хххххх
Когда наскучит арифметика,
Вся проза жизни и конкретика,
Когда фальшивая патетика
Звучит за каждою строкой,
Я возвращаюсь вновь на Сретенку,
Чтоб запитаться энергетикой
И, как в той старой доброй песенке,
Пройтись вдоль шумной мостовой.
Да, всё меняется: эстетика,
Фасадов свежая косметика.
Не те слова, не та фонетика,
И люди, в общем-то, не те,
Что были раньше. Но поэтика
И поэтическая этика
Живут по-прежнему на Сретенке
В той первозданной чистоте.
Пусть многочисленные скептики
Бросают в раздраженье реплики,
Что по законам диалектики
Всё изменяется, течёт.
Пока жива родная Сретенка,
Мой друг, не спета наша песенка,
И пресловутая патетика
Здесь, в данном случае, не в счёт.
Мама
хххххх
Наверное нетрудно
Увидеться и снова
Пройти по «тонкой Трубной»
Нам с Юркою Плясковым.
Не изменить, похоже,
Нам это место встречи,
Путь в будущее сложен.
Путь в прошлое не легче.
Зато он так короток,
Не в пол, а в четверть мысли,
Вот Яшка на воротах
Без брюха и не лысый.
Он ловит «мёртвой хваткой»
Удар неотразимый,
Вот Валька бьёт в «девятку»,
Вот в «Ласточке» сидим мы.
Мы торопили время,
Срезая часто угол,
Ты был в себе уверен,
О будущем не думал.
Не знали мы с тобою,
Ни точно, ни навскидку,
Что нам дана судьбою
Всего одна попытка.
Что кончится прогулка,
Что лет так через тридцать
Последний переулок
В Германии приснится.
Что, если разобраться,
Нам будет очень трудно
До Сретенки подняться
И вновь вернуться к Трубной.
Наш дом Трубная 25
В ВАЛЮХИНОЙ КВАРТИРЕ
(По мотивам песни Ю. Визбора)
В Валюхиной квартире огромной, коммунальной,
Где корридор длиной был с троллейбусный маршрут,
Мы в прошлой нашей жизни, отнюдь не виртуальной,
Частенько находили, как странники, приют.
В Валюхиной квартире в клетушке-комнатушке
Порой нас набивалось по восемь человек,
Звучал там то Есенин, то Лермонтов, то Пушкин,
И громко раздавался весёлый общий смех.
В Валюхиной квартире с глухонемым соседом,
Что на восьми квадратах с супругой проживал,
Раз Ваш слуга покорный вёл долгую беседу,
И тот, себе представьте, смеялся и кивал.
В Валюхиной квартире в одном из переулков,
Что как ручьи до Трубной от Сретенки бегут,
Сердца наши сливались, сдвигались наши рюмки,
А души наши пели и до сих пор поют.
В Валюхиной квартире в клетушке и столовой
Жил друг наш общий Федя, был Федя – таракан,
Он ползал очень гордый собою, а особо
Тому, что был в клетушке один из всех не пьян.
В Валюхиной квартире в клубах густого дыма
Висел топор, но мирно, отнюдь не для войны.
«Не зашибите Федю!» – кричал Валюха, «Приму»
Закуривая сидя у кафельной стены.
В Валюхиной квартире теперь другие лица
Бредут по коридору, рассматривая стенд
Расценок за услуги – здесь платная больница
И сеть стоматологий известных «УльтраДент».
В Валюхиной квартире не ходят «руки в брюки»,
Не курят, не поют и не пьют уже вина,
Нет прежней коммуналки, нет с нами и Валюхи,
И «так несправедливо, что жизнь у нас одна».
Наши окна
хххххх
Я помню как-то в мае
Пошёл гулять с отцом,
Тогда ещё трамваи
Ходили на Цветном
Бульваре. Ну а кроме
Я помню до сих пор
Был дворник в каждом доме,
А во дворе забор.
Грозил мне дворник пальцем,
Выказывая нрав,
И ах каким начальством
Казался домуправ!
Полсотни лет бы сбросить
С календарей, пока
Не доконали вовсе
Реформы ЖКХ.
