18. СТРАСТИ ПО АПОЛЛО
Когда спортсмены говорят, что они очень любят лошадей,
следует вспомнить, что Чекатило очень любил женщин.
д/ф Александра Невзорова «Лошадь распятая и воскресшая»
Мне так хотелось вернуть прежний интерес Месье. Я старалась, как могла! Готовила для него настоящий борщ. Нежно гладила его шершавую равнодушную руку. С надеждой заглядывала в его пустые глаза. Восхищалась каляками-маляками Пюпюса. Но насильно мил не будешь.
Единственный пункт, где мы находили согласие, а я обретала долгожданное внимание, это взаимное разглядывание лошадиных изображений. Но бесконечно невозможно насиловать себя, и рано или поздно мне наскучило изображать дикий восторг от созерцания бесконечных лошадиных задниц, грив и копыт.
Однажды, в привычной компании, после ритуального просмотра диска с выступлениями любимца Аполло на плохо понятных конских соревнованиях, мы рассматривали обширный «фотоальбом». Фотографии выплывали на поверхности прозрачного стеклянного журнального столика, столешница которого была монитором, а сам стол – хранилищем лошадиного семейного архива.
Месье выводил на сенсорный экран фотографии, и те послушно бежали за его пальцем. Формат можно было раздвигать и сжимать. И это было бы очень интересно, если бы не наскучившие всем, кроме хозяина, однообразные сюжеты снимков.
Месье не привык замечать и особо вникать в интересы окружающих и был весьма увлечён. Он что-то долго и грустно рассказывал, но скорее не гостям, а самому себе. Лолка шёпотом переводила мне на ухо его печальное повествование:
– Мой Аполло – уникальный жеребец. Мировой чемпион! Очень-очень ценный производитель. Он стоит столько, что на его цену можно пол-Нормандии купить. Точнее можно было…
У меня его украли. Да. Вывели под уздцы прямо из конюшни. Моя бывшая жена. С ней нелегко спорить и судиться, даже мне. Она опытный юрист.
Однажды она воспользовалась тем, что мы с сыном уехали на горнолыжный курорт. Я должен был показать ребёнку горы. Эркюль-Пьер впервые там встал на лыжи и скатился с горы, – губы Месье едва дрогнули, но всё же удержались от улыбки, – она всё продумала заранее. Конюх и прислуга не могли ей препятствовать, ведь мы официально не разведены.
Суд длится пятый год. Я терплю ужасные, ужасные убытки. Аполло не участвует в соревнованиях. Она не даёт мне его даже увидеть. Мой адвокат сказал, что она ищет покупателя. Я не вынесу этой потери, – глаза Месье наполнились слезами.
Сентиментальную сцену прервал телефонный звонок. Месье вышел в кабинет на переговоры, забыв отключить громкую связь.
Звонила бывшая жена Месье – мадам-юрист. Весь ужасающий позорный диалог, тщательно и преданно глядя мне в глаза, переводила мне Лолка точно таким же бесстрастным голосом, каким только что повторяла за Месье.
– Милый, я тебя уже предупреждала. Убирай из дома свою русскую пютэн (искаж. франц. – путану) иначе я начну предпринимать меры. На этой неделе ты не получишь сына. Можешь за ним даже не приезжать! Я не пущу мальчика в это жерло разврата, пока там эта подозрительная особа, русская шпионка. Я уже предупредила судью, и он меня полностью поддержал. Жди новых проверок!
– Хорошо, дорогая, я рассмотрю твои требования. Вышли их в письменном виде по факсу. Я готов расстаться с моей русской девушкой, если ты не только не будешь препятствовать моим встречам с сыном, но и вернёшь Аполло! Ведь ты знаешь, что удерживаешь его незаконно. Он будет мой! Это только вопрос времени.
– Хорошо, милый, я рассмотрю твои требования. Вышли их в письменном виде по факсу. Через неделю к тебе заедет мой адвокат. Если эта мерзкая пют будет по-прежнему в твоём доме, можешь попрощаться и с сыном и со своим любимым Аполло!!! Оревуар!
