, как на мягкой перине, и будто бы хотела показать себя во всей красе при закатном солнце. Она была темно-серо-зеленая, спина более темная, бока чуточку посветлее, с бурыми пятнами и белым брюхом с желтовато-красными и серо-бурыми плавниками и хвостом. И едва она появилась на поверхности, солнце, словно специально коснулось её, чтобы показать во всей красе, и она вспыхнула темно-золотистым разноцветьем в вечернем солнце. Яркая, красивая – воистину сказочная! Она лежала на боку, открыв огромную пасть, а за краешек губы едва зацепился самый большой крючок, который Роман нашел в своих запасниках. Он казался таким маленьким, что было удивительно, что она поднялась на поверхность, а может просто захотела покрасоваться перед ними – кто знает…
Хозяйка здешних мест лежала на боку, едва шевеля плавниками, на которых, как им казалось, была заметна темно-зеленая бахрома. Огромная рыбина редкий раз открывала громадную пасть с острыми зубами, едва шевелились жабры, словно она хотела подышать свежим воздухом. Щука лежала на боку, а Роману казалось, что она покосилась на него темным зрачком, когда он непроизвольно потянул удилище на себя, пытаясь подвести преогромную щуку к берегу. Она покосилась и приоткрыла пасть. И тут Роману почудилось, а может правда, он услышал, как хозяйка реки словно выдохнула, шевельнув жабрами:
– Людишки, как же я устала от вас за долгие годы! Я, хозяйка здешних мест, а вы – незваные гости в моих владениях. Оставьте меня в покое. Уходите!
Огромная щука изогнулась и, не обращая внимания на крючок, развернулась и медленно направилась в глубину темных вод. Удилище стало сгибаться, словно кланялось перед ней, толстая леска всё сильнее и сильнее натягивалась, вдруг щелкнула и тут же провисла. Хозяйка здешних мест исчезла в глубине…
Роман и Алешка сидели на берегу реки в закатном солнце и смотрели на темно-золотистые воды. Позади размеренно шумела листва на необъятных дубах, шуршала трава под редкими порывами ветра. Повсюду заливались птицы. А они сидели на краю обрыва и молчали. Алешка, обхватив коленки, смотрел на темные воды. А Роман продолжал держать в руках толстое удилище с оборванной леской и тоже молчал, посматривая на речку. Каждый о чем-то думал. О чем? Кто знает… Но скорее всего, они вспоминали её – эту хозяйку здешних мест, как она появилась перед ними во всей своей красе, словно хотела похвастаться перед ними – людьми, мол, глядите и любуйтесь мною, но запомните, не дано вам поймать меня. И ушла в свои владения… Они смотрели в глубину, словно прощались с ней, а может, надеялись, что им повезёт, и они еще раз встретятся с ней – с этой хозяйкой здешних мест, но не пойманной, а вот такой, какой она предстала перед ними: яркой, сильной, неприступной и – сказочно-красивой...
К оглавлению...
