«Мифы и реальность» (часть вторая) Театр «КомедиантЪ»

Алёна Чубарова

Про музей «Булгаковский Дом» мы слышали, а вот, что «Нехорошая квартира» – это другой музей в соседнем подъезде, не знали. С этой путаницей мы ещё столкнёмся не раз, приглашая зрителей уже на наши спектакли. Но это потом. 

А тогда, весной 2006 г. мы ещё в статусе экспериментальной лаборатории областного ТЮЗа. От театра едем к Блоку в Шахматово, точнее уже возвращаемся. Наш директор, на тот момент Надежда Кузина, подводит ко мне статного мужчину средних лет с острой бородкой, яркими глазами, вид вполне презентабельный, даже располагающий.

– Александр. Познакомьтесь, вы можете быть друг другу полезны, он представляет международный фонд...  далее мудрёное название фонда, которое я не запомнила. Да и к чему официальные названия, когда едем от Александра Блока, меня знакомят с Александром... Это же просто знак! 

В автобусе садимся рядом, и он начинает рассказывать о своём фонде, который занимается буквально всем. О его совместном проекте с музеем Булгакова, о создании интерактивной лаборатории с новейшими подходами к изучению и популяризации творчества,об использовании нанотехнологий с интеграцией различных видов лингвистической деятельности, об изучении влияния психологии творчества на сознание с выходом на международный уровень... Уф-ф… 

– А что это будет конкретно? И как в этом может принимать участия театр?

Александр продолжает говорить. Очень много умных слов, значения которых друг с другом не всегда связаны. Я слушаю очень внимательно, но ничего конкретного не могу понять. На секунду иголочка сомнения закрадывается «что за чушь он несёт», но... Александр... да от Блока... и к Булгакову. Ладно, я просто переутомилась, вот и не могу сосредоточиться. Назначаем встречу в квартире Булгакова, где у него уже «всё схвачено». Обмениваемся телефонами.

В тот же день вечером он звонит и меняет время встречи. Потом ещё раз и ещё. И при каждом звонке снова долго и многословно, и наукообразно рассказывает о своём проекте, и снова из этих рассказов я ничего не могу понять. 

Но вот, наконец, день согласован. Мы с Ириной Егоровой и с Галиной Адольфовной, руководителем нашего золотухинского фонда, поднимаемся по той самой лестнице в ту самую квартиру с трепетным ожиданием новых перспектив. 

Заходим, спрашиваем Александра. Оказывается, его тут никто не знает, но ещё несколько человек уже пришли и его ждут... Гм... Сотрудник музея провожает нас в комнату, где довольно большая компания явно не знакомых друг с другом людей, ждут Александра. Напряжённое молчание. Люди подозрительно оглядывают нас, вновь прибывших. Пока я размышляю, как бы выяснить, кто есть кто, заходит директор музея Инна Омаровна Мишина (имя её я выясню много позже).

– Ну и где ВАШ Александр? – спрашивает она, с ударением на слове «ваш».

Наш... Гм... Присутствующие начинают говорить, что он назначил им встречу.

– И объясните мне, наконец, чего он предлагает, – перебивает директор.

Этого объяснить не может никто. Но вот он, герой романа, врывается в комнату и... начинает примерно ту же речь, что я уже прослушала сначала в автобусе, потом несколько раз по телефону. Однако, в этой речи появляется нечто новое…

Оказывается, что театр «КомедиантЪ» с Александром уже давно всё выяснил, и чуть ли не договор подписал, и Александр представляет наши интересы, да и все присутствующие его старые друзья и коллеги.

Я пытаюсь вставить замечание, что я вообще не понимаю, о каком именно проекте идёт, но полной дурой показаться неловко, и я говорю слишком дипломатично, от чего сама запутываюсь. Тут все начинают задавать какие-то вопросы. Но, видимо, болезнь лукавомудрия заразна, и никто опять ничего не понимает.

Тут я не выдерживаю и, обращаясь напрямую к директору, предлагаю ставить спектакли в стенах её музея. Но Александр перебивает и снова уводит беседу в область культорологической невнятицы.

Булгаковщина какая-то...–думаю я, и вдруг понимаю, что Александр этот либо сумасшедший, либо авантюрист, и надо отсюда бежать пока мы все не потеряли рассудок. Наша безумная беседа ни о чём длится уже более часа и все устали, а воз и ныне там.

Не помню, как мы оттуда ушли, рассудок действительно мутился. Всё, что я смогла понять, это только то, что со всеми, включая директора музея, Александр познакомился буквально накануне и всех успел убедить, что со всеми остальными он знаком уже целую вечность.

Поневоле вспоминается анекдот «Хочешь замуж за миллионера», но нам не до анекдотов. Ежедневно и по нескольку раз в день после визита в «Нехорошую квартиру» Александр начинает нас доставать и требовать новых встреч и обсуждений наших проектов… Поговорить же по-человечески с директором музея у меня не получается, она явно меня боится, поскольку театр «КомедиантЪ» для неё ассоциируется с безумным Александром, от которого она просто скрывается.

Ситуация всё больше начинает походить на фантасмагорию. Я уже не подхожу к телефону, или, заслышав голос, в ужасе бросаю трубку. И о «Нехорошей квартире» даже слышать не хочу.

Однако, спустя какое-то время надоедливый герой исчезает с горизонта так же неожиданно как появился, а я понимаю, что надо всё же объясниться с директором музея, Москва-то – большая деревня, пойдут разговоры, а у театра сейчас хорошая репутация, надо хотя бы просто объясниться.

И вот, дозвонившись Инне Омаровне, я вместо того, чтобы представиться в начале разговора сразу кричу «Я не знаю, кто такой Александр, я не имею к нему никакого отношения!» Это срабатывает, и встреча театра с музеем назначена.

Мы вместе смеёмся, обсуждая нелепость того первого визита, общий язык найден, цели совпадают. Июнь 2006 г. А в декабре мы уже играем свой первый спектакль в Квартире, тогда ещё почти пустой и даже без статуса государственного музея. И вся история театра на долгие годы становится связанной с именем Михаила Булгакова.

Так кто же был этот безумный Александр?

 

 

Дмитрий Майоров

Мы только начали репетировать наш первый спектакль в мемориальной квартире Михаила Афанасьевича (никакого статуса музея тогда еще не было). Я входил в тот самый подъезд, открывая массивную старую дверь, без кодового замка, поднимался в квартиру 50 на последний этаж. 

Помню свои первые ощущения. Ты прикасаешься к какой-то тайне, ступая по лестнице, разглядывая надписи и рисунки, вернее росписи на стенах подъезда, многослойные, как со времен Трои, ждущие своего Шлимана. 

В квартире тишина, но такая бархатно-парчовая, густая, и в этой тишине как будто проплывают слова, как лодки, как бумажные корабли. Кажется, что атмосфера настолько насыщена и уплотнена, что воздух становится видимым, как какая-то взвесь, способная трансформироваться в любой предмет или образ. 

На репетиции ты работаешь с теми самыми экспонатами: телефонами, лестницей, чернильницей, примусом... И этот реквизит, становится как бы ритуальными предметами в жреческом храме. Во время репетиции, ты ждешь своего выхода, прячась в тоннеле темного коридора, чувствуешь до какого-то озноба, что во всем этом, здесь, живет Мастер, соткавший этот мир. И Он пустил тебя.

Спустя тройку месяцев работы над спектаклем, эти ощущения уже слегка улеглись, растворившись в простых сложностях профессии.

В подъезде тоже шла своя работа. Квартиры снизу в то время выкупили под офисы (нотариальная кантора и еще что-то). И вот, раз открыв дверь, я окунулся в туман побелки, в уши забил адский треск перфоратора. Надо сказать, что треск тут же кончился, и на смену звуковым эффектам пришли обонятельные. По всему подъезду разливался запах чего-то ужасного, запах преступления совершенного поваром, точнее тем, кто посмел им назваться! Удушающие испарения отходов из пищеблока! 

В разбитом проеме двери будущего нотариуса показался рабочий с дымящимся котелком. «Амбалы едят хаш»,– вспомнил я откуда-то. Рабочий, и правда, здоровый как амбал, молодой, по виду Азербайджанец, хотя кто его знает. Он прошел передо мной с котелком плавленого жира, в котором сквозь дым угадывались очертания чего-то копытоподобного. Засмотревшись на это варево, я в тумане побелки чуть было не наткнулся на строительные козлы, преградившие мой путь.

– Туда? – спросил кто-то из тумана. Волосатый палец, похожий на желтую морковь указывал вверх. Возле меня возник второй рабочий, пожилой, с сигаретой.

– Ага, в Булгакова,– ответил я, и, отойдя на шаг, наблюдал, как напарники пытались усмирить раскорячившиеся на всю лестничную площадку козлы и запихнуть их в квартиру к нотариусу.

Котелок с варевом стоял рядом со мной. То, что из него торчало теперь напоминало баранью шкуру мехом наружу. 

– Все туда?! – с каким-то сожалением, даже отчаянием проговорил молодой рабочий, двигая козлы.

– Э-э-э – снова поднял палец-морковку пожилой, на этот раз очень величественно,– Там Булгавкв живет!

