Размышление в художественном музее или последняя атака в конном строю
Из записи, найденной в дневнике убитого фашистского офицера.
2 августа 1942 года. «Перед нами встали какие-то казаки. Это черти, а не солдаты. И кони у них стальные. Живым отсюда не выбраться».
Стою возле известной картины, выставленной в музее. Впечатляющее полотно. По спине пробегают мурашки от решимости людей, да что там людей, и животных тоже, на ней изображённых.
Как говорится, «Гугл мне в помощь». В бесконечных статьях на тему этой картины чрезвычайно трудно найти последовательное и правдоподобное описание той давней сечи. Но одно выражение из многочисленных интернетовских комментариев запомнилось крепко: «У Мамая было Куликово поле, у Гитлера – Кущёвское!».
Не хочется повторять уже неоднократно сказанное, но, как говорится, тут потрібно розібрати!
Конец июля 1942 года.
Позиции Красной Армии на отдельных участках Южного фронта, скажем мягко, критические. Противник, почти не встречая должного сопротивления, рвётся вглубь Кубани.
28 июля
Южный фронт расформирован.
Личный состав передаётся в распоряжение Северо-Кавказского фронта.
30 июля.
Немецкие войска вышли на берег реки Ея!
Им нужен кубанский хлеб, но ещё больше противнику потребна кавказская нефть! Без неё дальнейшее наступление может захлебнуться. Это понятно всем.
Фашистов необходимо остановить! Любой ценой! Даже самой высокой.
В казачий кавалерийский корпус поступает приказ.
Обычный. Таких в то время было множество.
«Задерживать врага как можно дольше и дать возможность частям Красной Армии, отступившим за Дон, подготовить оборону, а также создать резерв времени для завершения эвакуации в тыл предприятий оборонного значения».
Знаете, какое лето на Кубани? +30, а то и все 40 градусов в тени и на небе ни облачка. Не знаю, точно, но думаю, и в 1942 году погода над Кущёвской степью была такая же. За лесозащитной полосой готовились к атаке кубанские казаки. Готовясь умереть! Здесь же, на родной земле. Растянулись по фронту на два километра. Командир концом шашки обозначил направление главного удара. Вначале шли тихо, стараясь не создавать лишнего шума, потом перешли на рысь и, лишь завидев воочию вражеские траншеи, дали галоп! Эту лаву уже не могло остановить ничто. Ни грохот орудий, ни миномётный огонь, ни пулемёты противника. В это время вражеские солдаты собирались возле походных кухонь в ожидании положенного завтрака. Казаки, не нарушая походного строя, ворвались в станицу. Началась паника. Экипажи противника пытались добежать до танков. Всадники рубили их на полном скаку. В то утро более тысячи немецких солдат и офицеров было уничтожено. Свыше трехсот захвачено в плен.
Вот ещё одна запись из дневника немецкого солдата.
«Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. По ночам меня преследуют кошмары. Казаки – это вихрь, который сметает на своём пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего».
Оккупанты дрогнули. Кубанская станица Кущевская трижды переходила из рук в руки. Немцы подняли в воздух авиацию, но схватка уже переходила в рукопашную. Вражеские бомбардировщики не смогли переломить ход того исторического боя. Бомбить своих асы люфтваффе не стали. Самолёты с крестами на крыльях кружили над знойным Кубанским полем. Пытались рёвом моторов напугать казачьих коней, только и это было без толку. Казачьи лошадки, с жеребячьего возраста приучались к гулу моторов. Однако одной живой силой удержать занятые казаками позиции было невозможно, а наша артиллерия, увы, молчала.
Вести о Кущевской атаке солдатское радио мгновенно разнесло по фронтам. Об этой атаке писали и газеты того времени. Сам Левитан прославлял подвиг казаков в сводках Совинфорбюро. Ставкой Верховного главнокомандования была издана директива, в которой приказывалось брать пример с казаков Кубани. Они становились эталоном солдата доблестной Красной Армии.
Для фашистов эта внезапная атака стала ещё и холодным душем в том плане, что полностью разрушила их ставку на казачество.
А в это время, в нескольких сотнях километров от степной зоны, в Предгорьях Кавказа спешно выводились из строя нефтяные вышки, эвакуировалось заводы и уничтожались нефтехранилища. Задача поставленная командованием перед казацкими полками была выполнена. За время боёв в степях близ станицы Кущевская полегла не одна сотня славных донских и кубанских казаков. Поисковые группы ведут в тех местах раскопки и до настоящего времени.
Никогда не сдавались и пленных не брали
– Ганс, подойди ко мне. – Фельдфебель Иорке протянул солдату бинокль. – Глянь туда. Ты же вчера крепче кофе в рот ничего не брал? Солдат прильнул к окулярам. С высоты, на которой закрепилась рота, было хорошо видно как, в окопах противника, низкорослые люди, в длинных, средневековых одеяниях, стучат в бубны. Ветер доносил до окопов низкие, непонятные звуки.
