ОТ ДОНА ДО КУБАНИ
Открою окно и мечтаю,
покинув объятья кровати,
пройтись по родимому краю,
по травке ещё не помятой.
От берега Тихого Дона
дойти до цветущей Кубани
по юной росе полусонной
по зорьке игриво-румяной.
У тына казачьей станицы
в неубранной ржи распластаться;
водой родниковой умыться,
вернув на мгновенье семнадцать.
И здесь, на казачьем раздолье
душой осознать, что едино
Азовско-донское приморье
с красой Тихорецкой равнины,
что вечно донские рассветы
роднятся с кубанским закатом,
а звонкие песни поэтов
звучат на подмостках Арбата.
КУБАНСКАЯ ГЛУБИНКА
Те же просторы в объятиях радуг,
утренний клёв в камышовых затонах,
тот же петух охраняет ограду,
только не видно пришедших с поклоном.
Что-то не то в наших душах творится –
манит кордон, а не тихая заводь.
Некому гривы чесать кобылицам,
не с кем в затонах за лилией плавать.
Нивы кубанские, степи донские,
ширь Енисея да избы Рязани
разве не лучше красот Никосии,
тряпок турецких и пляжей Майами?
Ждёт с караваем у тына глубинка
гостя желанного, только не видно
лиц городских и цветастой косынке
за безразличье собратьев обидно.
ДОН И КУБАНЬ
Две реки в судьбе России,
две ближайшие подруги –
величавые стихии
на российском тёплом юге.
Вы давно уже сроднились
берегами и полями…
Сколько слёз в шторма и штили
проронило горе с вами,
Но и песни пели вместе
задушевные, казачьи,
о невыдуманной чести
и в бою добытом счастье.
До сих пор казачья слава
улетает за границы,
в диком поле моложаво
хлеб кубанский колосится,
и пока шальные кони
гонят в прошлое рассветы,
песни лучшие о Доне
над Россией не пропеты.
АТАМАНИТЬ – НЕ ЧАБАНИТЬ
Давным-давно, когда в Приазовских степях только стали появляться кочующие тюрские племена, предки казахов и калмыков, сложили деды такую байку.
Жили в низовьях Дона-батюшки свободные племена гордых казаков, непокорных власти жестоких хозяев. Убегали непокорные от злых хозяев, объединялись в отряды вольные, и гуляли по степи донской раздольной. Принимали казачки в ряды свои вольные вояк умелых и храбрых. И всякому дело и место находилось: и турку болтливому, и калмыку угрюмому, и славянину горластому. Но пришедший к казакам соблюдать закон старинный должен был обязательно.
Собирались казачки отрядами летучими, нападали на хозяев своих ненавистных, разоряли их станы вражеские. Забирали богатства несметные, уводили скакунов породистых, да прихватывали с собой красавиц неписанных. Во главе отряда конного стоял вожак умелый, воин храбрый. Только самый ловкий и отважный, бесстрашный и смекалистый удостаивался казаками той чести высокой. Но уж коли выбрали они вожака себе, то верно служили ему и приказы его исполняли безропотно. Уж очень почитали они волю вольную и землю святую, да саблю острую и коня быстрого.
Гуляя по земле Донской – родненькой, выгоняли казаки иноземцев незваных, грабили обозы их скрипучие, рассеивали стада овец блеющих. Вылавливали казаки вольные и чабанов турецких – пастухов стад многочисленных. А особливо гоняли одаманов турецких – начальников над чабанами стад сводных овец златокудрых. Любо стало казакам старым управление племенами тюрскими стадами овец своих бесчисленных.
Собрали казаки отряды свои конные, обступили главарей своих кругом великим. Вышли в центр круга старики уважаемые и стали речи вести разумные:
– Коли даже турки неразумные стадами овец бестолковых управлять научились, то почему бы и нам не выбрать себе адамана единого – предводителя главного над вожаками всеми и нами – братьями верными. Посмотрите-ка на чабанов турецких: каждый чабан по сотне овец пасет, за каждой овцой приглядывает, холит и лелеет её, как подругу верную. Одаман же всех чабанов усмиряет, волю им не дает излишнюю, почитает их за братьев кровных. Так давайте же и мы выберем себе одамана верного, главаря верховного над всем войском донским казачьим. А вы, вожаки наши, как чабаны верные, управлять сотнями конными будите, да смиренны слову одаманскому станете. Но атаманить – не чабанить! Тут сноровка нужна превеликая, головушка разумная, да ум смекалистый. Не гоже здесь только сабля острая, да конь верный. Тут и уважение казачье надобно. Аль не любо вам слово мудрое? Или мы и впредь в разброд разбойничать будем? Чай не хуже мы турка ненавистного!
Зашумели казаки низовые, стали думу думать великую. И решили выбрать одамана единого – верхового правителя храброго, почитаемого особливо казаками конными и вожаками смелыми. Долго спорили, но решили единожды – быть теперь главе войска казачьего одному атаману доблестному. И выбирать его ежегодно решили на кругу общем, на казачьем.