И, позабыв про старость,
Вернуться в те места,
Где жизнь моя писалась
Вся с чистого листа.
Отец с сестрой и со мной во дворе нашего дома
ГОРОДСКОЙ РОМАНС XXI ВЕК
- 1 -
«Плывёт в тоске необъяснимой»
Минувшее, нахлынув разом,
Становится невыносимо
От ностальгического спазма.
Плывут в тоске всё те же лица,
А память, как всегда, жестока,
И, вновь, не спрятаться, не скрыться
От ностальгического шока.
Плывёт в тоске, не разобраться,
Мильон немыслимых терзаний,
И невозможно удержаться
От ностальгических рыданий.
Их сила непреодолима,
На истерию непохожа.
«Плывёт в тоске необъяснимой»
По Трубной улице прохожий.
- 2 -
Мы были винтики плохого
Весьма большого механизма.
Мы были клетками живого,
Хоть и больного организма.
История нас пропускала,
Как мясо через мясорубку,
И как табак нас набивала
В свою погаснувшую трубку.
Раскуренная неумело
Она, как горькая отрава,
И жизнь, едва качнувшись влево,
Качнулась вправо.
- 3 -
Смешной и чистый, как хрусталик,
Средь многочисленных прохожих
В людской толпе плывёт кораблик
Весенним утром в день погожий.
Вдоль по Петровке, по Неглинной,
Там где когда-то мы шагали,
Плывёт кораблик наш старинный,
Кораблик скорби и печали.
Плывёт кораблик ненастырный,
Размером с дамскою ладошку,
Хоть рядом с ним совсем пустые
Велосипедные дорожки,
Но он на них не заплывает,
Порядки новые все знает.
Плывёт кораблик удивлённый
Тому, как может измениться
Всё в нашей жизни немудрёной,
И как меняется столица.
Москва теперь совсем другая,
Уже совсем другие люди
По улицам её шагают
И по другому вряд ли будет.
А возле цирка рыжий парень
Бесплатно раздаёт газеты,
Меняют плитку на бульваре,
Уложенную прошлым летом,
И молодёжь спешит на тренинг
По выколачиванью денег.
Плывёт наш маленький кораблик
По тротуарам мимо скверов,
Как старый и нелепый карлик
Плывёт средь новых Гуливеров.
Но он не опускает флаги,
Не бьёт в отчаянье тревогу,
Хотя из центра плыть бедняге
В любой конец придётся много.
Там где над Новою Москвою
Стоят, качаются от ветра
Дома-гиганты, высотою
Чуть ли ни в сотню с лишним метров.
Где под стрелой подъёмных кранов
Безумный город прёт из чрева,
Где может всё, качнувшись вправо,
Качнуться влево.
Трубная 23 Первое жильё А.П. Чехова в Москве, Трубная сегодня
АРХИТЕКТОРЫ СТОЛИЦЫ
Стихов и песен о Москве,
Весьма хороших и не очень,
Немало сложено, но где
Стихи о наших славных зодчих?
Поэты их не слишком чтят
И вспоминают непременно
Лишь Барму с Постником, хотя
Здесь несколько иная тема.
Да, много славных мастеров
Своё, Москва, вписали имя
На вывесках твоих домов,
И ты не зря гордишься ими.
Но я, однако, не о них.
(Кем можно только восторгаться).
Об «архитекторах» иных
Хочу всем здесь напомнить вкратце.
Вот дом времён СССР,
Коробка со времён Хрущёва,
А вот классический пример
От «архитектора» Лужкова.
Кто прячется, потупив взгляд,
А кто-то, проявив сноровку,
Пролез вперёд. А где Арбат?
Тот старый? Или Домниковка?
Их нет. Осталась лишь молва.
Но есть необратимый вектор.
А значит – Новая Москва
И новый главный «архитектор»,
хххххх
Переехал я в город со всеми
Из деревни, но мне повезло,
Называли меня не «деревня»,
Называли нежнее: «село».
И мои деревенские корни
Не давали покоя врагам,
И поэтому, кто я, сегодня
Затрудняюсь ответить и сам.
