* * *
Мир противится нашим желаниям,
И нельзя его в этом винить.
Бьют желания по мирозданию,
Чтоб его под себя изменить.
Но в желаниях нет солидарности,
И колотят они вразнобой.
То с весьма изощрённой коварностью,
То с надеждой и верой слепой.
Сотрясается мир, но не падает,
Пред желаньями выставив щит.
Лишь порой отмахнется с досадою
От мошки, что вокруг мельтешит.
Но желания с новыми силами
Безрассудно бросаются в бой –
Легковесные и легкокрылые,
И довольные сами собой.
Жизнь покуда хранит мироздание
От атак неуёмных глупцов,
Но мелькнёт порой в древних преданиях
Катастрофы вселенской лицо.
* * *
«Мысль изречённая есть ложь» –
Но может быть и продолженье:
Мысль воплощённая как нож
Пронзит поспешные решенья.
И брызнет в разума цветок
Кровь острозубых сожалений.
И пробежит по сердцу ток
Вновь запоздавших откровений.
Мысль, воплощённая в слова,
Теряет смысл первоначальный,
Рождая в разных головах
Раздор. Как это всё печально.
* * *
Осень на улице. Осень в душе.
Что ж, подведём итоги.
Мир капитала крикливым туше
Шоры снял с глаз у многих.
Новая жизнь, что вокруг мельтешит,
Вдруг оказалась старой.
Как мы могли поменять на гроши
Чистые идеалы?
Разум завис в паутине реклам,
В липких сетях кредитов.
И прорывает запруды бедлам
Под суету троглодитов.
* * *
Времена словно змеи сплетаются,
Создавая узорную ткань.
И узор постоянно меняется
Формируя всё новую скань.
Сортируя эскизы творения,
Ищет жизнь оптимальный набор.
Но никак не уходят сомнения,
И блуждает растерянно взор.
Разобраться в узоросплетениях,
Тайный смысл их душою принять
Позволительно разве что гениям –
Только где же, скажите, их взять?
Переходу количества в качество
Человечество ставит заслон.
И не красят мир больше чудачества:
Стал серьёзным до одури он.
Рассуждения канули в прошлое.
В землю втоптана магия слов.
И мелькают за телеокошками
Вдохновенные маски шутов.
* * *
Уходить нам из жизни рано:
Слишком много на шее долгов.
Ещё надо пройти ураганы,
Уничтожить своих врагов.
Рисковать, умирать от страха
И тонуть в беспросветной тоске;
Позабыв, что рождён в рубахе,
Убегать от неё налегке.
Сквозь огонь, обжигаясь, промчаться,
И сквозь медные трубы пройти.
Беды стиснув в душе, улыбаться
И сказать кому надо: «Прости».
Из груди вырвать сердце как Данко –
Пусть горит, освещая всем путь.
Вот тогда уж себе как подранку
Дать возможность навеки уснуть.
* * *
Всё в прошлом, даже то, что не случилось.
Всё позади, как будто выключили свет.
Души порывы, словно Божья милость,
И те – всего лишь эхо прежних лет.
Мир потускнел, и есть на то причины.
На сердце лёд. От боли мозг вскипел:
Что стоит только боль за Украину…
Да и повсюду орды глупых дел.
Уже и к цели жизни еле-еле
Плетёмся, чтоб исполнить свой обет.
И наконец дойдём до главной цели,
И шок в душе: её там нет.
* * *
От жизни бесполезно прятаться,
Она найдёт и за кулисами.
Хоть дни твои недаром тратятся,
И ты гордишься бенефисами,
Но жизнь мозги проест вопросами
И сердце в клочья разорвёт
Своими глупыми запросами,
Нарушив времени полёт.
И будешь ты годами маяться:
Такая жизнь неоспорима?
А может всё лишь начинается,
И мы в преддверии экстрима?
День ото дня тревожней новости,
Всё громче пушки говорят.
Мир впал в пучину безголовости…
Всё слаще кажется нам яд.
О ВРЕМЕНИ И О НИХ
Я начинаю стих
О Времени и о них.
Они душу Времени пьют
И в бубны победно бьют.
Они клещами впились
Давно уже в нашу жизнь.
Добычу себе приглядев,
Людские маски надев,
Как полчища серых мышат
Повсюду они шуршат.
И в небе они, и в земле,
Они и в тебе, и во мне.
Их воля, как тяжкий гнёт,
Коверкает нас и мнёт.
Доколе же их терпеть?
Как долго ими болеть?
Когда же придёт рассвет
И кончится этот бред?..
И я написал бы стих
О Времени, но без них.
ПОЭТУ
Любая жизнь – священный дар природы.
Ты на судьбу обиды не держи.
