– Ничего себе, – Саша оглянулся на Миннура и опять посмотрел вниз. – Хочешь сказать, что будем спускаться со всем снаряжением?
– Не волнуйся, Салим, – так, по-башкирски, он назвал друга, – много раз здесь ходили, и все было нормально.
– А почему там нельзя? – показал Саша на тропинку, вьющуюся между деревьями, – быстрее бы вниз съехали.
– Ай, Салим! – взмахнул рукой Миннур, – потом все расскажу.
– Зачем согласился с тобой пойти? – заворчал Саша, осторожно ступая по осыпающимся камням, придерживаясь за кусты и деревья, растущие на крутом склоне.
– Узнаешь, – не оборачиваясь, сказал Миннур, спускаясь вниз, откуда доносился громкий шум воды. – Редко встретишь место, красивее, чем это.
Саша, смотревший под ноги, взглянул на Миннура, который стоял на узкой прибрежной полосе и, не удержавшись, споткнулся. Перебирая ногами, чтобы удержать равновесие, выскочил на берег и, ухватившись за друга, повалился, больно ударившись об острые камни.
– У-у-у, – застонал он, хватаясь за ушибленные места, – завел! Красиво, краси…, – и замолчал, осторожно поднимаясь и осматриваясь по сторонам.
Скалы… Огромные скалы, с узкими расщелинами, словно изрезаны морщинами, вертикально уходили в воду, которая стремительно неслась, стараясь вырваться на волю из плена каменных исполинов. Они, словно нависли над рекой, сжимая в крепких объятьях, стараясь удержать, преградить ей путь.
Запрокинув голову, Саша удивился их высоте, тому, что в этом каменном царстве может жить невесть откуда взявшаяся береза, выросшая в одной из расщелин. На темном старческом фоне скал, она словно невеста платьем сверкала белизной своего ствола, украшенного яркой зеленой кроной, шелестевшей листвою от ветерка, игравшего с нею. Удивительно, что она не только смогла выжить в суровых условиях этой расщелины, но и превратиться в красавицу сказочную. Ствол, словно стан девичий изогнулся, прижимаясь к холодному камню, безжизненному…
– Гляди, Миннур. Красиво, правда? – громко сказал Саша, и эхо вторило ему, вдали затихая. – Да… да… да…
– Потом насмотришься и наслушаешься, – тихо произнес Миннур, доставая палатку, – Нужно к ночевке готовиться.
Они установили двухместную палатку, внутрь набросали мягкого лапника, застелили его куском брезента и разложили спальные мешки.
Приволокли бревна, притащили хворост, развели небольшой костер, и ножом открыв банки с тушенкой, поставили разогревать возле огня.
– Миннур, мне показалось, что там кто-то ходит, – сказал Саша, кивнув в дальний конец косы. – Взгляни…
– Не ошибся, – мельком посмотрев, сказал Миннур.
– Кто там? – не унимался Саша, внимательно всматриваясь в вечерние сумерки, и повторил. – Кто там ходит?
– Скоро узнаешь, Салим, – не поворачиваясь, сказал Миннур. – Потом расскажу, потом. В здешних местах быстро сумерки наступают.
После ужина, они подбросили в костер еще хвороста. Подтащили и аккуратно опустили в огонь комли двух длинных бревен, затем Миннур скрылся в палатке, устраиваясь на ночлег, а Саша присел у входа, глядя, как быстро наступали темные вечерние сумерки, и наблюдал за стремительной водой, над которой заклубился туман, сгущаясь и закручиваясь в какие-то нереальные фантастические фигуры…
– Салим, – очнулся Саша от голоса, – айда сюда. Холодно у реки.
– Сейчас приду, – сказал Саша и еще раз окинул взглядом бурную реку, скалы, где темная полоса сумерек подкралась к белоствольной березе. Взглянул на небо, окрашенное розовато-бледными последними солнечными лучами. Едва откинул полог и тут заметил, что в дальний конец речной косы медленно шел старик, одетый в длинную белую косоворотку навыпуск, виднелся казакин, наброшенный на плечи, в отблесках огня сверкнула расшитая тюбетейка и какой-то предмет в руках, завернутый в холстину.
– Миннур, сейчас старика видел там, – тихо сказал Саша, влезая в спальный мешок. – Что он забыл тут, на ночь глядя?
– Молчи, Салим и слушай, – сказал Миннур, не отвечая на вопросы, и неожиданно спросил. – Музыку любишь?
– Конечно! – воскликнул Саша, не поняв, почему об этом спросил Миннур.
