«Битва при Кулебяках, или неизвестные приключения Робинзона Крузо и Пятницы в России» (ирои-комическая драма-басня) Валерий Веларий

НЕОПИСАННЫЙ для ПОТОМКОВ

ПОДВИГ ДВОРЯНИНА ФРОЛА СКОБЕЕВА

Москва, осень 2006 – зима-весна 2007 – осень 2016 гг.

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Юношество:

АННУШКА-боярышня, юная дочь Нардина-Нащокина

СКОБЕЕВ Фрол, нищий молодой дворянин, ищущий удачи

ВОЛЧАРИК, юный и ушлый секретарь-референт Волчищи 

ПЯТНИЦА, юный темнокожий друг и слуга Робинзона Крузо

Переходный возраст:

ПТАХА, местная Соловьиха-разбойница

Матерые взрослые:

НАРДИН-НАЩОКИН, новагородский стольный боярин

БОЯРЫНЯ, его жена

КРУЗО Робинзон, чужеземный моряк и странник

ШКИПЕР, судоводитель; плавает где-то там и тут по указке звезд 

ГОЛЛАНДЕЦ, корабел

ГЛАВНАЯ ВОЛЧИЩА, вождица волчьей стаи

МЕДВЕДА ТОПТЫГОВНА, неулегшаяся в зимнюю спячку одинокая медведица

Непричастный ни к чему бродячий рассказчик, как бы «Человек от театра»:

           СИВЫЙ КНИЖНИК – он и ведет рассказ. Иногда в виде ремарок, сокращая разговоры и оттягивая внимание на себя - когда переменяют место действия и переодевают артистов; порой же, сменив наряд и личину, Сивый Книжник выходит в массовых сценах. 

В эпизодах:  

          Царь Московский со бояре; Гонец от царя, Хозяин усадьбы - боярин и друг Нащокина, Возница-провожатый; повстанцы, селяне, мастеровые, стрельцы, казаки; волки-бродяги, кони – запряжные и верховые.

 

Два авторских пожелания:

   А)  Эту  басню можно поставить как музыкально-драматическое действо, где буйство повстанцев у костра и буйство бояр в Думе, буйство поваров у печи и буйство морских волн во время пьянки на корабле, волчья погоня и кулебякова битва даются в виде песен, танцев, игры света, цирковых трюков, фокусов и пр. (И так было бы лучше всего). 

            Тогда понадобится примерно 12 – 16 артистов. 

    Б)  Но можно остаться в пределах обычного режиссерско-актерского решения в манере ирои-комической авантюры и обойтись малым числом артистов.

       Персонажи по эпизодам распределены так, что дюжину с лишним главных и эпизодических ролей могут сыграть семеро актеров; например:

Нащокин, Толмач-провожатый, Хозяин усадьбы – 1-й актер

Скобеев, Шкипер, Корабел – 2-й актер

Крузо, Гонец от царя – 3-й актер 

Пятница, Царь – 4-й актер

Секретарь, Мастеровые в эпизодах и пр. – 5-й актер

Боярыня, Медведа – 1-я актриса 

Аннушка, Волчища, Птаха-Соловьиха-разбойница – 2-я актриса

 

      Главной частью декорации (фоном-задником) может быть рама с натянутым на нее «гобеленом» или иным видом настенной тканой «ковровой картины» - стилизация в манере 17-го в. Там можно изобразить некие условные сцены охоты, битв, пиров, государевых советов с царедворцами и пр.

      В необходимых эпизодах эти изображения словно оживут: «гобелен» сделается прозрачным, и за рамой как бы разыграются те массовые сцены, о которых пойдет речь по ходу событий: пьянка повстанцев вокруг горящего корабля, волчья погоня, заседание государя с боярской Думой, лесное пиршество у боярина и проч., и проч., и проч.

      Примечание:

      Понятно, что разыгрывать эти массовые фоновые сцены-интермедии, эти «видения», совсем не обязательно.

      Это могут быть отснятые заранее видео-проекции.

 

       И еще авторская просьба: изображая безмерные питие и еду, не надо натужно комиковать, подчеркивая физиологию обжорства: это дурной тон и профессиональная беспомощность в глупом заигрывании с публикой. Не в этом суть рассказанной истории.  

 

      P. S.: Для самых любопытных или недоверчивых Автор готов предоставить сведения об исторических персонах, ставших прототипами персонажей данной пьесы, и пояснения об исторических и житейских событиях, которые породили нижеизложенный сюжет.

 

     1. Первый пролог. ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ.

     Входят сердитый Нардин-Нащокин и Боярыня. Позади возник Сивый Книжник, перебирает какие-то рулоны-листы, поглядывая на Стольника и Боярыню.

СТОЛЬНИК: Эк спелось! Отдать дочку-красу за дворянишку! Безродного! Нищего! Мне, кого корят боярской спесью! Семейный устрой должен высить уважение к человеку и его роду. А тут втемяшилось дочке Аннушке: Фролушка такой, Скобеев сякой! Разумеет язык птиц и животных! Сказки. А надо дать приданое! Приличное моему сану… 

БОЯРЫНЯ: Дочь замуж идет по сердцу! Тебе не любо? Но согласись: зять мозговитый и пронырливый. Будет заменой беглому сыну… И богатство твое придет в умелые руки.  

СТОЛЬНИК (язвит): Только это меня и утешает! 

БОЯРЫНЯ: Ты же сам отверг сватовство от сына ближнего царского боярина.

СТОЛЬНИК: Да, сватов хоть сейчас готов заслать чуть не самый верхний в государевой боярской думе! Да, по роду-племени он даже выше меня! Но! Не люб он мне! Да! Да! 

БОЯРЫНЯ: Зададакал… Он-то при чем? Не за него, за его сына сватают.

СТОЛЬНИК: А оба подбивают тишайшего нашего царя-милостивца свернуть на старые дорожки, что ведут в стоячее болото! Сломать все, что я и другие строили. И что государь сам же одобрил! Он мне, помнишь, поручил надзирать за постройкой первого нашего военного корабля по европейскому образцу. И другие важные державные дела на мне…

БОЯРЫНЯ: Свет мой, причем тут дела государства? Речь о дочкином счастье!

СТОЛЬНИК: А все намертво связано! Может, недруг мой через женитьбу наших детей хочет со мной примириться. Или, насупротив, через то хотят меня отодвинуть от дел.    

БОЯРЫНЯ: Э, царедворцы, государевы мужи! Ум ваш такими измышлениями шныряет! (Отмахнулась от хотевшего встрять Книжника.) Женщина не уследит. И чего надумал? СТОЛЬНИК: Сложу игру. Ежли Скобей спроворит, что надо… Его счастье. Ежли нет… 

БОЯРЫНЯ (вновь осадила Книжника): Уступишь сватанью думского недруга? 

СТОЛЬНИК: Опять думать буду! И вот что еще… Пока Анна не в мужнем доме… 

Видит, как за плечом боярыни возникла Птаха, тычущая в Книжника и его бумаги.

Ни слова мне про голоса птиц и животный язык! Дочка набралась этого от тебя, матушка. Знаю, ворожишь с нею в иные лунные и безлунные ночи. С руки ли это христианам?

БОЯРЫНЯ: Э, свет мой, так, баловство. Пойду-ко, по дому распоряжусь. Все уже сговорено, и для застолья гора припасов, а до венчания и свадебного пира ночь да день…

СТОЛЬНИК (погруз в думы): Задам я Фролу испытание. Эх, кабы сын не утек… Скажи, матушка, чтобы ввели ко мне Скобеева. Я за ним посылал. Думаю, он уже в сенях. 

Боярыня, взмахом прогнав Птаху, вышла; а тут и Скобеев ступил в горницу.  

Легок на помине! Слушай, беспутная голова. Тут на меня гости иноземные свалились. 

СКОБЕЕВ (шутовски-озабоченно поклонился): Как их к нам занесло?! 

СТОЛЬНИК: Нишкни! Царь наш, Алексей Михайлович, тишайший этот, велел мне принять иноземцев, угостить и вволю наудовольствовать. Чтоб ни на что, кроме удовольствий, не отвлекались. Упредил меня царь, милостивец эдакой: а вдруг они соглядатаи?! 

СКОБЕЕВ: Ото ж! Так и прут к нам. Всюду зыркают! Уворовывают знания о самом дорогом! Эти иноземные глядачи, особливо из Польши, залюбили наши кабаки. И почему?

СТОЛЬНИК (против воли заинтересовался): Ну? Почему?

СКОБЕЕВ: А хотят вызнать тайну приготовления нашего родного хлебного белого вина! 

СТОЛЬНИК (принюхался): Ты сейчас-то в себе? 

СКОБЕЕВ: А ты рази ж не знал?! Про поляков и наше белое вино? Греющее душу!

СТОЛЬНИК: А не хошь в прорубь для отрезвления? О Польше молчи! Силился я мирно соединить вкруг Москвы все славянские народы. Не срослось. Пока. И с державами Севера не притремся. Э, кабы московские цари, особливо Иван Васильич Грозный и дед его не так кроваво и смертоубийственно гнули бы под свою власть наш Великий Новгород… У нас бы, по путям, проторенным новагородскими купцами, посадниками и князьями, куда ловчее ладились бы дела с соседями на севере и западе. А пока не все идет по нашей воле. Ну и неча иноземцам шарить у нас глазищами. Тайны примечать военные и государевы, а пуще неустройства и непотребства наши. И тем унижать нас во мнении соседей и друзей. 

СКОБЕЕВ: Да! Ежли ворог выведает слабости наши и непотребства, хуже не придумать! Ославит по миру ни за что. Вроде никому в драке не уступили, а позору…     

СТОЛЬНИК: Вот. Ну, вникни: если они отсюда уберутся не наудовольстванные, да пуще того чего лишнее, не приведи Господи, углядевши… не видать тебе моей Аннушки!

СКОБЕЕВ: Ладишь состязание женишков? Знаю: ты сватам из столицы ни тпру, ни ну…

СТОЛЬНИК: Мое слово слышал? Хорошо уразумел? В твоих интересах.

СКОБЕЕВ: Сам сказал: наша воля не на все. Но подмочь делам идти, куда надо, можно. 

СТОЛЬНИК: Твой кураж мне и люб: ты ищешь, как сделать, а не плачешь из-за помех. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пока они мозгуют… Идите к окну, не мешайте! Поясню кой-что. Я бродячий сказитель. Сивый. Видите? Сивый книжник. Но обо мне после… 

Листает бумаги. Опять явилась Птаха; настырно тычет в бумаги. 

(Птахе.) Кыш! (Ее унесло.) Вот: в Великом Новагороде дворянин Скобеев Фрол… Эвон, тощий, худо одетый. Неимущий, ни кола, ни двора! Донельзя опустился. Судебный ябеда! Решил поправить дела. Женитьбой. Ему глянулась Аннушка-краса, дочь новагородского боярина Нардина-Нащокина. Вон, в бороде: Фрола поучает. Любимец царя-батюшки, тишайшего Алексея Михайловича. Немало смекалки явил Фрол, и улестил боярышню! А та уломала отца отдать ее за Фрола. И то сказать, девица созрела умом, душой и телом для любви и замужества. Согласился заносчивый боярин-стольник выдать дочку за нищего дворянина! Известного плута и шалопая!.. Но сперва о гостях иноземных, кои удачно и ко времени подвернулись под руку. (Фролу и Стольнику.) Идите пока, не об вас речь…

 

      2. Второй пролог. ГОСТИ ЧУЖЕЗЕМНЫЯ.

     Стольник и Скобеев ушли. Взамен появились Крузо и Пятница. Ищут что-то.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Гости эти были моряк Робинзон Крузо и его верный Пятница. Тот, темнокожий. Ишь ты! Ладили они в англицкую землю, родную для Крузо. Но необъяснимо занесло их к нам. Раз ввечеру попали в порт, где, по слухам, шкипер одного парусника мыслил идти на север Средиземного моря, потом на запад, и вкруг Европы, в Англию. У причала в сумраке высилось нечто темное. Пятница гулко постучал. Пятница! Стучи!

ПЯТНИЦА: Бум! Ответа нет. А вот я пару раз вдарю ногой… (И крепко вдарил таки.)

ГОЛОС СВЫШЕ: Чего надо? Борт проломишь!

ПЯТНИЦА (почтительно): Не отвезете ли нуждающихся путников домой? 

ГОЛОС СВЫШЕ (грубо): Со всякими проходимцами на улице не знакомлюсь.

КРУЗО (обиженно): Я не проходимец! Я моряк. Зовусь Робинзон Крузо. Из Англии!

ГОЛОС СВЫШЕ: Ага-ага.

КРУЗО: После кораблекрушения… двадцать восемь лет! Жил один!.. На необитаемом острове... Я своими руками обустроил и возделал его и превратил в рай!

ГОЛОС СВЫШЕ: Ну-ну, так врать… Точно: либо охотник, либо моряк.

КРУЗО: Ныне я губернатор богатых заморских земель! И владелец бесценных плантаций!

ГОЛОС СВЫШЕ: Вот-вот. Проходи мимо, от земель до плантаций. 

КРУЗО: И со мною мой слуга и ученик, по имени Пятница!

ГОЛОС СВЫШЕ: Да?! А на остальные дни недели у тебя кто?

ПЯТНИЦА: Я! Пятница на каждый день. На все времена! Подле моего благодетеля! Он научил меня всему. Внес свет в мою душу! Открыл мне таинства истинной веры! И я…

ГОЛОС СВЫШЕ (рявкнул): Да где ж ты? Голос есть, а человека не видно!

ПЯТНИЦА: Конечно! (Обиженно.) Я же темнокожий. Незаметен в ночи. 

ГОЛОС СВЫШЕ (жалобно): Бедного шкипера обмануть может всякий.

КРУЗО: Вот бумаги, что я владелец острова, а мой слуга наречен Пятницей.

ГОЛОС СВЫШЕ: Покажи! (Вверху засиял фонарь.) Бумагам верят дураки…

КРУЗО: А наши морские карты? Разве не на бумаге?

ГОЛОС СВЫШЕ: Что карты… Картам верить, на мель и сядешь. Я ищу путь по звездам. Они не обманут. Ночной бриз растянет тучи, звезды подмигнут, и мы отчалим.

КРУЗО: Мы хорошо заплатим. И еще дивные припасы с моего острова…

ГОЛОС СВЫШЕ: Кажи! Да не припасы. Гроши! Ну, лады. На вахте! Киньте им чего-сь. Да не в башку! Сходни!.. Стоп! Деньги настоящие? Или сами клепали? Киньте на пробу! (Ловит кинутое снизу.) Хоп! Ща, кусну ваше золотце... Вкус как у дерьма. Ну, гости дорогие, лезьте на борт. Ваша закусь, наша выпивка. Посидим как люди. До первой звезды. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: С вечера, до отплытия к северу Средиземноморья, начали заправляться в дальний путь. Ром, пунш, грог, вино горячее с пряностями – глинтвейн, еще что-то. Круто они со Шкипером возвышали, а не то понижали градус. Но как-то неверно…

ШКИПЕР (вышатнул из мрака): Вполне верно! Вон, аж гости небесные летят! Учиться. 

ПТАХА (возникла незнамо откуда): Да, вот мы. То есть я! Натуральный зимородок.

КРУЗО (уже хмельной): Что есть зимородок?

ПТАХА: Я есть предвестник зимы. Как явлюся, так, значит, амбец всему. Зима на входе.

ШКИПЕР: Как явится зимородок в Средиземноморье, значит, стихли осенние ветры, и можно (двинул обалдевшую Птаху в танец) отправляться морскими дорогами… 

ПЯТНИЦА (тоже уже во хмелю): Это не девушка. (Мечтательно.) Это виденье. 

ШКИПЕР: Зимородок – покровитель морских путников! Щас чмокну от души.  

ПТАХА: Кыш!! (Вырвалась.) Я в сомнении! Чтоб так сивухой несло… (Исчезла.)

ПЯТНИЦА: Она ушла, как каравелла на исходе летнего дня… А мы не перебрали вина?

СИВЫЙ КНИЖНИК: Еще как! Сперва вроде просто пили, а теперь и в пляс пошли. 