Вот с тех пор и пошли в степях Приазовских атаманы первые – вожаки верховные низовых казаков отважных. Ох, и трудно было им совладать с казаками буйными. Но со временем приучились казаки к законам стариков мудрых. Пуще смерти боялись они нарушить закон тот старинный и попасть в немилость атамана верховного. Атаман – дюже ответственная должность казачья. Недаром гласит старинная казачья пословица – «Атаманить – не чабанить».
Вот откуда ведется слово это знатное – атаман верховный войска казачьего, выбранный на кругу общем волей каждого.
АТАМАН – ОТЕЦ КАЗАКОВ ВОЛЬНЫХ
А вот в верховьях Дона старики сказывают другие байки про атаманов наших верховных. Подслушал я как-то одну из них. Уж больно складно рассказывал ей старый казак. Видно легла она ему на душу. Так вот, что сказывал тот вояка старый…
Давно это было. Во времена далекие в степи Дона вольного гуляли мирно племена кочевые из тюрок старых – предков будущих казахов и калмыков, узбеков и татар. На своем языке они говорили, на непонятном русичам донским и казакам вольным, издревле проживающим в местах тех плодородных. Среди пойм речных и лугов заливных, по всему берегу Донскому разбрелись стада овец и лошадей тюрских. Шатры и юрты свои ловко ставили они на берегах крутых Дона – батюшки. Но со временем подружились племена некоторые с жителями местными. Сообща стали жизнь тяжелую делить поровну. Стали прислушиваться верховые казаки к речам незнакомым, присматриваться к обычаям их языческим. Молодые тюрки те почитали стариков своих особенно, а слово отцовское выполняли безоговорочно. Отца пожилого или деда старого называли они «ата», то есть старший среди рода-племени. А когда речь держал старец уважаемый, то поднимал руку правую и слово особливое выговаривал: «Ман бирь», что на языке их турухманском означало «Я первый». Так за этим и прилипло к разговору местных то слово тюрское «ман», то есть «Я» или «я старший».
Быстро время течет. Стали казаки вольные своих вожаков сначала «манн ата» называть, а потом просто «атаманами», подчеркивая тем самым уважение к доблести казачьей и власть отцовскую.
Прошло еще лет сто на земле войска казачьего. Переплелись в родстве племена тюрские с казаками и русичами местными. В каждой семье теперь корни татарские найти можно было. Но пришли на землю донскую племена татарские воинственные. Великим войском своим нападали они на жилища казачьи. Войско из десяти тысяч воинов называли они «таман» или «темен». А главу войска уже знакомым дончакам словом – «ата» – отец войска.
Сражаясь с полчищами татарскими, казаки со временем привыкли к словосочетанию «ата» и «таман», что означало «отец десяти тысяч воинов» или «верховный военный начальник». Казаки верховые призадумались:
– А почему бы и нам верховного воеводу не выбрать – самого доблестного и уважаемого казака, доказавшего верность земле донской великими победами с иноземцами. Кому быть во главе войска казачьего? Конечно же, атаману – отцу всего войска казачьего. Только должен он быть из роду знатного, да побед славных над татарами кровожадными превеликое множество одержавший.
Так и порешили на сходке общей своей казачьей:
– Будем ежегодно собираться мы в сем селении на сход общий, на круг казачий. И будем все выбирать себе атамана. Каждый воин-казак право выбора имеет голосом или рукой от сабли свободной. А предлагать казаков знатных должны мудрые старики наши, не один год за доблестью казачьей наблюдающие.
Так, говорят, и пошли на верхнем Дону первые казачьи атаманы. Кто его знает, правда это или байка старая казачья? Но то, что уважение к атаману Войска Донского особенное – это уж факт верный.
Вот такую я старую байку казачью подслушал. И что удивительно, никто в старину про байки низовых казаков не ведал. Не дружны между собой были низовые и верховые казаки. Уж больно норовистые и задиристые были в давние времена казаки низовые.
А вот что еще удивительно: низовые и верховые казаки, не сговариваясь, почти одновременно стали выбирать себе атамана верховного, да и слово это одно единое получилось. Много времени утекло с тех давних пор, пока на Дону решили выбирать единого верховного атамана над всем Войском Донским.
ЕМШАН КАЗАЧИЙ
Чудно нам, старикам, на молодежь нынешнюю засматриваться. Не успеют опереться, крылышки свои отрастить, а ужо норовят в дальние страны выпорхнуть из гнездышка своего родимого. Ох, уж эта молодежь! Чем не мил им край родимый, земля отечественная?! Знать, мало любви к родной сторонушке.
А что их осуждать, коли старики мало гутарят с ними по отцовски, да мало силу родного края рассказывают. Вот, помню, старики нам, сорванцам неоперившимся, не только байки старинные сказывали, но и секреты силы земли донской передавали. А силушки-то у земли Дона-батюшки множество, только любить надобно эту землю, чтобы поделилась она секретами своими.
Вот запомнилась мне одна байка казачья о травах наших степных. Почему запомнилась? А ты послухай, глядишь и тебя за душу заденет.
Давно это было. Так давно, что на берегах нашего Дона ешо и люди не селились. Да и название нынешнего река наша прославленная еще не обрела. На холмах во степи широкой стали травы разные расти. Чудные такие – то с цветками разноцветными, то с запахами одурманивающими, то с листочками причудливыми. Гуляет во чистом поле ветер бесшабашный, теребит головы травкам различным, а те друг о друга стебельками чешутся.