Я как окоченевшая слушала бесстрастный Лолкин перевод. А со всех сторон меня без капли сочувствия обстреливали взгляды Маржори и Ксавье, четы Лакаренов, Флоранс и Мишеля.
– Он меняет тебя на коня, – безжалостно подвела итог Лолка.
– Неужели я так дорого стою? – пришёл на ум удивлённый вопрос Малыша из мультфильма про Карлсона. Но никто не улыбнулся.
Не рассчитав сил от волнения, я слишком сильно натянула на шее подаренную золотую цепь с кулоном в виде вздыбленного Аполло. Цепочка порвалась и маленький золотой жеребец упал на сенсорный чудо-стол, хранящий в себе памятные снимки.
Зачем я здесь? Для чего? Быть посмешищем у этой кучки мещан? Да, теперь им на целый год хватит разговоров.
В гостиную вернулся невозмутимый Месье, похоже, ему было по большому счёту, плевать слышали мы разговор или нет. У него была в жизни только одна задача – воевать с бывшей женой, а я была лишь одним из инструментов этой бойни.
Я скорбно протянула ему порванную цепочку. Мол, посмотри, что ты делаешь с моей жизнью, как легко всё можно разрушить. Давай починим. Не будем рвать навсегда, непоправимо, навсегда…
Месье понял этот жест по-своему. Он, молча, положил цепочку в карман и вышел во двор. Цепь я больше никогда не увидела. Хорошо хоть хватило ума не отдавать и кулончик.
На деньги, вырученные в ломбарде от подвески, нам с бабушкой удалось выжить самый трудный для учителей месяц – сентябрь, когда денег нет вообще, хоть цветы, подаренные учениками, на базаре продавай. Жалкие отпускные потрачены, жить не на что, плюс пришла квитанция за телефонный звонок в консульство ценой в две моих школьных зарплаты.
Эх, зря я ему тогда отдала цепь, хоть бы на туфли себе выкружила… Да, и хрен с ним!
Ночью я проснулась от странного томительного беспокойства. Вдруг где-то в глубине комнатно-коридорного чрева послышались едва различимые стоны. Неведомая авантюрная волна вынесла меня из уютной спальни и понесла навстречу опасным приключениям.
Исследуя всю очередь дверей, я поочерёдно прислушивалась к каждой, припадая ухом к прохладной древесно-лаковой поверхности. Пока в конце длинного коридора не поняла, что слабые стоны исходят сверху с лестницы, ведущей на чердак, там располагалась комнатка прислуги, почти всегда пустующая.
Растревоженное внезапно нахлынувшей сексуальной жизнью воображение рисовало мне скабрезные и вместе с тем непреодолимо манящие порнографические картинки буйной оргии. Забыв о всех морально-нравственных принципах я жадно прильнула к светящейся замочной скважине. Но вопреки ожиданиям увидела там не разгорячённых страстью бесстыдниц и их неутомимых, невероятно «долгоиграющих» партнёров.
Посреди каменного жерла стоял настоящий пыточный стол, как только можно его себе представить, руководствуясь свидетельствами времён средневековья и изысками голливудского кинематографа. На необструганной поверхности заляпанной подозрительными бурыми пятнами извивалась, прикованная по рукам и ногам… совершенно голая Моник.
На какой-то момент мне захотелось, чтобы это оказалось лишь сном и я, отпрянув от двери, даже мотнула головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Но жалобные стоны перешли в сдавленный крик без всякого налёта театрализации.
Не в силах оторваться от ужасного зрелища я, цепенея, внимала тому как Месье облачённый в экзотический костюм, состоящий из одних ремешков конской сбруи, грубо затыкает маленький рот служанки кляпом непотребного вида. Резко и размашисто хозяин стал стегать жертву хлыстом, тем, что намедни гонял по кругу лощёных жеребцов. На нежной розово-яблочной коже загорались багровые следы.
Когда Моник особенно бурно забилась, старый извращенец вырвал кляп и стал толкать ей в глотку пучок сена.