ШКИПЕР: Не отрицаю! Заплясали градусы… в голове и на румбах большого компаса…

СИВЫЙ КНИЖНИК: И вот уже мстится: подтанцовывают кружки…

КРУЗО: А стрелка компаса кивает всем туда и сюда, заигрывает и машет платочком! 

ШКИПЕР: Пора! Уж  ночь, готовьтесь отчаливать! Зимородок укажет путь. Вперед! Уж чудится, будто корабль в нетерпении заплясал на штормовых волнах! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: При полном штиле? Ну, шкипер, держись за штурвал.

ШКИПЕР: Уже! Чтоб не упасть.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Он, как в тумане, не различал смысл звездных указок в вышине. 

ШКИПЕР: Да! Ишь, сами-то звезды видятся смутно. Как в тумане. Игруны-ы-ы!

СИВЫЙ КНИЖНИК: И то сказать: трудно было задирать голову. Голова не держалась. 

ШКИПЕР: Не. Не держится. Совсем. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Как бы попроще объяснить? Или магнитное склонение клонилось не туда. Или перекос эклиптики был неверный! Или не сплясались во взглядах астролябия с секстаном… Но как-то утром увиделась впереди земля. Неведомая! Шкипер удивился.

ШКИПЕР: Ты смотри, кажинный раз эта история: я шел на Эдессу, а вышел к Херсону…

КРУЗО (загрустил): Не хотелось бы опять, неведомо сколько лет, обустраивать еще одну необитаемую землю. Вон их сколько среди морей-океанов. Все не обиходишь! 

ШКИПЕР: Это верно. Ща, макну башку в бочку с ледяной водой (так и сделал). У… Ух! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Шкипер! Пришел в себя? Эй! Макни еще раз… Ну? 

ШКИПЕР: У! (Огляделся.) Татария. Или Казакия? Во! Из лесу свист неясной природы. Э! Можа, сигналят кому? Не вам ли, пассажиры мои знатные? Можа, нас не случай занес сюда? Можа, не спроста и перебор вина? Оно такое хмельное… аще туда что всыпано? Вы… часом, не самозванцы? Из здешних земель самозванцы в Московию так и прут. На трон.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Шкипер, ты спьяну всегда такой зануда? Тебе ж показали бумаги.

ШКИПЕР: Э! Самые правдоподобные бумаги как раз у самозванцев.

ПЯТНИЦА: Да вы нам в глаза посмотрите!

ШКИПЕР: Во! Это главное. Самозванцу глянешь в глаза, и сразу всему веришь… И откуда такая сила во взоре самозванцев? Э, уже неважно. Куда приплыли, там и оказались.   

КРУЗО: Но эти… трели молодецкие? Разбойничий посвист? Или птичье курлыканье? 

ШКИПЕР: Неважно… Такочки погребете скрозь тот лесок, за ту горку, от нее влево, через Дико Поле, через две реки, обе на букву дэ. На островах одной, за порогами, таборы людей, голых по пояс, головы бритые. На макушке одна длинная прядь, как у краснокожих в Америке. И тоже курят трубки. Их штаны шире, чем река, к середке которой попрет не всякая птица! Верьте мне. От тех шароварных чуть вправо и по солнцу, к западу. Не то к востоку?.. И на север! И упретесь в главный город Московии. Там укажут дорогу!

ПЯТНИЦА (настороженно): А все же… Что это свистит по горам и лесам повсюду?

ШКИПЕР (замялся): Да это… У московитов… Чуды-юды всякие. Рыщут по чащобам. Не опишешь словами. Встретите, поймете. Там – чудеса. Там – леший бродит. Во, русалка на ветвях сидит! Ну, идите. Мне еще обратный путь искать… Стойте! Можа, вы соглядатаи? 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Тебе-то что? Заплутал, и свою вину кладешь на чужие загривки?

ШКИПЕР: Ну да, что мне… Мне бы в Эдессу, а там домой, в Берберию… Карту бы!

КРУЗО: У меня есть сборник карт всех известных земель. Может, тут есть и эта страна?

ШКИПЕР: Ну-ка. Ага! (Ожил.) Вот! На неведомых дорожках следы невиданных зверей. Маяк «Избушка» там. «На курьих ножках» стоянка? Тут! Ща срисую, и распрощаемся… 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Расстались с ним Крузо и Пятница… Иди-иди отсюда, Шкипер!

В чем смог, ты уже набедокурил. (Шуршит листами.) Все по новой раскладывай…

ШКИПЕР: Дак… Голова не держалась! И звезды! Как в тумане. И карты эти… Так вы не соглядатаи? Откуда у вас карты всех земель? Ну, что мне… Бог с вами! Ухожу. (Исчез.)

 

     3.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пока они бредут на север, поясню: недавно я, случаем, наскочил на забытые записи о чудном приключении в старой Руси Робинзона и его Пятницы. Они, спасшись с необитаемого острова, возвращались в Йорк, на родину славного моряка. Об этом написали книгу, но переврали. Ха! Чужим не с руки правда о Руси-матушке. Вот и наврано, что знаменитая зимняя битва Робинзона с волками да известная пляска медведя и Пятницы на дереве были вроде в Италии. А по правде было так… Или (вертит листы)…  вот так? А! (Тасует листы.) Пусть будет эдак: спустя сколько-то дней, поплутав и чудом избежав встречи с казаками Стеньки Разина и волжскими крестьянами, восставшими в ту пору, Пятница и Робинзон засели в кустах, на берегу реки Ворона. За рекой повстанцы плясали вкруг огромного кострища и готовили на нем снедь для пира. Крузо и Пятница вздрагивали от диких воплей и принюхивались к долетавшим запахам. Крузо навел подзорную трубу на сковородищу, что грелась на углях…

КРУЗО: Как удивительно пахнет их еда. И как странно выглядит кушанье московитов.

ПЯТНИЦА (почтительно): Похоже на лодку. Но еще более удивительно пахнет то, что они пьют… Шибает даже через реку! И напоминает мне аромат того завораживающего питья, что варили вожди моего племени для праздничных плясок…

ГОЛЛАНДЕЦ (вдруг возник позади): Еда в сковороде – это, по-местному, кулебяка.     

СИВЫЙ КНИЖНИК: Они со страху едва не попадали в реку. Потому не обратили внимания на то, что в чащобе справа и слева от них что-то шуршит и, крадучись, затаивается.

ПЯТНИЦА: Ой, я со страху едва не свалился в реку!

ГОЛЛАНДЕЦ: А ты востроглаз! Отсюда без подзорной трубки все вон там разглядел.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пока они притираются друг к другу… Скажу, что разгульное восстание Разина взбаламутило окрестные леса. Повстанцы нагрянули аж к Тамбову, и тамбовские волки решили от греха подальше уйти на севера. Но через юга, чтобы нагулять жирок про запас. Тайными тропами их вела матерая Главная Волчища. С юным Волчариком, своим секретарем-референтом… любила она слова умные и все должности у себя в стае переназвала на иноземный лад… Волчища залегла леворучь от Крузо и Пятницы. 

ВОЛЧИЩА (строго): Приглядывайся. Авось, наведут чужеземцы на умную мысль.

ВОЛЧАРИК: Вам только от чужих перенимать. А того, кто рядом, не замечаете в упор!

ВОЛЧИЩА: Тебя-то? А чего в тебе замечать?

ВОЛЧАРИК: А сколько я сил ради вашего авторитета кладу?! 

ВОЛЧИЩА (лениво): Тебе по должности положено.

ВОЛЧАРИК: Да я ради вас… Мои чувства к вам выше, чем только служебный долг! 

ВОЛЧИЩА: Это хорошо. Безответная любовь мобилизует на подвиги.

ВОЛЧАРИК: Лишь благородных сердцем. Как я! Вы велите - всему учусь. Кто б другой так замусоривал мозги этой чужеземной дурью?.. Ради вашего благосклонного взгляда!

ВОЛЧИЩА: Делом займись, а? Чтобы все фиксировал, что вот те чужие надумают. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Праворучь укрылась в кустах огромная Медведа Топтыговна. Потихоньку она уже приискивала место для зимней берлоги. Осталось только найти по сердцу Мишку-косолапого, завести потомство и залечь до весны. Но буйные повстанцы... 

МЕДВЕДА: Что мне повстанцы! Они невкусные… Но когда в лесу злые пульки из мушкетов и пищалей сшибают ветки и шишки … Малинники в пороховой гари! Вонища!

СИВЫЙ КНИЖНИК: А повстанцы и посланные против них царские стрельцы не берегли оружейное зелье; как пригубят с устатку хлебного вина, такой гул и треск идет по лесу! 

МЕДВЕДА: Что за времена! Двуногие опять повсюду жизнь переустраивают. Но это же и наша земля! А двуногие не в ладу с природой. Все Топтыгины распуганы. Неужто одной зимовать?! Подамся на севера. Лесные соловьи-разбойники напели: там покуда тишина да раздолье. Можа, кого приличного в пару себе встречу… Эти трое идут как раз на север. За ними и пристроюсь: глядишь, выведут в тихое место, где семьей можно обзавестись.    

КРУЗО (придя в себя, голландцу): Я вижу, на вас европейское платье… голландское?

ГОЛЛАНДЕЦ: А вы… Англичане? Почти земляки!

КРУЗО: Да! Наши страны дружат правящими домами. А вы тут каким чудом?

ГОЛЛАНДЕЦ: Я корабел. Велением московского царя мы, мастера иноземные, строили тут многопушечный корабль «Орел», по европейским образцам. Корабль повстанцы перехватили в Астрахани и загнали в плавни, где Волга-река впадает в Каспий-море. А местную верфь, как видите, разинцы превратили в костер и сейчас на нем готовят еду.

ПЯТНИЦА: Ку-у-л… лэйб… л… бяка-а? Так?

ГОЛЛАНДЕЦ: Кулебяка. Пирог такой. Тесто постноватое, а внутри… Чего только нет! Это надо видеть самим. Что ж касается пития… О брагах и медовухах умолчу. Но то, чей запах сейчас сюда доносится… Белое хлебное вино! Это нечто! Это… М-м!

ПЯТНИЦА (завороженно наблюдая за разгулом вокруг кострища): Вот куролесят! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Ха! Одни московиты подкидывают шапки, а другие пуляют в них навскидку из пищалей и луков. Или пробуют сбить чоботами! Куражась боевым умением, фехтуют саблями против бердышей, ножами против пик и рогатин. И оглоблями! Супротив цепей, кулаков и даже голых лбов. И об иные лбы преломлялись толстенные оглобли. КРУЗО: А вон те затейники, взявшись за руки по двое, по трое, сигают сквозь пламя. 

ГОЛЛАНДЕЦ: Это еще что! Нальются хлебным вином, и норовят у речного переезда или над лесной дорогой засесть на дубу. В дупле. Соловьями-разбойниками. Страшные люди!

ПЯТНИЦА: В дупло-то зачем? В пещерах просторнее!

ГОЛЛАНДЕЦ: Они пролезут, куда никто не ввинтится! Да если еще в кураже от браги или хлебного вина. Они тогда уверены, что белое вино открывает им истину и смысл всего сущего. И даже тайный язык птиц и зверей… и даже трав и камней!

ПЯТНИЦА: Это может быть! Когда мы вкушали праздничное дурман-питье, сваренное нашими вождями и колдунами… Нам казалось, что птицы несут нам весть от богов. 

ГОЛЛАНДЕЦ: Кошмарные люди!

КРУЗО: Вас пытали?

ГОЛЛАНДЕЦ: Еле спасся. Тут обычай: попадет им в руки враг ли пленный, друг ли дорогой, сами в гости зазовут или случай к ним приведет … Непременно за стол запихнут, и ну угощать! До потери чувств не укормитесь, обижаются. Смертельно. Если не хмелеете от вина, не станут с вами говорить. Мы в Европе эту дикость, первобытный разгул… уже прошли. Ныне мы, особенно истинные буржуа, ценим во всем порядок и умеренность. Но, конечно, когда за три дня съешь две еловых шишечки и сосновой коры немного, то…

КРУЗО: Руку! Вместе двинем в столицу Московии. А по пути вызнаем рецепт кулебяки.

ПЯТНИЦА: … и, особенно, белого хлебного вина!

КРУЗО: Рецепты пития и кушанья московитов откроют нам душу этого чудного народа.

ГОЛЛАНДЕЦ: Действительно! Зачем же было строить корабль по-иноземному, чтобы после его сжечь, а на его угольях готовить себе еду и питие?! 

КРУЗО: А поняв их душу, мы поймем, как дружить с московитами и вести с ними дела. 

ВОЛЧИЩА (пихнула Волчарика): Мотай на ус мудрость иноземную. 

ВОЛЧАРИК: Да! Я мотай на ус, я мальчик на все, а вы на меня и не взглянете!

ВОЛЧИЩА (ощерилась): Чего-о?!

ВОЛЧАРИК: Я тут самый образованный! Я подле вас почти главный в стае…

ВОЛЧИЩА: Чего-о? Молод еще тянуть на главного! 

ВОЛЧАРИК: Я так стараюсь быть достойным… Учусь! А вы даже не приголубите.

ВОЛЧИЩА: Вот и учись. Глядишь, и приголублю. По-сестрински.

ВОЛЧАРИК: От вас и того не дождешься. Нет, чтоб доброе слово… ласку…

ВОЛЧИЩА: Чего?! Опять про это? Молокосос! Ой, так приголублю… По-матерински!

ПЯТНИЦА: Эта гульба у костра… Лучше б идти стороной. Этот свист в лесу! Нехорош. 

ПТАХА (опять взялась ниоткуда): Не боись, паря. Я с вами! Со мной не пропадете.

ПЯТНИЦА: Видение зимородка. (Отрешенно.) Опять. Прочь от разгула! Нанюхались.

ПТАХА: Канаем отсель! Скрозь чащобы в самое-тое сердце Московии. За пользой дела!

КРУЗО: Как знать… Возможно, хотя бы сумеем у себя на родине продать с выгодой удивительные рецепты московитских кушаний и хмельных питий.

ПТАХА: Грю ж, много пользы воспримете там… Верьте мне, люди! Вперед, канальи!

       Всех: Голландца. Крузо, Пятницу, Волчищу с Волчариком и их стаей, Медведу – повела за собой. И как-то так плутливо и блудливо, что движение их – всех вместе и каждого в отдельности – напоминает какой-то зигзагообразный танец. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Долго они плутали. Волчища с Волчариком и всей стаей и Топтыговна от них отпали и пробирались на севера своим разумением… Зима уж догоняла, и в столицу Московии путники вступили по снегу. Корабел оказался для них оберегом в чужой земле. Он прямиком отвел их в царский замок Москвы, в Кремль. 

ПЯТНИЦА: В благодарность, что спасли иноземного корабельщика, нас приголубили. По-царски. И указали путь в Англию через Ливонию, а в нее через Великий Новгород. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Одарили дарами разными: чтобы Ливония, Полония, Неметчина и Англия думали о нас хорошо, вопреки очевидному. (Вертит свои свитки.) А, вот! 

КРУЗО: И еще вручили торжественные грамотки-послания к правителям тех стран. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Ну да… А вперед выслали гонца к царскому ближнему любимцу, боярину-стольнику Нардину-Нащокину, в Нов Город Велик… (Уводит Крузо и Пятницу.) 

ПТАХА (вслед): И чтоб гонец не скучал в пути, щедро снабдили припасами! (Огляделась.)

 

     4.

      Вломился и сел в ближний сугроб Фрол Скобеев. Птаха устроилась над ним. 

ПТАХА: Отсюдочки и послежу. Сверху сподручно!.. 

СКОБЕЕВ: О мой друг сердешный, жбанчик хлебного вина! Тебе одному открою свои беды. Уж я почти подобрался к боярской дочке и ее приданому! Остался один шажок. Последний! Саму дочку, Аннушку-красу, улестить! Да как? Э, жбанчик, пусто в тебе…

ПТАХА: А ты, нищий дворянин, судебный ябеда, сотвори чего удивительное! Вручную. И то сказать, девица-краса созрела умом, душой и телом. Для любви и замужества. 

СКОБЕЕВ: Так вот и мне кажется… Ой! Кто это тут?

ПТАХА: Это я. Твой внутренний голос. А, можа, ваще вестник от богов.