И, проходя крутые виражи,
Спаси одно лишь: дух свободы.
И пусть порой беснуются вожди
Иль кротко призывают нас к смиренью,
Своим стихом веди народ к прозренью,
Но от него прозрения не жди.
Народ – толпа. Толпа тогда народ,
Коль у него рождаются поэты.
А канули поэты в Лету.
Народа нет. Он выродился в сброд.
О КУЧЕ ПАРТИЙ
В стране куча партий. Какая же лучше?
Всех мучает этот насущный вопрос.
А всё очень просто: навозную кучу
Как ты не дели – это только навоз.
В стране куча партий. Названья разнятся,
И лозунги самых различных мастей.
А сущность всё та же: до власти дорваться,
Дурача доверчивых глупых людей.
Одним обещать возрожденье Союза,
Других заманить пустозвонством речей.
На плечи народа добавочным грузом
Ложится предвыборный бум трепачей.
В стране куча партий. Одной только нету.
Нет партии умных и честных людей.
Оно и понятно: ведь в партию эту
Собрать кандидатов гораздо трудней.
Иное же дело – любители пива.
Собрались в пивнушке, создали устав,
И с кружкою пива толкуют лениво,
Подальше проблемы отчизны послав.
В стране куча партий. Грызня между ними
Давно уже не забавляет народ.
Уже всё равно, что одни, что другие.
Скорей бы пришёл хоть какой, но исход.
* * *
Пылал закат. Клевала рыба.
Но нас там не было – увы!
Мы были дома, а могли бы
На Волге быть в то время мы.
Могли бы бросить закидушки,
Съесть всё, что привезли с собой,
И, опустившись на подушки,
В сон погрузиться с головой.
Могли бы… Как это печально
Вдруг осознать, что то, что мог,
Крылом взмахнуло на прощанье
И упорхнуло за порог.
Пылал закат. Душа скорбила
О том, что больше не вернуть.
И это так печально было,
Что, как в тисках, сжималась грудь.
ПЕСНЯ АЙТЫГА
Сегодня под звуки божественной домбры
Для вас, аксакалы, для вас, мой народ,
Хочу я сказать моим голосом скромным
О том, кто наш праздник к победе ведёт.
Хоть он безбород, но всегда аксакалы
Совета батыра внимают с почтеньем.
Хоть ростом он мал, но, подобно шакалам,
Враги прочь бегут при его приближеньи.
Народ, что подобных батыров рождает,
Нельзя победить, как враги не стремятся.
Злодеев бесславный конец ожидает:
На голой земле бездыханно валяться.
Я жил в самом дальнем углу Казахстана,
Но весть в мою юрту принёс свежий ветер,
Что всех призывает батыр к дастархану,
Которому нету подобных на свете.
И вот я сюда в тот же миг устремился,
Чтоб звуками домбры восславить батыра,
Чтоб слабый мой голос в акынский хор влился
И с ним бы как ветер разнёсся по миру.
Играй, моя домбра, звучи, моя песня,
На празднике этом не петь невозможно.
Пою я, кто знает батыра известней,
Тот жалкий болтун и клевещет безбожно.
Пою я, приехав на празднество песен,
Оставил я дому детей шестерых,
Но чувствую: мне как юнцу интересен
Божественный облик соседок моих.
Одна, та что справа, пленяет очами,
В которых, как в бездне, миры пропадают.
Когда она зябко поводит плечами,
Я чувствую: сердце от сладости тает.
Соседка, что слева, как жемчуг в оправе,
Сияньем своим зажигает мой стих.
Я счастлив, что праздник помог мне восславить
Бесценное чудо – соседок моих.
Лети, моя песня, над степью свободной,
Неси всем акынам о празднике весть,
Никто в Казахстане не будет голодным
Пока у нас овцы и лошади есть.
Джигит без коня – половина джигита.
Конь верный тебя никогда не предаст.
На свете чудес есть немало, но скрыто,
Что людям аллах из чудес своих даст.
Я славлю кумыс – бесподобный напиток,
Что силу и смелость мужчинам даёт.
В сей жидкости пенной, наверное, скрыто
И пламя костра, и вершин горных лёд.
Вкус плова для каждого с детства привычен,
Его ароматы – для сердца бальзам.
И если кому плова вид безразличен,
То слава аллаху, конечно, не нам.
Хочу я о юрте пропеть пару строчек,
Что кровом нам служит и в холод, и в зной.
Несносными стали бы зимние ночи,
Коль не было б юрты надёжной со мной.
А как не сказать мне о домбре певучей,
Что птицею рвётся в акынских руках.
Звук домбры уносится даже за тучи,
Где ей милостиво внимает аллах.