Ничего меня уже здесь не радовало, ни поддельные медоточивые улыбки окружающих, ни цветущий Рай за окном. От давящего чувства одиночества, потерянности и ненужности отвлекал только алкоголь.
Иллюстрация Александра Ермоловича
Страшнее смерти – жизнь без цели!
Валерий Метелица
Я целый день бродила одна по пляжу с бутылкой вина. Заметила, что с пива перешла на вино, так как в стране вина пиво – преотвратное. Перспектива пристраститься к более крепким напиткам и глушить коньяк, как Лолка, меня не просто настораживала, а прямо таки пугала.
Недолгое успокоение находила в инфракрасной кабинке – домашней сауне, где можно было запереться и рыдать в голос. На Месье смотреть было противно и больно. Мир рушился, что-то болело и умирало в моей душе. И успокоиться, вылечиться от наносного бреда я могла только дома.
Однажды я поймала себя на мысли, что почти опустошила шкаф для вина, где хранились запасы аперитива. Шкафчик, где поддерживалась определённая температура и влажность, как в винных погребах, не запирался. Пользуясь доступностью сладкого допинга, я почти сформировала у себя пагубную привычку. Когда Месье обнаружил недостачу, бедолагу чуть «криз кордьяк» (искаж. франц. – инфаркт) не схватил! О Боже, я начинаю даже в своих мыслях выражаться также как Лолка и вся эмигрантщина, вплетая в речь французские слова. Какой кошмар! С этим срочно нужно было что-то делать. И если всё останется по-прежнему, я просто сопьюсь и погибну.
В душе зрело зерно безысходности, как у большинства людей, оторванных от своих корней.
Иллюстрация Александра Ермоловича
19. НОСТАЛЬЖИ
Получив ДНК из фрагмента кости, возраст которой 38 тысяч лет, учёные пытаются расшифровать полный генетический код неандертальцев. Результаты исследования (…) указывают на то, что неандертальцы и современные люди принадлежат к разным биологическим видам.
Журнал «National geographic» (октябрь 2008 г.) Стивен С. Холл «Куда исчезли неандертальцы»
Однажды во время очередного ужина в кругу друзей, Месье посмотрел на меня как-то особенно пристально и весомо изрёк:
– Ещё лет пять-шесть и ты станешь похожа на настоящую европейскую женщину.
Его слова привели меня в ужас, неужели у меня есть все перспективы так опуститься?! И всего через каких-то пять лет я расплывусь до неузнаваемости, отупею от сытости, разленюсь так, что перестану вовсе следить за собой. Или стану надменным снобом, как мадам Тамара?!
– Нет уж! Можно я лучше останусь дикой азиаткой!
– АХ! А я так люблю африканскую культуру и вообще всё африканское, – поддержала культурологический разговор изысканная Флоранс.
Этим было подчёркнуто безоговорочное отставание Сибири в культурном смысле от пигмеев Чёрного континента!
Хорошо уже то, что в этой поездке я приобрела бесценный опыт и окончательно избавилась от многих общепринятых иллюзий:
1. Французские мадамы – эталон изысканного вкуса и элегантности;
2. Французские месье – образцы галантности и мастера соблазнения;
3. Жизнь заграницей – легка и весела, сплошной праздник и стоит только попасть в этот волшебный мир, как на тебя повалятся деньги, любовь, приключения;
4. В России всё плохо, беспросветно, особенно по сравнению с благополучной Европой.
А от смешения языков в голове стояла такая невообразимая каша, что я стала ловить себя на мысли, что начинаю коверкать слова на эмигрантском наречии, и дома меня вообще никто не поймёт.
Во время уединённых прогулок, чтобы не забыть это странное состояние попробовала для наглядности сочинить простенькие стихи:
My hair is fair,
My feelings are black.*
Ну, где же ты ходишь,
Родной человек?
You’re winter, you’re snow,
You’re cold ice–cream.**
Об эти преграды
Разбилася dreame!***
* Мои волосы светлые,
Мои чувства чёрные. (англ.)