СКОБЕЕВ (вгляделся): Не свисти, соловушка, попусту. А то башку отверчу.

ПТАХА: Головы отвертывать вы мастера. А сотворить чудо зазнобе сердца не горазды! 

СКОБЕЕВ: Ответил бы я тебе, как следует, да в жбанчике пусто… 

ПТАХА: А слышь в лесу бульканье и топот копытный? Гля, на опушку вынесло кого-то. Ишь, конь как запарился. Тля буду, если не гонец! Гли! На поясе фляга. Внушительная! 

ГОНЕЦ (входя): Эй! Человече! Дорогу к усадьбе стольника Нащокина знаешь?

СКОБЕЕВ: Ща. (И своротил гонца в сугроб).

ПТАХА (деловито): Будешь ему башку отвертывать?

СКОБЕЕВ: Я что, соловей-разбойник?! (Тряхнул гонца.) Поделится вином, и отпущу. 

ГОНЕЦ: Да я срочный гонец царя к его любимцу стольнику Нардину! Как ты смеешь…

ПТАХА: Авторитетно вещую: это фарт.

СКОБЕЕВ: Еще бы! Я проникся. (Бережно вернул гонца на ноги, отряхнул от снега.) Ты встретил самого нужного тебе человека! Тут, ровно на пол-пути меж корчмой окраинной и новагородской усадьбой Нащокина, стою я. (Качнулся и припал к плечу гонца.) Говорю доверительно: знаешь, какой этот стольник заносчивый и капризный? У! Скор на расправу! Без вины. Давай, служба за службу. Я выручу тебя, ты выручишь меня.

ГОНЕЦ (отстраняясь от хмельного Фролова дыхания): Что у тебя за кручина? 

ПТАХА: Сначала поделись лекарством из фляги… Или ты против?

ГОНЕЦ: Что?! 

СКОБЕЕВ: Вишь у меня какая беда? (Тряхнул жбаном.) Аж горло пересохло, сил нет!

ПТАХА: Верной дорогой идешь! А теперь еще раз гонца тряхни…

ГОНЕЦ: Что?! Кто?! 

СКОБЕЕВ: Да это корешиха моя. Местная соловушка.

ГОНЕЦ: Какой же соловей почти что в зимнем лесу?! Это снегирь! Или зимородок.

СКОБЕЕВ: Думаешь? А вроде из наших краев зимородки уже откочевали…

ПТАХА: Вот. Это во-первых. А во-вторых, дак это как посмотреть. Если осень еще, тогда я зимородок. А если уже зима, тады я снегирь. Или вовсе зяблик. Как хочете, так и сделаем. Ежли надоть, то меня и вовсе нету! От греха подальше… (Собралась смыться.) 

ГОНЕЦ: Подожди! Дай насладиться вполне чудом твоего разума!

ПТАХА: А то! Если вы меня придумали, стану тем, чем ты хотишь.

СКОБЕЕВ: Во! Будет по-моему. Это здешняя Соловейка-разбойница. Помогает мне. 

ПТАХА: Еще чего! (Унеслась, возмущенно скандаля.) Я сама по себе!

ГОНЕЦ (Скобееву): Ты ведаешь язык птиц? А животных? А рыб? А дерев? А…

СКОБЕЕВ: Сперва в корчму. Угостишь, все открою! Даже язык камней. Как на духу. Про мои беды. И про твои. Авось, сойдемся. (Угощает себя и гонца из его фляги.) Усек? Скажем, повезет тебе, и пролезешь в тот терем, где живет Аннушка, стольника дочь… не щетинься: я тя заведу с черного хода, я няньку подкупил! Отдай это мое тайное послание Аннушке и замолви за меня словцо. А уж она тебя к отцу-боярину проведет, мимо всей охраны! Э, дай-ко я твою рожу снегом начищу, малость придешь в себя… (Увел гонца.)

 

     5.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Как я узнал об этих делах? Рылся в архивах на захламленном чердаке и в подполе недоснесенного старинного боярского особняка. Упредил похмельных строителей-сносителей и вечно трезвых черных археологов, торгашей наследием предков! Разверз, впервые за много лет, сундуки с рукописями, и отель усеяла книжная пыль. Пыль истории! Стал я сивый. Уж не чаял найти чего стоящее! От запаха плесени чихнул, и бах с маху лбом в стенку. Та в щепки! В дыру сыпанули свитки, листы. Вижу: знакомые имена! Какие случаи пережиты ими в былинном прошлом нашей чудной земли! Неведомые доселе деяния наших предков описаны потомками Фрола. Или боярина, не то Пятницы. Не отделить уже правду от домысла. В записях пропуски, путаница. Можно так листы сложить, можно эдак. То ли я ту историю пересказываю, как могу. То ли она сама сказывается, как удобно ей. Каждый раз по-иному… И вот уже Аннушка-краса (жестом вызвал ее) выходит к нам, и гонец от царя (выманил и Гонца) вручает ей Фролово письмо и шепчет…

ГОНЕЦ (восхищенно): Ваш суженый, Скобеев Фрол, кудесник: говорит с птицами!

АННУШКА: Да ну?! Такого бы удальца к батюшке в сокольничие! Всегда знала: зря на Фрола наговаривают… Ему бы везения чуток! Идем, отведу к батюшке… к стольнику.

ГОНЕЦ: Царская грамота вернее всякого провожатого проложит путь! Вели доложить. 

АННУШКА (не слушая): Поспешай за мной… Батюшка! Тут к тебе... А что я скажу!..  

     Вышел стольник, принял от гонца грамоту, прочел и принахмурился.

СТОЛЬНИК: Мне для такого особого царева порученья, нужон и человек вовсе особый.

АННУШКА (не утерпела): Есть такой, есть! Фролушка Скобеев! Его птицы слушают…

ГОНЕЦ: Я сам видел! Он говорил с лесным соловьем-разбойником, одетым в снегиря.

СТОЛЬНИК: Да? (Нюхнул.) Такой хмельной дух навел на тебя Скобей-кудесник? Ну-ну. Наслышан о нем. Анна! Этого… хм, гонца… шли отсыпаться. После зови сюда Фрола.

     Только Аннушка с гонцом вышли, а Фрол уж на пороге.

СКОБЕЕВ: Здравствуй во славу, боярин! Давно жду твоих приказаний… (Сивому Книжнику, с ленивым упреком) Мы ж это дело с боярином уже в самом начале мозговали!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Еще раз. (Вертит листы.) Тут переигралось кое-что.

СТОЛЬНИК: Как знаешь. Тебе виднее. Ты ж такой сивый… 

СКОБЕЕВ: А состязаньице женишков не отменилось? Нет? Тады лады. А кто выиграет? Про то в твоих писаниях ничего?.. Не знаешь? А еще сивый такой!

СТОЛЬНИК (сурово): Фрол, по себе дерево рубишь? Молчи! Заморочил моей дочке голову байками! Молчи. Я тож у царева трона возвысился не родом, а умом. Я из городовых дворян. За то, что устроил мир с соседями на севере, царь меня возвел в думные дворяне. А как я пособил перемирию на юге и западе, царь меня в бояре пожаловал. Дал в начало Посольский приказ! Я не люблю чиниться родом. Ум ценю и хватку! Но, кабы не убег сынок мой к чужеземцам, не тебя бы я к этой службе ладил. Э, да что… Хватит тебе в судах удружать сутягам. Молчи! Телом молодым ты крепок. На встречах с жалобщиками, с кляузниками и ходатаями, с крючкотворами-мздоимцами, ты привык к тяжкому винопитию. 

СКОБЕЕВ: Ишь, какие ныне беседы! Как приспичило перебить ненужное сватовство да свои хитрости за государевой спиной разыграть, так сразу забыто, что Фрол и пьянь, и…

СТОЛЬНИК: Молчи. Не упрекаю ныне. Порою наши пороки и слабости ведут к важной пользе. А как ты умен и ушл, я знаю. Сладишь непростую службу, возьму в родню. Встретишь отосланных ко мне царем гостей чужестранных, и… Не впервой отводить застольем глаза важным гостям и соглядатаям! Иноземные речи разумеешь? Идем! (Увел Фрола.) 

 

      6.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Так пересеклись пути-дорожки Робинзона и Пятницы с Фролом. Он перенял их на пол-пути к Новгороду. И у гостей начались трудности на ямских перегонах. У шорника чинят упряжь, в кузне придорожной перековывают лошадей, а то сани подправляют или что… И не обходится без поднесения рюмки, стопки, а то и кружечки!

СКОБЕЕВ: Да! А как без этого? И до, и непременно после сделанной работы! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: О, тогдашние рюмки! Не нынешние. В ту пору они были меркой! Не советую таких рюмок махнуть враз три или пять. Правда, тогда не химичили, хмельное было чище. Но гостям это не помогло… За руками следите? Не за моими! За Скобеевыми! Немало монет, незаметно для гостей, оставил Фрол в широких ладонях мастеров. Чем увесистей была денежка, тем полнее бывала кружка. Ибо он поклялся страшною клятвой…

СКОБЕЕВ: Пред образом светлым и небом высоким клянусь ужасной клятвой и спасением души: или гости помрут с пережору, но не упущу свет-Анюту и ее наследство! Увидит стольник: я не хуже его убёглого сынка… А женишок незваный… Тот мне и в подметки…

КРУЗО (еле выдохнув): Как же они могут, так приняв на грудь, браться за сложные дела?

ПЯТНИЦА (хрумкая огурцом и капустой): Потому, я думаю, они и принимают еще после работы, и непременно вместе с клиентом: во-первых, чтобы самим легче пережить то, что наработали. Во-вторых, а это главнее! – чтобы заказчик не понял, чего получил в итоге.

КРУЗО: Ох, это ладно. Но в «ямах», на каждой почтовой станции, пока меняют лошадей, угощают от пуза. И нельзя устоять против Скобеева! Учтив, ласков. И такой настырный… 

СКОБЕЕВ: Чтобы превозмочь последствия прошлого застолья, съешьте это… И чуток того. И чтоб стерляжья уха да без ее же икорки на масляном блине?! Неграмотно. Блин! А на необитаемых островах так не едят?! Ужас! Надо замочить. Блин, сколько повторять: в запрокинутую голову стакан наклоняй постепенно, но не останавливаясь… И вот этим закуси. Велю! Я лучше знаю! Давай! И все будет хорошо. Вона! Вечер еще на подходе, а мы уже как раз и прибыли в Великий Нова-город, в усадьбу к стольнику Нардин-Нащокину.

 

       7.

       Стольник-боярин вышел встретить гостей.

СКОБЕЕВ: Хозяин, принимай гостей! Они уже совсем хорошенькие.

ПЯТНИЦА: Да… Мы уже вовсе никакие…

СТОЛЬНИК: Сразу видно, наши люди! А теперь, принявши встречную… Не выходя из саней… Во-от! Потому как сей же час отюываете в загородное поместье моего лучшего друга. Боярин там уже накрыл поляну. Настоящий поселянский ужин! При свечах и под пляски краснощеких, ядреных сельских дев. Вкруг заснеженной елки! Меж факелов!

     Гости встопорщились: «Какой ужин?! И так чуть живы…» - «Уж настоящая зимняя ночь на дворе!» - «Ехать через незнаемый лес?!» - «А если волки по зимнику настигнут?..» Но стольник на все в ответ предлагал закуску, и еще одну, и еще…

АННУШКА (выбежала, чмокнула Фрола в лоб): Крепись!

СКОБЕЕВ: Ох, меня аж качает! Знаешь, как широко угощает приятель твоего отца?! 

АННУШКА (перекрестила Фрола): Буду молиться за тебя…

     Кони, подстегнутые стольником, рванули; боярин ожег Фрола взглядом. 

СТОЛЬНИК: Почто застыл? Аль раздумал заменить мне сына?

СКОБЕЕВ: Что ты меня все с другим ровняешь? То сын твой. А то я. Сам собою.

СТОЛЬНИК: Вот и докажи, что ты сам собою что-то значишь!

СКОБЕЕВ: Обещал - сполню! (Качаясь, кинулся в уносящиеся сани.)

СТОЛЬНИК: Э-гей! Ге-ей!.. Ах ты… Забыл Фролу одно слово молвить! Унеслись…

АННУШКА: Нельзя ж так! Заставлять людей терять облик божий в обжорстве и питии!

СТОЛЬНИК: Великий смысл дел и государев интерес требуют жертв великих. Отцу не перечь! Недосуг… Пиши Фролу письмецо, чтоб боярин угостил иноземцев большой кулебякой. При них выпеченой. Пиши скоро и гони вдогонку гостям провожатого-толмача. Будто в помощь. И я от себя цидульку кой о чем приложу. Для боярина… (Уводит дочь.)

 

     8.

     Аннушка вошла к себе, а там ее ожидала боярыня, готовая к ворожбе. А вслед и стольник подошел к двери в девичью горницу и прислушался к голосам. 

БОЯРЫНЯ: Годи слезы лить. Вторь за мной. Свово ненаглядного Фрола заговариваю, над брачною чашей и водой свежей, над платком венчальным, над свечою обручальною...

АННУШКА (засмущалась): Ой, ведь ничего этого еще не было…

БОЯРЫНЯ: Хочешь, чтоб было? Блюди порядок наговорных слов! Будь ты цел - невридим от силы вражьей, от пищали, от стрел, от борца, от кулачнова бойца, от недоваренна яйца, от полена длиннова, недлиннова, четвертиннова, от бабьих зарок, от хитрой немочи, от неверных людей, от соблазнов-несытей, от искусов пития изобильного…

АННУШКА: Ой, сгинет Фролушка-дроля ни за что от неуемности своей. Чует сердце.

БОЯРЫНЯ: Повторяй! Заговариваю я раба божьего Скобеева, на великое дело идущева, этим моим крепким заговором. Спаси его от любожорства смертного и опиванства лютого, безмысленнова! Чур, слову конец, моему делу венец. Падай на колена перед лампадой, моли господа на иконе, чтоб услышал и не оставил! Будь тверда в вере, и обрящешь.

СТОЛЬНИК (переступил порог): Ну, как письмецо вдогонку? Готово?

АННУШКА: До писем ли мне? Лютую службу даешь Фролу! О пользе думаешь государевой. Сердца же должны полниться любовью горней, а не попечением об одной земной пользе. Соблазняешь Фрола. Он на все готов ради выгод, а я о его душе-талане страдаю… 

СТОЛЬНИК: Будто я толкаю твоего беспутного Фрола на что низменное! Не устроишь жизнь с разумной пользой, то и возвышенное счастье не сладится. Иссякнет само собой, незнамо куда и как. Я своим попечением иной раз и царя-батюшку увещеваю…

     Осекся: ковер на стене вдруг стал прозрачным; как в рамке, возник царь у трона, меж бояр; все, что рассказывает стольник,  проходит без звука в живой картине по ту сторону рамы, а по сю сторону, как бы участником того же действа, остается стольник, словно руководя событиями и озвучивая всех говоривших.    

СТОЛЬНИК: Что это?! Мерещится мне?.. 

БОЯРЫНЯ: Продолжай, батюшка свет мой, продолжай! Это ничего. Это мы с дочкой вознесли моления ко господу, вот он и услышал наши молитвы.

АННУШКА (засомневалась): Да мы же о Фролушке молились!

БОЯРЫНЯ: Неважно. Главное, Господь услышал, а уж о чем знамение нам шлет, мы сами должны открыть. (Стольнику.) Продолжай слово свое, душа моя.

СТОЛЬНИК (с сомнением косясь на живую картину): Так я… Государю нашему, милостивцу нетерпеливому, говорю: у нас любят дело или ненавидят его, смотря не по делу, а по человеку, который его делает. И я стараюсь отвратить слух его от дурных советчиков, от супротивника моего, наклоняю к полезным делам. Чтоб поощрял торговые товарищества! А малым из них на первой поре выдавал ссуды из государской казны. А для маломощных торговцев, купцов и производителей позволил беспошлинный ввоз товаров и послабление в налогах. Чтобы у нас промышленники и торговые люди на ноги крепко вставали, надо их освобождать от гнета и мздоимства приказной алчной стаи… 

БОЯРЫНЯ: Ты о чем это, свет наш?! Я столбенею даже от того, что ты несешь! Время ли? Место ли? Дочь любовью мается, сердце ее болит о суженом, а ты… бог знает, о чем! 