– Рядовой Лееман. В отличие от меня, старого вояки, ты до войны целый год протирал брюки на скамейках берлинского университета.
– Я воль. Гер фельдфебель.
– В таком случае ответь мне на вопрос. Как по-твоему, эти русские от безысходности и бессилия уже обращаются за помощью к шаманам? Или мне всё это мерещится? С перепоя.
Произнесённая фраза стала последней в жизни Иорке. Бесшумные стрелы, выпущенные в утреннее небо, описав дугу, отобрали жизни у него и рядового Ганса.
– Майор! Что это за представление устроили твои тувинцы? Для них, что? Устава не существует? Вырядились в какие-то балахоны с кисточками, гремели бубнами и горланили чёрт знает что! Песня не песня. Слов нет, только звуки. Как вообще у них это получается?
Командир батальона прятал за спиной недоеденный сухой паёк.
– Горловое пение! – Товарищ полковник. Только они так и могут. Национальная особенность.
– А тарабанить в бубен и демаскировать себя перед врагом тоже национальная особенность? За такие дела и под трибунал загреметь можно.
– Осмелюсь доложить! Военная хитрость.
– Что? Какая хитрость?
– Военная, то есть охотничья. Они просят своих богов даровать им удачу в охоте на зверя.
– И что? Получили дарование?
– А то как же. Обязательно. Уничтожили роту врага, целиком. Наши уже обживаются на высотке. Захватили оружие и главное, оперативную карту.
– Это как? Я не слышал ни одного выстрела.
– Осмелюсь доложить, стрелами.
– Чем? Не понял! Повтори!
– Стелами. Товарищ полковник. Правда, со стальными наконечниками. Кузнец из соседнего села вчера весь день ковал. Шаман в бубен стучал. А лучники в это время фашистов высматривали.
– Спектакль устроили на передовой? С песнями и плясками! Майор слушай мой приказ! Это средневековье прекратить! Раз и навсегда. Не дай бог союзники про шамана и стрелы пронюхают. Сраму не оберёшься! Вы бы ещё с дубинами и пиками на фашистские пулемёты пошли.
– Не могу–товарищ полковник.
– Чего ты не можешь?
– Запретить им шаманить, не могу.
– Как, это не можешь? Ты командир части или дамочка «кисельная»?
– Они граждане другого государства. Тува де–юре является самостоятельной, суверенной страной.
– При чём здесь какой-то Юра? Толком можешь объяснить?
– Вы товарищ полковник, я извиняюсь, у нас человек новый. Всех тувинских тонкостей не постигли. Извините за каламбур.
– За, что тебя извинять?– Перебил подчинённого полковник.
– За тувинцев. Они иностранцы. Не советские. Их республика объявила войну Германии в тот же день, что и мы. Следовательно, добровольцы не совсем солдаты Красной Армии. И я не могу им приказать не следовать своим вековым обычаям. Он хотел ещё что-то добавить, но в блиндаж вбежал здоровенный хохол-связист.
– Товарищ полковник дозвольте доложиться командиру нашенскому, то есть я хотел сказать, майору. Дюже новость гарная.
Полковник молча кивнул.
– Араты фрицев выбили из села и шугают аж до самой речки. Просили подмогу не посылать. Гутарят, что сами сладят. Дюже на немчуру злые.
– Сержант! – Полковник обратился к связисту. Передай им, что мне нужен один, но толковый «язык». Желательно офицер. Пусть доставят пленного прямо в штаб.
– Я конечно, зараз передам. Только они того, в плен никого не берут. Всех на месте решают. И сами завсегда до последнего дерутся. Так у них принято. Извиняюсь, но эти нехристи слово «плен» никак не разумеют. Нету в тувинском языке такого.
В блиндаже на мгновение повисла тишина.
– О це, конечно, добре! – Полковник улыбался. – Нечего с этими гадами церемониться. Чем больше истребим фашистов, тем быстрее войну закончим. Но «язык» мне всё же нужен. Майор позаботься об этом. И ещё. После боя пусть твой политработник проведёт с этими воинами беседу. У нас здесь регулярная армия, как-никак. А это означает единая для всех форма одежды и знаки различия, и всё такое. Халаты с кисточками, амулеты и бубны пусть в повозках возят, а воюют строго по уставу. Хотя, если честно, победителей не судят.
– «Der Schwarze Tod». «Der Schwarze Tod». «Der Schwarze Tod»–Чёрная Смерть, чёрная смерть, чёрная смерть – меланхолично переводил молоденький лейтенант слова пленного немецкого офицера.
– Это я уже понял, что дальше?– Полковник смотрел в окно на бескрайние поля, сплошь заросшие бурьяном.
– Военнослужащие нашей доблестной армии считают узкоглазых восточных варваров потомками Аттилы. – Переведя эти слова, лейтенант непроизвольно ухмыльнулся. – Солдаты вермахта, увидев низкорослых, мохнатых лошадей и развивающиеся на ветру пёстрые халаты потеряли всякую боеспособность. Всадники продолжали движение даже изрешечённые пулемётными очередями. Страшное зрелище. Настоящий ад на яву.