Налетит ветер на поля с цветочками, покружит над степями и холмами, да улетит в дальние страны. По всему свету носится непоседа вечный. А красоты трав степных и побережных все равно ему милее. Возвратиться в чисто поле и вновь от счастья гульбу радостную устраивает. Захотелось однажды ветру буйному сделать так, чтобы каждый, вступивший на полюбившиеся ему земли, так же, как и он, никогда не смог уйти с полей и степей этих. Собрал он запах и силу всех трав полевых воедино и вдохнул в одну единственную травку. Воспрянула та травка полевая, подняла голову и взглянула на солнце ясное. Да, видно, много сил и запахов ветер вдохнул в неё, что не смогла высоко вырасти от тяжести сил невиданных. Так стала расти она невысокой, с серебристыми листочками.
Летит время беспощадное, подгоняемое ветром буйным. Вот и появились на берегах реки широкой и на просторах степей наших первые племена кочевые. Разные племена, то охотники, то скотоводы, а то и просто любители просторы новые разведывать. Поставят шатры временные, нагуляются по берегам и степям бескрайним, и в свои края возвращаются. Но не живется теперь племенам тем на прежнем месте. Тянет их запах наш степной особлевый. Понять не могут – что их манит обратно в земли наши?
Вот некоторые племена и стали обратно в наши края возвращаться. Тюрские и половецкие племена все больше на земле донской оседать стали. Выйдет в поле добрый молодец, нанюхается запаху степному и закружится голова молодецкая. Ничто не сравниться с запахами степей наших! Вот старики тех племен и призадумались – в чем сила запахов трав донских? Много трав изучили, много секретов открыли, но больше всего именно та травка от ветра буйного приглянулась им. Разгадали старики половецкие и тюрские силушку полыни необыкновенной и прозвали её «емшаном».
Вот так и появилась у первых поселенцев своя любимая трава – емшан полынный. Бабки-знахарки из него мази приворожные стали делать. Помажет девица-красавица голову своему ненаглядному – никогда от неё не отстанет добрый молодец, ни в какие чужеземные страны не убежит от суженной. Секреты емшана и стали старики передавать по наследству свои детям и внукам.
А время-то летит быстро. Возникли на берегах Дона-батюшки племена особлевые – половецкие. Стали этими племенами ханы управлять. У одного хана Шарукана родилось однажды два сына – Атрак и Сырчан. Славные хлопцы! С мальства на конях скакали не хуже воина бывалого, луком и саблей вострой почище рубаки прославленного владеть научились. Вселила в них земля донская силушки неведомой. Выросли братья в богатырей – красавцев. Возбудил емшан в их мыслях молодецких страсти необузданные. Стали они набеги на племена другие совершать, да иноземцев в полон брать. А в те времена уже Русь святая свою силу заимела и славой своей разнеслась по всему свету необъятному. Русским князьям не по нраву пришлись деяния ханов половецких. Решили они отпор дать ханам на берегах Дона-батюшки. В битве неравной поселили страх русячи в сердцах двух братьев. Старший, Сырчан, не поддался страху неведомому и остался на земле родимой. Возглавил войско половецкое после смерти отца и стал готовиться к битвам новым с русичами. А младший, Атрак, в чужие страны подался. Там, в землях Кавказских, стал он ханом великим, объединил племена различные, разбогател постепенно и забыл про земли донские.
А тем временем ушел из жизни князь русский, что воли не давал половцам на берегах Тихого Дона. Изменились времена, нашли общий язык новые князья русские с ханом Сырчаном. Теперь вместе земли донские решили защищать от нового ворога кровожадного. Отправил Сырчан с Дона послов своих к брату с просьбой вернуться на родину, в степи донские. Да куда там! Атрак и слышать ничего не хочет, уж больно сладко живется ему на Кавказе.
Что делать, как брата на подмогу призвать? Мечется хан Сырчан, не находит выхода. А тут в окурат старики к нему с советом:
– Отправь к хану Атраку не миссию знатную, а старика обычного, песни донские знающего, да пучок емшана нашего преподнеси ему.
Диву дивится Сырчан стариковскому разуму – куда проще, ведь в емшане донском сила неведанная, запах особливый! Вот и отправил хан Сырчан к своему брату этого старца.
Прибыл старец к знатному кавказскому хану Атраку. Ничего не стал сказывать, а затянул песни половецкие старинные, что с детства знакомы были хану грозному. Удивился знатный хан, велел поближе старику подойти. А старик возьми, да и достань пучок емшана донского. Взял в руки грозный хан пучок полыни с земли детства, понюхал его, и закружилась головушка буйная запахом юности обворожительным. Защемило сердце Атрака тоской невиданной о краях своих родимых. Не удержался он перед запахом земли родины своей, тут же принял решение – вернуться обратно в кроя родимые.