Играй, моя домбра, гони прочь печали,
Пусть море улыбок сияет кругом.
Давайте о радостях думать вначале,
А после, коль время найдём, о другом.
А к радости повод найти не проблема,
Страна наша вновь удивляет весь свет.
Вот взять, например, президентскую тему –
Числу президентов преград у нас нет.
И нету преград росту блага народа.
Вчера сообщили по радио нам,
Что будут давать уже с нового года
Пшена на талон по четыреста грамм.
А что ещё нужно для счастья джигиту?
Конечно, любимую, что за вопрос.
В любимой, как в центре Вселенной, всё слито,
Весь мир связан нежными лентами кос.
Весь мир в двух бездонных очах, как в тоннелях,
Чем дольше в них смотришь, тем власть их сильней.
Пьянеешь от этих очей, как от хмеля,
И сердце стучит, как копыта коней.
Улыбка любимой, как солнце весною,
Уносит печали, уносит тревоги.
Когда её смех звучит рядом со мною.
То нет счастья большего в мире, о боги!
Ресницы её словно шалью скрывают
Лицо от нескромных восторженных взглядов.
Ничто рядом с нею все гурии рая,
Один её облик для сердца награда.
Как персик свежайший нежна её кожа.
Как голову кружит волос аромат!
Коль нет её рядом, я жизни не рад.
Когда не она совершенство, то кто же?
Мою песню кончаю,
Теребить устал домбру.
Пою: налейте чаю
Запить мой успех огромный.
Огромный успех мой запить
Чаю налейте, пою.
Домбру устал теребить.
Кончаю песню мою.
* * *
Бьётся
С рождения сердце в груди так легко и привычно.
Кажется, стук его мерный вовек не прервётся.
Грозно
Ударят вдруг в мозг нарушения в ритме обычном.
И ты поймёшь, что всё кончится рано иль поздно.
Впрочем,
Каждый конец – это только чего-то начало.
Новые строки пойдут за поставленной точкой.
ЛАКОНИЗМЫ-2022
Все мы – коллекционеры упущенных возможностей.
Иногда нужно пройти весь путь до конца, чтобы понять, что заблудился.
Светлые моменты уходят быстро, но освещают, когда вспоминаешь о них.
Любой исторический день заканчивается тем, что наступает ночь.
Умереть за идею легче, чем сражаться за неё всю жизнь.
Весна меняет цвет наших чувств.
Никто не составил антологию глупых мыслей. А зря!
В театре жизни зрителей не бывает.
Слишком сильные чувства приводят к параличу мысли.
Полководцев рождает война.
Всегда можно найти повод, но не всегда потом можно избавиться от него.
Жесты бывают умнее слов.
Многие в жизни так основательно заблудились, что ищут себя годами.
Не так страшны амбиции, как их последствия.
Образ жизни – это реализация образа мыслей.
Прежде чем обвинять, подумай. Возможно, тут требуется защита.
Всё проходит, но не всё оставляет след.
Ошибка, которую ещё не совершил, поджидает тебя завтра.
Гром аплодисментов – не доказательство истины.
Несовершённые ошибки ждут своего часа.
Разум – враг любой религии.
Когда испытываешь тёплые чувства, душа согревается.
Неизбежность – это то, что бежит рядом с нами.
Музыка – это сочетание звуков, в котором нуждается сердце.
Настоящие праздники в календарях не нуждаются.
Они пытаются сохранить лицо, меняя маски.
Иногда жизнь улыбается нам, но чаще смеётся над нами.
Дорогу к истине открывают сомнения.
Если нет попутного ветра, включай мотор знаний.
Поскреби любую манию величия – и увидишь комплекс неполноценности.
Даже высокие чувства имеют потолок.
Кто шагает в ногу со временем, тот вместе с ним и спотыкается.
Глупость, сделанная качественно, надолго остаётся в памяти.
Начать новую жизнь легко, трудно закончить старую.
Иной поставит перед собой цель – и простоит всю жизнь перед ней как вкопанный.
Знания не гарантируют мудрости.
Храбрость – это чувство, победившее страх.
За всё в жизни приходится платить, но многие рассчитывают на скидки.
Он нашёл своё место в жизни, но оно уже было занято.
Жизнь – это миг, в который вмещаются годы.
Нас учит жизнь, а нам кажется, что мы занимаемся самообразованием.
Внутренний голос – это суфлёр, склонный к импровизации.
В своё удовольствие можно жить только за счёт чужого.
В богах правды нет.
В океане лжи часто встречаются айсберги правды.
Жизнь – это лабиринт, в котором любой путь ведёт к выходу.
Есть настолько глубокие мысли, что многие боятся к ним даже приблизиться.