– Переведи ему – буркнул полковник.– Это наш ад. Мы их в него не звали. А раз пришли, то пусть ощутят его каждой клеточкой своего тела. Доставьте пленного в СМЕРШ. Пусть там с ним дальше побеседуют. Воины Аттилы. Надо же. Да у нас любой солдат этого самого Аттилу за пояс заткнёт.
– Товарищ командир. В этой папке все материалы по добровольцам. – Замполит стоял по стойке смирно. Вы в нашей части человек новый. Вместо выбывшего из строя назначены. А тут, как назло, бои и день и ночь. Наступление, опять же. Вот и не успел вас ввести в курс дела. Виноват.
Полковник пододвинул к себе документы. Пошарил по карманам, ища очки. Наконец, нашёл. Отпустил подчинённого и склонился над бумагами.
Десять процентов всего населения далёкой республики ушли добровольцами. Государственный банк Тувы передал Советскому Союзу практически весь свой золотой запас. Для нужд Красной Армии выращено и отправлено пятьдесят тысяч коней и семьсот пятьдесят тысяч голов скота. Изготовили более пятидесяти тысяч пар лыж. Четыреста тонн мяса.
Красные от постоянного недосыпа глаза полковника слезились.– Der Schwarze Tod– повторил он про себя запомнившуюся фразу. Как жаль, что эти люди не входят в состав братской семьи советских народов. Нам такие Атиллы ой как нужны.
Семнадцатого августа тысяча девятьсот сорок четвертого года сессия Малого Хурала Народной Республики Тува приняла решение о присоединении республики к Советскому Союзу на правах автономной области Российской Федерации.*
Спустя семьдесят лет внук-тинейджер решительно отобрал у меня газету.
– Дед. Ты ведь у меня всё знаешь? Понимаешь. Училка задала доклад, про какую-то Туву. Помоги мне её на карте отыскать. Где она вообще находится?
Я подвел своего «потомка» к огромной карте Российской Федерации, висящей на стене.
– Существует такая байка. Говорят, когда Гитлеру сообщили о том, что Тувинская Народная Республика объявила войну Германии, он даже не счёл нужным отыскать её на карте. А зря. Тысяча девятьсот двенадцать жителей этой республики отдали жизнь в борьбе с фашистскими захватчиками. Сражались храбро. Потому имена и фамилии некоторых из них носят улицы городов и населённых пунктов нашей страны. Улица в честь всех тувинских добровольцев есть в городе Кызыле. – Я показал на карте, где расположена столица республики. – Напиши обо всём этом в докладе. Подвиг малочисленного народа нам забывать никак нельзя! Из малых побед, в конце концов, свершилась одна – наша общая огромная Победа!
* Республика Тыва с 1991 года один из субъектов нашей страны. Входит в состав Сибирского Федерального округа.
Старый альбом
Не знаю, как у тебя, дорогой мой читатель, а в нашем семейном гнёздышке всё ещё существует старый альбом с фотографиями. В красивом красном, бархатном переплёте. Тяжеленный, просто жуть.
– Супруже! Я когда ещё просила тебя распечатать и вложить в альбом фотографии, которые мы сделали во время прошлогодней поездки в Финляндию? С какого раза ты, наконец, исполнишь мою малую просьбу?! – Это моя вторая половина оторвалась от предновогодней стряпни и взяла в руки «бархатный раритет».
– Я тут с утра до вечера кручусь на кухне как векша – грызун из семейства этих, как их, запамятовала – беличьих. А он сидит, бумагу марает, рассказы пописывает. Давай, живо включай свой принтер и выдай мне сейчас же всё, что просила. Иначе… Сам знаешь, что иначе. Будешь, как холостяк, банальной яичницей давиться. Гастрит зарабатывать.
– Но дорогая, – нехотя огрызнулся я. – У всех же планшеты, ноуты и смартфоны. На них же можно всё посмотреть и всем друзьям и подругам мигом переслать. Чего же дорогую фотобумагу зазря изводить.
– А на память оставить! Детям, внукам. Потомкам нашим. Ты о них подумал? – Жена с любовью и нежностью перелистывает альбом, каждый лист которого переложен пожелтевшей папиросной бумагой. – Вот смотри, у меня для Финляндии целых два листа специально отведено.
– Но наши дети уже давно позабыли про толстенные альбомы с фотографиями. Если вообще знали об их существовании. У них для этих целей Инстаграмм и прочие социальные сети имеются.
– И что у тебя за манера такая – постоянно мне перечить! К нам, между прочим, совсем скоро приедет тётя Маша. Она всех этих гаджетов, ужас как боится. У неё даже сотового телефона нет. Вот специально для неё ты сейчас фото и напечатаешь, понятно?
– Если у тёти телефона нет, откуда же ты знаешь, что она приезжает? – из последних сил сопротивляюсь я.