**Ты зима, ты снег,
Ты холодное мороженое. (англ.)
***мечта! (англ.)
– Знаешь, Ленусик, как мне тяжело с тобой по-русски говорить. Я ведь сначала фразу в голове по-французски построю. Потом только её на русский перевожу. Да теперь ещё не все слова вспомнить могу, как амнезик (искаж. франц. – склеротик) законченный, – жаловалась мне Лолка, – А вместе с языком меняется что-то и в самом человеке. Безвозвратно. Но если ваша цель: положить жизнь чтобы стать своим среди чужих (что в принципе невозможно!) то, конечно, уезжайте на пэ эм жэ (постоянное место жительства). Но знайте, что самая большая тайна всех эмигрантов – это то, что ДОМА ЛУЧШЕ!!!
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина...
Марина Цветаева
Но где он теперь мой дом? Такой же, как здесь город или село, только Родина! Да, грязнее-беднее, но зато ты там родной, все говорят – и тебе всё понятно! Боже, а это великое счастье! Ты дома, ты хозяйка!
А здесь всю жизнь учить эту проклятую язычину, да и материально не шибко–то привольно, тоже каждую копейку экономим. С голоду сдохнуть, конечно, не дадут, но не сильно-то разгуляешься… и за этакие-то сомнительные удовольствия переехать в вечный второй сорт? Да никакая заграница не стоит таких жертв!
Иллюстрация Александра Ермоловича
Нигде я ни разу не видела, ни рябинки, ни березки, ни сосёнки, а тут стоит красавица. Рябина! Пышная, кудрявая и листики резные чуть рыжиной подёрнулись. Это что ж со мной через несколько месяцев станет? Над русским алфавитом, наверное, рыдать буду навзрыд. А что – ведь они тут так все и делают. По крупиночке свою русскость собирают, хранят и всё в тайне, что б никто не узнал, а на людях – все как бы европейцы, акцента русского стесняются.
Или действительно, большое видится на расстоянии? Ребята, слышали новый анекдот? А я, оказывается, Родину люблю!
Вспомнилось, как местному трактористу указали на меня и сказали, откуда я приехала. Так он остановил свою калымагу, открыв рот и застопорив движение.
Ещё год меня, конечно, будут показывать по дворам: «Сайбирья!!!» Потом интерес угаснет и я останусь совсем одна. Никогда я не стану здесь своей. Никогда! Всегда буду чужой. А общаться мне придётся с очень ограниченным во всех смыслах этого слова кругом. С надменной Тамарой, кичащейся своим высокопоставленным мужем и деньгами. Это в лучшем случае.
Превращусь в вещь или хуже того – в рабыню этого чёрствого жадного сухаря и его наглого отпрыска. Выклянчивать каждую мелочь, как Лолка я не смогу. Без машины я прикована – заживо замурована на этой «фазенде». Без машины – ХАНА! Будешь узницей. Здесь вообще самый незаменимый человек – гаражист (искаж. франц. – владелец, работник гаража). Да и куда ехать? Никому-то я здесь не нужна. Эмигрантщина – это даже унизительней московской «лимиты».
Единственной доступной формой общения стала забота о доме Месье. До тела он больше не допускал. Почти не разговаривал, спать уходил в дальнюю гостевую спальню. Уже месяц ни гу-гу, наверное, у дедушки «Виагра» кончилась?.. Или это тот страшный звонок от жены на его потенцию таким негативным образом сказался, когда она визжала по телефону и пообещала возобновить иск. Или без конской сбруи и пучка сена во рту девушки его совершенно не возбуждали? Что говорить, хлыстом я себя «любить» не позволю. В любом случае после увиденной лошадиной оргии этот человек стал мне далёк, отвратителен. И сама мысль о близости с ним – невозможна!
Когда не было рядом никого, с кем можно словом перемолвиться, я познавала мир с помощью тряпки. Принялась, как сумасшедшая готовить каждый день и убирать комнаты, чем чрезвычайно расстраивала безмолвную Моник. Было видно, что Месье очень благодарен мне, но кроме сдержанного «мерси» я больше так ничего и не заслужила.