СТОЛЬНИК: Сердце скрепи, чтоб волю не брало! Как бояре в думе передерутся, то наш тишайший царь поучал их… (В рамке, в живой картине царь, плавно водя кулаком, вразумлял схвативших друг друга за бороды бояр, а стольник озвучил царя.) «Лучше слезами, усердием и смирением пред богом промысел чинить, чем силой и надменностью».

АННУШКА: Будь благ наш государь! Да мне сейчас не до него. Время уходит…

СТОЛЬНИК: Я о том же. Час бежит, а порученье царево не ждет. Государь (опять озвучил царя, машущего огромным скипетром на буянящих бояр в живой картине) учил нас:  «Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке, и на западе, и на юге, и на севере вправду!» (Аннушке.) И неча заламывать руки!

БОЯРЫНЯ (примирительно): Мудер наш государь-батюшка, и в мудрости тих.

СТОЛЬНИК: Хотя иной раз ни с того, ни с сего тишайший наш делается крут и вспыльчив! Вот помню… (Все, о чем говорит, играется в раме живой картины.) Литва разбила наше двадцатитысячное царское войско, царь собрал бояр в думе. Решать, как поправить дело. А бояре все никак не рассядутся! Кичатся друг перед другом чином, родовитостью. Пихаются, едва не дерутся. Крику! Царь не выдержал. Возопил: «Мы начнем мозговать или нет? Когда спесь свою умерите? До чего дошло: богатство так выставляете напоказ, что боярские выезды глядятся богаче, чем мой, царский!» Еле угомонил их. И спросил о ливонцах: «Что делать?» Боярин Милославский, пожилой тесть царя, в походах никогда не бывал, а вызвался: «Если государь пожалует меня начальничать войском, то я вскоре приведу пленником самого короля польского!» Ну, наш тишайший царь вскричал: «Как ты смеешь! Ты, страдник, худой человечишка, хвастаешься своим ратным искусством! Когда ты ходил с полками?! Какие победы взял над неприятелем?!» Вскочил Алексей Михайлович, дал старикану пощечину, драл бороду, потом пинками выгнал из палаты…   

БОЯРЫНЯ (глядя в рамку): И дверь вслед захлопнул. Вишь ты, с какою злобною силой!

АННУШКА: Я сама сейчас все в щепки размельчу! 

     Боярыня всплеснула руками, и живая картина исчезла.

СТОЛЬНИК: Э! Правда, я что-то не то… (Уставился на стену, где опять висел обычный ковер.) Нет письма, и ничего. Я сам написал. Ко Фролу, чтоб передал моему приятелю послание мое. Вот и оно, письмо к другу-боярину. Шлите гонца вдогонку Фролу и гостям!

 

     9.

СИВЫЙ КНИЖНИК: А тем временем сани с гостями, ого, как мчались! Гостей сморило по дороге. И дальнейшее помнилось ими не то как явь, не то как сон… Будто принесло их в роскошную загородную усадьбу. Там уже посреди поляны, на опушке, стол накрыт. Ломится от яств! Тут было и то, что потом назовут сибирскими пельменями…

ХОЗЯИН: … и освоенные моим поваром в прошлом военном походе бурятские позы…

СИВЫЙ КНИЖНИК: …это прообраз пельменей и кубэтэ, хинкали и мантов … 

ХОЗЯИН: И все эти уши из теста пришли от китайцев! А вот и напитки, и закуски.

ПЯТНИЦА: И ни от чего нельзя отказываться?

ХОЗЯИН: Нет! (Поглядывая в поданное Фролом письмо.) И прямо сейчас зачнем творить кулебяку. Чтоб гости в подробностях видели, как она делается. А пока песни и танцы!

КРУЗО: Ох, пляски-то зачем? 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Чтоб в животе умялось уже съеденное.

ХОЗЯИН: Вот! Чтоб в животе умять то, что прежде съедено!

ПЯТНИЦА: Ох, вы затейник…   

СКОБЕЕВ: Наш Хозяин даже заморские действа, сиречь театр, показывал государю! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: А иноземным гостям тогда следует показать наши игрища. 

СКОБЕЕВ: Да! И-эх! Все враз! Завели песни и танцы! 

ХОЗЯИН (Фролу): Вот ты и изобрази, как танцует медведь. Возьмешься? Или слабо?

СКОБЕЕВ: Возьмусь! (Отбежал за деревья, про себя.) Вроде как переодеться я отбежал и сменить личину под косолапого. А на самом деле хоть чуток перевести дух от еды. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Вкруг по кустам тряслась от нетерпения вся стая Главной Волчищи. Выйдя окольными путями к северам, они так оголодали, что рады были любым объедкам с хозяйского стола. Сюда ж принесло Медведу Топтыговну. Злую! Давно не евши.

МЕДВЕДА: Да когда ж настоящий пир начнется?! Одни танцы в сарафанах! 

ВОЛЧИЩА (Волчарику): А кинуться внаглую на грабеж и повести волков за собой? Как? 

ВОЛЧАРИК: Опасно. Всюду охрана. Вон, пищали и бердыши! Поблескивают. 

МЕДВЕДА: А я пойду! От к тому, что уперся лбом в сосну. Дух еле переводит и ничего не чует вокруг. Предложу торг. Коль уж вышла сюда. Перегаром бы не надышаться, не переношу… (Пошла к Фролу.) Слышь! Снесешь кусман со стола? Не стану бедокурить. 

СКОБЕЕВ (едва не сомлел, но хорохорится): Ага! Стану это я разорять гостевой стол!

МЕДВЕДА: Зря ерепенишься. Вы, людишки, разворошили природу наперекосяк. Так что, помогайте ей уравновеситься. А то, ежли чего уж совсем бездумно в край наворотите, так природа вас, двуногих, попросту поглотит… Как если б вас и не рождала!

СКОБЕЕВ: Ты мне не грози! Да я за други своя лучше костьми лягу. На! Жри меня!

МЕДВЕДА: Не. Спасибо. Не! Очень уж ты сивухой пропитан… Лучше тащи угощеньице. А я поучу тебя, как верно меня показать. (Приобняла его.) Видишь ли, голубчик. В сверхзадаче образа зерно роли! Зачем косолапишь и рычишь? Не рвись за внешним жизнеподобием. Я тебе не верю. Никто не поверит. Ты на меня не похож. Главное, настрой внутри! Ну-ко, выключим суету ног (встала Фролу на ступни). И не маши лапами, как мельница! (Притиснула его руки к бокам.) А теперь гони настоящую ярость. Молча. Взглядом. Как она накатывает со дна души. Вот! Копи внутри. Приращивай!

     Фрол, еле дыша, пал лбом на плечо Медведы, сопел и поджимал отдавленные ноги; а она прижала его к боку, стоймя, и поучала, отпихнув его лик в сторону. 

Ф-фу! Голубчик, зачем так злоупотреблять возбуждающими средствами? Это искусственное подстегивание чувств! А где место профессиональным умениям? Где, наконец, место таланту? (Отпустила его.) Ну, иди, друже. Кулебяков кус за тобой. Я тут подожду.

ХОЗЯИН (гостям о том, что их ждет): Кулебяка, это… О! Тесто раскатываем в блин. Большой! Необъятный, как вся наша страна. Наши нивы взглядом не окинешь. 

ПЯТНИЦА: Не упомнишь ваши города…

КРУЗО: Блин.

     Волки нетерпеливо лупили хвостами землю. Волчища наставляла референта. 

ВОЛЧИЩА: Записывай все, что хозяин говорит. У своих тоже учиться не грех!

КРУЗО: Мы открыты для обмена знаниями. Для пиццы тоже делают блин.

ВОЛЧИЩА (зудит в ухо референту): И за иноземцами записывай!

Волки уж барабанят лапами по пням и соснам. Снег и хвоя поднимались столбами.

ХОЗЯИН (воодушевленно): В наш блин можно положить, что угодно.

КРУЗО: Как в пиццу.

ХОЗЯИН: Больше! В кулебяку годится все! Рыба! Икра! Мясо! Птица!

КРУЗО: Почти, как в ирландское рагу.

ХОЗЯИН: Больше! Все, что только ни найдется в нашей Руси. И накрыть сверху другим блином. Таким, что зверь за день не обскачет, птица за ночь не облетит!

ПЯТНИЦА (ужаснулся): Кто же все это сможет съесть?!

ХОЗЯИН: Что тут есть? Главное, правильно запить. Мы с вами большие дела можем делать! Вот пишет мне ваш попечитель, стольник Нардин-Нащокин. (Вынул бумагу и прочел Крузо на ухо.) «Грубая сила мало что значит. Лучше всякой силы промысел. Дело не в том, что людей много. Их много. Промышленников нет! Вот швед всех соседей безлюднее, а промыслом над всеми верх берет. У него никто не смеет отнять воли у промышленников. Половину рати продать да промышленника купить – и то будет выгоднее». А я напомню, что Великий наш Новгород, до того, как покорен стал Москве, был истинно велик и обширен. Земли наши простирались на север, до Студеного моря, и на запад, в Кемские и в Олонецкие края. И уже тогда, двести лет назад мы торговали и с немецкими купцами, и с англицкими, из твоей, дражайший гость, земли. Почему бы не вспомнить былое?  

СИВЫЙ КНИЖНИК: Гости кивали согласно и поглядывали пугливо за спину хозяину. Ибо повара и поварята, торжественно колдуя, будто танцуя, прямо на глазах гостей сочинили огромную, словно для великанской семьи, кулебяку. И на подносе с рушниками …

ПЯТНИЦА: Ой, они сюда несут кул… э… бяку… Торжественным ходом, как на параде. 

КРУЗО: Будто ум наш отводят от тайн своих. А нам бы домой скорее, не до их тайн, разве рецепты пития и еды… Для общей дружбы и пользы! Ох, кулэ-бяка уже не пойдет…

СКОБЕЕВ (Хозяину): Ох, она не пойдет. Духу уже нет. На нее. У гостей. И у меня.

ХОЗЯИН: И у меня. Но чужие очи мы едой затмили!.. Даже жалко их. Хорошие люди! А ни за что страдают. Ведь ничего худого они и не пытались делать.

СКОБЕЕВ: Дак мы им не дали даже попробовать сделать чего не то. Как свыше велено!

ХОЗЯИН: Эх, не все приказы сверху надо бы исполнять… Тогда и вправду большие дела могли бы делать вместе с соседями. Мирно… (Гостям.) Гости дорогие! Утро скоро. Вам в обратный путь. И вот боярину-стольнику от нашего поместного хлебосольства припасы. 

КРУЗО: Не смею слова сказать против законов гостеприимства. (Пятнице) В ужас вхожу!

ПЯТНИЦА: А я зверею. Нагрузили сани в дорогу так, что всего не упомнишь…

ХОЗЯИН: Отнюдь! Вот пироги с вязигой. Завертыши. Шанежки. Оладьи. А напоследок…  

СИВЫЙ КНИЖНИК: …вкинули короб с кашей, ее через полтора века назовут гурьевской. Сверху водрузили расписаное золотом блюдо с неиспробованной великанской кулебякой. И еле живых отпустили восвояси… Медведа и волки сомлели от запахов и проспали конец гулянки. Топтыговну разбудила тишина. Грубо пихая, она разбудила спящих.

МЕДВЕДА: Почему тихо?! Хозяева взаперти, гости смылись! С кулебякой! Еда сбежала!

ВОЛЧАРИК (сквозь дрему): Топтыговна, чего  взъярилась?

МЕДВЕДА: Я страшно отомщу! Волчья рота, па-адъем!! Все вы одной крови! Вперед!

 

  10.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Сквозь ночной зимний лес гости стремились обратно в Новгород. 

КРУЗО (сонно): Так приятно! В коробе горячие глиняные макитры… греют ноги... 

ВОЗНИЦА: Эге ж! Если будет холодать, есть чем подкрепиться. Вон сколь снеди взято!

КРУЗО (осоловело кивая головой): Ароматный пар от кулебяки… Так дурманит…

СКОБЕЕВ: Ага, сильнее любой браги и белого вина… Но запить тоже есть чем. 

ПЯТНИЦА: Жуть какая! Я сейчас сбегу! 

ВОЗНИЦА: Куда! Слышь?! Вой отовсюду! Все ближе!.. Волки учуяли добычу… 

СКОБЕЕВ (трезвея): Время огневому бою!

СИВЫЙ КНИЖНИК: То настигала голодная стая! Вождица выла громче всех.

ВОЛЧИЩА: Дай-да-ай пирожок! Встану-встану на пенек, счас же песенку спою! А то нам вечно достаются одни объедки! Со стола этого боярина… Ни разу толком не распробовали евонных пирожков и шанежек… Да чтоб с пы-ылу-у, с жа-ару-у-у!..

ПЯТНИЦА (ожил): Кажется, есть шанс спастись… Благодетель! Долой лишнюю еду!

     Крузо и Пятница распустили устья мешков и, не разбирая, что попадалось под руку, принялись обстреливать волков ватрушками, шанежками, сочнями. 

СКОБЕЕВ (азартно): Давай-давай! Сочнями им в пасть! Не жалей! На всех хватит! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Сладострастно урча, волки подпрыгивали выше берез, ловя на лету пирожки и шанежки, кувыркались в сугробы, не прожевав, глотали угощенье на бегу и старались не отставать! Но то один, то другой, заглотив угощенья не в меру, распаренные от бега, не разочтя сил, валились на обе стороны в сугробы. Как подкошенные! Сил у них оставалось лишь на то, чтоб завывать от наслаждения…

КРУЗО (метко пуляя едой): Кажется, сюда сбегаются волки со всей округи. Ужас!

ПЯТНИЦА: Еще бы! Слышат этот сладостный стон и чуют неземной аромат.

СКОБЕЕВ (в азарте боя): Ох, опрометчиво новые занимают места павших…

СИВЫЙ КНИЖНИК: Уже самые стойкие стягивали кольцо вокруг саней, и Главная Волчища собрала силы для последней атаки, предвкушая сладкую добычу. Тогда Фрол встал в бешено скачущих по кочкам санях, поймал равновесие, укрепился, воздел обеими руками над головой огромную кулебяку и воззвал к Возничему…    

СКОБЕЕВ: Придержи! Ща прицел точнее возьму!

ВОЗНИЦА: Мы уж на опушке! Вона окраина Нова-города! (Натянул вожжи.)

СИВЫЙ КНИЖНИК: Кони стали! Будто вкопанные. Фрола качнуло. Та-ак. Пятница и Крузо подперли его в спину. Как сошки у пищали! Богатырски гукнув, Фрол… А-а!.. 

СКОБЕЕВ (натужно): Ыа-ы-ыаа-а! Так? Громче?! Ы-ы!! А-а!!

СИВЫЙ КНИЖНИК: …Метнул кулебяку в наседавших волков!

ВОЛЧИЩА: Смотрите же, как гибнут настоящие герои! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Отчаянным рывком… Она успела! Выставила вперед референта. Тот пригнулся! Но досталось обоим! Ударной волной их швырнуло на прочих, и… 

ВОЛЧИЩА (приподнялась, озираясь): Почти все! Полегли… 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Полегли все. Изнемогшая и обожравшаяся… Погоня иссякла!

ПЯТНИЦА: Может, зайдете с нами в гости? Уж попросим за вас перед хозяевами!

ВОЛЧАРИК (держась за голову и силясь подняться): Нет уж. Нас и так мало осталось. Сколько пало товарищей! Объявляем временное перемирие на неопределенный срок.

ПЯТНИЦА: А кашки еще хотите? Нам не жалко!

ВОЛЧИЩА: Уж кашкой сами (не то гневно, не то сожалея) угощайтесь! Мы уж как-нибудь (сипя, икая, перевела дух, стесненный раздувшимся пузом)… пойдем, поголодаем слегка. Это полезно для здоровья. (Сделала тайный знак секретарю.) Счастливого пути! 

ВОЗНИЦА: Тут и я с вами распрощаюсь. 