Так пучок емшана степного вновь воссоединил двух братьев. Вот с тех пор, говорят, и пошла по Дону слава силы емшана – полыни степи Тихого Дона. Много лет прошло с тех пор. Обжились казаки донские на берегах реки могучей. Слава о подвигах донского казачества по всей Руси-матушке разнеслась. Гордый и свободолюбивый народ казачий издревле почитает законы и обычаи предков своих, преклоняют колени перед Христом всемогущим и безмерно любят свой край родимый. По-прежнему старики силу емшан-полыни изучают. Сколько рецептов лечебных знают! Емшан-трава от любой хвори исцелит, только знать надобно, как приготовить мазь или напиток против той или иной болячки.
Емшан донской и поныне казачьей гордостью считается. Каждому казаку известны ее целебные свойства, но превыше всего почитает дончак полынь за то, что она является одним из старинных символом казачества, символом древним и благородным. Горький, ни с чем не сравнимый терпкий запах емшан-полыни символизирует тоску по родине, по родному Донскому краю. Возьмешь веточку емшан-полыни с собой в дальнюю поездку, хоть целый месяц пробудешь на чужбине, а запах донской степи останется.
Вот оно как бывает. Только знать надобно силу трав наших донских. Сколько целебных свойств таят они в себе! Но нет ничего милее на свете, чем запах родимой сторонки! Ни с чем несравним запах степи ковыльной или гор заснеженных, моря синего или леса таежного – того места, где родился и вырос любой из нас.
Без славного прошлого нет настоящего, без доброго настоящего не будет и светлого будущего!
ГРИНЬКА-ВЕСЕЛЬЧАК
В давние-давние времена в одном хуторке в Низовье Дона жил да был веселый казак по прозвищу Гринька. Любили хуторяне Гриньку за его веселый нрав, за душу добрую и находчивость, за усердие и трудолюбие.
Невзлюбил Гриньку местный барин и решил сжить его с хутора. Надумал он оговорить Гриньку и настроить против него всех хуторян. Однажды на казачьем кругу вышел барин перед казаками и заявил:
– А вы знаете, братцы казаки, почему чебаки в реке перестали водиться? Это Гринька заговор рыбам устроил, вот и не идет к нам чебак в сети.
– Да нет, я просто Дон в верховьях веревкой связал, вот рыбка и не проходит по речке покаместь, – невозмутимо ответил Гринька.
– Не может быть такого! Не правду ты гутаришь! Тебе, Гринька соврать – не дорого взять! – закричал возмущенный барин.
– Как неправду? Я всегда правду говорю. Не веришь? Давай поспорим: сколько раз совру – столько ты мне и денежек дашь. Идет?
– Идет! Перед всем казачьим кругом честь держу – сколько соврешь, столько и денег получишь, – заявил барин в надежде обмануть Гриньку.
– Так вот слушайте, хуторяне, – начал свой рассказ казак-весельчак. – Пошел я в верховье Дона, чтобы реку нашу перевязать, да чебаков в заводи половить. Взял ивовый прутик и перевязал наш Дон – батюшку.
– Верю, Гриня, верю. Ивовый прутик крепкий дюже, им все перевязать можно, – невозмутимо поддержал весельчака глупый барин.
– Крепкий говоришь? А вот и не выдержал – порвался. Пришлось мне другой взять да перебросить через речку. Замахнулся я, да не рассчитал – улетел мой прутик аж на небо.
– И то правда – силен ты у нас, Гриня.
– Пришлось мне за прутом на небо взобраться. Разбежался я по бережку и запрыгнул на небо.
– Вот молодец, Гриня! Все знают, как ты высоко прыгаешь! – согласился с казачком барин.
– Иду я по небу, ищу прутик, а навстречу мне дед твой, барин, идет, – продолжил свой рассказ-небылицу Гринька-весельчак.
– Ох, Гриня! Верю тебе, верю. Каждую ночь во сне деда своего вижу.
– Да не зря ты его, барин, видишь. Говорит мне старый казак, что задолжал ты ему тысячу золотых за украденных чебаков. Просил напомнить тебе, мил барин, что придет он к тебе послезавтра с кумой– смертью за должком.
– Неправда это! Не воровал я чебаков, никому я ничего не должен! – закричал возмущенный барин.
– Неправда, говоришь? Так значит, что заговорил я рыбу в Дону, прутом Дон-батюшку перевязал, на небо запрыгнул – это правда, а долг в тысячу золотых это не правда? – лукаво улыбаясь, спросил барина весельчак.
– Конечно неправда! Никакого долга я не должен своему деду! – не переставал оправдываться глупый барин.
– А коли неправда, так отдавай мне тысячу золотых по уговору! – радостно воскликнул находчивый казак.
Рассмеялись хуторяне, стали подбадривать Гриньку, да подсмеиваться над глупым барином.
– А ну, замолчите, беднота глупая! Глянь, кагал какой развели: шуму много, а толку мало, – закричал барин и пуще прежнего разгневался и на Гриньку, и на хуторян.
Вышел в центр казачьего круга хуторской атаман и сказал:
– Не прав ты, барин. Не зря, видать, народ, как ты гутаришь, вскагакалился. Уговор дороже денег. Проиграл ты, барин, спор с Гринькой, отдавай обещанные деньги.
Делать нечего, пришлось глупому барину отдать тысячу золотых Гриньке-весельчаку. А слово «вскагакались» – взволновались или всполошились, так и осталось ходить между Донскими казаками. Да и бесполезный спор, шумное место или сборище народу с тех пор на Дону стали «кагалом» называть в память о барской глупости и казачьей находчивости, о верности слова казачьего и славе Дона-батюшки.