– Телеграмму почтальон принёс. На, почитай. Если ты запамятовал, то информирую, у нас в стране существует такой анахронизм, как почтовые отделения. Вот наша тётя пошла туда и отбила телеграмму. Понятно?
Старенький принтер, кряхтя, ожил, нехотя помигал светодиодами, поскрипел шестерёнками и наконец выдал серию фотографий столь необходимых для семейного альбома.
– Так! А это что за вывеска у меня за спиной? Какое памятное место? Что в нём особого? Сделай милость, растолкуй, пожалуйста. В противном случае лично всё будешь тёте Маше разъяснять.
Нехотя поднимаюсь из-за стола, нежно обнимаю свою ненаглядную, всматриваясь в фотографию.
«Ателье по стрижке собак господ Бориса и Ирины Бьёркелунд. Общество защиты животных Финляндии», – читаю я вслух.
– Ничего не понимаю. И что это за достопримечательность такая? Собачье ателье. Почему ты меня запечатлел на фоне именно этого дома?
– Понимаешь, дорогая, в самом доме ничего особого нет. Дом как дом. Особенность кроется в фамилии владельца. Борис Бьёркелунд, можно сказать, человек-легенда, только о нём почему-то мало кто знает.
Жена с глухим стуком закрывает альбом.
– Вот вечно ты так. Я у тебя должна всю информацию клещами вытягивать. Под пытками. Пошли на кухню. Ещё немного и тесто из квашни вывалится. Я, так и быть, тебя от тяжёлой кулинарной работы на сей раз освобожу. Но ты за это в знак благодарности, всё про финскую вывеску расскажешь. Согласись, это много лучше, чем в ящик телевизионный пялиться, что у нас на холодильнике примостился.
Я молча киваю головой в знак согласия. Беру со стола папку с надписью «Бьёркелунд» и покорно следую за своей супругой.
Жил в начале двадцатого века в славном городе Санкт-Петербурге совершенно русский человек, правда, из семьи финляндских шведов. За два года до революции окончил Морской Корпус, получил первое офицерское звание.
– Это ты о Борисе Бьёркелунде? – уточнила жена, раскатывая тесто.
– Да, это о нём. Будь добра, не перебивай меня, пожалуйста, – попросил я. – Потом, если захочешь, отвечу на все твои вопросы.
Итак, продолжаю. Молодой морской офицер успел повоевать в Первой мировой войне. Некоторое время служил на линкоре «Петропавловск». В одном из боёв получил ранение. Выздоровление пришлось как раз на дни Февральской революции. Второй морской балтийский экипаж, к личному составу которого был приписан Борис, в полном составе, с красными бантами в петлицах, отправился к зимнему дворцу выразить своё полное одобрение Временному правительству. Один Бьёркелунд не пошёл. Совсем недавно он торжественно присягал царю и Отечеству, и от той клятвы отказываться не желал.
Так уж случилось, что именно в этот день его назначили дежурным по казарме. Вернувшись с дворцовой площади, матросы устроили диспут с распитием спиртного, на тему «Будущее России и флота».
– Что здесь происходит? Почему в комнате посторонние гражданские? – обратился дежурный мичман к старшему по комнате.
– Это наши братья по революционной борьбе. Их только что выпустили из тюрьмы, – сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта, нехотя процедил матрос.
– Освободите помещение от посторонних! Будьте любезны соблюдать устав! – повышая голос произнёс Борис и повернулся, чтобы уйти, но ему это сделать не дали. Десятки рук подхватили Бориса и понесли к окну. Казарма располагалась на четвёртом этаже старинного здания с высоченными потолками. Упасть с такой высоты означало только одно – верную смерть. И Бьёркелунд её уже ощущал всем своим молодым, крепким телом. Ещё секунда, другая, короткий полёт, холодная февральская мостовая и всё.
Невероятным усилием воли он заставил себя развернуться. Затем заорал, что есть мочи:
– Дорогу офицеру, мать вашу………!!!
Удивительно, но его послушали. Расступились. Мичман, гордо подняв голову, прошёл мимо толпы матросов, не чуя под собой ног, перепрыгивая через пролёты, помчался прочь. В казарму, да и вообще на флот, морской офицер Борис Бьёркелунд больше не вернулся никогда.
Жена перестала лепить пирожки. Вытерла о фартук руки. Налила в пиалы зелёного чая.
– А дальше-то, что? Ты же сам говорил, что у него была семья. Люди, по всей видимости, не бедные, обеспеченные. Да и девушка у такого красавца, конечно же, должна быть. Короче, давай, рассказывай! Не томи, а то мигом у меня за изготовление пельменей примешься. После чего потом сам же будешь есть свои «крокодилы». Потому как желающих полакомиться такими гигантами в нашем доме точно не сыщется.
– А теперь, дорогая, представь себе глаза молодого человека, добравшегося до своего дома, – не вступая в полемику, продолжил я. – И увидевшего на груди родной матери точно такой красный бант, как и у тех матросов, которые в пьяном угаре были готовы убить его, лишь за сделанное им замечание! Ты спрашиваешь, была ли у Бориса девушка?