Я не первый такой, не последний,
И, по-моему, суть такова:
Вся Россия – сплошная деревня,
И «большая деревня» Москва.
По совсем аж недавнюю пору.
Но прогресса свирепый оскал
Изменил их, и вот уже город
Под себя всю деревню подмял.
Сердцем знаю и разумом помню,
Полагаю известно и вам,
Что в деревне могла быть часовня,
А в селе обязательно храм.
Много лет выясняем причины,
Ищем корни российского зла,
А деревня жила вся общиной,
Круговою порука была.
Но любой лизоблюд и наушник,
И царёк, почему-то был рад
Непременно хоть в чём-то разрушить
Первобытный крестьянский уклад.
Не с того ли сегодняшний фермер
Получает в итоге лишь «пшик»?
И по той же причине, наверное,
И пророс на полях борщевик.
хххххх
Привыкнув, весь в своей харизме,
Слоняться праздно по Тверской,
Ты отошёл от сельской жизни
Нелепый житель городской.
Таких, как ты, не единицы,
А большинство. Не только мне
Неясно, как могло случиться
Подобное в моей стране?
Россия в тупике. А кроме,
Пусть кто-то этому и рад,
Подрублены все наши корни,
Разрушен вековой уклад.
Крестьянин много лет в печали,
Да и работать он отвык.
И там, где сеяли, пахали,
Лишь двухметровый борщевик.
Трубная пл. 25.01.17. Вид на Рождественский бульвар
хххххх
Москва всё больше, скопище людей
В одном, отдельном, небольшом пространстве
Безумию сродни, но всё сильней,
С каким-то непонятным постоянством
Мы рвёмся в мегаполисы. Всё здесь,
Почти на удивленье бестолково:
Богатство, бедность, нищета и спесь,
Одно неотделимо от другого.
Ты, как осиный улей, не понять,
Москва, твои ходы и лабиринты,
Людей ты заставляешь проявлять
Все низменные чувства и инстинкты.
На сотни вёрст в длину и ширину
Раскинулась страна, но люди, точно
В затмении, стремятся лишь в одну,
Одну и ту же маленькую точку:
В Москву. И этот пагубный процесс
Затронул очень многих и не диво,
Что каждый, кто стремится, ждёт чудес
И в предвкушеньи призрачной наживы.
СОБЯНИНГРАД
Москвич в четвёртом поколенье,
Не сноб и не аристократ,
Из дома выйдя, к удивленью,
Попал уже в Собянинград.
Взамен деревьев – пальмы в кадках,
За домом сразу – стройплощадка,
Всё небо закрывает смог,
И доллар – воздуха глоток.
Откуда ветры эти дуют, не знаю,
Но уже твердят,
Что скоро переименуют
СобянинГрад в СобянинАд.
ЭПИТАФИЯ МОСКВИЧУ
Прощай, москвич! Держался стойко
В условиях масштабной стройки
Ты много лет. Назло всем мукам,
Которые теперь и внукам
И правнукам терпеть придётся.
Прощай! Прости за неудобства.
хххххх
Старушка с маленькой иконкой,
Ладошку выставив вперёд,
Стоит на улице в сторонке
И милость просит круглый год
С утра до вечера. Немного
Осталось бабушке до ста,
Стоит и просит ради Бога
Иисуса нашего Христа.
Минуя бабку, шагом скорым
Идёт с десяток человек,
В Москву приехавших на форум:
«Россия XXI век».
Где все галдеть неделю будут
И повторять: «В конце концов,
Пора подумать и о людях
И повернуться к ним лицом».
хххххх
Старик больной и тонущий
В пучине жизни, чей
Весь вид взывает к помощи
Прохожих, москвичей.
Помятый, неухоженный,
Больной, седой старик.
Услышат ли прохожие
Души истошный крик?
Несчастного калеку
Заметят? Подадут?
Помогут человеку?
Поверят ли? Поймут?
И как такое зрелище,
Москва, твоим глазам,
Давно уже не верящим
И старческим слезам?
Трубная пл. 25.01.17.