Муки совести переносятся труднее, если совесть чиста.
Если оставил след в жизни, тебя найдут и на том свете.
В каждом из нас сидит адвокат собственных поступков и прокурор чужих.
Карликовые партии возглавляют гиганты бутафории.
Реклама – не двигатель прогресса, а его выхлопные газы.
Не так страшен хомут на шее, как невозможность его снять.
Радости желудка быстро перевариваются.
К кормушке пробираются прежде всего те, кто уже сыт.
Жизнь – это бочка дёгтя, в которой нас удерживает ложка мёда.
Жизнь коротка, но руки у неё длинные.
Падая в пропасть, поздно смотреть под ноги.
Своя глупость роднее, чем чужая.
Поэзия жизни скрывается в её прозе.
У Будущего большие амбиции.
Среди проходимцев тоже есть первопроходцы.
Впадая в крайности, рискуешь свалиться в пропасть заблуждений.
Поражение можно представить как победу, если заменить цель.
Единственное постоянство в мире – это постоянные изменения.
Горькие мысли имеют лечебные свойства.
Прожить ярко – значит, осветить путь другим.
Понять чужую боль можно, если имеешь свою.
Поэтическая строка должна вмещать в себя страницу прозы.
В старости мы совершаем те глупости, которые не успели сделать в молодости.
Любую революцию порождает власть.
Главное – не получить урок, а усвоить его.
Вилять хвостом умудряются даже те, у кого его нет.
Без вдохновения любой труд – каторга.
Для воспитания сердца нужны примеры, для воспитания ума – знания.
Сжигая за собой мосты, иные сгорают вместе с ними.
На вершину власти идут по трупам тех, кто теряет власть.
Кто твёрдо решил быть счастливым, станет им.
Самые выразительные высказывания делаются молча.
Цель всех страданий заставить нас действовать.
Современная массовая культура оскорбляет мой вкус.
Страшны не тупики, а длительность выхода из них.
Терпение – фундамент любого дела.
ЛЕВ И ОСЛЫ
Лев был ослом.
Нет, когти, хвост, клыки
И всё, что Льву с рожденья полагалось, –
Всё было. Но натуре вопреки
Лев был ослом, хоть всем вокруг казалось:
Он всё же царь зверей.
На первый взгляд.
Но вот второй и третий
Могли вдруг с удивлением заметить:
Льва тяготит сложившийся уклад.
Порою застывает он в сомненьях:
Неладно что-то, кажется, в лесу.
Быть может, ждёт лесное населенье,
Что я им всем свободу принесу?
Так в чём же дело? Что мне, жаль указов?
Издам – и лес свой осчастливлю разом.
Всё. Решено. А впрочем, что спешить?
Разумней будет тщательно всё взвесить.
Лишь раз на свете суждено нам жить,
А значит, не пристало куролесить.
В делах серьёзных спешка – злейший враг.
Кто, как не я, за всё в лесу в ответе.
Вот был бы я не царь зверей, а маг –
Тогда бы осчастливил всех на свете.
Но я – лишь царь. И не всесилен я.
И даже, может, в чём-то не безгрешен.
Вдруг ошибусь? Меня же обвинят,
Что я на царском троне не успешен.
Нет. Лучше уж оставить всё как есть.
Пусть всё само собою утрясётся.
А заодно пустить по лесу весть
Как хорошо у нас в лесу живётся…
И птицы разнесли повсюду весть.
И звери ею тешились подспудно:
У всех своих забот не перечесть,
Не лезет Лев с указами – и чудно.
Лев был ослом, но с царскими клыками.
И все привычно перед ним дрожали.
Пока Ослы, что мнили себя львами,
Его однажды с трона не согнали.
Коль с содержаньем форма не в ладу,
Их спор всегда влечёт к себе беду.
МАШИНА ВРЕМЕНИ
Это были далекие семидесятые годы. Мы были молоды, жизнерадостны, верили в свои силы и в свое будущее. Мы считали себя писателями, ибо только что окончили филфак Воронежского университета, и у Кости в городской газете «Молодой коммунар» был опубликован с десяток стихотворений, а у меня в ящике письменного стола валялись две тетрадки с началом научно-фантастического романа. Роман носил многообещающее название « Бегство после долгих усилий, или Приключения 4 джентльменов в южных морях».
Мы вот-вот должны были получить дипломы и уже готовились уезжать работать по распределению. Мы не старались остаться в городе как некоторые более практичные сокурсники. Нет, мы жаждали новых ощущений и выбрали далекий и экзотический Сахалин. Мы листали тома энциклопедий и жадно впитывали скудную информацию об этом острове. Мы уже видели себя на берегу Охотского моря, уже ощущали порывы соленого морского ветра. Но в последний момент все переменилось, и вместо Сахалина мы получили назначение на Кавказ, в Чечено-Ингушетию. И снова были справочники, географические карты, томики Толстого и Лермонтова.