– К этому времени наш герой уже был обручён. В этом направлении дело уверенно двигалось к свадьбе. Но судьба новой ячейки общества оказалась очень печальной. Однако не буду забегать вперёд. – Я достал из папки листок с воспоминаниями одного человека, современника Бориса – тоже мичмана российского флота.
«Матросы в распахнутых настежь бушлатах вёдрами таскали из винных подвалов и магазинов спиртное. Пили на ходу, дрались и падали на холодную февральскую землю».
– Бьёркелунд женился и стал подумывать о том, чтобы перебраться на постоянное место жительства – соседнюю Финляндию.
Прошло четыре года. Началась и закончилась гражданская война. Отставной мичман не пошёл воевать ни за белых, ни за красных. Он вообще не находил себе места в новой России. Перебивался случайными заработками и подачками от дальних и близких родственников. У четы Бьёркелундов народился ребёнок – девочка. Наконец Бориса, после долгих мытарств, выпустили за границу. Но жену и дочь оставили в заложниках. Отец семейства был вынужден постоянно курсировать между двумя городами – Петроградом и Хельсинки. В Финляндии он довольно быстро получил весьма приличную работу. Стал разведчиком при финском генеральном штабе.
– Так он что, собирал информацию о Красной армии? – поинтересовалась супруга. – Работал против своих бывших соотечественников?
– Дорогая, ты ведь сама понимаешь, что подтвердить это или опровергнуть я не могу. Разведки всех стран мира умеют хранить свои секреты. Но, после очередного посещения нашей страны, всех, с кем контактировал Бьёркелунд, арестовали.
– И жену с дочкой? – уточнила супруга.
– И их тоже. Такое было время. ЧК не щадила никого.
А самого Бориса в одночасье объявили персоной нон гранта. Больше он приезжать в СССР уже не мог. Пять лет офицер финского генерального штаба, используя все свои связи, в том числе на самом высоком уровне, добивался того, чтобы его семью выпустили из тюрьмы и разрешили выехать в Финляндию. И в конце концов почти безнадёжное дело закончилось успехом. Жену Бьёркелунда освободили. Выдали ей загранпаспорт и даже выделили сопровождающего аж до города Хельсинки. А знаешь почему? Потому, что от пяти лет пребывания в тюремных застенках его обожаемая супруга Мария сошла с ума.
– А дочь? – жена перестала заниматься пирожками. Села напротив и листала мою папку.
– Девочка к тому времени умерла. Дети есть дети. Они в неволе почти не живут. Им свобода нужна.
Жить с родным, но душевнобольным человеком разведчик не смог. Супруги расстались. Спустя некоторое время Борис сочетался законным браком с дочерью русского полковника. В положенное время вышел в отставку и поселился в тихой финской провинции. Открыл магазинчик антикварных товаров и зажил в своё удовольствие.
Несмотря на настойчивые уговоры он не вернулся на службу ни в 1939 году, когда началась Советско-финская война, ни в годы Великой Отечественной. Однако, после того, как все войны были завершены, Советское правительство потребовало от Финляндии арестовать и выдать в СССР двадцать человек. Почему именно двадцать – мне не известно. Но в числе этих несчастных оказался и Борис Бьёркелунд. Так уж злодейке судьбе было угодно. Ему ещё повезло – осудили только на десять лет, вместо обычного в таких случаях четвертака. Наверное, учли почтенный возраст «врага советской страны». В 1955 году, больной и измученный, почти инвалид, вернулся на свою вторую Родину. Однако всё же нашёл в себе силы прожить ещё двадцать один год, написать удивительные мемуары о своей лагерной жизни, увидеть на полках финских магазинов свою книгу и умереть в 1976 году.
В прихожей раздался звонок. Супруга поднялась со стула.
– Ой, это, наверное, тётя Маша приехала, а у меня ещё пирожки не готовы. Иди, открой! Покажи нашей гостье альбом с фотографиями, пока я тут со стряпнёй закончу. Расскажи ей всё, что мне рассказал. Мой дядя, её муж, тоже после войны в лагере оказался. Только он не вернулся, сгинул там навсегда. Совсем недавно бумагу о полной реабилитации прислали. А потом давайте за стол, и захвати ту бутылку водки, что из Финляндии привезли. Помянем всех тех, кто прошёл через ГУЛАГ. Пусть будет земля всем им пухом. И вечная память. Да, ещё вот что – спасибо тебе за фото! И вообще за то, что ты у меня есть!
Уцелевший
Суббота! Наконец-то суббота. Можно немного подольше поваляться в постели, досмотреть вечно прерываемый утренний сон и узнать таки, чем там в нём дело закончилось.
– Дорогой! Вставай скорее, помоги мне с настройкой. – Это моя ненаглядная на кухне мучает кнопку автопоиска на нашем бум боксе, естественно, китайской сборки.