Теперь с утра до обеда я оставалась одна. Месье гонял своих жеребцов по кругу, будто позабыв о моём существовании. Его бы энергию, да в недоразвитые страны, например, в Сибирь!
Просто вместо одной служанки в доме, теперь имелось две. Одна – лишняя! С утра я пылесосила ковёр в гостиной громоздким пылесосом невообразимой мощности и вдруг остро кольнула мысль, точнее воспоминание как милый Хоббит помогал мне с уборкой в моём крохотном жилище, когда мы организовывали пространство по правилам фэн-шуй. С каким задором и энтузиазмом он передвигал мебель изо всех своих хоббитских сил, выносил мешки с мусором – бегом и с улыбкой!
Слава Небесам, Месье пока мне не препятствовал в общении с телефоном и можно было разговаривать сколько хочешь, а не то что как у Лолки – драки с мужем из-за каждого звонка. Теперь-то я её отлично понимала, телефонные переговоры с Родиной были единственной настоящей отдушиной в этом сытом, но чужом игрушечном мирке. Лолка при первой же возможности, когда оставалась одна, бросалась к телефону, как умирающий от жажды к спасительному источнику. Отсюда и её бесконечные звонки – всегда не ко времени.
– Привет, Ленусечка-лапотусечка! Как дела у новой пассии миллионера? Давай чуток надави на него – и миллион в кармане! Потерпи, чуть-чуть осталось!
– Никуда я давить не собираюсь, не на что давить. Понимаешь, Лол, закрутилось всё как-то по-дурацки, можно сказать, спьяну. И ещё я себя чувствовала обязанной перед Месье, он же за меня деньги платил… А вообще не могу я с ним… И ему я не нужна, ну если только так – для антуража… Единственное, кого здесь бросать страшно – это Пюпюса. Совсем изнахратят ребёнка вседозволенностью без любви.
– Давно такая разборчивая-то стала? Знаешь что, дорогая, если у тебя на него не стоит, то я его себе возьму. Миллионер в хозяйстве завсегда сгодится! Так что не обижайся потом!
Видимо Парижские похождения были тщательно погребены Лолкой в небытиё. Неисправимую авантюристку вновь тянуло на приключения. Забегая вперёд, скажу, что закончатся они разводом и незапланированной беременностью. Ведь у любого даже самого глупого Луи де Фюнеса когда-нибудь кончается терпение. Слава Богу, что хоть с продажей в сексуальное рабство на этот раз обошлось.
После разговора с Лолкой «чемоданное» настроение сгустилось ещё больше. Виза заканчивалась. Потерпеть, как сказала подруга, действительно оставалось всего чуть-чуть. Через два дня – вылет. Но как вытерпеть эти постылые дни?
Как же сильно я, оказывается, соскучилась по моей милой бабушке, по Серёже-Хоббиту, и даже по ребятишкам из неугомонного 6-го «Б», которым при всей их гиперактивности, всё равно не переплюнуть Пюпюса. Рука сама набрала знакомый номер:
– Привет, Серёж! Отгадай, откуда я тебе звоню? Из Франции!
– Ух, ты! Вот это да! Теперь видишь, что с людьми волшебный фэн-шуй делает!!! А у меня тоже изменения, уволился из родимой казематины. В Москву собираюсь в аспирантуру поступать. А ты как там во Франции-то надолго решила обосноваться или как?
– Серёж, как домой полечу, сообщу…
– Да, видишь, Леночка, какой мир-то оказывается большой и интересный! Тебе как там вообще-то? Нравится?