ПЯТНИЦА (заплетаясь языком): Спиши рецепт! Ку-у-лэ-э… бяки этой… убойной…

СИВЫЙ КНИЖНИК: Диктовку осторожно подслушивал референт Волчищи. А за всеми давно от леса следит Медведа. Но всем наплевать, потому что, сколько мог видеть глаз… 

ВОЛЧИЩА: Вдоль просеки, по кустам и сугробам, аж до края лесу, валяются двенадцать дюжин волков. Иные еще шевелят хвостами, потирая вздутые животы и подымая головы, кидая туманящиеся взоры: как там товарищи? Ибо многие из товарищей уже лежат, вывалив язык. (Идет меж павших, щупая пульс.) Так и не оклемались!.. (Скорбно уходит.) 

МЕДВЕДА: А я? Истомленная неприличной ночной возней в лесу! Стала местной шатуншей! Зверски голодной. А среди зимника горячая кулебяка плавит снег. И сил на нее уже ни у кого нет. А я не знаю, что делать! О, какие две великие страсти мучительно терзают и разрывают меня! Прибрать ли сначала бесхозную кулебяку? Или сперва поймать Фрола-обманщика и надрать ему уши? Меня дважды за одну ночь обманули! В лучших чувствах… (Осторожно, но торопливо скрывается, гоня впереди себя Волчарика.) 

 

     11.

Боярин-стольник Нардин-Нащокин встретил путников у ворот. 

СТОЛЬНИК: Гости дорогие! Еще по одной? Что же вы так и повалились!

ПЯТНИЦА (Робинзону): Благодетель, я сейчас упаду и уже не встану.

КРУЗО: Друг мой, во мне тоже все обмирает. 

СТОЛЬНИК: Э, вовсе ослабли в пути! Надо подкрепиться. Что ж так насупились? Англицкий выговор у меня не хорош. Но я сейчас про все, что на столе, повторю медленнее.

КРУЗО: Н-не… Н-не н-надо… Мы все поняли.  

СИВЫЙ КНИЖНИК: А на людей из-за дальней сосны опять глядит злая Медведа…

МЕДВЕДА: Да! Пылаю мстительными чувствами! Меня, одинокую шатуншу, не позвали к боярину на ночное застолье! Ни к волкам на пироги в лесу на свежем воздухе! 

СТОЛЬНИК: Есть рыбная солянка. Помогает с устатку! С перепития и пережору…

Тут же выполз Волчарик со блокнотом, а с другой стороны вынырнула Птаха. 

МЕДВЕДА: Э, загибает. Но поет соловьем! А с недосыпу так хоцца рыбки… 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Медведа заслушалась и показалась людям. И сразу встала.

МЕДВЕДА: Не люблю запах спиртного. Особо, перегара с похмелья, а от гостей несет… Солянки та-ак хоцца. Но этот запах! Ох, вот тот, темный, меня заметил… Идет ко мне...

КРУЗО (Пятнице): Ты куда?! Какая зверюга! Слопает и не заметит.

ПЯТНИЦА: А! Наш нескончаемый путевой загул… Мне жизнь уже совсем не дорога!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Чувство собственного достоинства взыграло в Медведе.

МЕДВЕДА: Да! Взыграло во мне… вот это самое. Вот я вот так гордо выпрямилась и вот так вот вызывающе глянула в лицо преследователю! Не выношу пьяной вони.

ПЯТНИЦА (Медведе): Малышка! Заходи. Будь как дома. Есть солянка. Давай лапу!

МЕДВЕДА: Ой! Да я лишь теперь разглядела чужеземцев. (Обмерла.) Таких черненьких лицом и руками… таких чернолоснящихся… Прежде, среди двуногих в северных лесах, я не видывала. О, как отчаянно взвыло что-то в самом сердце сердца! Ведь не люблю даже запаха алкоголя. Надышалась! Все! Глюкую. Вот мальчики чернявые в глазах…

СИВЫЙ КНИЖНИК (опять комментирует): Медведа попятилась. Так. Финт вправо- влево. Пятница за ней. Она… Ткнулась спиной в дерево! Да! Отступать некуда. 

ПЯТНИЦА: А я такой привязчивый сегодня! Та-акой любвеобильный!

МЕДВЕДА: Да что ж он икает таким ядреным перегаром, уже вплотную подошел…

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пятница протянул руку. Стянул рукавицу. Зачем же? Для удобства? Или… Ну, конечно! Конечно, из уважения к партнеру-сопернику!

ПЯТНИЦА: Да! Чтоб потрепать малышку за ухо!

МЕДВЕДА: Я мертвею… Рука черная! Мрак! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Медведа, стараясь не вдыхать едкий аромат, лезет на дерево. Пятница за ней. Они уже на самой тонкой ветке! Загнанная Топтыговна обернулась! Встала дыбом, и-и… Жалобно скулит! Дыханье у нее прерывается. Но Пятница великодушен!

ПЯТНИЦА: Что ж ты совсем не дышишь? (Заботливо.) Тебе не по себе?

МЕДВЕДА (стараясь не вдыхать): Отойди! Я за себя не ручаюсь…

ПЯТНИЦА: Побереги себя. Тебя аж шатает. Ох, упадешь и разобьешься!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пятница участливо хватает Медведу. За перед… ние лапы. Она… дернулась, но! Видно, доза невольно принятых испарений шибко велика. И-и… Ой! 

СТОЛЬНИК: Ой-ой! Как ее качнуло! Эк она… Грянула вниз. (Пауза.) Что, ей хана? 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Сейчас узнаем. Вот Пятница, охая и причитая… Лезет с дерева к Топтыговне… Она вскочила и… В ужасе дунула в кусты! 

С перепугу в разные стороны мигом убрались Волчарик и Птаха.

СТОЛЬНИК: Все в порядке? Жертв нет? Вернемся к соблазнам. Итак, солянка из рыбы. 

КРУЗО: Чуть потом… мы сейчас спишем рецепт, да? Потом поспим. Да? И тогда…Да? 

СТОЛЬНИК: Ну, Фрол, будущий зятюшка, на совесть трудился. Теперь наговорим гостям, как делать солянку. Чтоб утром спросонья не забыть… Да ты мне возразить хочешь?!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Гостей не растеряйте! Вон уж на ногах не стоят…

СКОБЕЕВ (подхватив Пятницу, но упустив Крузо): Правильно называть надо селянка!

СТОЛЬНИК: Объелся никак?! Гостя прими! (Поднял Крузо.) Солянка! (Выронил Крузо.)

СКОБЕЕВ: Селянка! (Потянулся за Крузо, выронил Пятницу.) Еще бабка сказывала…

СТОЛЬНИК: Бабушка надвое сказала! (Закинул Пятницу на Фрола.) Солянка!

     Отчаянно споря, роняя и поднимая гостей, стольник и Скобеев уходят в дом. 

 

    12.

МЕДВЕДА (тихо рыдает в кустах): Странные люди! Рыбная же! Сколь сил положишь, пока этих скользких водяных вертючек по штучке киданешь на берег! Они же скачут на хвостах обратно в волны! Умаешься, пока наешься. Да еще в воду грохнешься! Как подумаю: сейчас свалилась бы в ледяную полынью… волком готова взвыть! А в солянке той или в селянке… что в лоб, что по лбу! Сколько той рыбки, потрошеной, мирно лежащей в горячем блюде на белой скатерке, а вокруг закусочки, салфеточки, и так тепло-о-о… Как хочется домашнего уюта. Завести б семью! Пойти, что ли, с горя наловить волков? Пусть сопрут у людей рецепт кушанья… Э, как же я забыла об оставшейся в одиночестве, среди зимней дороги, бесхозной кулебяке? Остыла, поди уже. Ничего! Зато та-акая большая! И чистая. Не в грязь упала, а в снег. Приберу! (И спешно скрылась в чащобе.)

 

    13. 

     Боярин бредет по ночному дому. Тихо встал у двери перед дочкиной опочивальней, с нежностью смотрит на жену, дремавшую на лавке у настенного ковра. С другой стороны, как завороженный, явно несколько не в себе, приблизился Крузо. И вмиг застыл, услышав сонный голос Аннушки, пришедший из-за дверей. 

Голос АННУШКИ: О, Фролушка, дроля мой… Сколько в тебя непотребного напихано: с едою и питием… со словами и мыслями… как же мне очистить твое тело и душу?!

СТОЛЬНИК (впал в ярость): Ах, ты… Скобей ушлый! Пролез к невесте до свадьбы!

БОЯРЫНЯ (не открывая глаз): Угомонись, свет мой. Во сне это она.

КРУЗО (выдал себя): Ваша дочь… э-э… сомнамбула?

БОЯРЫНЯ (все так же, не открыв глаз): Это ты, гостюшка драгоценный, как сомнамбула. Бродишь, будто лунатик. Ну… С такого-то перепития!

КРУЗО: Это еще и от переедания. Всякое соображение отшибло.

СТОЛЬНИК: Может, тебе указать, где… До ветру не надо?

КРУЗО: Спасибо. (Прислушался к себе.) Просто… Не спится. А так вроде хотелось!

БОЯРЫНЯ: А покажу-ка я тебе, гостюшка, и мужу моему кой-что лучше всякого сна. 

     Повела рукой в сторону опочивальни, и стихла Аннушка. Другой рукою обвела ковер; он стал прозрачным, смутные тени сложились в картинку: некто, укутанный в тряпье, до ушей заросший грязью и бородой, тащится по зимнику. 

КРУЗО (обомлел): Это ж голландский корабел! Который строил многопушечный корабль «Орел»! Шатается, а идет… Тоже, будто в полусне. Сам с собой спорит. 

ГОЛЛАНДЕЦ: Ужас! Сплошные бунты, перемены, смута! Мы в Европе и это прошли: то Варфоломеевская ночь, то война за испанское наследство, то вот в Англии короля возвели на плаху. Чуть что, любой крикун увлекал за собой толпу! 

СТОЛЬНИК: Тишайший наш царь, мыследержец эдакой, заворачивать назад стал. В возраст вошел, силы тела не те; стал слушать всех, кто чтит только старое. Не дает новой жизни ходу. Кабы не это, может, бунтов было бы менее…

     Корабел испуганно прислушался: чудится ему голос али нет? Слепо вперился в темень, но тех, кто по сю сторону ковра не увидел. Как не заметил юного Волчарика, секретаря-референта, который давно уже почтительно стелится бок о бок с ним, но чуть сзади, суетливо ловя минуту, чтоб вставить слово.

ГОЛЛАНДЕЦ: Когда во главе баламутов мужчины, это понятно. Привычно. Но тут! За кем идут?! Монахиня-расстрига атаманствует над бунтарями! И все потому, видишь ли, что ей царь не по нраву. Куда она заведет доверчивых московитских мужчин?

ВОЛЧАРИК (вкрадчиво): Если б ведали вы, как вы правы!

ГОЛЛАНДЕЦ: Так и знал, в этой стране… (Сел в снег.) Сперва царь извинился передо мной за похищенный и укрытый бунтарями корабль и дал награду (ощупал зазвеневший пояс), и припасы, и карету, коней, и провожатых. Потом атаманша все у меня отбирает: не любо ей ничто царское! Как я сам уцелел?! В этой стране… Не ешь меня, серый волк! 

ВОЛЧАРИК: Я не серый! Я ученый. На ваш манер. Вот, европейски политесный поклон!

ГОЛЛАНДЕЦ (критически прищурился): Левую… больше согни в колене. Наклон ниже. Носок оттяни! Изящней. Улыбку! Полюбезней! Боже, какие у тебя большие зубы…

ВОЛЧАРИК: Я поменяю! Но прежде… в ключе начатой вами темы… Насчет неуместности дамского руководства. Как вы правы! Я знал одну… Такую. Вождицу в стае. Главную Волчищу. Я к ней с полным доверием, а она меня подставила под удар!

ПТАХА (возникла из тьмы, возмущенно): Вот, значит, как ты к нам, женскому полу, повсамделе относишься! А совсем недавно так сладко улещивал свою начальницу…

ГОЛЛАНДЕЦ (совсем не обрадовался новому собеседнику): Ой, что это?

ПТАХА: Я здешня сторожиха! Вещая Соловейка-разбойница местных угодий. Блюду.

ГОЛЛАНДЕЦ: Мы, Европа, это уже прошли. Женщины сверху! Мы, реформаторы религии, указали женщине ее место: кухня, церковь, дети. Никаких женщин в политике! Чтоб не менять по их произволу закон  и общественный договор между правителем и народом через придворные шуры-муры! Нет, сюда я больше не ездок. Оголодал! Пока плутал тут, я съел две еловых шишечки и сосновой коры немного! Где путь к родному дому?

ВОЛЧАРИК: Во-первых, знаю, где лежит много еды. Ничей. Сверху огромная кулебяка!

ГОЛЛАНДЕЦ: Поди, сказки врешь! Тут все так говорят: во-он сколько всего повсюду валяется! Ничье. Общее. Бери, не хочу! А пока прибежишь, по этим-то дорогам… ничего нет! Уже кто-то прибрал. Даже если вокруг ограда и охрана. 

ПТАХА: Эт-точно. Провозвещаю: ждет вас сюрприз там, где было кулебячье логово.

ВОЛЧАРИК: Во-вторых, покажу окольные безопасные пути в ваши края. А вы за то... 

ПТАХА (озлясь): На ходу подметки рвет! (Услышав бормотаное Анны.) Да спи спокойно, девица! Я, вещая птаха, зрю: твой-то Фрол на верном пути. А этот… перебежчик…

ВОЛЧАРИК : Меня не сбить! Я готов на все! (Голландцу.) А за услугу вы… Миленькой ты мой! Возьми меня с собой! Там, в краю голландском, буду тебе женой!..

ГОЛЛАНДЕЦ: М-ма-ма… Т-ты… В-вы это серьезно?! Вы в лесу этого набрались?

ПТАХА: Это наш родимый фольклор! (Поет.) Там, в краю далеком, есть у него жена!

ВОЛЧАРИК (настырно): Миленькой ты мой! Там, в краю далеком, буду тебе чужой!..

ГОЛЛАНДЕЦ (горестно): За кого вы меня принимаете?!

ПТАХА (Волчарику): Не погань наши песни! Там, в краю далеком, чужая ему не нужна!

ГОЛЛАНДЕЦ (совсем сбился): Э-э… Я бы не стал так категорично…

ВОЛЧАРИК: Я вам пригожусь! Заработаете на мне! Я учен многому.

ГОЛЛАНДЕЦ: Мы ученых любим. В краю далеком… Люди всякие нужны. Разные. 

ПТАХА: Вот пусть и катятся. Куда подальше! Разные!.. С мово лесу!

БОЯРЫНЯ: И то верно. (Махнула рукой, и видение исчезло.)

КРУЗО: Ох уж мне эти вьюноши, готовые на все.

БОЯРЫНЯ: А матерые мужи? Что на словах границы ставят, для других! А себя ни в чем ограничить не хотят? Но, если надо для своей пользы, так и юношам потакают?

СТОЛЬНИК: Матушка, это ты что… в мой огород камень?

БОЯРЫНЯ (вновь, будто в дремоте, прикрыла глаза): Да что уж теперь. 

КРУЗО: Есть в женщине нечто… от чего мысли поворачивают к природе вещей.

СТОЛЬНИК: Чего неверного не возьми в голову, ваше губернаторское благородие. Милая супруга моя не колдунья. Вполне честная христианка! Балует слегка…

КРУЗО (с благоговением глядя на боярыню): Как ни обустраивай природу, но есть некие тайны, которые себя приоткрывают только через женщин. 

СТОЛЬНИК: Многих я видывал на своем веку. Не ко всякому сердце лежит. А вот ты…

КРУЗО: Благодарствую! (Шаркнул ногой, в полупоклоне кивнул, и схватился за лоб.)

БОЯРЫНЯ (не открывая глаз): Головой попусту не маши. Тебе сейчас то не на пользу.

СТОЛЬНИК: Извини, что я с таким рвением исполнял наказ нашего тишайшего царя, он такой затейник! Бунтовщики корабль, по-европейски сделанный, украли. А никто из приближенных даже и розыска не объявлял. И государю хоть бы что… Ну, так и я люблю кураж в игре. Вижу: и ты ценишь игру и праздник.

КРУЗО: Зоркий ты в душах, любезный сэр! (Хотел довести до конца полупоклон.)