– Что никак Би-би-си не поймаешь? – сонным голосом вопрошаю я, отбирая миниатюрный гаджет.
– Да при чём тут англичане, век бы их не слышала. Я нашу, русскую музыку никак найти не могу. Вчера была, а сегодня куда-то пропала.
– Ну, это ты зря. Было такое весёлое время в Советском Союзе, когда все, кто имел возможность, втихаря слушали закордонное Би-би-си, или Голос Америки.
– И ты слушал тоже? Расскажи. Интересно было? Жена выключила устройство, поставила аппарат на место, и уставилась на меня, требуя немедленного продолжения.
«Есть забава на Руси – ночью слушать Би-би-си!» – Вот и мы с моим батей время от времени предавались этой самой забаве, внимали далёкому Севе Новгородцеву из города Лондона, вещавшего через шум и треск советских глушилок. Чего греха таить, именно из передач этой британской радиостанции, я, тогдашний советский студент-первокурсник, впервые услышал фамилию Солженицын и узнал, что есть запрещённое в СССР (а значит, безусловно интересное!) произведение «В круге первом».
– А у нас в доме эта книга имеется? – вопрошает супруга.
– А как же, вон стоит на полке, в чёрном переплёте. Будет время, обязательно почитай, – уточняю я и продолжаю свой рассказ, пока из уст моей половинки не вырвался очередной вопрос.
Пронеслись годы и уже по нашему, родному, российскому телевидению совершенно легально показали сериал с одноимённым названием. Помнишь эпизод со звонком сотрудника МИДа в американское посольство? В разговоре он один раз упоминает имя агента Коваля. Казалось бы, обычный выдуманный герой и ничего более. Но ведь в книгах Александра Исаевича не бывает ничего случайного, следовательно у этого агента был реальный прототип. Прошло ещё с десяток лет и вдруг я узнаю...
– Что узнаешь? Вот вечно ты так. Сейчас же рассказывай дальше, иначе отлучу тебя от компьютера и сама буду в Интернете искать, что ты там узнал. Только учти: искать буду медленно и долго, так что уж лучше сам рассказывай, а я пока займусь нашим завтраком и не духовным, а вполне материальным.
Плотник по профессии, Коваль по фамилии и Абрам по имени, из местечка Телеханы решил наконец жениться. Девушку присмотрел себе не абы какую, а дочку самого ребе, то есть местного раввина. Будущий тесть на удивление быстро дал согласие на брак, но поставил условие – жених должен иметь в своей собственности большой дом и никак не иначе. Ибо в скорости народятся у молодых детки, много деток, а следовательно в доме главы семейства должно быть просторно и уютно.
В черте оседлости, где проживал незадачливый жених, плотников было не намного меньше чем лавочников, цирюльников и музыкантов. Подрядов, а следовательно, и работы, на всех не хватало, да и платили за труд сущие копейки. Короче, условие раввина выполнить никак не возможно.
Не ходить же бобылём до самой старости. Подумал Абрам, поразмыслил, да и уехал за океан, в далёкую Америку. Сметливый парень довольно быстро овладел английским языком, в скорости стал весьма неплохо зарабатывать. Купил-таки дом и выслал деньжат для приезда своей ненаглядной Этель. Как и предполагал старый ребе, родилось в их семье трое деток. Все сыновья. Вот о судьбе одного из них, Жоржа, хочу тебе поведать. – Я сглотнул слюну, наблюдая как жена ловко намазывает икру домашнего изготовления на чёрный хлеб.
Супруга молча накрывала на стол. Меня больше не перебивала, но всем видом показывала, что пока я ей не выдам всю информацию, в полном объёме – завтракать мы не начнём.
В тридцатых годах прошлого столетия в США разразился экономический кризис, работы не стало совсем. Выход один – возвращаться на свою историческую Родину, в нынешний Советский Союз. Тем более что дальние родственники постоянно пишут о том, что никакого ценза оседлости нет и в помине, а вместо этого есть всеобщее и бесплатное образование и медицина.
Да и работа есть всегда и для всех. Семья поселилась в Биробиджане, столице Еврейской автономной области. Сын Жорж перебрался в Москву, закончил химико-технологический институт, без экзаменов поступил в аспирантуру. Но учёным ему, увы, стать не удалось. В один не очень прекрасный день к нему пришли сотрудники внешней разведки.
В 1940 году, в одном из портов Соединённых штатов Америки пришвартовался советский теплоход. Улучив момент, его тихо и незаметно покинул один малоприметный человек. Совсем недавно с отличием закончивший одну из советских разведшкол. Именно ему предстояло усилить группу советских нелегалов, после того как её руководитель Артур Адамс был срочно отозван в Москву.
Резидента уволили со службы и его дальнейшая судьба, казалось, вот-вот окончательно завершится. Но случилось невероятное. Адамса полностью оправдали по всем пунктам обвинения и более того – вернули на прежнее место работы.