хххххх
Скрипач в подземном переходе
Московском, старый и седой,
Играет и тоску наводит
Своей посредственной игрой.
Придумал хитрую уловку
Находчивый пенсионер,
В футляр от скрипки сторублёвку
Вложил, другим подав пример.
Задумка, право, неплохая,
Жаль не работает она,
Всё мелочь старику бросают,
Так обнищала вся страна.
Скрипач играет, как умеет.
Ну что ж, играй, лови момент,
Пока ещё не гонят в шею,
Никто не требует патент.
Играй, находчивый старик мой,
Не опускай смычка и впредь,
Когда тебе в футляр от скрипки
Начнут кидать одну лишь медь.
Играй и обходи препоны,
Пиликай до последних дней,
Лазейки находя в законах
Для предприимчивых людей.
Не наподобие Мавроди,
Таким всегда дадут добро,
А тех, которым в переходе
Бросают медь и серебро.
Трубная ул. д. 27 Сентябрь 2016 г.
ЗАКРЫТ ПОЭТ
Закрыт поэт, бессмертный гений.
Закрыт, как минимум на год.
Ни новый Герцен, ни Есенин
К нему теперь не подойдёт.
Но кто живёт сегодня сердцем?
Все только строго по уму.
Зачем России новый Герцен?
Да и Есенин ни к чему.
Закрыли доступ к пьедесталу,
Покуда не иссяк запал
У граждан, тех, что собирал он,
Кто против власти здесь роптал.
Чтоб он своею славой громкой
Не путал правила игры,
Пока «надменные потомки»
Справляют свадьбы и пиры.
Чтоб не смущала их похмелье,
Напоминая вновь и вновь,
Так и не смытая доселе
«Поэта праведная кровь».
Весна 2017 г.
хххххх
«Таитесь вы под сению закона»,
И что бы не стряслось в стране моей,
Она по всем неписанным канонам
Российским, всё пышнее и пышней.
У трона, тесно сгрудившись, толпитесь,
Не ведая ни чести, ни стыда,
Прибрав к рукам всю власть, и не боитесь
Сегодня даже Божьего суда.
Твердите о законопослушаньи,
Вновь обрекая всех, кто не упрям,
На рабское, покорное молчанье,
Проверенный годами «одобрям».
И в рамках одиночного пикета,
Дозволенных пока что, налегке
Взойдя на постамент, «На смерть поэта»
Читает некто в длинном пиджаке.
Трубная ул. дом рядом со школой 232 Сентябрь 2016 г.
ПАМЯТНИКУ КОРБЮЗЬЕ НА МЯСНИЦКОЙ
Сидит мужчина на Мясницкой,
Совсем, как дома, третий год,
И подозрительно косится
Идущий мимо пешеход.
Заняв почти полтротуара,
Француз, загадочный месье,
От олигарха нам в подарок
Забронзовевший Корбюзье.
Напротив здания Росстата,
Которому немало лет,
(Центросоюз здесь был когда-то),
Единственный в Москве объект.
Ах, эти наши олигархи,
Умеют и красиво жить,
И нам, согражданам, подарки
От щедрости своей дарить.
Что не доделало Люфтваффе,
То, потрудившись от души,
Закончит модернистов графика,
Их острые карандаши.
Иною стала панорама,
И в этой новой суете
Не видно тени Мандельштама,
Не слышно группы ДДТ.
Декабрь 2018 г.
Трубная ул. Июль 2020 г., Трубная ул. Сентябрь 2016 г.
хххххх
Не сносить, не сносить непременно
Нам, как видно, с тобой головы.
Родились на задворках Вселенной,
Но зато в самом центре Москвы.
В нас с тобою московские корни,
И отсюда столичная спесь,
И вселенная наша, запомни,
Началась и закончится здесь.
Развивалась, росла неуклонно,
Не щадя ни врагов, ни друзей,
Не согласно вселенским законам,
А по воле великих князей.
Превращаясь из вялой и сонной,
Не идущей врагу на поклон,
Белокаменной, Первопрестольной,
В Третий Рим и второй Вавилон.