ТРЫН-ТРАВА
Давно это было. Так давно, что и старики позабыли…
Говорят, что в давние – давние времена деревья меж собой говорить умели. Шептали они своими листочками всякие байки, а травка луговая подслушивала. Так и научилась трава тоже разговаривать. А познав грамоту лесную, начала и кустарник обучать:
– Вы, кустики, без нас не обойдетесь. Вот научитесь разговаривать, тогда никто вас не осилит.
Прошло время, научились и кусты меж собой переговоры вести. Так и повелось в поле – появится какой-нибудь секрет, враз его разнесут листочки по лесу и по полю. Деревья даже обижаться на листочки стали, что они по ветру и по полю все секреты разносят, тайны сокровенные раскрывают.
Однажды пришли на окраину леса девки из села соседнего, стали цветочки собирать, да венки плести. А меж цветков в веночки красивые листочки вплетали. Загордились листочки:
– Мы самые главные и в лесу, и в поле, коли даже девки без нас венка сплести не могут.
Зазнались совсем, а девчата перестали в поле ходить – осень наступала, не с руки им по холоду гулять, осенними делами заниматься надобно.
Решили листочки травки-зазнайки сами к селу подобраться. Медленно, незаметно, только по ночам стали они перебираться к ближайшей сельской хате под тын лозиновый. Тын в те времена плетенный из лозы был, крестьяне его за забор принимали.
Вот и поселились листочки под тыном. Глядь, а на них никто не смотрит, никто и не замечает. Что делать? Как всем доказать, что мол мы самые главные и в поле, и в лесу старом?
Стали листочки разрастаться, чтобы заметней стать. Да так увлеклись, что в большие кусты превратились. Разрослись они по всему тыну вокруг хаты, машут листьями, а их опять никто не замечает. Стали под другой тын соседней хаты перебираться, да и под ним разрослись в кусты бесполезные. Кричат на своем лесном языке, зазывают сельских жителей, а их никто и не слышит, никто даже внимания не обращает.
Смотрели на это деревья высокие да приговаривали:
– Коли ты полезен кому-то, то и кричать не надо – всяк твою пользу по делам-то и заметит. Видать больше в вас пустого звону, а дела мало. Никто вас поэтому и не замечает. Да кому она нужна эта пустая трава подтынная?
Обиделась трава подтынная, травка подзаборная. Не прислушалась к словам разумным и продолжила свою стрекотню лесную бесполезную. Разрастаются кусты под забором, а на них ни цветов красивых не появляется, ни свойств лекарственных от них никакого.
Летит время незаметно, а люди на тын – траву так и не обращают никакого внимания. Наоборот, старики стали косить от ненадобности заросли подзаборные. А со временем и выражение в народе появилось, что, мол, бесполезный тот или иной человек, как тын – трава. А потом и вовсе трава – зазнайка, никому ненужная, в народную поговорку переросла.
Вот с тех давних пор на Руси-матушке и пошло выражение «Трын-трава», что означает бесполезное что-то или совсем второстепенное.
Главное – это полезное дела, а остальное – трын-трава!
«НЕ ЛЕЗЬ ПОПЕРЕК БАТЬКИ В ПЕКЛО»
Велика наша родимая земля-матушка. Много на ней умных людей проживает, да к старикам прислушиваются. А ведь недаром – уж больно много в народе мудростей всяких ходят.
Вот, говорят, давненько, когда еще на земле злые колдуны и оборотни хитрые водились, жили в одной деревне отец с сыном. Маманька у них померла, вот и пришлось отцу с самого детства мальца самому уму разуму учить, да и навыкам жизненным обучать.
Мирно они жили, со всеми в деревне ладили. Отец в лес на охоту ходил, малец малый за домом присматривал, да щи знатные на ужин готовил. Так времечко и летело незаметно. Подрос малец, совсем в удалого молодца вымахал.
– Полно мне, батя, дома сидеть. Пора и в другом деле себя проявить. Возьми меня с собой на охоту. Хочу научиться птицу вольную ловить, да зверя дикого добывать.
– Да и то правда, – отвечает отец. – Видно пришло время и тебе, сынку, мир посмотреть, да уму разуму научиться.
Сказано – сделано. Порешил отец сына с собой на охоту взять. Собрал снаряжение охотничье, да и наставляет сына:
– Смотри, молодец, присматривайся к миру нашему. Не все в нем так уж и гладко, за каждой корягой болотной оборотень запрятаться может. Не разглядишь – враз в беду угадишь.
– Да что уж там, батя. Не так черт страшен, как его малюют. На то и сила молодецкая имеется, чтобы с колдунами, да оборотнями сражаться.
Промолчал отец, усмехнулся, да только головой и покачал. Не стал он сыну перечить. «Сама жизнь уму разуму научит», – подумал мужик, да все ж решил присмотреть за молодцем, а то, глядишь, дров-то наломает.
Вот и пошли они в лес на охоту. Идут тропами лесными, пробираются через чащи непроходимые. Впереди отец дорогу меж сучьев и кустарника прокладывает, а за ним сын поспешает.