А потом был мир гор. Мир, в котором невольно замирает сердце перед застывшими стражами столетий. Мир, наполненный величием и чистотой. Мир, в котором, казалось, нет, и никогда не будет места подлости и низости.
И была школа в одном из маленьких аулов Ножай-Юртовского района. И была работа, ставшая жизнью. Отрывки этой жизни аккуратно разложены по ячейкам памяти. И каждый кусочек бережно хранится, ожидая своего часа. И ничего нельзя выкинуть...
В отпуск мы уезжали на Волгу. Мы бегали по магазинам, закупая провизию и рыболовные снасти. Мы тащили тяжеленные рюкзаки на пристань и предвкушали, как, наконец, отплывем от берега…
Мы плыли вниз по Волге на стареньком теплоходе. Пять часов мы проводили в томительном ожидании. Мы сидели на палубе среди людей с мешками и корзинами. Это напоминало кадры из довоенных фильмов. Словно заработала невидимая машина времени и оживила прошлое. Мы невольно представляли себя перенесенными на много лет назад. И это было так же реально, как и плеск волн за бортом.
Медленно тянулись обрывистые волжские берега, проплывали встречные села, менялись попутчики. И вот, наконец, старая скрипучая пристань на границе с Астраханской областью. А потом еще два часа пешком сквозь прибрежные заросли по, казалось, только нам известным тропинкам. Мы старались идти без отдыха, чтобы скорее добраться до места назначения и упасть на траву в блаженном бездействии. Мы выходили из зарослей ивняка и застывали на мгновение. Перед нами, каждый раз по-новому, но всегда чарующе представал Омут. Три протоки разбегались от его округлого зеркала, соединяя Волгу с маленькими извилистыми речушками.
Мы переправлялись на противоположный берег Омута и разбивали палатку на обрыве среди неразберихи поваленных когда-то бурей деревьев.
Когда оранжевый шар солнца зависал над лесом, готовый скрыться за его неровный частокол, у нас уже все было готово для торжественного ужина. Аппетитно шипели на углях охотничьи колбаски. Доставалось из родника охлажденное шампанское, выкладывались на походную клеенчатую скатерть городские деликатесы….
Рано утром мы уходили на далекий и малоисследованный еще ерик. Мы торопились и завтракали прямо на ходу по дороге парой сухарей и кусочком сахара. Мы не боялись оставлять палатку без присмотра, так как людей вокруг не было, а там, где нет людей, плохих людей не бывает. Плохие люди любят толпу. В ней они могут легко затеряться, и в ней они могут поживиться.
Мы шли напрямик, каждый раз открывая новые места. Протоки с бегущей в неизвестность водой. Заросшие травой заливчики, из которых при нашем приближении выстреливали стремительные торпеды щурят. Заливные луга с травами в человеческий рост, откуда бросались на нас потревоженные армады комаров. Все это возникало у нас перед глазами и прочно обосновывалось в глубинах памяти.
Мы пробирались сквозь заполненный паутиной, хворостом и стволами упавших деревьев лес, ежеминутно рискуя сломать себе ногу или выколоть глаз. Мы твердили, что в последний раз суемся в эти дебри. Мы верили, что это действительно так. Но все забывалось, когда за деревьями показывался просвет. Мы осторожно выходили на крутой берег ерика и замирали с волнением при виде стай крупных неторопливых рыб.
Если нам везло, то прежде, чем удилища оказывались сломанными, в сумке уже лежало несколько сазанов. Но, даже если мы оставались и без снастей и без добычи, то обратный путь все равно был заполнен впечатлениями от пережитого и планами завтрашнего возвращения на это место…
Ясными августовскими ночами мы мечтали о времени, когда люди станут умнее. Мы сидели у костра на песчаном берегу и всматривались в переливающиеся загадочными узорами уголья, словно символизирующие собой переменчивое и загадочное время. Такие минуты у жаркого костра под мерцающими искрами звезд поневоле располагали к философским размышлениям. Сколько людей задолго до нас, вот так же завороженно смотря на пляшущие языки пламени, пытались объяснить для себя огромный мир или хотя бы его крошечную частичку, в которой они находились. Сколько идей родилось и погибло в этих попытках! А сколько осталось и продолжает пылать маленькими факелами в умах и душах! Все оставляет свой след. И, казалось бы, давно занесенные ветром времени следы вдруг выступают на поверхность под порывами того же самого ветра, и прошедшее предстает перед глазами так ясно, что сразу же перестает казаться прошедшим…
И снова слышится монотонный шорох набегающих волн и треск распадающихся угольев. И глухой стрекот крыльев жука, спикировавшего на песок и устремившегося прямиком в костер. Костя преграждает ему хворостинкой путь и отбрасывает его в темноту, бормоча:
– И куда тебя несет, дурачок.
