* * *
Осенний день, как старый сенбернар,
Раскинул лапы в тесном коридоре.
Пересидим, подвинемся. И вскоре
Дополыхает осени пожар.
А ты-со мной. Не дышишь у плеча
Сквозь маску бесполезную-тумана...
Пора мне допивать вечерний чай.
Хотя стемнело как-то очень рано.
* * *
Приснилось мне, что Лету – подморозило,
И Стикс исчез под первой коркой льда...
В твоих объятьях, как в воротах осени,
Стою я – ни туда и ни сюда.
И эту неприкрытую иронию
Ценю я с каждым годом все сильней.
Ты мой Харон. А я твоя Харония.
На пару дней.
Пусть листья собираются под деревом –
Я скоро облачусь в них, как в броню,
И сяду в лодку, но сперва от берега
Веслом осколки льдины отгоню.
И буду плавать меж зимой и осенью,
Перевернувшись где-то посреди...
Давным-давно мне сердце заморозило
Почти.
* * *
В карантине – в паутине
Бьется шарик наш земной.
Раскричишься в Аргентине –
Отзывается Ханой.
Продышаться нынче туго
Сквозь невидимый корсет.
Передвинешь кресло к югу –
Скрипнет старенький Марсель.
Постепенно, ненароком
Рассыпается земля.
Замотать бы всех нас в кокон
До начала февраля!
Тише, мыши, кот на крыше,
Куст ракиты над рекой...
А поэт – сидит да пишет:
В паутине весь такой...
* * *
Поэты – человекамфибии:
Вдохнут – и вновь нырнут к стиху.
Писать всю вечность о любви бы им,
Нелепо ждущей наверху,
Где есть еще работа новая,
Кот, дети, ужин и кино...
Стих – гиря стокилограммовая –
Не отпускает все равно.
Когда напишется – неведомо:
Ослабит хватку, и тогда
Наверх, к любимому-заветному,
Без сожаленья и стыда,
Во все, как говорится, тяжкие:
Дела, семья, любовь, кино...
И – снова со строкой-бродяжкою
Уйти на дно...
* * *
Осень снова ставит в уголке
Лёгкий прочерк, незаметный глазу.
Лист на ветке, будто на руке –
Светлый перстень бабушкин с топазом.
Маленькое счастье – на плечах.
Греет без особенных усилий.
Осень – это ужин при свечах
До тех пор пока не погасили.
* * *
Рояль молчал два года. Он мечтал
Размять свои затекшие суставы
И зазвучать налево и направо –
На весь квартал.
Когда рояль молчит – он просто гроб.
И воровато я под крышку прячу
Любовь свою, свободу, нрав горячий,
Высокий лоб.
Рояль молчал. Он слушал пустоту
И ждал руки крылатой над собою...
Нет на рояле клавиши отбоя,
Как в телефоне: «туууу»...
...Была так долго сломана рука,
Что за живое тронуть не решалась...
Но все-таки вспорхнула... продышалась...
И – в облака.
* * *
Ноябрь ко мне засохшие клешни
Протягивает, силясь дотянуться.
Среди уже привычных «не» и «ни»
Мечтаю я в объятьях задохнуться.
Я больше не могу смотреть во тьму,
Гадать по ней, как по кофейной гуще...
Хотя бы столб фонарный обниму.
И пусть он станет яблоней цветущей.
К оглавлению...