Козлы угрожающе стукнули о перила лестницы, и по всему подъезду прокатился скрежет похожий на лай и вой. Молодой рабочий чуть вздрогнул и затравленно глянул вверх, туда, где как волк Фенрир бродит какой-то мифический Булгавкв.

Рабочие отодвинули козлы, пропустили меня и смотрели вслед. В их сознании жили мифы, они видели правду сквозь стены, сквозь старую кладку Москвы. Булгавкв здесь! И не важно, было это, есть или только еще будет! 

 

 

Елена Константинова*

Интервью с главным режиссером театра «КомедиантЪ» Ириной Егоровой. 

Как утверждал легендарный Воланд, квартирный вопрос москвичей испортил. Вот уже и новый век на дворе, а вопрос этот домокловым мечом висит над головами жителей столицы. Многие небольшие московские театры страдают от невозможности арендовать хотя бы маленькое помещение под репетиции, а играть приходится в школах и детских садиках. Поставить спектакль взрослого репертуара и сыграть его на хорошей сцене – позволить себе такое бездомный театр без спонсоров даже и не мечтает. 

Так что же делать? Переходить на камерные сказки и мечтать о лучших временах? Или распускать коллектив и стучать в чужие двери? А если есть свои идеи? И не реализовать их просто невозможно?!

«Раз нет возможности свершить,

И нету права – не свершиться!..» 

Это уже из стихов Ирины Егоровой, главного режиссера театра «КомедиантЪ», театра, прошедшего все круги бездомности, не раз бывшего на грани катастрофы, но…

– Не было бы счастья, да несчастье помогло – народная мудрость глубже, чем кажется на первый взгляд,– говорит Ирина,–Как часто мы клянем судьбу за трудности, которые она нам посылает, а потом, по прошествии лет вдруг понимаем, для чего были нужны эти испытания! И оказывается, что сегодняшняя удача была бы просто невозможна без вчерашнего кошмара. 

Когда впервые возникла мысль ставить спектакль в музее-квартире Михаила Булгакова, она казалась просто бредовой. 

– Но ведь у театра есть спектакль «Он – Сам», который уже седьмой сезон идет в музее Владимира Маяковского?

– Музей Маяковского другое дело, там какие пространства! Огромные залы. И выставочная экспозиция – готовые декорации. А здесь то просто квартира. Длинный коридор и комнаты по обе стороны. 

В одну комнату можно посадить 20, ну 25 зрителей. Никакого театрального света. Актеры от зрителей на расстоянии вытянутой руки, а то и еще ближе. Понятно, что обычный спектакль в таких условиях невозможен. К тому же Булгаков – любитель розыгрышей и мистификаций, автор «Мастера и Маргариты» – разве можно о нем – обычно? 

Все лето мы Аленой Чубаровой читали биографические материалы. Перечитывали пьесы. Романы и рассказы самого Михаила Афанасьевича. И постепенно, как из тумана, стала проявляться идея, которая манила своей фантастичностью. 

Сделать действие, идущим сразу в двух комнатах… Одни и те же актеры для двух групп зрителей одновременно играют как бы два похожих, но все-таки разных спектакля. Убиваем сразу двух зайцев: и зрителей уже не 20, а 40. И принцип раздвоения спектакля на параллельные пространства вполне в духе Булгакова. 

– Да, идея не стандартная. Но не совсем понятно, как это на практике?

– Репетировали с секундомером. Сцены писали и переписывали так, чтобы их можно было играть как в одном порядке, так и в другом. Знаете, есть такие слова, и даже фразы в русском языке, которые читаются туда и обратно, типа «Роза упала на лапу Азора». Вот нам надо было сочинить что-то такое только в сценическом варианте.

– Какая-то фантастика!

– Вот и нам так казалось. Мы доказывали артистам, что все получится, а сами, честно признаться, сильно сомневались. Но когда мы поставили точку в последнем варианте сценария (а было это в четыре часа ночи) неожиданно за окном начался… салют! Наверное, кто-то петарды запускал. Но очень много, штук 30 подряд, как в новогоднюю ночь. А ведь праздника никакого в тот день не было. Фантастика! Мы решили,что Булгаков нас благословил. 

А уж когда впервые оба сценария были сыграны параллельно, и все сцены сцепились, срослись, когда наша «машина времени» заработала!.. Мы вышли после репетиции, обалделые, глянули друг на друга заговорщицки: «Ирка!..» – «Алёна!.. Получилось! Работает!!!!» Наши актёры, услыхав, набросились на нас: «Так вы до сих пор не знали – получится ли?!». – «Конечно, не знали! – ответили мы, ошарашенные счастьем, – ведь до нас этого велосипеда ещё никто не изобрёл!»

– И как этот спектакль идет сейчас?

– Тьфу! Тьфу! Тьфу! Билеты за месяц заранее заказывают. Мы потом добавили еще общее начало в коридоре: веселое, коммунальное. Квартира 50 по Садовой после революции стала первым в Москве домом-рабочей коммуной. Булгаков писал свою «Белую гвардию» в окружении тех еще соседей!

Потом артисты-красноармейцы разводят зрителей по двум «залам», согласно мандатам (билетам), у кого белые мандаты – те господа, а у кого красные – товарищи. Во время действия звуки из одной комнаты доносятся до другой, и это тоже играет. Действие как бы не ограничивается пространством игрового помещения, а выходит за его пределы, распространяясь на всю квартиру.

– Ваше сотрудничество с музеем не ограничилось одним спектаклем?

–Не то слово! Театр в жизни Булгакова занимал огромное место. Он любил, понимал театр, много работал для него. Но в полной мере его «роман с театром» при жизни так и не состоялся. 

Возможно, поэтому театральные проекты стали составной частью работы музея. Вскоре после премьеры «Садовая, 10, далее – везде…» мы начали экспериментальный проект «Театр с листа или современная драматургия в квартире Булгакова», это театрализованные читки пьес современных авторов. Потом ещё пять спектаклей в музее по Булгакову и о нём, две театрализованные экскурсии. А потом ещё работа на теплоходе «Михаил Булгаков»… Это вообще отдельная история. Думаю, Михаил Афанасьевич взял нас под свое крыло.

–И всё же пространство квартиры очень уж тесное для театрального действа.

– Зато… Это совершенно особая атмосфера, когда зрителей чуть больше, чем актеров, когда можно заглянуть в каждые глаза! В каждые! Это очень сильно отличается от черной пропасти зрительного зала, где свет софитов разделяет мир на тех, кто смотрит и тех, кто показывает. На наших спектаклях никакой 4-й стены нет и в помине, зрители невольно становятся действующими лицами спектакля. 

–А как актеры относятся к таким спектаклям, и где им интереснее играть: на сцене или в таком вот узком кругу?

– Как играющий режиссёр, осмелюсь сказать, что в тесном кругу интереснее. Ведь в такой ситуации нужны одновременно: и определённая мера театральности, и киношная искренность, достоверность, и большая степень импровизации в русле заданного образа, жанра, стиля, обстоятельств. И колоссальное чувство партнёра, ансамбля – даже на расстоянии, особенно если спектакль идёт в двух залах параллельно и нужно точно держать ритм, чтобы совпасть по всем переходам – из зала в зал, из образа – в образ. 

Всё это мобилизует, держит в форме. Это, своего рода, творческий альпинизм – постоянный экстрим. Тут уж не соскучишься. Вообще с артистами нам повезло. Ой, по этому поводу Алёна вам потом не для печати расскажет один случай*. 

– Ирина, если бы вас в двух словах попросили выразить свою отношение к театру, чтобы вы сказали?

– От своих слов на сегодня откажусь, потому что вспомнила цитату из Булгакова: 

«В классическом японском театре, прежде чем начать игру, и после того, как игра закончена, кланяются до земли. Это поклон не зрителю, а тому, кто дал возможность совершить игру. Подмостки –– пространство не только освещенное, но и освященное, требующее от актера не просто читки, но и… «полной гибели всерьез». Маленький театр – своеобразная республика, отгороженная от остального света, один дом, одна семья, где каждый открыт перед всеми настежь, где на сцене пытаются постичь жизнь, а жизнь понимают по законам сцены… Нет ничего в мире, на что актер променял бы эту возможность – играть! Играть значит жить – единственный смысл и закон актерского бытия»**.

 

* История от Алёны, рассказанная не для печати.

Я была на семинаре руководителей театров от СТД. Я была там слегка контрабандно, поскольку это был семинар для государственных и муниципальных театров. Но театральный народ – не бюрократы, и на организационно-финансовую инакость «Комедианта» закрыли глаза. И вот сидим мы в перерыве в буфете (теперь это называется «кофе-брейк») с серьёзными руководителями серьёзных театров и зашла такая неформальная беседа про артистов. Один руководитель большого театра из северного города, где спонсор «Газпром» жалуется, что актёр нынче измельчал, не тот, что раньше. Другой, с юга, из театра федерального значения, соглашается: «Да уж, и премии и звания им, а они все в кино рвутся». И ещё несколько тоже в один голос, дескать, тяжело нынче с артистами, талантливых мало… А я тут же, среди них сижу и молчу, и, наверное, громко очень молчу, потому как они вдруг все на меня посмотрели и ждут. Я даже растерялась, но отвечать надо: «У нас, говорю, тоже сложности – все артисты такие потрясающие, что приходится спектакли придумывать, чтобы у всех были главные роли…»

* Елена Константинова – культуролог, тележурналист, педагог, в настоящее время живёт и работает в Приднестровье. 