– Знаешь, если бы ты меня об этом ещё неделю назад спросил, то я была бы в полном восторге. А сейчас точно знаю – дома лучше! А в тупики мы себя сами умеем загонять – вне зависимости от страны…
И тут, вдруг до меня дошло простое, как всё гениальное, осознание того, что там, на далёкой Родине меня ждёт он – близкий хороший человек. Тот, которого я всю жизнь искала – Серёжа! И сюда-то за тридевять земель припёрлась именно его искать… ну или похожего на него. В том солёная истина, что оказалось ожидание это гораздо важнее, чем пошлая интрижка с Месье. Именно в скромном, домашнем, добром Серёже есть что-то такое, что я так надеялась найти в игрушечно-карамельной Франции, но не нашла. А в нём есть главное, чего тут нет, он – настоящий! Милый! Милый, и никакой ты не Хоббит, а благородный воин – Джедай!
Если бы я, например, пробыла во Франции недели две, как среднестатистический турист, то находилась бы в остром культурном шоке. Задержись я около месяца – то первые восторги улеглись, и мне было бы просто весело и хорошо. Но моё пребывание продлилось почти всё лето, мало того, я увидела местные реалии изнутри, мне посчастливилось гостить во многих семьях, общаться с разными людьми.
Наносная яркая мишура новизны постепенно облетела и осталась непреложная голая правда: жизнь здесь не такая красочная и лёгкая, как видится из окон туристического автобуса. И работать надо, и денег не всегда хватает, и цены растут… а главное, как бы сладко мне не улыбались вокруг, я навсегда останусь для всех чужой, лишней. Быть прикованной к узкому кругу своей диаспоры, и лишь там отдыхать от агрессивной языковой среды, где тебя никто не понимает, и ты никого не понимаешь. Нужно положить полжизни, чтобы внедриться в эту чужую жизнь. И неизменно на каждый «плюс» заграничной жизни найдётся свой «минус».
Все эмигранты не могут внятно объяснить, чем отличается их новая жизнь от прежней, и чаще всего ограничиваются общими фразами: «Там всё другое!» А что всё? Это мы другие, русские – люди высокого духа!
Вот и я не могла объяснить себе, что так дико выдавливает меня отсюда. Потому что нельзя объяснить необъяснимое. Отсутствие невидимого Покрова Богородицы, духовного пространства, энергетической поддержки этноса – назовите, как кому нравится. Но нет покоя без родной земли, а это нельзя увидеть, можно только чувствовать, будто чахнешь от бесприютности.
А без фундамента под ногами – лёгкая мы добыча. Изматывает она эта чужбина, соки тянет, душу высасывает.
– Что жизненной силы моей хочешь? Вот тебе – космическая фига! Вы как хотите, а я возвращаюсь!
На исходе лета я готова была бросить все огромные сумки с подарками, что мне надарили сердобольные французские тётушки, и бежать-бежать босиком за самолётом по взлётной полосе прочь от этой обрыдлой заграницы… ДОМОЙ!!!
Иллюстрация Александра Ермоловича
20. ДОМОЙ!
Дай Бог побольше разных стран,
Не потеряв своей, однако…
Евгений Евтушенко «Дай Бог»
Ранним утром Месье провожал меня в Парижском аэропорту. Провожал нетерпеливо, суетно. Ведь завтра должен был наведаться адвокат бывшей жены с досмотром, от результата которого зависели встречи с двумя самыми любимыми существами на свете: конём и Пюпюсом. Поэтому ему не терпелось спихнуть меня как можно быстрее.
Посадку ещё не объявили, а Месье дёргался и с тоской глядел на выход из терминала, готовый каждую секунду дать дёру прочь, подальше от меня.
Я понимала, что больше никогда не увижу этого человека. И не захочу больше встречи с его однобоким недоразвитым мирком. Мне вдруг стало так жаль его, что на глаза навернулись слёзы. Как жалко глухого, потому что он никогда не услышит музыки или слепого, который никогда не увидит неба.
Месье понял мои слёзы по-своему и стал притворно увещевать, что обязательно позвонит-напишет-приедет… Он даже решил рассмешить меня напоследок, припомнив, что я постоянно удивлялась перенасыщенности французских улиц чернокожим населением. Он каждый раз всплёскивал руками и возмущённо называл меня: «Ты – апартеид!»