– Тогда очень внимательно слушай, – заворочался Миннур. – Честно сказать, Салим, для этого и позвал тебя к реке. Все, молчи…
Лежа на мягком еловом лапнике, Саша внимательно прислушивался, стараясь уловить мелодию, но кроме потрескивания костра и всплесков воды, ничего не доносилось. И вдруг ему показалось, будто ковыль серебристый прошелестел в бескрайних степях под порывами ветра, усиливаясь с каждым мгновением. Послышался топот копыт и окрики местных табунщиков, охраняющих непуганых лошадей от волчьих стай и почудился звонкий девичий голос, и разнеслась песня веселая над бескрайними степными просторами…
Вздрогнул Саша и почувствовал, как придержал его Миннур, и донесся еле слышимый шепот:
– Молчи, Салим, молчи. Это курай разговаривает. Слушай…
Необычные звуки неслись со всех сторон, наполняя ущелье, проникая в душу, будоража ее, заставляя смеяться и плакать от чудной удивительной мелодии курая, его волшебного голоса…
Тихо журчал ручеек, раздавалось посвистывание перепелок: «Спать пора, спать пора…», чудился ласковый завораживающий шепот, звон монист, вплетенных в девичьи косы, смех веселый да птичьи голоса разбуженные, слышались шорохи ночные, потрескивание костра и тихое сонное ржание, что доносилось из огромного табуна, который ночью стоял плотной стеной возле двух влюбленных…
И тут, в завораживающий голос курая, стали незримо вплетаться тревожные нотки, предвещающие неминучую беду. Все громче и сильнее звучали они. Вскинулся испуганный табун. Задрожала ковыльная степь под конскими копытами, понеслись они по бескрайней равнине во мраке ночном…
И раздался девичий плач, прерванный грозным окриком, но встал на защиту бесстрашный голос юноши. Он не стал умолять, а начал говорить о любви своей, да было поздно…
И разнесся по ковыльным степям девичий печальный крик, горечью полынной охватило округу, перекрывая грозные возгласы. И донесся шум быстрого бега да шорох камней, осыпающихся с крутого склона. И раздался отчаянный крик. И заметалось эхо, словно птица между отвесными безжизненными скалами, ударяясь о них, и медленно затихая в непроглядной и черной дали…
Едва слышно звучал печальный курай, словно вымаливая прощение, и не дождался, замолчал…
Донеслась тяжелая поступь, шорох осыпающихся камней и наступила тишина, прерываемая лишь всплесками ночной реки…
Долго Саша лежал, прислушиваясь к своей душе, к ощущениям и не мог понять, что это было – сон или явь?
– Миннур, – едва слышно сказал он, – ты спишь?
– Нет, Салим, думаю… – запнувшись, ответил Миннур.
– О чем? – спросил Саша, повернувшись к нему.
– О жизни, о судьбах людских, жестокости. Да обо всем… – тяжело вздохнул Миннур.
– Много приходилось слышать разной музыки, часто бывал на концертах, – задумчиво сказал Саша, – но такое.… Словно в другой мир попал, в другие времена и увидел людей, обычаи, да много всего… Странно… Что-то в душе перевернулось, слушая музыку…
– Это была не музыка, – перебивая, оборвал Миннур, – курай о жизни говорил. Рассказывал о тех временах, когда этот старик был бесстрашным юношей, о трагедии, что тут произошла.
– Что за беда здесь приключилась? – , не удержавшись, сказал Саша.
– Я специально позвал тебя в наши края, зная, что ты собираешь, выискиваешь легенды, сказания о старине глубокой, о случаях необычных, человеческих судьбах. Эта история связана со стариком, с его любовью, которую пронес через всю жизнь. О боли, которую он носит в себе многие и многие годы. Боль, что уйдет с ним, но оставит память нашим потомкам, которые будут беречь ее, передавая из поколения в поколение.
– Расскажи, Миннур, – попросил Саша. – Расскажи эту историю.
– Ладно, – медленно сказал Миннур. – Слушай, но не перебивай. Понял?
– Хорошо…
– Эта история произошла перед революцией, – начал рассказывать Миннур, – в нашем ауле жил богатый бай Минихан. У него были несметные табуны, несчитанные стада коров, огромные отары овец, что паслись по бескрайним степям. И характер у него был крутой и безжалостный. Хозяином края считался. Минихан не только живностью владел, но и степи, леса, горы – все было его собственностью. Такую охрану имел, что она готова была любого растерзать, кто посмеет не только слово против сказать, но и посмотреть недобрым взглядом.
Очень жестоким был Минихан, а дочка его – Алмабика, наоборот, выросла ласковой и доброжелательной. Красавица, что в округе не сыскать. Отец ездил по делам, а она старалась беднякам помочь, пока его не было дома. Никому не отказывала, если видела, что человек плохо живет. То деньги исподтишка сунет, то продуктами поможет. Доходили слухи до отца, ругал он непокорную дочь, но бесполезно.
Рассмеется она в ответ, зазвенит монисто, словно колокольчики, хлопнет дверью, и по тропке убегает на вершину скалы, что склонилась над быстрой рекой. Сядет на краю, да петь начинает. Далеко по округе, да по серебристым ковыльным степям разносился ее звонкий переливчатый голос. Люди останавливались, слушая завораживающее пение.
Слушал и Гильман – байский табунщик, зачарованный песнями и удивительным голосом. Не выдерживал, доставал курай, с каким никогда не расставался и начинал подыгрывать Алмабике да рассказывать о том, как любит ее, но подойти не смеет. Затихала природа в эти мгновения, табуны стояли, не шелохнувшись, прислушиваясь к звукам печальным о любви безответной.