**Анатолий Смелянский «Михаил Булгаков в Художественном театре», глава 6. Сказка театрального быта. 

 

 

Ксения Клюева

Выходной день, весна, в воздухе свежесть от недавно прошедшего ливня, манит выйти на улицу. «А не сходить ли в музей-квартиру Булгакова?» – подумалось мне вдруг, –«Самое время!»

Полупустые комнаты, намеки экспозиции, зеркала, огромные дышащие окна, таблички на дверях коммуналки, и простор, простор, простор… Войдя в «белый зал», на окне я увидела лист с надписью «Если вы хотите получать репертуар театра «КомедиантЪ», напишите свой эл. адрес». Недолго думая, я вписала туда свой e-mail, и пошла дальше по квартире в поисках заветной Булгаковской комнаты. 

Получила ли я то, чего ожидала от квартиры? А именно – погружение в атмосферу мистики присущей произведениям Михаила Афанасьевича? Отвечу честно: мне казалось, что да! В прекрасном настроении, наполненная новыми эмоциями, и оставившая на лестнице «своё послание Мастеру», поехала восвояси.

Прошло 2 месяца. На почту приходит сообщение с неизвестного e-mail`а, с темой письма: «Репертуар театра «КомедиантЪ»…Приглашали на спектакли в квартиру Булгакова. 

По мере того, как я читала аннотации на сайте, мои глаза округлялись, челюсть отваливалась всё ниже и ниже, а любопытство росло всё выше. Почему, спросите вы? Потому что я в принципе не могла себе представить, КАК можно играть в музее, и тем более в таком небольшом, как Булгаковский. Через 30 минут я уже бронировала билет на спектакль «Садовая, 10, далее – везде…».

От спектакля я ожидала не больше, чем какой-то скудной театрализации произведений, дилетантства актеров и даже какого-то лёгкого разочарования, ведь после первой встречи с музеем я получила «стооолько эмоций»! Но билет был куплен, а жажда новизны и градус интереса были настолько высоки, что все предрассудки я выкинула из головы, и в вечер спектакля, пошла знакомиться с квартирой сызнова.

На входе меня встретил «Следователь», проверил билет, уверил в том, что я «Госпожа», и настоятельно посоветовал не смешиваться с «Товарищами». 

Покорно кивнув, я пошла пройтись по уже знакомым комнатам, и даже не заметила, как из них начали выбегать булгаковские персонажи, «ожила» квартира, как пить дать! Я, разинув рот совсем не по-господски, влилась в действо так, что не заметила, как оказалась сидящей в «Белом зале». 

Помню, меня до глубины души покорил Михаил Рогов (ныне покойный), исполнявший роль Булгакова в этом спектакле. Сидела, смотрела на него, и думала: «Вот именно таким я представляла себе Михаила Афанасьевича. Именно таким». 

Восхитила и пробрала до косточек игра актёров, КАЖДОГО, манера «глаза в глаза», обращение к каждому зрителю, живые «декорации» музея. Да, «Садовая, 10, далее – везде…» первый спектакль, который я увидела у «Комедианта», и дальше, как говориться, «понеслось!» 

Весь репертуар был пересмотрен за 2-3 месяца. Уровень режиссерской и актерской работы поражал меня с каждым спектаклем.  Думала ли я, что спустя 5 лет, буду вести фонограмму в одном из залов, в котором играется спектакль? А годом позднее – играть сцены из этого спектакля на теплоходе «Михаил Булгаков»? 

Следуйте зову своего сердца, и это приведёт к невероятным изменениями в жизни!

 

 

Елена Токмакова-Горбушина

В театр «КомедиантЪ» меня привела Оля Непахарева осенью 2006г.  Привела для того, чтобы я могла заменять её в первом готовящемся в «Нехорошей квартире» спектакле. Всё ведь может случиться – другая работа, проблемы дома, в сложный момент дублёр может очень выручить. 

Однако, наши режиссёры сильно увлеклись открывшимися возможностями, и вместо роли, обозначенной в первоначальном сценарии «Оля-Лена», появилось две разные роли «Оля» и «Лена». Но мы с ней тогда продолжали репетировать обе эти роли с тем, чтобы иметь всё же возможность замены в случае чего. Но случай произошёл совершенно неожиданный.

Для понимания ситуации объясняю, что в начале спектакля занята «Оля», она играет сцену в белом зале, потом в красном (надеюсь, про эту особенность спектакля «Садовая, 10…» вы знаете). Затем на сцену выходит «Лена» и тоже играет в белом, потом в красном, а «Оля» в это время переодевается и играет уже в третьей части, когда «Лена» свободна. Вот так мы с ней и чередуемся весь спектакль: одна играет, другая переодевается, не встречаемся вместе ни разу, только на поклоне. 

И вот однажды Оля, возвращаясь с какой-то другой работы на машине, попала в страшную пробку, причём где-то на мостах, на эстакадах, очень далеко от метро, вылезать из машины и идти пешком было невозможно – никуда не успеешь прийти. Она катастрофически не успевала к началу спектакля. Как ведя репортаж с места события, она звонила в квартиру № 50 каждые 10 минут и сообщала безутешные вести о своем местоположении. Что было делать – непонятно. 

Начало спектакля всегда немного задерживается – люди опаздывают, путают адрес, не сразу находят нужный подъезд. Но больше, чем на 15 минут затягивать с третьим звонком никак нельзя,темболее,что в начале именно этого спектакля зрители у нас стоят – идут сцены в коридоре и на кухне, около 20 минут все 40 человек на ногах, это всё же утомительно, да и тесно им стоять ждать начала в довольно узком коридоре. Вот такое положеньице…

Время идет неумолимо, а Оля ещё слишком далеко. Я стою, уже одетая на свой первый выход. «Переодевайся! Будешь начинать ты!» Легко сказать, я репетировала, конечно, но этот текст давным-давно не повторяла. 

Однако, времени на охи-ахи нету, бегом переодеваюсь (Олины вещи мне велики, кошмар!), крашусь в несколько раз сильнее, товарищи стоят рядом и напоминают мне слова. Всё, я готова, больше тянуть нельзя – зритель устанет. Вперёд, понеслась!

Играем «коридор» – шум, переходы, сценки, всё нормально, всё хорошо. Началась рассадка людей по залам: «С белыми не путаться!..» Рассадили. Вот и Оля, наконец-то добралась до музея, ура! А я в этот момент играю первую сцену в белом зале вместо неё, бедняжки. 

Ну вот, все на месте, всё теперь хорошо, вот только что же мы будем делать дальше? Ведь нам же надо теперь с ней как-то поменяться, а как? Между частями практически нет времени – один персонаж закончил, и сразу появляется другой – переодеться нет никакой возможности. Оставаться на чужих ролях тоже нельзя, потому что вторую сцену Оля вместо меня сыграть может – там главная Аннушка, она ведет действие, а я и говорю мало, и в папку с бумагами много смотрю (можно подглядеть текст). 

А вот четвертую сцену только я могу сыграть, ведь Оля её не знает, она почти совсем не репетировала, а роль-то ведущая, тут слова никак не подглядишь, тут всё хорошо знать надо. 

И пропустить в сценарии ничегошеньки нельзя – если бы спектакль был обычный, то не страшно было бы, ведь зритель не знает, как оно должно быть на самом деле, любые сокращения-изменения могут проскочить без проблем «при хорошей мине». А у нас-то спектакль идет в двух местах сразу, и обе части должны закончиться одновременно, иначе всё перекосится, не совпадёт, а это же провал!

И вот тут я поняла, что надо сделать. Да сих пор горжусь тем, что я это тогда придумала. Единственная возможность нам с Олей подмениться – это внутри части. То есть в белом зале сцену играет одна, а в красном зале ту же сцену – уже другая, тогда первая успевает переодеться до следующей части, и таким образом перескакивает на другую партию – всё встаёт на свои места, дальше спектакль идет своим чередом. Гениально!

Вот только двух костюмов-то у нас нет. Говорю Оле в паузе: «Найди себе любые тёмные брюки и сапоги-кирзачи возьми у Митьки, передавать остальную одежду придётся по ходу дела».

И вот наступил интереснейший момент дня. Закончив первую часть («Зойкина квартира»), я надела свои брюки и стою в носках под дверью белого зала, слушаю, как там Оля играет допрос Аннушки. Всё идет нормально, она отыграла, выходит – и мы с ней дружно движемся по коридору к красному залу, на ходу Оля снимает с себя вещи, передает мне, я надеваю. Даже сапоги приходится снимать и надевать, не останавливаясь. 