Месье лукаво указал на очередь в крохотный «дешёвый» самолётик до Женевы, на котором мне предстояло с пересадкой убираться восвояси. Длинная шеренга вылетающих состояла сплошь из огромных темнокожих гигантов. Афрофранцузы, как на подбор были поперёк себя толще, причём каждый последующий был выше, шире и чернее предыдущего. На последнего великана было просто страшно смотреть.
Как авиакомпании не боятся брать на борт таких игрушечных самолётиков столь увесистых пассажиров? Хоть бы как-то взвешивали, что ли, прежде чем билеты продавать.
– Вот сейчас расскажу им какой ты, Элина, на самом деле – апартеид. И что ты против, чтобы эти люди жили во Франции, – довольный своей удачной шуткой, Месье расплылся в счастливой улыбке, видя с каким замешательством, я рассматриваю своих будущих попутчиков.
– Да, уж. Тогда точно время в пути пролетит незаметно.
Объяснить, что вовсе я ни какой не апартеид, а просто считаю, что во всём нужна мера, мне уже не удалось. Крохотный самолётик послушно проглотил все приготовленные ему жестокой авиационной судьбой тушки и тяжко оторвался от взлётной полосы.
Вопреки опасным прогнозам, самолётик бережно выгрузил всех пассажиров в маленьком аэровокзале столицы Швейцарии без проблем и проволочек. Женевский небесный порт оказался чередой уютных комнаток, застеленных мягкими ковровыми дорожками. Всё было настолько ненастоящим, кукольным: крохотные киоски с блескучими швейцарскими часами, миниатюрные лавочки в игрушечном зале ожидания, что даже люди стали казаться персонажами старого доброго мультика из детства.
И как подтверждение этого впечатления, зал заполнила делегация вездесущих японских туристов. Одинаковые маленькие человечки в одинаковых белых носочках и таких же белоснежных кроссовках со стандартными приклеенными улыбками, словно нарисованный отряд сказочных персонажей, выкроенных по одному лекалу, стилизованный талантливым мультипликатором.
Маяться за рассматриванием оживших «анимэшек» пришлось долгих три часа. Поэтому во время пересадки в комфортабельный авиалайнер, сердце подпрыгивало и замирало от нетерпения. В голове пойманной рыбкой билась только одна мысль: «Домой! Поскорее бы домой!»
В полёте, по мере приближения к родимым пенатам, как ягодки скоропостижно вызревали мысли, которые подводили некий итог, может быть, целому этапу моей маленькой жизни.
В детстве казалось, что настоящая жизнь где-то та-ам, где-нибудь в Москве, а ещё лучше в Европе или Америке. Только там настоящие возможности, там другой мир и не то, что у нас тут – серость да убожество! Но когда взрослеешь, начинаешь осознавать, что нет, оказывается, лучше места на земле чем то, где на свет народился. Вот оно и есть самое яркое, фантастическое и никогда до конца не разгаданное, но родное, куда всегда тянуть будет.
Избавление от иллюзий, может, и есть настоящее взросление. Не по паспорту, а когда душа созрела для мудрости. В очередной раз убеждаюсь – все в своё время приходит и в нужном количестве. Как я воспринимала европейскую чистоту и любезность в первые дни – с восторгом, эйфорией. Да и весь последующий месяц, наверное, пребывала бы в состоянии довольной расслабленности. Но я прошла все эти стадии, и после периода безоблачного счастья, вместе с моими солнцезащитными очками разбились и пресловутые розовые.
Судьба подарила мне время на отрезвление. Я взглянула вокруг, реальность стала неутешительным открытием. Как бы мы там не пыжились, стараясь стать настоящими европейцами, как бы не кичились своим материальным преимуществом перед соотечественниками, были, есть и останемся чужими, нелепыми, непонятыми. Как белые медведи в европейском зоопарке – вроде бы и кормежка дармовая, а тошно!