БОЯРЫНЯ (напомнила): Головой не маши! Голову придержи в руках.

СТОЛЬНИК: Глядел я, как ты, разумно сдержанный в мыслях и поступках, стоял против нашей игры, и вновь мне стало не любо наше подозрение ко всем не у нас живущим и с нами несхожим. В высших государевых людях и в народе. Ты ж сделал себя губернатором, а своего темнокожего дикаря держишь не как слугу, но как воспитанника. 

КРУЗО: Бремя белого человека! Дикие народы как дети. Невинны в своей дикости! Их надо просветить в законах демократии и в нравственном порядке. 

СТОЛЬНИК (язвит): А сколько темнокожих ты вывез горбатиться на свои плантации? 

КРУЗО (с ответной гордой язвительностью): Любезный сэр! А сколько таких, как ты, московитов, только не родовитых… закреплено навечно, с семьями, за вашим государем? И за тобой? И за такими, как ты? И вы торгуете ими! Или дарите друг другу. 

СТОЛЬНИК: А в твоих краях не так, гость любезный? Любите торг больше нашего! Земли сколь за понюшку табаку у темнокожих прикупил? А что и за так прихватил. До кучи.

КРУЗО: Так и ты ж норовишь всех славян вкруг Московии обжать. 

СТОЛЬНИК: Вы совсем чужие племена к себе жмете. Войной или торгом. А мы…

БОЯРЫНЯ: Свет мой, что сцепились, аки кочеты? Кукарекаете в ночи! До зари… 

СТОЛЬНИК: …а мы под крыло зовем родственные народы! Чтоб вместе возвышаться!

КРУЗО: А если какому народу и правителю то не по нраву? И не по его замыслу?

СТОЛЬНИК: Или ты предлагаешь выпустить их всех на волю? Пусть живут, как знают?

КРУЗО: Незрелых сердцем из-под твердой руки отпускать нельзя. Ибо неразумны.

СТОЛЬНИК: Во-от!

КРУЗО: Когда же просвещенны будут, отпускать надо. Пусть заплатят за науку. И… На волю! Но следует не только увещеванием, но и принуждением направлять к знанию.

СТОЛЬНИК: Во-от! (Миролюбиво.) Рассудителен ты. В нашем краю чинно держал себя. В запретное не лез. Нас не презирал. Не считал за дикарей. Еще вижу: ты чадолюбив. И я недорослей стремлюсь понять и поддержать. Сейчас школю одного. Почти как сына…

БОЯРЫНЯ (сквозь дрему): Свет мой, говори гостю напрямую, не кружи!

КРУЗО: Тронут доверием! Сударыня! Увы, не знаю, в чем ваша печаль. Но чем смогу… 

      Все ж поклонился. Голова перевесила, и он пал на колено, но довел до конца поклон, вовсе заваливаясь на пол, но стольник подхватил его и водрузил на ноги. 

СТОЛЬНИК: Загулял… Наш с боярыней сын. Где-то там, у вас в Европах. И весточек о себе не подает! Если б ты, гостюшка, как-то помог нам его сыскать…

КРУЗО: Надеешься: сын, услышав призыв, отринет чужие соблазны ради родного края? 

СТОЛЬНИК: После крушения корабля, гол и одинок, ты обживал пустой остов, воспитывал юного дикаря… мне Скобей передал твой сказ… Стремясь домой после стольких лет отсутствия, ты о чем мечтал, во что верил и на что надеешься?  

КРУЗО: Дражайший друг и любезный наш хозяин! Разве угадаешь, что будет… 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Что да, то да.

БОЯРЫНЯ (из-под век вглядываясь в блики на ковре и в тени во мраке): А это когда как.

КРУЗО: Всегда ваш, сударыня! (Опять нырнул в поклоне, гулко пав на колена.)

СТОЛЬНИК (укрепил его на ногах): Э, гостюшка, ночь, как ты грохотлив… Пока ты куковал на своем пустом острове… В твоей стране власть переменилась. Слышал ли о том? 

КРУЗО: Увы, прекрасный сэр! (Он гордо борется с качкой.) Прознал кое-что в пути.

СТОЛЬНИК: Прежнего вашего короля казнили. Новый правитель навел другие порядки. Да и его сменили. И теперь в твоей стране другой король. 

КРУЗО: А новые порядки?

СТОЛЬНИК: Да новое как-то смешалось со старым. Вышло чудно. Но занимательно. Многим открылись дороги. Неведомые. Но соблазнительные. Может, и ты впишешься…

БОЯРЫНЯ: Свет мой, не пугай зазря гостя. Он и не то выстоял. И смену власти, порядков и нравов выдюжит.

КРУЗО: Сударыня! Ваше высокое мнение обо мне… Вот здесь! 

 Прижал руку к сердцу, склонил чело; его повело, и он опять гулко пал на колена.

 Тенью во мраке замаячил Скобеев. Из рисунка ковра начерталась Птаха.

 СТОЛЬНИК: Э, брат, весь дом перебудишь. (Поднял Крузо.) Ты умеешь своими руками 

строить свою жизнь вопреки напастям судьбы и врагов. И твой совет и помощь… 

КРУЗО: Надо уметь перетерпливать житейские бури и неприятности. Делать то, о чем… надеешься, что оно – то, что должно. И верить, что это совпало с божьим провиденьем. 

БОЯРЫНЯ: Как по писанному говоришь. Но душевно. И по правде.

СИВЫЙ КНИЖНИК: И… наши разумные поступки могут повлиять в лучшую сторону на ход вещей? (Вертит так и сяк свои рукописные листы.) Кто-то верит в такое…

БОЯРЫНЯ: Почему бы и нет?

      Крузо вновь загремел в поклоне. В ночи сонно забормотала Анна. Птаха хотела что-то крякнуть. Скобеев погрозил ей, и они скрылись. Стольник поднял Крузо.

СТОЛЬНИК: Пойдем, доведу до опочивальни. (Бережно ведет, почти несет гостя.) По дороге расскажу, что к чему. И грамотку к сыну дам. Передашь. Коли не забудешь.

КРУЗО (еле волоча ноги): Разве я могу хоть что забыть из того, что было?! 

Вышла Аннушка. С другой стороны - Пятница. Глядит вслед Стольнику и Крузо.

ПЯТНИЦА: Ну, с благодетелем все в порядке. А то я проснулся, нет его! 

АННУШКА: Вот и я в испуге! Проснулась… Как там мой дроля?

ПЯТНИЦА: Др..р..р… о-о… (Напряженно.) Оля? Это… кто?

АННУШКА: Друг сердечный. Фролушка! А еще, даже во сне, я о брате пекусь. Как он на чужбине? Обрел ли друзей? Во сне встревожусь, вскакиваю. Мстится: брат в родной дом вернулся. Бродит скрытно от наших глаз. Боится! Вдруг не примем? Не поймем?

ПЯТНИЦА: Ой, а как же это мы с вами, прекрасная мисс, понимаем друг друга?!

АННУШКА: Любезный батюшка научил по-чужеземному. Разумею англицкую речь.

ПЯТНИЦА: Вот и мой благодетель… Выучил меня! 

АННУШКА: Ты где? Голос слышу… В ночи не виден вовсе. Какой ты черненький! 

ПЯТНИЦА: Но в душе я просветлен благодетелем! Еду учиться уму-разуму в его стране.

АННУШКА: А вернешься, примут свои-то? Не осудят? Могут и отступником назвать.

ПЯТНИЦА: Я им принесу свет новых знаний!

АННУШКА: А поймут? Ты ведь будешь не совсем такой, как прежде. Уже не такой, как они… Вот я и о брате думаю: там, у чужих, как ни перенимай обычаи и нравы, а все не похож. Сюда, к своим вернешься… Тоже уже иной! Признают ли? Ой, да где ж ты?

БОЯРЫНЯ: Кыш! Марш в постели! Разгалделись, молодежь! Вот отец увидит…

Встала. Пошла прочь, гоня в разные стороны Пятницу и Аннушку.

 

    14. 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Утром проснулись, кто где. Медведа в чащобе, в одинокой берлоге, урча во сне и бережно тиская у сердца остатки кулебяки. Волки, кому пощастило проснуться, как сказано, кто где. Робинзон у двери, на лоскутном коврике для охранного пса. Пес на полатях, в панике: какая сила занесла его туда..? Пятница на хозяйской постели, ногами к изголовью, поверх двух перин. Третьей обвернут Скобеев: он просидел до утра на лавке, не сомкнув глаз. Испереживался: по нраву ли гостям российская гульба? У него, привычного, и то голова чугунно гудела. О том и спросил гостей, как только очнулись…

СКОБЕЕВ: С добрым утречком! Как почивалось? 

КРУЗО: Какой чудный сон мне приснился!

ПЯТНИЦА: И мне. Голова словно из чугуна… Это колдуны навели. 

КРУЗО: Чудеса эти от чрезмерного переедания на ночь. Я будто собираю себя по частям.

СКОБЕЕВ: Это надо заесть, и, главное, запить! Что ж это вы так взвились? Вот, поставец со снедью и питьем для поправки с утречка. Что вчерась пили, тем и лечимся… Вот под эту закусь. А та бражка вон к той рыбке. Наливочка из пузатого штофа к этому мясцу…  

Пока перечислял, гости, хватая и роняя вещи, кинулись на мороз. Вошел Стольник. 

СТОЛЬНИК (мирно): Вишь, понеслись пулей восвояси гости дорогие! А стременную?

СКОБЕЕВ (вслед прыгающим в сани гостям): Эй, а рецепты не забыли? 

Гости, доодеваясь в санях, кланяясь и посылая воздушные поцелуи, умчались.

СТОЛЬНИК: Добрый путь! (Умиротворенно.) А хорошие ж люди! Нет, не соглядатаи.

СКОБЕЕВ (нервно схватив что-то с поставца): За хороших людей! (Пьет.) Чтоб их было больше! (Пьет.) И чтоб досаждали они нам все меньше. По-хорошести своей… (Пьет.)

СТОЛЬНИК: А хотя б и соглядатаи… Но с этими даже жаль было расставаться…

СКОБЕЕВ: Эту жаль-тоску (пьет)… надо запить! (Пьет.)

СТОЛЬНИК: Ты чего? Уже остановись.

СКОБЕЕВ: Невмочь! (Пьет.) Гнетет что-то. (Пьет.) И это надо заесть.

СТОЛЬНИК: Что-то вид твой нехорош… Перервись. Погуляй, разве, по лесу? 

СКОБЕЕВ: Гости дорогие летят по лесу… стук конячих копыт стихает вдали… Но все громче стук в моей голове!.. Что-то я не доделал… (Цепляясь за косяк, осел на пол.)

 

    15.

АННУШКА (влетела, подставила плечо под Фролову руку, запричитала): Лыцарь ты мой непрошибаемый! Дуб... и на… ногах не держ… но твердо стоишь ты супротив невзгод! 

СКОБЕЕВ (мотая свесившейся головой): Да, я такой.

АННУШКА: Но нельзя же так, ни меня, ни себя не жалеючи, насмерть бдеть ради дела порученного! Вы, наши мужи россиянские, долборобы ненаглядные и упертые, ради подвига и славы ни за что, ни про что все вокруг ухайдакаете, и себя допреж всего!

СКОБЕЕВ: Да, я могу.

АННУШКА: Расцеловала бы вусмерть, кабы так от тебя не несло! 

СКОБЕЕВ: Я тебя понимаю.

АННУШКА: Если ж ты впредь еще хоть раз в такой вид невменяемый войдешь…

СТОЛЬНИК: Не трынди. Он сделал сие по моему и царскому повелению и для блага государства. На, поднеси ему ковшик, пусть полечится холодным кваском.

АННУШКА (одной рукой, играючи, вырвала ковшище): Чтоб я не видела такого больше! 

СКОБЕЕВ (огорчился): Не уважаешь?  

АННУШКА: Ты!.. Ты, мой милой, нужен мне живьем, неповрежденный ни умом, ни телом, в трезвой памяти и в полной силе. 

СКОБЕЕВ (пыжится): Я службу сполнил. Всех пере… е… ел у стола! Насмерть стоял.

СТОЛЬНИК: Да. Пекся ты о моих нуждах не хуже, чем сын бы мой родной. 

СКОБЕЕВ (вдруг взвился): Да что меня все время под кого-то равняют? Я вот таков, как есть. Что же, зазноба моя Аннушка, я тебе не люб, ежели не похож на твоего брата? 

АННУШКА: Дурак! (Ковш балует в ее руке.)

СКОБЕЕВ: Никогда не узнать мне… Хоть откажись от всех надежд и беги отсель.

АННУШКА: У! Как тебе хмель и государева служба в башку шибанули! 

СКОБЕЕВ: Вам бы!.. Вам только род бы продолжить! Завести наследников… 

АННУШКА: Вздумал бежать от меня? (Играет ковшом.) Так бы и влепила в твой дубовый лоб… Да ты уж и без того хмелем и гордыней поврежден в голове!

СКОБЕЕВ (прикрыв темя): Ежели вернется сын ваш, так я и стану не нужен вам.

СТОЛЬНИК: Остынь. Верю: не только выгода и девичья краса тебя подвигли, но и радение о службе. И сам по себе ты люб моему сердцу. Испрошу у царя подарки к венчанию. 

АННУШКА: Не нужны мне без Фрола никакие богатства в приданое! 

СКОБЕЕВ: Не ради богатств! А за ради куража пред зазнобой и сердечной подругой… 

АННУШКА (жгла взглядом то отца, то Фрола): Толоконнолобые звездари! Вы сначала помозгуйте: а нужны ли вашим подругам ваши подвиги, если подруги их не заказывали?

СКОБЕЕВ: А тогда ж ради чего вообще… Ну, вообще-е!.. 

АННУШКА: Боже мой, как же люб он мне, ох, тяжка моя доля… (Под весом Фрола осела на колена.) Отец родимый, молю! Пожалей меня! Еще хоть раз задашь дроленьке моему Фролу непосильную службу, не пеняй после на меня! Не знаю, что сделаю. В том клянусь! (Вздела ковш.) Без правильно устроенной державы нет хорошей жизни. Верую в это и тем клянусь! (Машет ковшом, как ложкой.) Но ежли заради непонятной службы обществу и государству каждый день всем людям приходится геройствовать и жизни свои класть, то в обществе не останется никого, и не над кем будет правителям державить, и это не жизнь, и не нужна такая держава никому. Клянусь в том! (Целит ковш в лоб отцу.)

Стольник набычился. Скобеев из последних сил отвел аннушкину руку.

СКОБЕЕВ: Не надо… целить промеж глаз родителю… таким здоровенным ковшом! 

СТОЛЬНИК: Да и малым ковшиком не след. 

СКОБЕЕВ: Согласен! (Кивнул и чуть не повалился; Аннушка удержала). 

АННУШКА: Вот где у меня ваше согласие в забавах ваших! Скажи честно, родимый батюшка: гонец лишь подал цареву грамоту о чужеземцах, а ты уже родил хитросплетения? Через Фрола отбить нелюбого жениха. Заодно прознать: не свезет ли чужеземец письмо к беглому моему брату? А не выйдет, так хоть царево поручение исполнить. Загинет Фрол, другой жених в запасе! У тебя, царедворца, в уме такой запас хитростей… Не так?

СТОЛЬНИК (мирно): Вроде так. Да не совсем! Задумки одно. А как на деле сложится… Иное! Надо б, чтобы и люди хорошие попались. И на душу легли. Как те чужеземцы. 

СКОБЕЕВ: Вот!

СТОЛЬНИК: И чтоб исполнителю замысла поручение пришлось по руке.  

СКОБЕЕВ: Вот! Я пришелся. И мне по ру… ли… рры… Пришлось!

АННУШКА: А девичьему сердцу как пришлось? Вам неважно? Ты, батюшка, думаешь, мы игрушки в чужой воле? Если же я… Так любви хочу! И замуж стремлюсь… Разве ж мне все равно, за кого идти в жены? А если б ты, Фролушка, загинул?

СКОБЕЕВ (Аннушке): Я так скажу: сейчас только мне, дураку, открылась та твоя краса, что не лицо обрисовывает. Если выживу… Без тебя ни к чему мне сокровища.