Подходим к дверям, я надеваю последнюю деталь – кепку, забираю у нее из рук папку и иду играть сцену, а Оля остается в коридоре босая, на ней остались только чьи-то черные брюки и самое нижнее бельё. Если бы кто-то посторонний оказался тогда в коридоре, какое уникальное зрелище он бы увидел – передача костюма на ходу. 

К счастью, подобных историй больше со мной никогда не происходило, и никому из коллег такого пережить не пожелаю, а все-таки вспомнить приятно – как же здорово мы тогда это сделали! 

 

 

Ира Солёная*

Часть 1. Нехорошая квартира в роли больницы

Когда при мне что-нибудь хвалят, сразу хочется опровергнуть и разоблачить, наверное, из чувства врожденного противоречия.  Спектакль театра «КомедиантЪ» «Стремительный год, или Доктор Б.» получил от моих знакомых такую кучу восторгов, что я не выдержала и решила посмотреть и раскритиковать вдребезги.

 

Началось с того, что вместо билета на спектакль мне выдали талон на прием к врачу. 

– Так-с,– подумала я скептически,– Недурно, но ничего особенного. Авангардистский выпендреж…

Открыв дверь квартиры 50, что по Большой Садовой дом 10, я наткнулась на людей в белых халатах, двое медработников требовали с меня этот самый талон.

– Ну, и это можно было предвидеть,– я упрямо не сдавала своих позиций. 

В программке вместо привычных «действующих лиц» значилось «состав медперсонала». Мелочь, но забавно.... 

– Ладно, поставим плюсик.

На дверях многочисленных комнат таблички: «Операционная», «Кабинет эстетотерапии», «Смотровая», «Приемная», «Процедурная», «Выдача лекарств»… Да-а, как много значит написанное (особенно на дверях) слово. Из-за этих табличек музейное помещение сразу превратилось в медицинское учреждение.

– Ну уж, на этом-то все оригинальное и закончится,– успокоила себя я, дальше начнется просто спектакль.

Когда все 25 зрителей расселись (а именно на такое количество народа и рассчитано это суперкамерное шоу), дежурный врач пообещала, что доктор всех примет и даже обязательно вылечит. А медбрат раздал небольшие листочки бумаги с надписью «Принимать в антракте» и что-то по латыни. На обратной стороне штамп с датой «1917 год».

– Ага! – Подумала я злорадненько. – вот и ошибочка! Теперь до антракта я буду гадать, что же это за рецепт, а спектакль уже буду смотреть вполглаза. 

Но – не тут-то было! Когда началось действие, я тут же забыла и про интригу с рецептом, и про то, что сидеть не слишком удобно, и что свет тусклый, и вообще все это на театр в привычном понимании слова мало похоже… Вообще забыла, что собиралась критиковать и разоблачать. 

Я, конечно, читала «Записки юного врача», и сюжет рассказа «Полотенце с петухом» не был для меня новым, но, совершенно неожиданно для себя, я так испереживалась за молодого неопытного доктора, который сразу после университета вынужден делать сложнейшую операцию, что начала по школьной привычке грызть ногти и испортила себе свежий маникюр! (Ущерб!) А когда в финале девушка, попавшая в мялку, оставшаяся без ноги, но выжившая, дарила своему спасителю вышитое полотенце, я обнаружила у себя на глазах… слезы.

А позади один из зрителей горячо шептал спутнице: «этот актер, наверное, имел врачебную практику. Я же медик, я понимаю, так сыграть нельзя!» Позже я выяснила, что этот актер (Егор Корешков) не имел ни врачебной практики, ни теории. Опирался он только на систему Станиславского, режиссуру Егоровой-Чубаровой, ну и на Булгаковский текст разумеется. 

Не успела я придумать очередную колкость, Дежурный врач возвращает к интриге с рецептами. В это время взволнованный медбрат влетает и что-то шепчет коллеге на ухо, врач меняется в лице. Полное ощущение, что случилось что-то незапланированное, некий форс-мажор не по сценарию. Становится неуютно и тревожно. 

Но к счастью Дежурный врач озвучивает «непредвиденное» событие: 25 октября в Петербурге свершилась социальная революция…И мы понимаем, что все нормально, форс-мажор запланирован. Лекарство же, которое мы получим по рецепту, окажется своеобразной, фармакологической машиной времени и переместит нас сначала в 1927 год, а потом еще Бог весть куда… Из огня да в полымя… Идем пить лекарство.

Батюшки! Никак, спирт! Или – водка? Как ни крути, самое универсальное российское лекарство от всех болезней на все времена… А к нему «таблеточка»– кругляшок соленого огурчика на палочке. Хочешь – не хочешь, а после такого лекарства настроение приподнятое.

В «кабинете экспериментальной медицины» на стенах плакаты с опытами, под лампой невнятные приборы, с потолка свисают белые бинтообразные полотна. 

Встречает нас здесь еще один персонаж в белом халате. Как оказывается, лектор. Он восторженно поздравляет всех с 10-летием Великой Октябрьской Социалистической Революции! Затем с невозмутимым видом вешает нам на уши медицинскую лапшу про новый вид homosocialisticus и продление жизни за счет удаления толстого кишечника, требует жертв во имя революционной науки и последними словами ругает Булгакова, предавшего медицину ради сомнительных литературных упражнений. Зрители смеются. Но, если задуматься, жутковато. Особенно, если вспомнить, что будет еще через 10 лет, в 37-м…

После громогласного «Ура, товарищи!» мы дружно перемещается в год 2006, и совсем другой лектор-экскурсовод, уже совсем по-другому говорит о Булгакове. Он из поколения, знающих о Советском Союзе только по учебникам, и Булгаков для них, конечно же, великий русский писатель. Мы узнаём факты из  врачебной биографии писателя, и все, увиденное в 1 действии приобретает оттенок документальной повести.

А впереди еще действие второе. Снова год 1917-й и снова Мурьевкая больница, российская глубинка, глушь… А с молодым доктором Б. продолжают случаться самые невероятные истории. 

Когда спектакль закончился, уходить не хотелось. И как же я теперь буду писать разгромную критическую статью? Решила: напишу все как есть, ни хвалить, ни ругать не буду, по принципу репортажа. Была, дескать, там-то, видела то-то. Пусть каждый сам решит, стоит ли к этому доктору идти лечиться или другого поискать. 

Еще только добавлю, что главный герой разделен по сценарию на двоих артистов. Один, молодой – тот, с которым непосредственно все случается, и второй, постарше, который вспоминает и рассказывает события 17-го года.  Можно сказать, Булгаков-врач, каким он был в период 1916-1919 гг., и Булгаков-писатель, благодаря которому мы теперь читаем «Белую гвардию», «Мастера и Маргариту», «Театральный роман». 

А чтобы добавить ложку дегтя (я ведь собиралась разгромить и обругать) добавлю, что музей-квартира на 4 этажебез лифта, и лестница крутая….

 

Часть 2. Вещичка или Вещь?

В названии спектакля «Вещица» большая доля самоиронии или же… осторожности. Ну что ж, осторожность тут не помешает, ведь в основе спектакля не что-нибудь, а сам роман «Мастер и Маргарита»! 

На сегодняшний день лично я не видела ни одного спектакля, ни одной экранизации, равноценной литературной основе. На каждую следующую попытку посягательства актёрской братии на великий роман теперь уже возникает почти аллергическая реакция.

Но «вещицу» решила-таки посмотреть. Подкупило скромно-ироническое название и подзаголовок ему под стать «эхо фантазии в окрестностях романа «Мастер и Маргарита». Что ж, по крайней мере, работали люди, понимающие, что на инсценировку замахиваться не стоит. 

С другой стороны, под «эхом фантазии» можно протащить любую лабуду, вплоть до совершенно параллельного сюжета, где главный герой, например, фанат Булгакова, а героиня любит жёлтые цветы и зовётся Маргаритой. Так что, риск есть, но… любопытство победило.

При первой встрече с «Комедиантом»,помнится, вместо билета на входе спрашивали талон к врачу, а в антракте по рецепту давали водку. (В каждом спектакле у них какой-нибудь прибамбас). На сей раз при входе с меня потребовали ни мало, ни много – шпагу!!! («А вы разве без шпаги пришли?») 

У кого шпаги не оказалось, нужно было срочно вспомнить цитату из романа, и хотя я читала его раз пять, но тут вспомнилось только самое примитивное «никого не трогаю, сижу примус починяю» (за себя стыдно, каюсь), кто-то судорожно звонил домой (помощь друга?), кто-то рисовал шпагу на обороте билета, а самые сообразительные предъявляли заранее купленные программки, где специально для мало читающей современной молодёжи красовалась шпага.

Когда же все, наконец, расселись, действие началось… с жеребьёвки, актёры определяли, кого же они сейчас будут играть. После спектакля пыталась выяснить, настоящая ли жеребьевка или, каквсегда, дурят нашего брата и сестру в придачу. Выходило, вроде, настоящая… но я, как Станиславский «не верю», так что придётся прийти ещё раз, проверить.

Как это стало уже традиционно в «нехорошей квартире» места действия меняются. В «Вещице» переходов я насчитала 5, причём переходы сами по себе тоже действие – в частности во время одного из них очаровательная Гелла настойчиво предлагала красного вина (знает «КомедиантЪ» слабое место русского человека).