Посмотрите на многочисленных таджиков или туркменов, что эмигрировали в центральную Россию и претендуют на звание обрусевших. Они остаются для нас чужаками, и мы взаимно стараемся держаться друг от друга в сторонке. Разве не так? Должно пройти не одно десятилетие, не одно поколение должно смениться на приютившей земле, да ещё лучше что б ассимилировали – пообженились бы… Вот тогда, может быть, мы и станем чуть-чуть ближе друг другу и понятнее, а, может, и нет! Так же и мы там в Америках-Европах смотримся – вечными чужаками.
А вообще жалею, что съездила – разбила последнюю мечту. Так бы думала – это у нас здесь трудно жить-выживать, а вот есть волшебная Европа, вот там – красота, сказка. А что в итоге? В этой волшебной Европе мы – никто и звать никак, и вообще по всем параметрам хуже. С голоду, конечно, не помрёшь, но и жить будешь, как в гостях – да и хозяева-то больно строги да рачительны. Оказалась сказка страшной и без вразумительного конца…
Только в глубине – в самой сердцевине души вызрела уверенность, что всё так – как надо, не согласно моим сиюминутным капризам, а по Воле Высшего Порядка. Словно Кто-то больше и мудрее меня ведёт за руку, и остаётся лишь смиренно покориться. Не знаю, пожалею я когда-нибудь, что не приложила никаких усилий, чтоб остаться в забугорье? Упустила шанс или приобрела?
Но теперь я могу точно сформулировать ответ на извечный вопрос «С чего начинается Родина?» Душа начинается с горя, характер начинается с лишений и трудностей, а Родина начинается с разлуки. Таков закон жизни: что имеем – не храним, потерявши – плачем.
На этой философской фразе, родившейся в уставшем мозгу, сзади за моим сидением завошкались и разом дружно разревелись двухгодовалые близняшки. Не очень удачное соседство для дальних перелётов, я вам скажу! Одна из малышек даже начала буйно колотить ногами в спинку моего кресла, за что тут же схлопотала от матери:
– А ну, упокойтесь обе! Сейчас уже дома будем! Кому сказала?
Боже, почему так радостно слышать эти слова? Да она ж по-русски говорит! Никогда я так не радовалась звуку русской речи, как в этот раз. Словно моя душа задышала, мозг проснулся, глаза открылись, русским духом запахло! Какое это всё-таки счастье, когда понимаешь, о чём говорят вокруг! Это может подтвердить лишь тот, кто вырвался из долгого инакоговорящего окружения. Невидимая аура изменилась, стала другой – родственной, понятной домашней. Я снова под защитным родительским колпаком.
Вы не замечали парадокса: обратная дорога всегда короче!
Выйдя за серебряную черту, первым кого я увидела, был Сергей. Его хрупкая изящная фигурка, казалось, стояла в центре Вселенной, а вокруг на скорости, стирающей лица, проносились цветные людские потоки. Он стоял такой родной, трогательно щемяще-маленький, но отважный и бесконечно добрый. Невольно сравнив его с Месье, я удивилась, до чего ж он невероятно юный. Почти мальчик. Даже розовый детский румянец пробивается. Серёжа стоял спокойно и рассматривал хаотичную суету вокруг. Увидев меня, он резко рванул навстречу. Эх, и темперамент у него всё-таки – огонь! Это вам не хладнокровные европейские селёдки. Наш человек!
Я бегу к тебе, мой Джедай, да прибудет с нами сила!
Через год в декабре пришла из Франции рождественская открытка с трогательной надписью:
«Я часто думаю о тебе и сильно скучаю!
Любящий тебя, с тысячью поцелуями
твой Франсуа Буйе…»
Наверное, стервозная супруга, наконец, вернула несчастному Месье дорогого коня!
Письмо не полетело в урну, как первоначально задумывалось. Мой любимый Джедай разместил его в том секторе квартиры, который по древнему искусству фэн-шуй отвечает за «Путешествия».
Ведь мы собираемся летом в те края – Лолку навестить. Трудно ей сейчас одной без работы с маленьким сыном на руках. Помочь надо. А заодно и хлеба ей чёрного «Бородинского» привезём, а то уж год как просит…
Иллюстрация Александра Ермоловича
К оглавлению...