– Дай-ка, батька, я впереди пойду. Не гоже, чтобы молодец за отцом дорогу утаптывал. Мне с руки это дело, а ты отдохни малость. Ступай, батя, за мной.
Опередил сын отца, стал сам дорогу прокладывать. Рубит секирой кусты колючие, машет руками, спешит в глубину леса. Не прошло и десяти минут, как спотыкнулся о корягу, да колено расшиб.
– А, сынок, вот тебе и наука первая – не лезь поперёд батьки не обдумавши. Нельзя в лесу спешить попусту, надо глазами смотреть, да головой думать. Зачем зря каждую ветку рубить, коль обойти её можно, да силу сберечь на будущее. Не руками делают, а головой.
Так и дошли до самой середины леса. Вот здесь-то и птицы вольной видимо-невидимо, и зверя дикого за каждым кустиком встретить можно. Глядят охотнички, а из-за старой сосны медведь выглядывает, рычит по-особенному.
– Вот я его сейчас и подстрелю окаянного, чтобы не пугал людей добрых, да не смущал удаль молодецкую.
Не успел отец и слово молвить, как кинулся сын на медведя с голыми руками. Не рассчитал силу свою, не подумал головой, поспешил по неопытности. Медведь-то его с первого разу лапой наземь и уложил. Если бы мужик не подоспел, не поздоровилось бы добру молодцу.
– Опять спешишь, опять торопишься, – говорит с укоризной мужик, поднимая с земли сына и раны рассматривая. – Говорю же тебе, нечего вперед батьки соваться. Зачем зря рисковать жизнью молодецкой, коли подумать вначале надобно? Гляди, вон за кустами медвежата ворочаются. Знать тогда медведица это с детишками малыми. А у нас непринято медведицу с малыми детками обижать, да и сила у неё в это время особенная – одному не справиться. Говорят тебе, вначале головой подумай, а потом и рукам волю давай.
Опустил буйну головушку добрый молодец, призадумался.
– Вот почему ты поперед себя меня не пущаешь – ума да опыту у меня еще маловато.
– Правильно понял, сынок. Не токмо силой брать надобно, но и ум со сноровкой везде пригодится.
Сказано – сделано. Решили они еще глубже в лес зайти. Пробрались метров десять, глядь, а на суку птица яркокрылая сидит, не колышется, красотой своей одурманивает.
Ринулся вперед молодец, схватил птицу яркокрылую, а она в тот же миг в удава скользкого и превратилась. Выскользнула из рук молодецких, да в кустах и спряталась.
– Вот тебе, сынок, и вторая наука – не все золото, что блестит ярко. Присмотреться надобно было, поразмыслить. Запомни, одна голова хорошо, да две всегда лучше. Не спеши делать сам, пока есть с кем посоветоваться. Опять поперед батьки в дело ввязался.
– Уж теперь, батя, все я понял. Не силой, а умом хвалиться надобно. Не рискуй по-пустому, коли, подумавши, другой выход найти можно.
– Правильно, сынок. Умом да уменьем горы сдвинуть можно. Ты думаешь, я сразу всему этому научился? Как бы не так! Тоже горяч по молодости был. А старики меня-то на ум и вывели. «Век живи – век учись», – сказывали они. Вот до сих пор уму разуму и обучаюсь. Так что, не серчай, сынок, а прислушивайся к советам старших.
Вот так, говорят было-то. Настреляли отец с сыном птицу вольную и домой воротились. Потекла жизнь по-прежнему, по обыденному.
Летит время, торопиться. Состарился мужик, а сын в мужика здорового вымахал. Да не дает покоя людям добрым в тех местах последний оборотень окаянный. Никто с ним справиться не может. Видно идти на смерть надобно.
– Позволь, отец, вступить в смертный бой с нечестью окаянной. Благослови на бой ратный, на бой смертельный.
– Нечего поперёд батьки в пекло соваться. Головой подумать надобно. Да и мне уже терять нечего – прожил я жизнь свою добрую, людям добро вершил, со злом боролся. Знать, пришло время и мне на смертный бой идти, подставлять седую головушку в самое пекло огненное.
– Ну, теперь-то, отец, не послушаю я тебя. Сам ты всю жизнь уму разуму меня обучал. Нечего зазря в пекло лезть, коль можно народ весь деревенский поднять на общее дело. Сообща и дело быстрей делается.
Поднял сын мужиков деревенских, собрал войско целое, да и пошел на злого оборотня. В жестокой сече одержали победу люди русские. Славу великую воспели они отцу и сыну, их уму и разуму. А в память о них так и повелась в народе русском поговорка меткая – «Не лезь поперек батьки в пекло», что означает, не совершай поступков рискованных не обдумавши. Не суй свой нос туда, куда не следует, а прислушайся вначале к совету мудрому, к совету отцовскому или старцу опытному.
Вот так, говорят, и было в те давние времена на Руси-матушке.
БАЙКИ О БАКЛУШАХ
Чего только народ русский не придумает? А коль придумал, да пословицей или поговоркой по свету пустил, так и знай – на века она в памяти людской останется.