Всего романа мне, слава Богу, не показали. Я бы про эту вещицу сказала «главы из романа». Плюс включение в действие видеосюжетов. Разные режиссёры по-разному соединяют ткань экранных образов с традиционно сценическими, в «вещице» видеофрагмент «Сон Маргариты» – по сути самостоятельный короткометражный фильм, снятый здесь же в «Нехорошей квартире». Второй сюжет – интервью с Мариэттой Чудаковой – всемирно-известным булгаковедом, я читала её «жизнеописание Михаила Булгакова», а увидела впервые на этом спектакле.

Когда же всё закончилось, первая мысль – почему так мало? Но посмотрев на часы, понимаю, что время в очередной раз доказало свою субъективность, актёры лихо и с куражом отработали часы, заявленные в программке, а чувство неудовлетворённости и даже голода меня не покидало. 

Так что же всё-таки представляет из себя этот спектакль с таким неярким, но интригующим названием – «Вещица». Что это – вещичка – то есть, безделица, кое-что на тему, безответственно и поверхностно? Или всё-таки – вещь, не смотря на фрагментарность, создающая самое главное – неповторимую булгаковскую атмосферу, и этим главным соответствующую гению писателя?

Я оставила этот вопрос пока открытым. Надо прийти ещё: разоблачить истинность жеребьевки, найти слабые места и раскритиковать, посмотреть другие составы, вполне другой спектакль может получиться, ну а потом уже делать выводы.

 

Часть 3. Будет ли лучше дальше?

Четвёртый спектакль по Булгакову! Ну, это уже слишком!!! Наверняка они будут повторяться, и актёры те же, и пространство музея – «Нехорошей квартиры». Ну что там можно придумать нового? И в некотором смысле мои предположения оправдались: зрителей снова переводят из комнаты в комнату. Правда, в каждой из пяти частей «Булгаковской мозаики» есть своя изюминка, в которой, разумеется, можно найти и плюсы, и минусы.

«Велик и страшен год 1918» –если не читали «Белой гвардии», или хотя бы «Дни Турбиных» понять ничего даже и не пытайтесь – бесполезно. Это «кино» явно для особо посвящённых. Ну а непосвящённым просто жутковато – страшный 18 год в России время от времени повторяется. И вопрос «А дальше то лучше будет» в свете сегодняшних событий звучит особенно остро.

«Квартирный вопрос» – вторая часть мозаики. Когда режиссёры хотят выпендриться, они говорят, что могут поставить всё, даже телефонную книгу. Шутки шутками, но поставить фельетон, где ни сюжета, ни действующих лиц... Да простит меня Михаил Афанасьевич, но я думаю, что фельетоны всё же не для сцены. Однако, гм… Смеялась. Критиковать забыла.

Больше всего потрясла меня «Хоровая интермедия» – органично вписанный в сценарий, интерактив со зрителем –приём, давно освоенный этим маленьким театром. Комиссарша с остервенинием дирижирует общим хором, грозит трибуналом и обещает грамоты. А то, что главное – не голос и музыка, а политическая платформа – после её внушений не вызывает сомнения… 

Пела со всеми вместе. (Грамоту так и не дали…)

«Визит к профессору» – фрагмент спорный. В ролях товарищей-членов домкома – картины-шаржи, впрочем, как и в роли Шарика. Причём Шарик – гораздо симпатичнее товарищей! «Если бы началась дискуссия…» я бы доказала творческому коллективу, что нехорошо и опасно так обижать представителей домкома, но… возможно, они и не хотели никого обидеть, просто картинам зарплату платить не надо…

Последнюю часть мозаики «Выигрыш» поставил молодой режиссёр, ведущий актёр труппы Дмитрий Майоров (разные режиссёры, как и разные жанры – ещё одна новая фишка). Сочетание гротеска и немого кино на тему «о чём мечтает маленький человек». В отличие от первой части всё всем понятно, рассказ-первоисточник читать не обязательно. Фантасмагория и буффонада – принимаем правила игры и избавляется от рефлексии! 

Но «меч исчезнет, а звёзды останутся!» Финал возвращает нас в начало, инесмотря на то, что «становится всё страшнее и страшнее», «мать сказала детям: «Живите»!

 

* Ира Солёная – под этим псевдонимом выступает группа журналисток, специализирующихся на негативных отзывах о культурной жизни столицы и окрестностей. Не путать с Ириной Солёной – бывшим PR-директором Mail.Ru Group. 

 

 

Анастасия Крафт*

В сказках принято, чтобы добро боролось со злом, то есть, добрые герои со злыми персонажами. Это не просто устоявшаяся традиция, это – канон жанра, без которого нет, и не может быть сказки, во всяком случае, детской. Мое твердое убеждение на этот счет сильно пошатнулось после премьеры новой работы театра «КомедиантЪ», музыкальной сказки «Шиндры-Бындры или Чудесное превращение Бабы Яги» (пьеса и постановка Алены Чубаровой, Ирины Егоровой. Музыка Анны Левиной). 

В основе сюжета событие сверхнеординарное: Баба Яга, главный злодей и отрицательный герой не одной сотни сказок, –влюбилась… И вот уже козни, которые она замышляет против положительных героев, жениха и невесты, Никиты и Настёны, вроде и не злодейства вовсе. Что может быть понятнее и естественнее желания заполучить любимого человека, чтобы жить с ним вместе? Не в печь посадить, не мухоморами отравить… Подумаешь, жениха отбить? Дело, можно сказать, житейское, бытовое, повседневное. 

Но вот именно из-за перенесения этого «бытового» явления на сказочную почву оно вдруг звучит совершенно по-новому и совсем не бытово… И вот уже не просто зло с добром борются, а любовь истинная, отдающая, жертвенная противостоит любви-страсти, слепой, жаждущей обладания любой ценой. 

Тема, прямо скажем, совсем не детская. Но форма сказки, обилие музыки и песен, яркие костюмы, динамичность развивающейся интриги, – все это держит внимание и надолго запоминается простая истина, звучащая из уст Настёны: «Если любишь, хочешь, чтобы любимый был счастлив». 

Самое же интересное, что Баба Яга (в отличие от многих реальных земных людей) эту истину понимает, отпускает молодых, желает им счастья и таким образом, из отрицательного героя превращается в положительного!.. А где же поверженный злодей? Его внешне вроде бы и нет, но, по сути, это – эгоистическая составляющая любви, разжигающая войны от сотворения мира.

И всё же…

Почему именно Баба Яга стала героиней столь необычной сказки. Что это – вольная фантазия авторов или же в этом загадочном образе изначально был заложен потенциал метаморфозы?

Начала вспоминать, кто же такая Яга? Что это за сакральный образ? Порылась в справочниках, в Интернете.

Первое, довольно позднее упоминание определяется тем, что путешественники, впервые побывав в Сибири, оставили письменные свидетельства, у историков возник интерес к сказаниям, и, наконец, великий Афанасьев систематизировал устные предания. Основными переносчиками сказов были солдаты. И пошла Сибирская Яга гулять по земле, обрастая различными подробностями и делаясь равноправной участницей чуждых ей прежде событий.

 

«Почти столетие простояла в Белогорском капище у устья Иртыша золотая Яга-баба (от ненецкого "яха", хантыйского "яга, ягун, еган, югам, аган" – что на разных диалектах означает одно и то же: "река"), кукла, принимающая души умерших и хранящая их до тех пор, пока ей (душе) не найдется пристанище в новом теле.»

По другой интерпретации постоянное место обитания Яги – дремучий лес. Живет она в маленькой избушке на курьих ножках и является стражем на пересечении двух миров, живого и мертвого. Все действия Яги связаны с перевоплощением пришедшего к ней за помощью или заблудившегося, в другую ипостась, перенос его в царство мертвых. Для этого служат и угощение, и баня. 

 

Итак, образ Яги вовсе не так однозначен и прост, как привыкли думать взрослые, приходя на детский спектакль. 

М-да, стоило только чуть-чуть копнуть глубже и вместо однозначной злодейки, вредоносного лесного чудища, перед нами если не богиня, то жрица; ведущая героя к испытаниям и даже смерти, но отнюдь не из собственной корысти или злобного характера. 

Вернемся же к спектаклю, который послужил отправной точкой для размышлений. Теперь понятно, что авторы имели все основания разрушить привычный стереотип Яги-злодейки. И, тем не менее, образ Яги – безответно влюбленной женщины поражает своей неожиданностью и далеко выходит за рамки спектра исторических и мифологических толкований. 

Позже оказалось, что у Алены Чубаровой есть еще одна пьеса, где героиня Баба Яга и ее снова настигает любовь, правда на этот раз взаимная. Но тут автор перемешивает западную и восточную мифологии. И Яга оказывается последней амазонкой, которую заколдовал великий Мерлин, лишив ее молодости и зрелости, в семнадцать лет превратив в старуху и отправив в ссылку в Россию на триста лет… **

Сколько же ещё чудесных превращений ждёт ни о чём не подозревающую Бабу Ягу, если неуёмная фантазия драматургов будет развиваться в этом направлении дальше! 