      Аннушка все ж не удержала, и он грохнулся без памяти навзничь. Вскрикнув, упала на него, без чувств, Аннушка. В горнице возникла разъяренная боярыня.

БОЯРЫНЯ: Что наделал, сатрап допотопный, ирод самозваный не нашего царя! До чего довел детей! Они ж любят друг друга до беспамятства. Такую любовь, да не уважить? 

СТОЛЬНИК: Не терзай душу, все с ними, как надо. (Грустно.) С тех пор, как убег жить в Западные земли наш сын, наслушавшись неверных … тайком… Его я не проклял. Я тогда проклинал себя: неужли я не прав, и нельзя склепать наши знания и чужеземные? Их обычаи лишь пустой искус? Не нужно мечтать о мирном соседстве и с ближними и дальними странами? Закрыться, что ль, от них прочными заставами? Жить, чтоб тишь да гладь, и не знать ничего незнамого… Я тогда записал: «Какое нам дело до иноземных обычаев – их платье не по нас, а наше не про них». А прежде-то иначе мыслил…

БОЯРЫНЯ: Помню. Ты говаривал о примере сторонних чужих земель.

СТОЛЬНИК: Я винился царю. Просил отставить от службы. Ответ его помню наизусть: «С чего ты взял просить об этом? Думаю, от безмерной печали. Чего удивительного надурил твой сын? От малоумия так поступил. Молодой человек захотел глянуть на мир божий и его дела; птица летает туда и сюда, налетавшись, прилетает в свое гнездо, так и сын ваш припомнит свое гнездо и свою духовную привязанность и скоро к вам воротится».

БОЯРЫНЯ: Царь-батюшка, когда отходчив, весьма прозорлив бывает.

СТОЛЬНИК: Как я о сыне мечтаю! Ежли суждено Фролу быть мужем моей дочери и зятем и сыном нам … То не смеет он ее, тебя и меня обмануть. И я не смею быть недостойным участливых слов от царя, коли останется Фрол непутевым. (Послушал могучий храп раскинувшегося Скобеева и нежное сопение прикорнувшей на его груди Аннушки; мирно.) Лады. Считай, испытание сердца жених и невеста выдержали. Фрола это укротит. Ох, и меня чтой-то качает. Пойду, вздремну. (Поднял Аннушку.) А ты, женушка, вели: Анну и добра молодца ее не беспокоить в их опочивальнях, пусть оклемываются. Там зови лекарей, зови знахарок и ведунов: чтоб к обеду пробудили молодых и привели в чувство. И я к тому часу очнусь. Тогда и объявлю молодым окончательно свою волю. Какое приданое и подарки я им жалую, и какую достойную должность-службу припас для Фрола. Потому как на нищете не построишь семью и деток не поднимешь. (Ушел, уводя-унося Аннушку.)  

 

      16.

      Боярыня, задремавшая у ковра, встрепенулась: оклемался и восстал Фрол.

ФРОЛ: Ох, силы небесные-магнитные! Меня, как стрелку компаса к северу, тянет к Анне.

БОЯРЫНЯ: Остынь. Не поцелуйное сейчас время.

СКОБЕЕВ: Я ж даже не в щечку. В ладошку! Вельми уважительно… По-братски. 

БОЯРЫНЯ: Эк ты… Никак не смиришь ревность к невестиному брату!

СКОБЕЕВ: Смирил. Но хочу, чтоб любили меня… Как меня! А не в сравнении с иными. 

БОЯРЫНЯ: Гони от сердца мелкие обиды. А то навсегда перестанешь себя уважать.

     Махнула; из лесу, из-за «рамки ковра» сунулась Птаха, обрадовалась Фролу. 

ПТАХА: Хо, друже! Как дела? Помнишь, как с мово благословения все началось?

БОЯРЫНЯ: Э, Соловушка-разбойница! Не лишнее ли на себя берешь?

ПТАХА: Обижаешь, начальник! Да я так блюдую! Да я кого надо и не надо, если что…

БОЯРЫНЯ: Ладно. О твоем самоуправстве после. Гостей наших, часом, не видала? 

ПТАХА: Да шпарят по той дороге, по которой ваш сынуля сбежал когды-то. (Осеклась.) Не, я без всякого намеку! Гостюшки домой спешат, а сынок ваш…

БОЯРЫНЯ: То-то! Блюдуй, но не блуди языком. О гостях чего скажешь?

ПТАХА (встала по струнке): Докладаю! Оне не то чтобы так, но и не совсем чтобы эдак. Вот. Я к тому, что вроде как бы и давай-давай, но ваще-то ни тпру, ни ну.

СКОБЕЕВ: Ты чего это несешь? Часом, не отмерзла?

ПТАХА: Да не… (Осмотрела себя.) Просто залежалась. (Помозговала.) Застоялась… Э-э! Засиделась! В девках. Весну жду не дождусь. Замуж пора!

БОЯРЫНЯ: Ты смотри! Уж и этой замуж невтерпеж.

ПТАХА: Дык то дела государственные ладишь, то служишь тому и этому... Хочется же ж пожить и своей жизнью! Пока не упорхнули лучшие годы… (Ткнула за рамку.) О, гляньте!

СКОБЕЕВ (увидел возникшую тройку): Вишь, как чешут! 

ПТАХА: Да ну! (Хмыкнула.) Верьте мне, вещей Соловьюхе-разбойнице: ща встанут.  

СКОБЕЕВ: Хорошие люди! А мы все же нескладно с ними распрощались…

БОЯРЫНЯ: Но гости ведь рецепты не забыли? Или, может, все же забыли что?

ПТАХА: Дак они ж и колеблюются! Будто ждут. А чего, не помнют.

СКОБЕЕВ (взвился): А письмо! Рецепты не забыли, а письмо от стольника к сыну!..

ПТАХА: Э-гей! Свадебная тройка снаряжена! Невеста проснулась! За мной, канальи!

    Засвистав, нырнула в «рамку», Фрол кинулся вон, и боярыня взмахом «погасила» волшебную картинку. В полумраке нарисовался стольник.

БОЯРЫНЯ (позвала в пространство): Не спится, сердешный? Иди ко мне.

СТОЛЬНИК (умостился рядом с женой): Умчались молодые. Сил у них!.. (Провел рукой по щеке боярыни.) При детях неловко выказывать ласки супружеские. В наших годах…

БОЯРЫНЯ: Чем вы сильнее, мужи суровые и могучие (потерлась щекой о мужнину ладонь), тем сильнее нужна вам ласка. А смущаетесь! Не кажете виду.

СТОЛЬНИК: А охотка сама себя кажет. Вон как гость наш вился вкруг тебя. На ногах не стоит, а поклоны бьет! На пол валится, а к ручке прикладывается. Эк его тянуло к тебе!

БОЯРЫНЯ: Небось, одичал пуще своего дикаря. Столько-то лет среди моря-океана! И ни откуда не предвидится ласка от женской ручки.

СТОЛЬНИК: Прав беспутный Скобей? Без куража пред красою ничего б мы, мужи, не…

БОЯРЫНЯ: А ежли и не так, разве женская наша ласка не утешит самых стойких среди вас, когда вы утомитесь от придуманных вами же, себе на горе, забот? Что, свет мой?

СТОЛЬНИК: И дочка права? Если подруги подвигов не заказывали… Хе! Устраивая государство, оставь волю душе? Не гни все под правила… Молодые что-то чуют... Эх!

БОЯРЫНЯ: Скажи мне, свет мой, в чем дочке не открылся… Ты изначально всю игру задумал, как от царя поручение пришло? Или по ходу передумывал да переигрывал?

 СТОЛЬНИК: Устал я. Какой ерундой, прости господи, тешатся порой правители! Какой мелочности отдаются душой и мыслями даже лучшие из них! А люди кладут жизни ради их прихотей. У тишайшего нашего, неуемного государюшки, нивесть куда завернувшего со своими новыми присными… Испрошу сызнова его царского разрешения отставить меня от службы. Уж и сам я не знаю, верить ли, нет ли в былые замыслы: что народы-братья одного корня и близкой веры могут жить единым государством. Под одной властью… 

БОЯРЫНЯ: Может, ну его, под одной-то властью? Может, попросту: каждый по себе. Но рядом. И мирно. Как в дружной семье. 

СТОЛЬНИК: В дружной семье всему свое время: когда ласка меж супругов, то нету места спорам о государственных делах.

БОЯРЫНЯ: Ой ли? Насмешил! А сам? Сейчас-то? Свет мой! О чем вздохнул, душа моя? 

 СТОЛЬНИК: Когда ты мне вот так говоришь: свет мой! То мысли мои о винах моих…

БОЯРЫНЯ: Да о каких же?

СТОЛЬНИК: За делами-то государевыми… Как же мало я с тобой был в мыслях своих и в своем сердце! Даже когда сидели рядышком. Так же, как сейчас.

БОЯРЫНЯ: На мне дом. А на тебе дела. Мы, родственники и домочадцы, так и норовим нагрузить друг дружку мелочной суетою житейской. Гнем к земле таланты друг друга… Могла ли я, свет мой, мешать твоему державному таланту лететь ввысь?

СТОЛЬНИК: Я-то витал в воздусях. А сын тою порой упорхнул. Заменит ли его Фрол?

БОЯРЫНЯ: Не тревожься о Фролушке. Он на верном пути… (Помолчав.) Я, по-женски, порой думаю так: если в семье и в душе каждого будет лад… То и в делах государственных, и между странами и народами установится мир. Разве нет, свет мой? 

СТОЛЬНИК: То никем не доказано. Э! Уйду от службы. Пока тишайший и его присные сами не подвинули… Забыли московские цари… Постарались забыть!.. какой ценой присоединили к Москве наши новгородские земли. Ну, ладно. Могучая сложилась держава! Но зачем забывать лучшее из того, чему научились предки? А помнят только худшее из старого. Какой корабль чудный, «Орел»! Пропал. А им все равно… Э-э! Думать о том… Лучше вовсе уйти в монастырь. От этих дум и этого мира. 

БОЯРЫНЯ: И меня бросишь? Ради монастырской тиши? 

СТОЛЬНИК (смешался): Как я без тебя?! Э! Думать буду. Сам в себе заплутал. Куда уж мне тужиться над тайнами мирскими да царей вразумлять… Пусть молодые гордыней тешатся. И мечтами об устройстве жизни. Люди мечтают. Спорят. Сотрудничают. И порой все у всех случается. А жизнь идет… Сама по себе. Загадка! Матереешь опытом, знанием, летами. Можешь, кажись, властью почти безмерной справить все задуманное. А у жизни свой ход. Строй государства и общества от прежних лет к новым все сложнее. И мы умеем это ладить все лучше. А у жизни опять свои, вольные пути! В летах хорошо это знаешь. А все мыслишь обойти ту загадку. И всякий раз, как наскочишь, опять дивишься… Не в том дело, что боимся этой тайны жизни. Нас пугает нечто скрытое в нас самих. Вот жизнь-то нам и по мордасам… Право, хоть спасайся в монастырь! Какая теплота, из самого сердца твоей ладони! Сердце мое… Эх! Пусть молодые поищут разгадку. Их черед. Пусть погуляют. (Положил руку ее себе на сердце, а она поцеловала его в лоб, и они притихли.) 

 

      17. Эпилог. РУКА ДРУЖБЫ.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Тем часом мохноногие лошадки несли Робинзона и его верного Пятницу прочь из обильно-застольной Московии. Укутавшись, путники листали списки.

ПЯТНИЦА: О, мой благодетель! Из головы чугунность уже почти ушла. 

КРУЗО: Да. Только оставила по себе легкость… такую… необыкновенную! 

ПЯТНИЦА: Угу. И приятную память о случившейся яви. Или снах? Кто ж их поймет…

КРУЗО: (листая списки, мечтательно): Какие все же удивительные яства!

ПЯТНИЦА: А каковы эти браги! Чудно! Чудно оздоравливают! И утешают…

КРУЗО: А если вспомнить то, что обещано московитами на прощанье… 

ПЯТНИЦА: Ого! Уже сейчас можно прикинуть, к кому из торговых и деловых людей на вашей родине надо в первую очередь идти. С такими заманчивыми посулами! 

КРУЗО: Ну, не будем строить далеко идущие планы. Пока из чащобы не выбрались…

СИВЫЙ КНИЖНИК: Из-за кустов-сугробов прощально махали лапами матерые волки и недоросли-волчата во главе с одинокой Волчищей. За ними маячила Медведа. Вдруг кони, разом, на дыбы! Из чащи выпал дикий человек. На горбу тащит нечто шевелящееся. 

КРУЗО: И не ясно: где лохмотья одежки торчком, где борода лопатой и волосы дыбом… 

ДИКИЙ ЧЕЛОВЕК (отчаянно кричит): Стойте! 

ПЯТНИЦА: Ха! Дикий лесовик-то! Это же давешний голландский корабел.

ГОЛЛАНДЕЦ: Боже! Какая негаданно-счастливая встреча! А я от повстанцев… к морю! 

ПЯТНИЦА: И мы как раз туда. К родному морю.

ГОЛЛАНДЕЦ: Вас мне послало Провидение! Узнали верный путь домой? Местечка не найдется? Не за так: развлеку дивными историями о том, что тут узнал и испытал.  

КРУЗО: Какие счеты! Забирайтесь. Нам нужна помощь. Все минувшие дни мы сражаемся со здешней едой. Ежечасно! Но она одолела нас. Видеть ее могу!

ГОЛЛАНДЕЦ: Это зря! (Влез в сани.) В начале вашего пути в этой стране я был ваш талисман, а теперь вы мне. Пробираясь огородами, огородами… я съел всего две еловых шишечки и сосновой коры немного!.. (Втащил мешок, спросил.) Куснешь чего с устатку?

ВОЛЧАРИК (из мешка, нервно): А дадут?

      Явил голову. Люди в санях и звери в кустах замерли, а лошади заволновались. 

ГОЛЛАНДЕЦ: Вот, встретил меня в лесу, весь побитый, обсыпанный какой-то едой, но почему-то голодный и обиженный. Я думал: мне конец. А он меня уговаривает: возьмите с собою в заграничный рай! Обещал за это указать дорогу в родные края. 

ВОЛЧАРИК: Миленькой он мой, берет меня с собой! Там, в краю далеком… Я не буду вам в тягость! Всякие трюки знаю. Я ученый волк! Много денег заработаете на моих выступлениях. Я все рецепты всех наших затейливых кушаний, какие записал, вам расскажу!   

МЕДВЕДА (из кустов): Ежли ученый, так пошто за семь верст киселя хлебать?

ВОЛЧИЩА (сварливо): Вот! Это дискредитированный дискурс!

ВОЛЧАРИК (Волчище): Ага, сама учила: впитывай сокровища иноземного знания…

ГОЛЛАНДЕЦ: Это похвально: стремиться к новым знаниям.

ВОЛЧАРИК: Миленькой ты мой! (Волчище) Подставлять под убойную кулебяку! Меня! (Всем.) Почему стоим? Бежать! Бежать отсюда, пока не поздно! Чего-то ждем? 

КРУЗО: Вроде нет. (Будто сожалея.) Вроде все дела тут закончили…

ГОЛЛАНДЕЦ: Не поверите! Тут странные нравы: все норовят договариваться без бумаг, изустно. А если меняют власть… Переписывают все документы и правила наново. Даже летописи! Или вот как эти повстанцы, атамана Разина, они вовсе все бумаги и указы жгут! А это ж история! Информация! Бумаги, они же казенные. А учет и контроль? А передача знаний?! Жечь бумаги – путь к темноте. Мы, в Европе, это уже проходили: смена религии, костры из икон и книг. Бунты, после которых битые окна и разбитые машины… Здешним еще учиться, учиться, и учиться. А то они такие странные песни поют… (Взглядом оценил бывшего секретаря.) Помещу-ка его в столичный зоосад. В Амстердаме.

ВОЛЧАРИК: Там, в краю далеком… Какой восторг! Пусть клетка. Но порядок. Цивилизация! Крыша над головой. Приличные люди. Еда по часам. Рай! Гарантия будущего дня. А я покажу, на что способен. Не будет отбою от желающих увидеть!.. А чего  стоим-то? 