В результате этого невероятного шпионского «кульбита» человек с парохода – Жорж Коваль, а это был именно он, получил уникальное задание. Он не поступил в распоряжение Адамса, а должен был работать самостоятельно, причём желательно по своей гражданской профессии – инженер-химик. Но легализоваться по документам, изготовленным спецслужбами СССР, было практически невозможно. Шла война, и американские контрразведчики работали не покладая рук.
Тогда в Москве решили, что Жорж вполне сможет устроиться на работу по своим собственным документам, выданным ему соответствующими ведомствами США, в маленьком городке Сью-Сити штата Айова, ещё до его переезда в СССР. «Дельмар», именно такой оперативный псевдоним получил Коваль перед отправкой за границу, мог пройти любую проверку, его английско-американский изобиловал всевозможными жаргонизмами жителей штата Айова.
В архивах Сью-Сити хранились подлинные метрические записи о его рождении. Множество людей из тех мест могло под присягой подтвердить личное знакомство с нашим героем. Однако разведчику необходимо было срочно придумать убедительную легенду о своём отсутствии в течение девяти лет.
– Ой, неужели в Москве этого не предусмотрели и не приготовили какую-нибудь убедительную легенду? – Жена уже сбегала к нашему книжному шкафу и листала томик из собрания сочинений Александра Солженицина, надеясь найти ответ на свой вопрос на его страницах.
– Наверное, придумали, если честно, я не знаю. Нашего разведчика выручила Вторая мировая война. Неожиданно «Дельмара» призвали в армию. Военкоматы того времени не занимались тщательной проверкой новобранцев. Фронту срочно требовались солдаты. Однако на руках у Коваля имелись документы об окончании двух курсов технического колледжа и его отправляют не на фронт, а на специальные курсы. Цель которых – обучить персонал работе с радиоактивными материалами. И о чудо! По окончании учёбы его определяют на работу на один секретный завод, выполняющий заказы для Манхэттенского проекта по созданию атомной бомбы.
Волею случая, а может быть, и нет, наш кадровый разведчик получил прямой доступ к величайшему проекту века. Его донесения без промедления поступали к самому академику Курчатову. Информация, добытая «Дельмаром», способствовала скорейшему решению проблемы создания безопасного запала атомной бомбы.
Закончилась Вторая мировая война, подошёл к концу и срок службы Жоржа в армии США.
Общительному и талантливому сержанту руководство предложило остаться работать в той же секретной лаборатории, но уже в качестве гражданского лица. Москва, узнав об этом, мгновенно даёт согласие на продолжение особо важной, секретной миссии. Как профессионал высочайшего класса, Коваль прекрасно сознавал, что при таком раскладе очень сильно возрастает вероятность его провала. Теперь его, как гражданское лицо, службы безопасности будут проверять по полной программе! Тут уж никаких поблажек не будет.
– Слушай, а женщина или жена у него была? Она где обитала – в США или здесь, в Советском Союзе? – Супруга закрыла книгу, сложила руки на груди, и, по всей видимости, совсем забыла о приготовленных бутербродах и остывающем кофе.
– Конечно, была, ждала его в Москве или была оставлена в заложниках. Это как посмотреть. Позволь, я продолжу, пока не потерял мысль.
Крайне редко, подписав в разных инстанциях кипу бумаг, «Дельмар» вырывался за многочисленные ряды из колючей проволоки в краткосрочный отпуск. И специалист по ядерному топливу тут же превращался в советского разведчика-нелегала. Он спешил к условленному месту, на встречу со своим прямым начальником. Даже по прошествии стольких лет, я не смог отыскать его подлинное имя, только оперативный псевдоним – «Фарадей».
– И что его ни в чём не подозревали? Или он был такой везучий? – Жена всё же налила себе кофе, но вот добавить туда сливок забыла. Явный признак того, что судьба разведчика её взволновала и всерьёз.
– Как известно, разведчика-нелегала зачастую губит непростительная мелочь. Так случилось и на этот раз. Американская контрразведка в то время (да, наверное, и сейчас) скрупулёзно, от корки до корки изучала периодические издания страны вероятного противника. Сотрудников этого ведомства привлёк старый, ещё довоенный номер одного советского журнала. А именно большой репортаж и фотографии счастливой еврейской семьи, благополучно выбравшейся из страны загнивающего капитализма.
А в это самое время в Советском Союзе из четырёх вариантов взрывателя для атомного заряда учёные и военные выбрали именно тот, который был изготовлен по рецепту и материалам, предоставленным Ковалем. Да и вообще первая русская атомная бомба оказалась удивительно похожей на американскую бомбу по прозвищу «Толстяк», сброшенную на японский город Нагасаки. Американские генералы считали, что советам потребуется не менее 10-15 лет для создания атомной промышленности и изготовления бомбы. Они не предполагали, что рядом с ними уже много лет работает, имея полный доступ на все секретные объекты, советский гражданин – Жорж Коваль.
Глядя на супругу, я тоже налил себе остывший напиток и хотел сделать паузу, но не тут-то было.