А пока авторы и исполнители спектакля делают его аудиоверсию (радиоспектакль). Трудно представить себе яркое зрелище переложенным только на звук. Обещали дать послушать ***

  

* Анастасия Крафт –журналист, театральный критик. В настоящее время живёт в г. Ашдод (Израиль)

** Имеется в виду пьеса «Ягина, или Первая любовь последней амазонки»

*** Радиоспектакль записан на студии Российской Государственой Библиотки для слепых. Запись можно прослушать и даже получить в свой аудиоархив

 

 

Алёна Чубарова

История про то, как Баба Яга влюбилась действительно оригинальная. Нам всегда нравилось играть эту сказку, и зрители всегда бывали довольны, причём и дети, и взрослые. Иногда даже взрослые особенно… «Шиндры-бындры» – и присказка, и ворчливое ругательство, и приветствие, и колдовство, – как фольклорной неологизм, легко перелетало со сцены и подхватывалось залом. 

Но однажды неожиданная реплика в кульминационный момент пьесы заставила нас задуматься!

Фабула сказки в двух словах такова. Баба Яга, влюбившись в деревенского пастуха Никиту, заманивает его в свою избушку и притворяется его заколдованной невестой. Доверчивый юноша изо всех сил пытается смирить себя с новым обликом своей возлюбленной, бывшей красавицей. А Баба Яга хоть и пудрит ему мозги про колдовство, однако любит то искренне, и вот к моменту, когда спасать жениха в логово на курьих ножках врывается настоящая Настёна, между Ягой и Никитой уже установились довольно тёплые отношения. А тут ещё кот учёный, пособник Яги, утверждает, что Настёна – это ведьма, образ невесты принявшая. И как бедному пастуху разобраться, какая же из двух «невест» всамделишная? А-а?!

Момент решающий напряжённый. И дети тут, как правило, орали во всё горло «настоящая справа» или «в зелёном платье», или «кот врёт, не верь ему»… Но спектакль – не кино, он живёт и развивается, и бывает непредсказуемо. 

Чем больше мы играем, чем горячее и талантливее наша бессменная Яга Ирина Егорова любит героя «из стана врагов», мира человеческого, тем труднее зрителям подсказывать правильный выбор… Тем тише ведут себя дети в момент принятия решения. 

Конечно, мы вносили в сказку совершенно избыточный для этого жанра психологизм. И нам даже нравилось, что победа Настёны не воспринимается как однозначная радость, хотя красавица-невеста (актриса Анна Левина) с первых сцен вызывает у зала симпатию, но … сочувствие к очеловечившейся Яге перекрывает стереотип злого персонажа и ставит перед совсем не сказочной дилеммой. 

И только когда Яга сама желает молодым счастья, её приглашают на свадьбу, обещают дружбу и знакомство с кузнецом-богатырём, вот только тут наступает счастливый финал с танцами и песнями. Всё это мы оценивали, как нестандартный, незамыленный взгляд на плохое и хорошее, на добро и зло. Но вот однажды…

 

В решающий момент выбора, когда зал затих в ожидании чуда – сложного, но верного решения, чистый звонкий детский голосок из середины зала изрёк «истину ХХI века»: «Обеих бери! Одна будет жена, другая любовница! Все будут довольны!..»

 

Возможно, ребёнок был из мусульманской семьи, где парочка жён не прихоть, а средство выживания? Или сработал принцип толерантности в потоке сексуального просвещения? Недостаток мужского населения на единицу женского? Новая реальность нового мира… Без оценок и комментариев, факт, как таковой: ребёнок советовал абсолютно искренне, уверенный в правильности и честности такого мудрого решения. 

 

Ну а я с тех пор ставлю только спектакли для взрослых.

А пьесу про влюблённую Бабу Ягу ставят другие театры, правда, не без казусов……

Нашла в интернете в афише одного театра в Якутии знакомое название «Шиндры-бындры, или как Баба Яга человеком стала», и по аннотации наш сюжет, начала радоваться. Всегда приятно, когда ты пишешь, а ставят в других театрах. Посылаю афишу Егоровой. Пусть соавтор тоже порадуется. Получаю в ответ:

– Нас тут до народа повысили.

– В смысле?

– Ты афишу внимательно изучила?

– Гм… – смотрю внимательнее и читаю: «Шиндры-бындры, или как Баба Яга человеком стала» по мотивам русских народных сказок.

– Ничего, – смеётся Егорова, – мы скоро, как Юлий Ким, подходя к телефону, будем говорить: «Русский народ у аппарата».

 

 

Анна Левина

Мы сами делаем историю, и она нас попутно правит и критикует, а иногда и заботится (может быть).

Ещё учась в консерватории на композиторском факультете, вся душа стремилась к театру – семья театральная. Правда, хотелось в нёмиграть, а не писать… Cудьба распорядилась так, что пришлось совместить две профессии – актёрскую и композиторскую… 

Когда осуществилась мечта выйти на сцену, окончив-таки актёрский факультет, я долго скрывала, что у меня есть и другая профессия, почему-то я её стеснялась и даже были мысли порвать с музыкой окончательно, но… всё тайное становится явным когда-нибудь… Всегда есть «добрые люди», раскрывающие твою «тайну». И это, наконец, произошло… меня вызвали к режиссёру «на ковёр»…

– Ну-с – окинув снисходительным взглядом моё существо, выдавил режиссёр, – Значит, ты ещё и композитор…. Что можешь?

– Ничего – уже захотелось ответить, ибо ужас сковал всё сознание, в голове пронеслись мысли о другом мире, о неизведанном и неузнанном, и вообще, кто я…. Но мужественно выдохнула:

– Всё могу!

– Что ж, вот пьеса, репетиция завтра, попробуем…

 

С этого «попробуем» и началось…Как внедрить свой уже дипломированный мозг в другой? 

Где взять переводчика? Как понять совершенно непереводимые на звук слова?

От первого своего режиссёра я услышала следующее:

–вот здесь – начало заворожить одним тоном…

–так, проходочка, и блям, блям, а в диалоге – другой блям, побольше и по скачкообразнее…

–да!!! На смене плана надо побушевать нот этак… а сколько их? – и атмосферу мне, атмосферу дай клеточную…

И т. д….

Принеся режиссёрский поток мыслей-образов домой, я сначала растерялась. Попробовала точно осуществить: бушевание, скачки, блямы…

Потом послала всё к чёрту и вновь села за чтение пьесы. Вдруг почувствовала, как автор сам подсказывает тебе музыкальный ход, атмосферные звуки и, главное, тему!!!

Я выводила старый закон – слушать, слышать и участвовать…

Как же я забыла спросить – о чём спектакль-то ставите? И вот уши уже втянуты в телефонную трубку, задаются конкретные вопросы и на них звучат человеческие и понятные ответы.

Да, великая вещь – точные задачи.

Творческая мысль сразу же бежит в нужном направлении. Часа через четыре была готова вся музыка. И, о чудо! – её приняли с восторгом и удивлением, что всё совпало как представлял режиссёр, особенно «блямы» (ура переводу!). Спектакль пошёл, я наслаждалось игрой «в живую», публика аплодировала, всё свершилось, и сколь ещё было впереди…

А впереди был театр «КомедиантЪ»… И это прекрасно, ибо учиться, учиться и ещё раз учиться, как завещал наш «дедушка»… и Бог его простит.

УУУх, какие новые повороты и переводческие знания приобрелись в этом храме творческих людей, обладающих всевозможными профессиями….

Спустя некоторое время актёрских падений и всплесков, всё же пришлось коснуться к сокровенному – написанию музыки…

Самое памятное и незабвенное – читать ремарки по поводу музоформления... Это и анекдот, и притча, и милая глупость, и экстравагантная подстава и наглое желание и … не будем продолжать – всё во имя искусства! 

И всё же их перечисление создаёт особую атмосферу и партитуру слова. А, главное, мне дали в этом театре минуты превосходства. Спустя некое время написания, из моих уст срывались слова: «5 минут тишины!» эти прекрасные минуты создания звуков… ну, пока, Бог с ними… хотя в эти минуты можно было просто отдохнуть…

Вернёмся к ремаркам, как к более шедевральным оппонентам, и это должно быть в истории.

Для меня эти ремарки стали складываться в некую песню, со своим стилем, почти хип-хопом, если мысленно представить нужный набор ударных и чёткое произношение слов)))

 

Куплет.

Наигрывает попурри или просто гладит клавиши

Играет на фортепиано или пьёт рюмку водки

Музыкальная тема трудной поездки

Нужен костёр, нужен костёр!

Наступает тишина... Все растерянны – звук!

Надо бы вечность изобразить!

 

Припев.

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

 

Куплет.

Что-то музыкальное, нечленораздельное

Как бы в язвительном забытьи

Народная песня с неразборчивыми словами

Странный звук пилы. Странный звук пилы

Без звука в ухо. Без звука в ухо

Девушка смущается под народную песню

 

Припев.

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

 

Куплет.

Скрипка плачет очень нежно

Скрипка удивилась на семь нот

Скрипка – паровоз. Скрипка – паровоз

Скрипка отзвук

Скрипки нет

Звук колебания – Атмосфера разгула

Вещи лежат ошарашено – звук

 

Припев.