Спасенный жук возится в стороне, затем мы снова слышим его крылья, и маленькая фигурка исчезает в ярком мечущемся пламени.
– От судьбы не уйдешь,– говорю я. – Так и люди. Сколько человечество ни спасай, оно упорно ползет к своей гибели…
Как старая, засвеченная местами кинопленка, разворачивается лента памяти. То один, то другой яркий эпизод вдруг всплывает в сознании и переносит нас в иной, оставшийся где-то позади мир…
Раскаленное солнце на безжалостном безоблачном небе. Раскаленный песок слепит глаза. Редкие чахлые кустики практически не дают тени. Налетающий лениво ветер совсем не приносит облегчения, обдавая тело горячими волнами. Мы пытаемся спрятаться от солнца под натянутым на шесты одеялом, периодически переползая по песку вслед за неугомонной тенью. Лениво перебрасываемся репликами, передвигаем шахматные фигуры, и пытаемся переждать самое жаркое время.
– В прошлом году такого пекла не было, – вздыхаю я. – И воложка почти пересохла. А помнишь, какой родник был под тем обрывчиком? Сейчас бы вернуться в то время. Так нет, с каждым годом все только хуже. Сначала Омут весь зарос. Потом Первая воложка. А теперь и здесь все песком заносит. Да, видно, нужно искать новые места…
– Там хорошо, где нас нет, – возражает Костя. – Год на год не приходится. Все меняется. Что-то – к лучшему, что-то – к худшему. Да мы сами виноваты, знали ведь, что лето жаркое. Нужно было взять сухого побольше. Сейчас бы прохладного рислинга. Или шампанского… – он облизывает пересохшие губы.
Я представляю себе вытащенную со дна реки бутылку шампанского и мысленно даю себе зарок, что уж в следующем году…..
Ну а вслух отвечаю:
– Тащить тяжело. Да и потом, по закону подлости, будь у нас сейчас сухое, наверняка, хлынул бы ливень, и мы сидели бы в мокрой палатке, дрожа от холода.
– Мы вообще как-то нерационально ведем себя, – продолжает рассуждать Костя, забыв про шахматы, – каждый год ведь в одни и те же места едем. Вполне могли бы устроить тайник и хранить посуду, снасти, консервы. Шампанское, наконец.
– Ты забыл, что здесь в разлив все затоплено. Берега меняются. Каждый раз что-то новое.
Но Костю уже захватывает. Он обводит взглядом берег:
– Ну, положим, не все меняется. Вон та ива, например, еще не один год простоит. От берега далеко. Чем не ориентир?
Он ненадолго замолкает и мечтательно произносит:
– А ведь как просто все можно устроить. Нет, обязательно нужно будет попробовать. Например, в десяти шагах от дерева к воложке устроить тайник. Конечно, повозиться придется. Зато, представь, потом как будет кстати…
– Кстати, кстати, только сейчас от этого не легче… Ты вообще-то ходить будешь? Если бы мы с часами играли, то …
– Если – то… Причина – следствие.… И с кем я играю? Никакого полета фантазии. А вот если когда-нибудь все же изобретут машину времени, то мы с тобой сможем послать нам сегодняшним небольшую посылку в виде того же шампанского. А насчет часов – вспомни, у кого чаще стрелка падала. Ну, да ладно, шах тебе…
Минут пять мы молча строим хитроумнейшие комбинации, потом Костя упирается взглядом в пространство и неуверенно говорит:
– Послушай, а если это уже произошло?
– Что произошло? – не понимаю я.
– Если мы уже сделали это… Посылка из будущего….
Я улыбаюсь:
– Ну, неси. Что сидишь? Мне, пожалуйста, «цинандали».
Костя встает и бредет по песку вверх, к обрыву. Я передвигаю шахматы в новое место и пересаживаюсь сам в переместившуюся тень.
Проходит минут десять. Костя не появляется. Я выбираюсь из-под тента, окунаюсь в воду и ненадолго чувствую облегчение. Выйдя на берег, я бросаю взгляд наверх и вижу сгорбленную Костину фигурку, возящуюся возле старой ивы. Вдруг Костя выпрямляется, и я слышу его торжествующий крик. Он быстро сбегает вниз, размахивая над головой бутылкой шампанского.
Надежно обвязанная морскими узлами сетка с шампанским уже покоится на дне реки, а я все еще не могу придти в себя.