ПТАХА (взялась ниоткуда): Не твое волчачье дело! (Махнула крылом, все застыли.) Подумать надо сперва, допреж скакать в чужие земли. А! Да ну вас! Не я тут командую… 

Опять махнула крылом и исчезла. И всё и вся вокруг снова ожило.

ВОЛЧАРИК (капризно и сварливо): Мы все еще на том же месте?

ПЯТНИЦА: Нехорошо бросать Родину. Особенно когда она вновь на распутье.

ГОЛЛАНДЕЦ (Пятнице): А сам-то?

ПЯТНИЦА: Я поклялся, что никогда не оставлю моего благородного покровителя! (Горячо сжал в ладонях руку Робинзона.) Кто я был? Дикарь! Мой благодетель внес сияние истины в мой дикий разум: трудись, молись и не пожирай себе подобных! 

ВОЛЧИЩА: Вот как должны ученики думать и говорить о наставниках! О, жгучие слезы обиды! Как шипите вы, проязвляя сугроб…

КРУЗО (засмущался): Ну-ну, будет.

ВОЛЧАРИК (в чащобу): А вот такими смиренными должны быть наставники! И не гонориться перед учениками попусту! (Голландцу, любовно.) Миленько-ой ты мой!..

ПЯТНИЦА: И вправду… Какие странные в здешних краях песни…

ГОЛЛАНДЕЦ: Ничего. Привезу к нам, запоет по-другому.

КРУЗО: Дрожь пробирает тело и душу. Спустя много лет я возвращаюсь на родину. Что там переменилось? Кто из родных еще жив? Узнаем ли мы друг друга? 

ПЯТНИЦА: Да. Песни тут странные. И Фрол все учил: надень шапку на хер, не то уши отморозишь! Как понять? В Европах россов считают белыми. А живут тут не по-белому… 

МЕДВЕДА: Если нас мерять общим аршином, аршин поломается!

ГОЛЛАНДЕЦ: Вот у нас в Европах вас и не понимают…

ВОЛЧАРИК: Мы, молодые, возделаем почву для взаимопонимания!

ПЯТНИЦА: А сможем? Анна говорила о брате: поймут ли его в Европах? А сговорится с Европой, то вернется ли? А вернется, найдут ли общий язык домашние и блудный сын?..

ВОЛЧИЩА: Все мы блудные дети своих желаний, заблуждений и своей судьбы!

КРУЗО: Как это верно! Вернувшись к родным после долгой разлуки… Дрогнут ли наши сердца или останутся холодными? Трудны, но приятны странствия ради сокровищ, подвигов и устроения пустых земель своими руками! Греет душу признание в дальних краях…

ВОЛЧАРИК: Где пригодился, там и народился! Где приголубили, там и наши!

Волчища, нашарив ледыху у ног, метнула в лоб Волчарику, уложив его на дно саней.

КРУЗО: Но если есть родное место (похлопывает Волчарика по мордасам), куда ты всегда, хоть изредка, можешь вернуться… Не только ради пользы торговой или промышленной, личной или государственной! Где каждый клочок земли (тряхнул Волчарика) помнит каждый твой шаг и усилия твои по его украшению… и там тебя встречают те, кто сначала прижмет к сердцу, утешит и порадуется тебе, а уж потом пристанет с расспросами… 

ПЯТНИЦА: Да! Я покинул бедную мою, неухоженную, затерянную в теплом бурном океане родину. Она неведома и не нужна никому, кроме моего народа. Но солнце светит всем! В просвещенном Туманном Альбионе я познаю под рукой моего благодетеля, как правильно устраивать жизнь. Чтобы непохожие друг на друга существа могли мирно жить рука об руку, и, поддерживая друг друга, искать идеал, чтобы внести его в жизнь! 

ГОЛЛАНДЕЦ: Мечтатель. Утопист! 

ПЯТНИЦА: А не фиг тут… Поведаю миру о своей малой Родине, что очнулась от спячки и вышла к порогу новой жизни, и вернусь к ней с новыми знаниями. Чтоб она неслась, как эта птица-тройка! Но вежливо. Без познавательного людоедства. И не пихалась бы грубо, требуя, чтобы посторанивались соседние и встречные страны и государства.

ГОЛЛАНДЕЦ (засомневался): Да уж. Родина после этого долго тебя не забудет… 

ВОЛЧАРИК (вдруг воспрял): Ну и я! Тоже, может, когда вернусь. Посижу у них в клетке. Подправлюсь. Наберусь ума. Себя покажу людям. А там, глядишь, и... подумаю!

ГОЛЛАНДЕЦ: Утопист. Мечтатель! Все вы тут… Иначе не можете. Вам подавай чудеса! Там мимоходом пленяют грозного царя. А волк царевне служит. А ступа с бабою Ягой идет-бредет. Сама собой! А порулить? Хотя бы помелом? Все вы тут мечтатели…

КРУЗО: Почему же?  Вот наш сногсшибательно гостеприимный хозяин, стольник Нардин-Нащокин, меж угощений поведал интересные мысли. Чтобы, к примеру, Московия, Южная, Малая и Белая Русь, и Литва, и Польша объединились, как страны с родственными народами. И чтобы усилили тем свои торговые отношения и с Азией, и с Европой.

ГОЛЛАНДЕЦ: Московитский мечтатель! Утопист! Везде восстания, власть переписывает церковные книги, народ жжет царские грамоты. А в небесах! Перед народом! Колдун несет богатыря! Куда?! Мы тоже кой-чего, окольными путями пробираясь, понаслушались от лесных людей. Вон, злой Кощей над златом чахнет! То омертвленный капитал... А дочь у стольника замуж наладилась. По любви! Ужас! А он о политике и о делах. Утопист!

ВОЛЧАРИК: В самом деле, сколько можно языком воздух молоть. Хватит топтаться на месте. (Окреп голосом.) Почему все еще стоим? Кого-то ждем?

КРУЗО: Да вроде нет. Но вроде как и не попрощались толком…  

ВОЛЧАРИК: А это ерунда. Вперед! (Лошади прянули.) Дело нужно делать, господа! 

ВОЛЧИЩА: Врун! Ренегат. Попробуй только, вернись! Тьфу на твой дискурс!!!

ВОЛЧАРИК: Наш лес не место для дискуссий! Погоняй! Борзых своих коней!..

СИВЫЙ КНИЖНИК: Во, как рванули кони! Колокольчики под дугой наяривают русскую плясовую. Или танцы индейцев вокруг тотема? Копыта выбивают дробь: вроде как чечетку. Кельтскую. Или северный бубен гонит оленью упряжку? Но то уже другая история… Тут, в конце в рукописи оборвано и перепутано. И все?! Нет, мне так не нравится… 

ПТАХА (вынырнула откуда-то): Мне тоже!

СИВЫЙ КНИЖНИК (Птахе): Явилась, не запылилась! Рано. Кыш! (Ее унесло.) Сейчас попробую сложить обрывки по порядку… Так? Ан нет. Вот! (Читает.) Летит свадебная тройка! Поют гусли, под дугой колокольцы звенят! И принесло… Птаха, выходи!.. заполошенную Соловушку-разбойницу. Ишь, вертит ошалело головой: что деется?

 

    18. 

ПТАХА (расплылась в куражливой ухмылке): Во! Как просиял лицом Робинзон! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Вот еще кто-то пристроился рядом. И еще! И никому не тесно в этом полете по-над просторной матушкой-землей. Фрол машет свитком. А вслед волки… 

ПТАХА (перекрывая музыку скачки): … и разное прочее зверье! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Сам знаю! Машут лапами…

ПТАХА: И хвостами. И ушами!!

МЕДВЕДА: Дик и темен пока человек. Так и не понимает, что свою жизнь и общую надо устраивать в согласии с природой. А не поперек. Если природа какую из своих милостей и отдаст через силу, то потом все равно свое возьмет! Последний раз предупреждаю.

СКОБЕЕВ: И то правда! Душа в человеках едина со всей природой. И она свое возьмет!

МЕДВЕДА (упрямо): А самые дикие среди людей – самцы. 

СКОБЕЕВ: Э-гей! (Встав в санях, машет свитком.) Гости незваные, но дорогие! Цыдуля! Грамотка к блудному сыну боярскому! Письмо родительское к родной кровинушке!

Крузо радостно выпрямился в санях. Пятница еле держит его. Корабел растерян. 

ВОЛЧАРИК: Это зачем?! (Вцепился в мешки.) Вы личное ставите выше общественного!

ГОЛЛАНДЕЦ (вдруг зажегся и тоже подпер Робинзона): А кураж?! 

ВОЛЧАРИК: Бежать! Сами же говорили… Отсюда! Вон! Хоть чучелом, хоть тушкой…

ПЯТНИЦА: А попрощаться по-человечески? 

ВОЛЧАРИК: За границу! И крепить границы! Отделиться от всех и закрыться! И оттуда махать лапой! Из-за крепких границ! А лучше когтем! Вооруженным пушкой!

КРУЗО: Политика… Границы… Торговля… не то! Главное, дружески. Душевно!

ПТАХА: Во! (Залетая с боков и спереди – будто вожак.) Гей-гей-гей! Все должно быть по-людски! (Подогревает гонку крыльями и гуканьем.) Гей! Фью-ю-у! Гей-гей! 

      Упряжки уровнялись. В отчаянном восторге Анна висла на Фроле, удерживая его от падения и помогая передать письмо. На бешенном скаку, под барабанный бой копыт, свист ветра и гиканье, под вопли волков, тарабанящих лапами и хвостами по чему ни попадя, под трубное ржание коней, Фрол и Робинзон дотянулись друг до друга, и грамотка перешла из рук в руки.  Крузо приложил к губам печать, висевшую на грамотке на шнурке. А боярышня-краса поцеловала Фрола. 

 

     19.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Пока они млеют в поцелуях и восторгах, я спрошу…

МЕДВЕДА: Спрошу я: чему научит юношество и уматеренных взрослых эта история? 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Отвечу. Она вот о чем: зигзаги судьбы бывают убойно насмешливыми. Особенно насчет политики. Но любовь, успех, личное счастье и участь Отчизны… и чувства, ими рожденные… все равно остаются чистыми, глубокими и возвышенными. 

СКОБЕЕВ: Книжно очень… (Анне, что  виснет на нем.) Дай же сказать! Как сумею. (Еле удерживая равновесие.) Не знаю, поможет ли чему врученное родительское письмо. Дойдет ли до блудного сына… (Придержав Анну с поцелуем.) Но если сын возвернется вдруг к родителю, и тот вернет ему отцову любовь, а для меня, пришлого в его семью… ничего не останется… Все одно! Я сделал, что должно. И чудное государево задание сполнил не только ради корысти своей. А как сердце велело! (Почти поет.) Душа моя облегчилась.

ПТАХА: Вот он, подарок для сердечной подруги! Чудо для зазнобы!

СКОБЕЕВ: С чистой совестью приму поцелуй от милой Аннушки. Кто же сможет отказаться от такого счастья! И будь что будет...

       Аннушка, наконец, приникла к его устам. И их унесло куда-то в накренившихся санях. А Птаха все еще ухарски свищет, ускоряя гон. Медведа поймала Птаху. 

МЕДВЕДА: Ты! Разбойница! Чего раскудахталась?

ПТАХА (заходила кругами): А я знаю?! В кураж вошла!

МЕДВЕДА: Ну, насвисти свое пророчество. Из тебя аж прет.

ПТАХА (упоенно вопит): И нарекут потомки место сие: Велики Кулебяки. Э… Кулебенская ветошь!! Пустошь!! Э-э, ща. Во. Кулебьянкова плешь! Взлобье? Не… Кулебенина росстань! Али россыпь? Куле… бунина? Бананина? Кулебецнутая… Ща. Смутно как-то.

ВОЛЧИЩА: Может, зенки сперва протрешь, прежде чем вещать?

ПТАХА: Не пхай под руку! Кады все, кому не лень, переписывают прошлое, что ни час… 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Я попрошу без намеков!

ПТАХА: Неописуемое в нашем лесу прошлое! А в настоящем сплошь трень-хрень-дрынь-дребедень… Дык тады будущее и вовсе не ухватишь. Непроглядно, как в тумане!

МЕДВЕДА: Будущее всегда такое, непроглядное.

СИВЫЙ КНИЖНИК: У кого-то есть другие варианты? 

Все, вздохнув, возвели взоры к небу.

ПТАХА: Х-хы! Кады в одном флаконе прошлое, какое было, и то, как его переписали, и что насчет этого подумали, и как то и другое шибануло по мозгам… Адская смесь! 

СИВЫЙ КНИЖНИК: Дело не в том, какая смесь шибает в мозги. Дело в самих мозгах.

ПТАХА: Я о том же! Буквы и бумаги по-своему лягут. И слова… А жизнь – по своему. 

ВОЛЧИЩА (Птахе): Пойдешь ко мне референтом? 

ПТАХА: А не слопаешь? Подумаю. А что моя начальница скажет? Если служишь двум господам, непременно слопают.

СИВЫЙ КНИЖНИК: Может, все это мне примерещилось? (Тоже воздел очи горе.) После того, как я сивой своей головой прошиб деревянную стенку? И мнится мне вечная, всеобщая людская сказка про то, что прошлое было лучше, чем на самом деле?    

ПТАХА: Бжди. Ща…Ухватила! Нарекут место сие, благодарные и потрясенные потомки: Кулебякина лёжка! И народные тропы проложат сюда! И памятные и молельные избы поставят! И прославят место сие как пророческое и святое начало всех начал! И припишут месту сему явление провидцев, какие здесь никогда не бывали! И вовсе не существовали!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Как и всем, мне хочется любить прошлое, в котором женились по любви, а богатые не обижали бедных. И везло умным. Хотя бы во сне. Э! В правде – сила. Но какая дивная сила во снах! В которых люди и народы находят общий язык… 

ПТАХА: … все спутают и переврут! Верить станут лишь тому, что наврали! И побивать будут и проклинать тех, кто вознамерится узнать правду! (Поражена.) Во дураки-то.

СИВЫЙ КНИЖНИК: А как… Молодежь разберется? Насчет прошлого? И будущего? 

МЕДВЕДА: За молодежь не переживай. У нее своя голова на плечах.

ПТАХА: Во!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Тогда… Пока все! В том подписуюсь, ценящий внимание и время собеседников и публики, бродячий сказитель и сочинитель пьесок: ваш Сивый Книжник.

ВОЛЧИЩА (Медведе): У тебя, вон, крошка кулебякова к губам прилипла.

МЕДВЕДА: Ага. (Убрала языком кроху.) Последняя крошка… Это что-то!

СИВЫЙ КНИЖНИК: Последний кус… Он вкусный самый.

      Медведа и Волчища вперились в Книжника, будто одарил откровением; хвать под микитки, и в чащу. Выплясывая втроем смесь присядки-чечетки и польки.

ПТАХА (носится вкруг них): А как же?.. Без перца… Без приправ… А культура еды?!

ВОЛЧИЩА: Дискредитированный дискурс! Нам надо своих кормить. Не до культуры. 

ПТАХА: Дак я ж не для того старалась… Чтоб кому-то башку отвертели!

МЕДВЕДА: А не бери на себя лишнего. Кто-то должен быть жертвой. За всех. 

ПТАХА: Дак почему непременно этот?

МЕДВЕДА: За общую дурость. Почто вертеть правду так и эдак? Даже из лучших чувств.   

ПТАХА: Дак мы все такие… Как раз из лучших чувств!

ВОЛЧИЩА: Что да, то да. Этот дискурс неизменный.

ПТАХА: Дак можно ль, чтоб никому голову не отвертывать?!

ВОЛЧИЩА: Теперь такой тренд в актуальной политмоде? Это надо пережевать. 

МЕДВЕДА: Сказано же уже: в лесной чащобе не до споров…

ПТАХА: Но это ж будет настоящее рукодельное чудо! Чтоб никто головы не лишился!

МЕДВЕДА: Н-ну-у… Пошли. Потолкуем. 

      И все исчезают в чаще. Сивый Книжник едва и успел крикнуть через плечо…

СИВЫЙ КНИЖНИК: Вот и все!.. 

 

И все! 

 

© Валерий Веларий Все права защищены.