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

Музыка с жаром

Звукорежиссёр – медбрат

 

Музыка, закрывающая палату….  Доносятся звукииии….

 

Звуки до сих пор преследуют так же, как услаждает дарованная «властью» тишина…

Итак, Дамы и Господа – 5 минут ТИШИНЫ!

 

P.S.

Не всё ещё сложилось в этом мире...

Не все сложились и акценты драм...

Но– у «Комедианта» Дам

Схлестнулись жанры, многочисленные стили...

и, может быть, иной для жизни – храм))

 

 

Алёна Чубарова

Две маленькие старушки шли по аллее Переделкинского дома творчества. 

– Та, что справа, Анастасия Цветаева, пойдём познакомлю, – сказал Леонид Аронович Жуховицкий*, к которому я приехала, как молодой драматург обсудить свои пьесы. 

И мы пошли к старушкам. Читала ли я к тому моменту воспоминания Анастасии о сестре и вообще её прозу? Думаю, что ещё нет. Иначе я бы эту случайную встречу в Переделкино запомнила до мельчайших подробностей. А так… увы, увы, увы… Смутный образ, общие слова о здоровье, о публикациях, о погоде… 

То есть, говорил Жуховицкий, явно хорошо знакомый с обеими дамами, а я рассматривала их старомодную одежду, сухощавые пальцы, морщинистые лица, и думала, как все молоденькие балбесины: «Неужели и я такая буду?! Нет, ни за что! Надо непременно умереть молодой…» И ждала, когда их разговор закончится, и классик советской драматургии продолжит пророчить мне большое литературное будущее.

Поговорили. Раскланялись.Разошлись. И только спустя сутки, уже в Москве, до меня вдруг дошло, что я стояла рядом с родной сестрой той самой Марины Цветаевой. А-а-а-а… Поздно.

Другая встреча, теперь уже с сыном Анастасии, племянником Марины, Андреем Трухачёвым случилась в год празднования 100-летия со дня рождения Марины Цветаевой. Меня пригласили к участию в цикле литературно-музыкальных концертов, посвящённых юбилею. 

Андрея Борисовича я увидела на одной из репетиций. К тому времени я уже понимала, кто он, и что встречи с такими людьми – особое событие, и всё же… Ах, вероломная память недальновидной молодости… 

Вспоминается только, что в свои 80 лет он был галантен, целовал всем женщинам руки, а когда у меня сломалась молния на сапоге, бросился помогать. «О да, это так похоже на папу!» – Скажет потом Ольга Трухачёва. Я видела, что ему не всё нравится в нашем поэтическом действе. Но он высказывал замечания крайне тактично, с уважением к современным авторам и с тонким, едва уловимым юмором. 

А на выступлении в роскошной Шаляпинской гостиной он задремал в кресле прямо на сцене. Это было в сентябре 1992 года, ему оставалось жить четыре месяца.

Третью встречу с представителем цветаевского рода я помню уже лучше. Один знакомый позвонил мне и спросил, хочу ли я попасть в последнюю квартиру Анастасии Цветаевой?

– Ещё бы! Конечно! 

– Тогда едем прямо сейчас. Там Оля приехала перебрать вещи.

Простая однокомнатная квартира в самом обычном доме. А мне казалось, что Анастасия Цветаева, как и вообще все известные люди, должна была жить в каком-то особенном: в особняке, или хотя бы в старинном… А тут стандартный типовой, правда в центре — Большая Спасская улица, д. 8, кв. 58. 

В квартире было всё так, как если бы Анастасия Ивановна просто вышла и вот-вот вернётся.Посуда на кухонном столике,книги и бумаги на письменном. А по стенам фотографии, так хорошо знакомые каждому школьнику! Только здесь не копии, а оригиналы. Фото в рамочках и без, некоторые с подписями, есть явно очень старые, с трещинками по углам. Девочки Марина и Ася в почти одинаковых платьицах. Иван Владимирович Цветаев в парадном мундире. Марина с Алей. Борис Пастернак. И ещё, и ещё…Исторические персоналии для нас, просто близкие и родные люди для неё. 

Ольга рассказывает что-то про сестру Риту в Америке, я всматриваюсь в лицо молодой женщины, ищу сходство с Мариной – всё же внучатая племянница. И мнедаже кажется,что я это сходство нахожу,особенно в линии губ. Ну да, кто ищет, тот найдёт. 

И я думаю, как ей, этой Ольге, живётся, чувствуя на плечах груз ответственности – потомок такого рода! Как это? Наверняка, мы все тоже живём с грузом прошлого, укоренённые в этом прошлом, в том, что было до нас, что в нас изначально по праву и обязанности рождения. 

Но для всех обычных людей это абсолютно личное дело, а вот у потомков такого рода? Это ведь иначе? Или нет?.. Хочу спросить, думаю, как поделикатнее сформулировать, но Оля уже торопится, и я в последний раз обхожу квартиру, пытаясь впитать атмосферу, поймать тонкие поля ушедшего, знакомого по книгам мира.

 

Когда в 2002 году возникло предложение поставить спектакль о Марине Ивановне, эти три встречи победили сомнения, а имею ли я право играть такую личность. 

Сомнения для актрисы, может и странные, но я ещё и писатель, и потому для меня играть Цветаеву – это много больше, чем роль! Это некая тончайшая связь поэтической стихии, связь в том мире, где физическое пересечение во времени и пространстве не имеет значения. Это встреча и общение с Мариной – Встреча, на которую действительно надо иметь Право! 

И общаясь с сотрудниками музея, читая материалы только что, в 2000 году, открытого архива, работая над сценарием спектакля «Морская тропа», я всё время писала Марине письма… Причём, самые настоящие, не на компьютере, а от руки в тетрадку. Марина так любила тетрадочки! Я писала так, как если бы она действительно могла их прочесть. Советовалась по поводу готовящегося спектакля. Рассказывала ей о её музее, какие люди там работают, какие приходят в гости. 

А всё, что происходило в это время вокруг, я воспринимала, как её ответы. И название «Морская тропа», возникшее в голове «как бы ниоткуда», и все постановочные решения, и музыку Вивальди, и песни Мориса Шевалье, – всё было Её подсказками. 

А стихи в это время у меня писались абсолютно в цветаевской стилистике – её ритмы, её образы, её рифмы и пунктуация. И всё же в последний момент мы с Ириной Егоровой придумали сценарный ход, чтобы я играла не саму Цветаеву (мне это было слишком страшно), а девушку, нашедшую на чердаке Маринин браслет, и вдруг на какое-то время погрузившуюся в чужую память. 

Спектакль получился сложный, многоплановый – сплошной шифр. Работники музея были довольны, зрители ничего не понимали. И сыграли мы этот спектакль всего 17 раз.

В 2004 г. театр решил сделать другой спектакль о Цветаевой,простой, для школьников – основные биографические факты, самые известные стихи. Спектакль в рамках образовательного проекта, так сказать, в помощь учителям литературы. Теперь по сценарию девушка-студентка писала курсовую о Цветаевой и так увлеклась, что Марина стала приходить к ней и рассказывать о себе своими стихами. Трудно сказать, почему и этот спектакль («Голос мой крылатый») не задержался в репертуаре. Должно быть, Цветаева не умещается в «простое». 

Казалось бы, тема Цветаевой уже ушла в историю театра, и возвращаться к ней мы не собирались, но…Много раз замечала невероятную вещь: не мы выбираем спектакли, которые ставить, а они выбирают нас… 

И вот, работая третий сезон на теплоходах Мостурфлота, обеспечивая бесперебойную работу театра в течении всей навигации (с мая по сентябрь) в один из рейсов оказалось, что никто из артистов ехать не может, и мне в быстрые сроки надо сделать моноспектакль… Да ещё такой, чтобы не разочаровать требовательную теплоходную публику, привыкшую к высокому уровню спектаклей «Комедианта». 

Думать долго не пришлось. Единственный материал, наработанный внутри, и с готовыми сделанными фрагментами – Цветаева. Да, в предыдущих спектаклях были заняты и другие артисты, и сценарий надо было переписать – сделать из двух старых один новый. И фонограмму перемонтировать, и новые решения найти, а моноспектакль – сложнейший театральный жанр. 

Но через две недели после принятого решения на борту теплохода «Михаил Булгаков» состоялась премьера – «Душа, родившаяся где-то…». Осенью спектакль был сыгран в музее поэта в Белшево, потом на фестивале «Театральная обочина», сейчас он в репертуаре театра… 

Какова будет его судьба дальше? Пока ясно одно – тема Цветаевой не отпускает. Значит, ещё не исчерпана! Ах, да можно ли вычерпать море? А мир Цветаевой – это океан!

 

* Жуховицкий Л.А. писатель, публицист, драматург, педагог

 

 

Мария Руда

"Любите ли вы театр так, как люблю его я?.." В. Г. Белинский

Литературные мечтания (Элегия в прозе) 

 

Любите ли вы метафоры так, как люблю их я?

Год назад впервые в жизни побывала на спектакле театра КомедиантЪ.

 И мне сразу посчастливилось.