Костя же всем своим видом показывает, что ничего необычного не произошло.
– Все по строгим законам логики, – повторяет он довольно.
И тут я вспоминаю случай двухлетней давности. У Кости был урок, посвященный пословицам и поговоркам. Он хотел объяснить детям, что это обобщенный опыт народа, что в каждой пословице есть смысл, пусть и не всегда лежащий на поверхности. Бурное оживление в классе вызвал приведенный Костей пример « Кто рано встает, тому бог дает».
«У нас тоже есть похожее, только не бог, а Аллах», – сказал кто-то из учеников.
«Бог, Аллах, – какая разница. Главное, смысл такой же». В классе разгорелся спор, есть ли смысл в этой пословице, или она просто выдает желаемое за действительное.
Костя не вмешивался, а лишь подливал масла в огонь, время от времени подбрасывая провокационные вопросы особо рьяным спорщикам. На дом он задал ученикам сочинение на тему «Корни и ветви пословиц».
А через пару дней одна из учениц этого класса – Айшат – выйдя рано утром вместе с младшей сестрой за водой, нашла в роднике пять новеньких рублевых монет. На следующее утро такая же история произошла с другой девочкой. Слух быстро разлетелся и по школе и по селу.
Когда ученики стали рассказывать об этом Косте, тот только развел руками: «А что же тут удивительного? Кто рано встает…»
Случай с монетами повторился еще несколько раз. Конечно, нашлись горячие головы, решившие устроить с вечера наблюдение за родником, но это ни к чему не привело. Мальчишки, просидевшие всю ночь в засаде, никого не заметили, однако монеты, тем не менее, появились. Правда, вскоре это прекратилось. Наверное, потому, что по утрам у родника стало уж слишком многолюдно. Так, по крайней мере, объясняли многие. Что еще осталось в памяти? Разве что зарплата, которую в тот месяц учителям выдали почему-то рублевыми монетами. И то, что Костя жил в доме, стоявшем прямо над родником.
Я вспоминаю все это и облегченно вздыхаю. Все вроде бы становится на свои места. Ай да Костя! И когда же он успел? Но одного он не учел. Этикетка. Ведь на ней стоит год изготовления. Представляю выражение его лица, когда я прочитаю надпись на бутылке. Я усмехаюсь, довольный своей проницательностью. Но когда мы вытаскиваем сетку с бутылкой из реки, оказывается, что этикетка отклеилась, и ее унесло течением.
Мы блаженствуем, сидя на обрыве и потягивая прохладное вино. И мысль о чуде, которое всегда рядом, уже не кажется фантастической…
Где-то с шести часов вечера наступало лучшее время. Жара уже спадала, солнце больше не обжигало, а, собираясь скрыться за полосой деревьев на западе, посылало на прощанье по-доброму теплые лучи. До вылета комаров оставалось еще часа два, и мир казался ласковым и прекрасным. Мы проверяли снасти, запасали дров на ночь, расстилали плащ-палатку и ужинали, следя за плеском рыб в затихшей воложке и строя планы на следующий день.
А потом у костра велись долгие разговоры обо всем на свете. В том числе и о машине времени. Мы спорили о возможности ее существования. Здравый смысл говорил, что путешествия во времени нарушили бы причинно-следственные связи. Но этот здравый смысл отступал перед неутолимым желанием верить в то, что когда-нибудь люди все-таки научатся управлять непостижимым, загадочным и своевольным временем. Управлять, а значит, и менять, если потребуется. Мы были недовольны своим временем. Мы видели его недостатки и мечтали их устранить. Нам не хотелось жить в трясине лжи, которая разрасталась год от года. Нам было жаль детей, которых мы учили быть честными и добрыми. Нам было ясно, что, если они останутся такими, им будет очень трудно в жизни. Этот мир слишком наполнен грязью. Но учить их подлости и хитрости мы не могли и не хотели. Мы работали в школе и ясно видели, во что превращается система образования в паутине растущего как на дрожжах чиновничьего мира. Отчеты ради отчетов, процентомания, сиюминутные интересы заменили собой подлинное образование. То же самое было повсюду. Мир бюрократии опутал страну и высасывал из нее все соки…
Мы спорили о машине времени. Довольно странное занятие для филологов. Но я вообще увлекался фантастикой, а Костя до филфака год проучился в московском физтехе. Я как– то поинтересовался, почему он бросил физику, на что Костя ответил, что бросить институт и бросить науку – это не совсем одно и то же. Больше я не приставал к нему с этим вопросом. Я ведь и сам считал, что ни один институт не принесет пользы больше, чем самообразование. Я любил фантастику, но меня привлекала в ней неожиданность полета фантазии автора, а в технические детали я особо не вдумывался. Костя же, наоборот, придавал этим деталям большое значение и пытался рассмотреть во всевозможных вариантах. Очевидно, это служило ему толчком для мысли и временами заносило довольно далеко от идей самого автора. Во всяком случае, фантастику Костя читал не меньше меня, а возможно и больше.