Да и то правда. Вот о лентяях и бездельниках еще с давних пор на Руси байки разные ходили. Дед мой от своего деда услышал однажды одну из них, да и мне рассказал. Правда ли это, али нет, сам не знаю. Но уж больно она мне на душу легла…
А произошло это в один из зимних вечеров. Сели мы с дедом и бабой у печки тепленькой, да и завели разговор задушевный. Первым дед разговор завел:
– В стародавние времена детям крестьянским в деревнях тяжко приходилось. С самого сызмальства они работой по дому были заняты. Без ребятишек и изба деревенская на избу не схаживала. Вся мелкая работа на детишках-то и держалась.
Ну, а коли выпадал часок – другой отдыха, али праздник деревенский, тут уж горазд каждый на выдумку – как время веселее скоротать, да побездельничать вволю. Вот ребятишки и придумывали себе забавы разные, игры веселые. Особенно им нравилась игра в баклуши – чурки деревянные. Выложат они в определенную форму несколько баклуш – коротеньких деревяшек, да и сбивают на расстоянии битой – баклушей деревянной, но побольше малость. Кто быстрей из круга выбьет, тот и самый меткий.
Увлекательная игра была. Бывало, заиграются деревенские ребятишки в баклуши, да и позабудут про дела домашние. Вот тогда-то и раздавались из открытых окон материнские окрики:
– Ванька, хватит бить баклуши. Пора делом заняться!
Вот с тех пор, говорят, и пошла по Руси поговорка «Хватит бить баклуши», то есть – бездельничать.
А бабка моя слушает деда, да приговаривает:
– Да не то ты, старый дед, мелишь. На Руси нашей матушке люди старые еще раньше другую байку сказывали.
– А что они сказывали? Расскажи, бабуля милая, – переметнулся я сразу к бабке своей от деда.
– Да вот что сказывают, внучек. На Руси нашей, в самом её сердце, крестьянская посуда в давние времена сплошь деревянная была. Сами крестьяне её и выделывали из пород лесных, самых мягких и для роботы пригодных. А вот заготовка для будущей чашки или ложки деревянной и называлась баклуша. Из той баклуши мастера резчики знатные кувшины вырезали, а затем раскрашивали их цветами невиданными. А подмастерья, пока опыта – то наберутся, работой попроще занимались – резали, или чаще поговаривали – били чашки простенькие, да заготовки под ложки резные. Работа эта простая была, даже детки малые с ней запросто справлялись. Посидит пару месяцев подмастерья на баклушах, наловчится ложки бить, тогда ему и посложней работу доверят. А лентяи, да бестолковые специально просиживали месяцами за самой простенькой работенкой, чтобы их не нагружали более сложными делами. А что? Непыльная себе работенка. Сидишь, да ножичком и выковыриваешь из мягкой баклуши ложечку одну единственную за цельный месяц.
Вот таких бездельников и лентяев и прозвали баклушниками. А со временем и поговорка появилась – «Бить баклуши», значит бездельничать или выполнять самую легкую и простую работу.
– А что, бабка, интересно сказываешь. Я тоже такое слышал, – вступился в разговор дедушка. А мне этого-то только и надобно. Развесил я уши и слушаю своих родненьких старичков.
– Так вот что я еще слышал, – важно продолжил дед. – Старики у нас на деревне сказывали еще вот какую историю про баклуши те самые. Давно это было, я еще совсем малым был, может что и призабыл. Так вот как они рассказывали. В деревнях крупных амбары большие строить стали для хранения зерна и припасов разных. А по ночам сторожей к ним приставляли. Те сторожа глубокой ночью и приснуть могли. Воришки это пронюхали, и стали в самую ночь-то в амбары лазать, когда сторож заснет на минутку. Утром – глядь, а мешков нескольких с зерном как языком слизало. Так вот и придумали деревенские умаки этим сторожам баклуши – чурку деревянную, а на ней на веревочке коротенькой шарик привязан. Машешь деревяшкой, а шарик и бьет по ней. Ночью от такого стука такой звон стоит, что любой услышит, что не спит сторож, а бьет в свою баклушу. Вот и неповадно стало ворам по амбарам лазать. А от этого-то деревенского изобретения и пошла поговорка – «Бить в баклуши», то есть бить в деревянную чурку и воров отпугивать. А что? И тут работенка непыльная – стучи себе в баклуши, да и лежи на боку. Такая работа в самую пору для лентяев и лежебок.
Долго мы просидели у печки в тот вечер, пока бабка не остановила нас:
– Ну, мужики мои, хватит языком молоть, да баклуши бить бес толку, пора и ко сну готовиться.
Вот оно как дело-то обернулось. Оказывается поговорка «Бить баклуши» означает бездельничать или выполнять самую легкую, порой, пустую или бесполезную работу.
Молодцы, все – таки, старики наши! Сколько умных сказок и баек, легенд и приговорок они знают. Только б научиться нам их слушать, да почаще прислушиваться.
БАЙКИ О ЗОЛОТОМ КОНЕ
Вот ужо, старики наши, любители баек казачьих! Столько понапридумывали, что хоть год целый слухай, не наслушаешься. Вот и я в малолетстве любитель был тех баек старинных. Столько их от свого деда наслухался, что и в голове нонче все перемешалось.