Посчастливилось попасть на один из самых редко исполняемых и необычных для репертуара театра – моноспектакль Алёны Чубаровой "Душа, родившаяся где-то...". Потом в моей жизни спектаклей этого театра будет ещё многое множество, и каждый – уникален, у каждого – своё неповторимое лицо.

Но первый был этот. О творчестве и судьбе Марины Цветаевой. Непростой судьбе, неоднозначной, с надрывами и сломами, с короткими просветлениями на мимолетное счастье и снова болью утрат.

 Бездна. Бездна в глазах этой удивительной женщины. 

Кого? Марины или Алёны? – Ответ на этот вопрос можно получить, только увидев спектакль.

"Душа, родившаяся где-то..." – самый живой рассказ о Цветаевой, с которым мне лично довелось столкнуться. Про душу, что всегда не на месте. Про ту, что мечется и страдает. Ищет себя, ищет близкую себе. Ищет, но не находит.

Только в этом спектакле можно увидеть столь говорящие, нет, кричащие (озябшие, дрожащие, скорбящие, плачущие, обреченные и, одновременно, поющие) плечи. Плечи Алёны-Марины.

Только здесь на одной сцене звучит многоголосие теней и бликов, корабликов и шляпок, осыпающихся, словно осенняя листва, листов календарей, кружат в танце платки и держащие их, жаждущие жизни, но измученные до изнеможения женские руки... 

Только здесь можно встретить такую неизбывную, молчаливую безнадежность... Прищепок и верёвок, стоптанных ботинок и ног (в кровь), бессонных ночей и дальних дорог... В одиночество и пустоту...

 Их удивительный, какой-то особый, высокий смысл.

Все это, казалось бы, безумное перечисление становится естественным и понятным после спектакля.

Не просмотра его – проживания.

Алёна, музыка и светотени обязательно вовлекут вас в то самое проживание… 

И переживание всего вместе с Мариной.

Более точное и животрепещущее исполнение, более уважительное и бережное обращение с материалом трудно себе представить.

 На протяжении всего спектакля не отпускает ощущение правдивости, граничащей с документальностью. 

Веришь каждому слову, каждому жесту. 

И далеко не сразу, после того как гаснет свет, начинаешь осознавать, что это был всего лишь спектакль, художественный рассказ, а не целая жизнь. 

И даже потом, когда он загорается снова, и ты под бурю аплодисментов протягиваешь цветы Алёне… Все ещё кажется, что преподносишь их к ногам Марины.

 

Так любите ли вы метафоры так, как люблю их я?  

 

 

Никита Брагин

Я очень и очень далек от того, чтобы представлять себя в роли не только критика театрального, но и вообще художественного критика, и пишу отклики достаточно редко. Для этого меня надо либо как следует возмутить, либо, простите за грамматическую рифму, по-настоящему восхитить. Такое бывает очень редко. 

Поэтому, отправляясь на премьеру пьесы с трудно интерпретируемым названием «Дурная привычка», поставленной театром «КомедиантЪ», я испытывал знакомое чувство сдержанности с легким флером скептицизма, впрочем, скептицизма вполне спокойного. Лишь в самой глубине души таилось ощущение некой очень далекой надежды – она со мной всегда, но редко выходит к рампе, предпочитая оставаться в тишине кулис. 

Притчей во языцех стал театр постмодернизма, театр переиначивания, сумасшедшего маскарада и травестирования того, что было дорого с детства. 

Мания опорочить, принизить, вывернуть наизнанку стала – уже не модой, но каким-то всепроникающим трюизмом, банальностью циклопических размеров. И ей далеко до барочного карнавала, пестрого калейдоскопа галантного века – ибо не смешно, не интересно, и даже – не возбуждает. Должен открыто и честно признать – не люблю современное искусство. 

Это не значит, что я его полностью и безоговорочно отвергаю – нелюбовь моя носит, скорее, статистически-бюрократический характер, ибо редки, поистине редки ныне достойные цветы.

В этот раз мне повезло. Этот спектакль – камерный диалог двоих, диалог о любви. А любовь – редчайшее явление в мире, и не только нынешнем, потому-то и называли ее чудом те, кому посчастливилось узнать ее, и кому дарован был талант сказать о ней. 

В нынешнее же время всеобщего нивелирования и опрощения любовь истинная воспринимается не только как странный анахронизм, как некий древний артефакт, но и как явление, осложняющее жизнь, как некое чуть ли не наркотическое ослепление, ведущее человека в сторону от пути торного, к неудачам, падениям, потерям. 

Любовь властно требует огромной жертвы, которой обычно оказывается сама жизнь. В сущности, это понимали и в древности, но только придавали этому возвышенно-мистическое звучание:

Ты видишь – хлеб любви я продаю.

Купи кто хочет – честно я торгую.

Хлеб на весах. Ты голову свою

Навек на чашу положи другую. *

 

Удивительно и то, что спектакль «Дурная привычка» поставлен по мотивам пьесы Альберта Р. Гурнея "Любовные письма". Альберт Рамсделл Гурней (р. 1930) – современный автор, к тому же – автор американский, драматург и романист. Пьеса эта, кстати, идет и в других московских театрах под своим оригинальным названием (но мне, признаюсь, название «Дурная привычка» нравится больше). 

«Любовные письма» (Love Letters) – редкое в современной литературе произведение. Это драма-диалог в письмах. Собственно, эпистолярная проза вообще, да и самый жанр письма мы в наше время склонны рассматривать как нечто в высшей степени анахронистическое, уводящее по меньшей мере в век девятнадцатый, к «Бедным людям» молодого Достоевского, а лучше – так прямо в восемнадцатый, к «Опасным связям» Шодерло де Лакло, или к «Юлии или Новой Элоизе» Жан-Жака Руссо, а то и к «Вертеру» самого Гёте.

И это знак. Редкое чувство воплощается в редком жанре. Сама постановка тоже должна стать уникальной и замечательно то, что театр «КомедиантЪ» именно так ставит пьесу. В уникальном месте – в квартире Михаила Булгакова, писателя, может быть лучше всех сказавшего о любви в трагическом ХХ веке:

«Пойдем, читатель, и я покажу тебе такую любовь!»

 

Особенность постановки и в том, что актеры и зрители не отделены друг от друга – все происходит здесь и сейчас, среди нас, в маленькой комнате. Хотя я не знаток тонкостей театрального искусства, но мне кажется, что такая форма весьма непроста для актеров, которые не вознесены на пьедестал сцены, не отделены от зрителей оркестровой ямой, рампой, будкой суфлера. 

Исполнители – Алёна Чубарова и Дмитрий Напалков, по общему мнению зрителей (и пусть бросает камень в меня несогласный, если таковой найдется) прекрасно справились с этой задачей.

Алёна Чубарова в роли Мелиссы проходит в пьесе долгий путь от проказливой девчонки к юной и восторженной художнице, затем – к блуждающей в трагическом поиске женщине, наконец – к одиночке, сокрушенной нерассуждающей силой обстоятельств. 

Она по-настоящему органична в каждой своей ипостаси – хочется повторить часть знаменитой формулы – «в горе и в радости». Но, увы, этого сделать нельзя. Вся жизнь Мелиссы – путь к этой формуле, который обрывается на ее первой части.

Замечателен контраст завершающих и ключевых сцен пьесы – взрыв короткого счастья в дни краткой и единственной близости Мелиссы и Эндрю, пустыня обессиливающего горя предсмертных дней Мелиссы, наконец, явление ее души в финале – в образе той самой проказницы из начала спектакля, показывающей свой детский рисунок. 

Это особенно замечательно, ведь если человек стареет физически, стареет и его ум, но на душу это не распространяется. И это лучше всего соответствует поэтическому видению жизни человеческой – как пути, завершающемся возвращением к истокам.

Дмитрий Напалков очень убедителен в роли Эндрю – возможно, не столь эффектной, более статичной, но не менее ответственной. Ведь он играет внешне сильного человека, из породы «волевых интеллектуалов», тех самых, что составляют элиту Америки, воплощают ее мощь и процветание. 

Почему я сказал «внешне сильного»? Да потому, что Эндрю, счастливчик, победитель, классический self made man, прошедший путь от флотского лейтенанта и клерка юридической конторы до всесильного сенатора – в самые ответственные моменты уступает обстоятельствам, что сильнее его. 

А это, увы, не «взор грозящего тирана», не темная сила вражьих орд, а всего-навсего – ревность жены, не желающей видеть картин Мелиссы в своем доме, мнение подчиненных, стрекотня журналистов. И он отступает перед этим. 

Надо видеть в эти моменты Дмитрия Напалкова – сжатием губ, легкой гримасой, чуть заметным сведением бровей он и протестует, и сдается, и обвиняет себя.

Финал пьесы говорит сам за себя – это трагедия воспоминаний Эндрю, перебирающего письма Мелиссы, и ее воздушное явление, говорящее нам, может быть, о самом неочевидном, но и самом убедительном из всех образов человеческого гения – о нравственном законе, живущем в бессмертной душе каждого. 

 

* Кабир, перевод С. Липкина.

 

© Театр «КомедиантЪ» Все права защищены.