– О чем свидетельствует история? – задумчиво говорил Костя. – О том, что рано или поздно любая фантастика перестает быть таковой. Вот где поле для размышлений. То ли человек не может придумать того, чего не существует во Вселенной, то ли он способен мысленно предвидеть будущие открытия. Представь, за десять лет до появления теории относительности у Герберта Уэллса уже описан Путешественник во Времени, который объявляет время четвертым измерением. Сам Уэллс в то время считал это полнейшей чепухой. А потом оказалось, что эта чепуха подтверждается строгими математическими уравнениями. Так что современная наука уже не считает путешествия во времени чем-то невозможным. С физической точки зрения никаких проблем здесь не возникает. Другое дело, – с логической. Здесь выявлено столько парадоксов, что ум за разум заходит.
Я уж не говорю о классическом примере, когда человек отправляется в прошлое и случайно убивает себя самого. Или своего отца. Есть и более тонкие, более заумные рассуждения. Я читал рассказ одного американского фантаста. Так вот, там некий профессор создал машину времени. Первый опытный образец. И вот испытания. Профессор держит на ладони кубик. Просто маленький кубик. И говорит своим сотрудникам: «Господа! Ровно в три часа я положу этот кубик внутрь прибора и отправлю на пять минут назад в прошлое. Значит, без пяти три этот кубик будет внутри прибора. Сейчас без шести минут три. Если мои расчеты верны, то через минуту кубик должен исчезнуть у меня с ладони и появиться внутри». Все с замиранием сердца следят за минутной стрелкой. Ровно без пяти три кубик исчезает с ладони профессора и появляется внутри установки. Все ошеломлены, все счастливы. Решена одна из величайших задач науки…»
– Ну и в чем здесь парадокс? – спросил я. – А впрочем, понимаю. Раз кубик уже не у профессора, значит, тот не сможет поставить его в три часа в свою машину и эксперимент сорвется. Ну и так далее, по кругу…
– Да нет. Это профессор как раз объяснил. Ровно в три часа он приблизит ладонь к установке, кубик исчезнет из прибора и окажется на ладони. И тогда профессор спокойно поместит его внутрь. Так что никакого парадокса не возникает. Тут дело в другом. Пока все ждут наступления трех часов, у одного из сотрудников возникает вопрос: «Профессор, а что будет, если вы теперь передумаете и ровно в три часа не положите кубик на стенд?» Профессор как истинный ученый мгновенно оценивает новизну возникающего парадокса и принимает судьбоносное решение. Практика – критерий истины. И ровно в три часа, когда кубик появляется у него на ладони, профессор оставляет его там.
Костя замолчал и принялся ворошить палкой угли в костре. Я представил описанную ситуацию, попытался предугадать окончание рассказа. Не придя ни к чему, нетерпеливо спросил:
– Ну и что? Что произошло с кубиком?
– С кубиком? Ничего. Просто весь мир исчез…
В те далекие семидесятые информацией дорожили и собирали ее по крупицам. Мы механически просеивали официальные новости, выбирая из словесной мишуры осколки истины. Эти крупицы складывались постепенно в картину реальности. Мы еще не знали, что скоро ее смоет обрушившийся на страну вал гласности. Потоки информации захлестнут людей и обесценят само это понятие…
Мы ждали перемен. Мы думали, что хуже быть уже не может. И ведь вроде увлекались фантастикой и много читали. А все же не хватило фантазии предположить, что может быть еще хуже. Что в грядущие восьмидесятые мы с надеждой примем ветер перемен. Что поверим в свершившееся, наконец, прозрение. И будем опасаться только одного: как бы с грязной водой случайно не выплеснули и ребенка. И нам с нашей наивностью даже в голову не сможет тогда придти, что грязную воду никто и не собирается выплескивать. Целью будет именно ребенок…
Это были далекие семидесятые годы. Теперь мы уже совсем не молоды, отнюдь не жизнерадостны и даже оставшаяся вера в свои силы не позволяет ждать чего-то хорошего в будущем. Мы и теперь считаем себя писателями, потому что у каждого из нас есть, по крайней мере, один постоянный читатель.
Мы больше не спорим о машине времени. Мы, наконец, поняли, что она существует. И существует уже давно. Только придумана она не человеком. А для человека. Машина времени – это наши воспоминания. Это транспорт, который всегда с тобой. Но руководство по управлению им в комплект не входит…
К оглавлению...