Но однажды, спускаясь с крутой горы, Алмабика услышала голос волшебного курая. Сердцем почувствовала, о чем поет – рассказывает он. На его зов кинулась в ковыльные степи, где и повстречалась с Гильманом – красивым и статным парнем. Вспыхнула любовь в сердцах молодых, огнем жарким опалило души. Да счастье недолго длилось.
Слуги верные донесли богатому Минихану, что его единственная дочь влюбилась в бедняка-табунщика. Осерчал бай, разгневался! И задумал он дело страшное. Решил выдать замуж Алмабику за старика дряхлого, а Гильмана со свету сжить, уничтожить.
Заперли Алмабику в доме, начали к сватанью готовиться. Минихан и муллу привез, чтобы тот никах совершил – брак скрепил молитвою. Старый бай приехал – радуется, что ему в жены отдают девицу-красавицу.
Расшумелись гости, рассорились, не могли договориться, какой выкуп-магар уплатить за невесту и не услышали, как Алмабика в окно выпрыгнула и к горам побежала, где у подножья скал находился табун лошадей и ее любимый – Гильман.
Но заметили в доме, что невеста исчезла. Понял Минихан, куда дочка скрылась. Выхватил острую саблю, вскочил на коня, кликнул слуг верных и в погоню пустился. Вздумал с Гильманом разделаться за позор, что его семье принес и на всю округу ославил.
Не успели влюбленные скрыться. Быстрый топот услышали да окрики грозные. Увидел Гильман, что к ним мчится разъяренный бай, размахивая острой саблей. Не испугался табунщик, встал на пути хозяина, чтобы сберечь милую Алмабику.
И заметила Алмабика, как сверкнула острая сабля, как упал Гильман в серебристый ковыль, окрашивая его алой кровью. И закричала она пронзительным голосом, решила, что отец погубил любимого. И бросилась бежать, и стала карабкаться на вершину высокой скалы. Остановилась на мгновение, сорвала с груди хакал, бросила наземь, обвела прощальным взглядом родные горы, бескрайние степи, взглянула в последний раз на милого Гильмана и прыгнула с высокого обрыва, в быструю и холодную реку. И вскрикнула, словно раненая птица. И заметалось эхо между высоких и безжизненных скал. И поглотила ее быстрая вода, унося с собой в дали дальние.
Бросился Минихан со слугами к реке, но опоздали. Лишь увидел он, как над водой пролетела птица белая, доселе невиданная и исчезла, издав крик последний и печальный.
Утром вернулись на прежнее место и заметили, что нет Гильмана. Только след кровавый тянулся на вершину скалы и на краю оборвался…
А вскоре увидели жители аула, что из скальной расщелины появился молодой и зеленый росток, к свету, солнцу протягивая свои тонкие и нежные ветви. С каждым годом крепло деревце, пока не превратилось в березу – красавицу, прильнувшую к камню холодному и безжизненному.
Замолчал Миннур, задумался.
Притих и Саша, стараясь не нарушить тишину.
Долго лежал Миннур, а потом продолжил тихим голосом:
– Прошла гражданская война. Жители начали восстанавливать разрушенное хозяйство. И в один из холодных осенних дней увидели, как по разбитой грязной дороге шел человек в потрепанной шинели с большим шрамом на лице и держал за руку мальчишку – беспризорника. Добравшись до полуразвалившейся лачуги Гильмана, этот человек отворил покосившуюся дверь и вошел внутрь.
Решили жители посмотреть, что за новый сосед объявился. Зашли в дом и замерли – перед ними стоял Гильман: седой, со шрамом на лице и потухшим взглядом. Он стоял и молча глядел на всех, не отвечая на вопросы, а возле дымящейся печки сидел взъерошенный мальчонка, с любопытством рассматривая людей, зашедших в лачугу.
И в тот же вечер жители аула впервые услышали, как на берегу реки печально заговорил курай, рассказывая о той беде, что в этом месте произошла, о красавице Алмабике, которую Гильман любил и не смог забыть.
И с тех пор ни единого слова не услышали от него соседи. Навсегда замолчал Гильман. Да и зачем слова, если каждый день, в одно и то же время, нарядившись, уходил он к скале, что над рекой склонилась. Доставал курай и тот начинал рассказывать о жизни прошедшей и красоте родного края, о ковыльных степях, скалах отвесных и быстрой реке, и Алмабике, любовь к которой пронес через свою долгую жизнь, через беды – невзгоды. И каждый день приходит он на свидание к реке и березе, что в расщелине растет, чтобы вновь встретиться с молодостью своей, давно ушедшей…
Эту историю и хотел я рассказать тебе, Салим. Историю о любви незабываемой и курае, который о ней рассказывает печально и горестно.
Теперь можешь спать…
Долго лежал Саша, думая об услышанном. Растеребил, растревожил душу рассказ и курай, умеющий передавать людские чувства да показывать образы яркие и живые…
Светало, когда Саша заснул. И снилась ему Алмабика, птица белая, парящая над быстрой водой и береза – красавица, что прильнула к камню холодному и безжизненному…
К оглавлению...