Да что я все о себе, вы вот, детки мои родимые, послухайте еще одну байку забавную. По разному её у нас на Дону сказывают. Как оно в заправду сказывалась, теперяче ужо никто и не знает. Да что там, я сам, мобудь, что-то запамятовал. Да не в этом-то суть, главное о чем она – байка та старинная.
Так вот, слухай суды. Говорят в самую старину, когда в низовье Дона крепость турецкая Азов еще стояла, наши казачки частенько на турка того на стругах вниз по Дону ходили. Уж больно выгодное мосто Азов тот занимал – от него и в море чистое рукой подать. А турок нашему брату проходу не давал. А чем же жить тогда нашим братьям, как не рыбой и походами за добром иноземным? Сговорились однажды, кажись, в 1641 году казачки донские, собрали войско свое в кулак единый, да и отбили у турок Азов. Сколько полегло славных казачков в тех битвах прославленных. Но не удержались турки, сбежали с крепости Азовской, только прихватили с собой все золото заморское, что купцы венецианские еще в Тану древнюю свозили. Говорят много золота из Азова утащили. Перешла на время крепость турецкая в руки казаков донских. Стали они восстанавливать крепость разрушенную, церкви православные поднимать, жилища мирному люду отстраивать.
Обида казаков взяла за добро азовское, что унесли турки поганые с собою. Решили они вернуть золото обратно в крепость. Да где искать-то золото азовское? Что иголку в стогу сена, то и добро-злато азовское.
Не спужались и не струсили азовские казачки. Решили тайный поход совершить в стольный град тех турок. Сказывали старики, что у ворот Сарай-Берки, главного города хана Мамая, стоят две золотые статуи крылатых коней, отлитых из злата русского, из слез материнских, из крови славянской. Уж сильно они были ненавистны донскому казачеству и русичам. Дед мой сказывал, что после поражения турок на поле Куликовом, раненый хан Мамай вернулся в Сарай-Берке, где и помер. Похоронили его со всеми языческими почестями под стенами столицы Золотой Орды и в знак признательности его боевых заслуг положили в могилу одного из золотых коней.
– А не из нашего-то золота азовского те ворота поганые? – призадумались казачки. Порешили меж собой и в путь дорогу дальнюю поспешили. Ночами темными галопом скачут по полям и степям пустынным, а днем в камышах прибрежных хоронятся от глаз посторонних. Так и добрались они тайком к стенам Сарай-Берке. Вокруг турок видимо-невидимо, не подобраться к стенам города. Но нет преград перед казачьей выдумкой и храбростью!
Ночью несколько казаков подобрались тайком к воротам и обомлели: перед самым входом на надломленном постаменте стоит золотой конь во весь свой рост. Выше роста человеческого! Видно было, что и вторая статуя когда-то стояла рядом. Диву дивятся казаки – это ж сколько золота надо было переплавить, чтобы такого коня вылить из чистого золота! Тут и всего золота азовского маловато. Знать, со всех уголков Руси-матушки воины Мамая натаскали добро награбленное.
Что делать? Охраны уйма, а статуя ненавистная стоит перед очами казачьими! Нет времени на размышление, действовать надобно! Вот и пригодилась казачья хитрость и смекалка. Никто не знает, как умудрились казачки азовские не только коня того свалить с постамента, но и утащить ношу неподъёмную из – под самого носа сотен турок вооруженных.
Мало дело сделать, надобно его до конца довести. Пустились этой же ночью казачки в обратный путь, а на утро за ними погоня началась. Казачий дозор на две части разделился: одни остались отбиваться и «заплетать следы», а другие отправились с Золотым конем в сторону Азова.
Вот тут-то и начинается самое главное и непонятное. Старики, что отбиваться остались, стали сказывать, что Золотого коня до стен Азова доставили. Среди азовцев до наших дней легенды ходят, что, когда пришлось казакам крепость снова туркам отдавать, схоронили они того коня в валах крепостных, да так, что и сами потом хода не нашли.
А вот старики, которые в отряде с Золотым конем были, совсем другие байки сказывать стали. Буд-то бы везли они того коня на телеге, но налетел ветер степной, поднял пыль, закружил головы и туркам, и казачкам донским. А в тот самый момент два пронырливых казачка случайно попали в проход тайный через Дон-батюшку и переправились в тайне в район Кобаково городища. Мол в тех местах, а не в Азове искать надобно Золотого коня.
Кто его знает, чьи байки слухать? Вот еще старики сказывают, что в Азов Золотой конь так и не прибыл. Да и вообще того коня не было, а был клад турецкий, который где-то до сих пор то ли в азовских крепостных валах запрятан, то ли на дне где-то реки Кагальник свое вечный покой нашел, посли гибели одной турецкой ладьи после отступления очередного турок из Азовской крепости.
Вот оно как запутано! Поди, и не поймешь, где байки старинные, а где сказки казачьи. Только до наших дней по берегам Тихого Дона ходят байки различные то о Золотом коне, то о кладе невиданном. Сколько лет клад тот ищут, но вот до сих пор не нашли.
А что, внучек, может именно тебе повезет? А что? Вырастешь, выучишься грамоте особливой, да и найдешь тот клад старинный. Без мечты в светлое и счастливое будущее и жить-то скучно! А нам, дончакам, скучать не приходится!
К оглавлению...