В «вечный» город, которому впору
Ожидать, как и всем нам, конца
По примеру Содома с Гоморрой,
Рассердивших когда-то Творца.
Трубная ул. Школа 232 Сейчас объединена с другими и имеет иной номер. Сентябрь 2016 г.
МАРЬИНА РОЩА
«Есть множество тропинок за кордон,
Но ни одна не выведет обратно».
М. Лосев
Казалось сегодня, что может быть проще
Добраться от «Трубной» до «Марьиной рощи».
Собраться, одеться, обуться в кроссовки,
Проехать в метро только две остановки
По ветке Люблинской, (салатовой), но
В обратную сторону от Люблино,
Там в город подняться, и... встать удивлённо,
Как вкопанный, около «Сатирикона».
Ответьте, друзья, мне, куда я попал?
Когда появился весь этот квартал?
Хоть, кажется, понял я в чём тут секрет,
Я прибыл сюда через множество лет,
И всё, и давно уже, здесь по-другому:
Ни улиц с калиткой у каждого дома,
Ни вишен, ни яблонь, ни прежнего взгляда,
Ни Марьиной рощи, ни детского сада.
Но вижу кирпичные пятиэтажки,
Что жили когда-то «душа на распашку».
Когда их здесь строили очень давно,
Мы всей нашей группой смотрели в окно,
Покуда лежали в мешках на террасах
Во время короткого «тихого часа».
А после него наша группа гуляла
По парку вблизи от Сущёвского вала.
А вот и ещё один старый знакомый –
Троллейбус счастливый тринадцатый номер,
Что с мамою вёз нас с Цветного бульвара
За сорок копеек, (практически даром).
Минуя кольцо, через площадь Коммуны,
Октябрьской улицей, узкой, но шумной,
И нас, и всех тех, кто ещё в него влез,
На Марьину рощу, на Первый проезд.
Здесь все выходили с понятным восторгом,
Ведь все, в основном, торопились к Мосторгу,
А мы же спешили скорее в детсад,
Куда меня мама должна была сдать
К восьми тридцати, чтоб успеть на работу.
Признаюсь, что шёл я туда с неохотой,
Поскольку мой маленький внутренний мир
На дух не терпел по утрам рыбий жир.
Я в детстве, наверное с самых пелёнок,
Был сложный и трудный в общенье ребёнок.
Не пил я кефир, ненавидел котлеты,
Селёдку с картошкою и винегретом,
В саду, поначалу, был «белой вороной»,
На завтрак, в обед ел одни макароны,
Во время прогулок по дому вздыхал,
Но мало-помалу к нему привыкал.
Привычка, ребята, вторая натура,
Она, как лекарство и та же микстура
Не может помочь нам тотчас и мгновенно,
А действует медленно и постепенно.
Мы в детстве об этом, конечно, не знали,
Хотя ко всему каждый раз привыкали,
Не требуя к нам ни поблажек, ни скидок,
Пускай и наделав немало ошибок.
Свобода, друзья, здесь вам должен сказать я,
Является и философским понятьем.
Нам всем повторяли, аж с детского сада,
Простую, но ёмкую фразу: «Так надо».
Мы это всей кровью своею впитали,
Поэтому и ко всему привыкали,
А кто тяготился таким постоянством –
Меняли потом и страну и гражданство.
Ну что же, пускай у нас будет терпимость,
И станет осознанной необходимость
Жить в эту эпоху и в этой стране,
Быть денно и нощно внутри, а не вне.
Пускай для нас с вами не станет привычным
Ко всем её тяготам быть безразличным,
Пусть все наши люди и все поколенья
В ней черпают силы и вдохновенье.
Хотя тяготит нас и давит подспудно,
Что нету ни сада, ни дома на Трубной,
Ни вишен, ни яблонь, ни прежнего взгляда,
Ни мамы, ни нянечек с детского сада.
Что многие люди того поколенья
В других ипостасях, в других измереньях.
Что не разглядеть, не коснуться на ощупь
Той старой, единственной Марьиной рощи.
Школа 232 4Б класс 1964 г.
К оглавлению...