– Так что там контрразведка, вычислили ли они нашего нелегала или нет? Давай, излагай всё с подробностями! А я, так уж и быть, тебе свежий кофе сварю, но только позже, ладно? – Супруга забрала у меня чашку.
– Нескольких фотографий в старом журнале оказалось достаточно для оформления ордера на арест. Но найти «Дельмара» ни по месту работы, ни по месту жительства, ни в его родном городке Сью-Сити не смогли. Бывший сержант Коваль исчез! Дело в том, что к моменту испытания первой советской бомбы он снова носил в кармане молоткастый, серпастый паспорт, жил в Москве и восстанавливался в аспирантуре, стены которой покинул в далёкие предвоенные годы. Спустя два года с блеском защитил диссертацию и наконец стал кандидатом наук. Всё вроде бы складывалось неплохо. Долгое отсутствие в стенах родного института не вызывало лишних вопросов. Медаль «За победу над Германией» на его груди свидетельствовала о том, что человек воевал, по-видимому, был ранен, лечился. Много таких, как он было в то послевоенное время. Звание рядового запаса советской армии (в американской армии наш герой дослужился до чина старшего сержанта!) в дальнейшем помогло нашему герою. Как простой солдат, он не попал в «чёрный список» приспешников Берии, продолжал спокойно преподавать свою любимую химию, а также заниматься наукой. (Тем не менее его объёмистый доклад на имя всесильного наркома до сих пор хранится под грифом «Совершенно секретно»!)
– А как жена, она его дождалась? На личном фронте у него всё было в порядке?
– Да, дорогая, в этом плане у нашего героя никаких проблем не было, но 1953 году умер Сталин и младшего научного сотрудника Коваля без лишнего шума уволили с работы.
Так, на всякий случай, мало ли что, еврей всё-таки. Семью кормить стало нечем. И тогда бывший разведчик, после нескольких дней раздумий, решается обратиться в Главное разведывательное управление. Там своего рядового хорошо помнили. Руководству этого всесильного ведомства был прекрасно известен послужной список героя. Как известно, разведчики всего мира бывшими не бывают. Незамедлительно на имя министра высшего и среднего образования СССР было направлено официальное письмо и кандидат химических наук Коваль без проволочек и мытарств был восстановлен на прежней должности.
За годы преподавательской и научной деятельности он опубликовал более ста научных работ, его ученики до сих пор с благодарностью вспоминают дотошного преподавателя говорившего по-русски с заметным акцентом.
Спустя пол века журналисты разыскали нашего героя и спросили, откуда известный писатель Солженицын мог знать о его существовании и почему включил его фамилию в своё произведение?
– Это вы не у меня, у него спросите, – последовал ответ. – Давно ведь дело было.
– А сейчас этот разведчик жив? Совсем старенький, наверное? Его хоть наградили? Потом покажешь мне его портрет. – Моя половинка протянула мне ароматный свежесваренный кофе.
– Так уж повелось на Руси, лишь после смерти страна сполна отдаёт почести своим героям. Указом Президента Ковалю Жоржу Абрамовичу присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно).
Мемуары, в отличие от многих своих коллег, старый разведчик, увы, не оставил. Один из его учеников вознамерился было восполнить этот пробел, но разрешения на доступ к документам всесильной спецслужбы так и не получил!
– А ты сам как считаешь, знал Александр Исаевич о Ковале или нет?
– По всей видимости, знал. Таких совпадений в нашем мире практически не бывает. – Я поставил пустую чашку на стол и пошёл к себе в кабинет за фотографией.
«Не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта»
Начальник советской военной миссии при ставке союзников не мигая смотрел в одну точку.
«Как поступить? Принять решение или продолжать тянуть время? Наши молчат, а медлить нельзя! Вот уж воистину справедлива фраза – промедление смерти подобно!»
Я уже писал, что любовь к чтению мне привил отец. Рабочий швейной фабрики имени Кирова, окончивший семь классов Фабрично-заводского училища (ФЗУ). Каждое воскресенье, в любую погоду он ходил на книжный рынок и приносил оттуда последние новинки. Мы с блатом издалека завидев его сутулую фигуру мчался со всех ног, забирал из мозолистых рук отца авоську и с нетерпением рассматривал пахнущие типографской краской книги. Батя начал воевать ещё в 1940 году в Финляндии, а закончил в мае сорок пятого, в далёкой Праге. Наверное поэтому в нашем книжном шкафу, на особом месте хранились мемуары военачальников и известных историков. Но ни в одной из них мне так и не встретилась фамилия Суслопаров. Как бы и не было на земле этого человека. Что и говорить способность замалчивать имена и события в советские годы довели до совершенства. Кем же он был? Чем провинился перед сильными мира сего?
За три года до начала двадцатого века в деревне Крутихинцы Кумёнского района родился мальчик (личное дело No 0783357). Известно, что в 1912 году он ходил в училище, но так и не закончил его. По всей видимости, из-за начавшейся Первой мировой войны.
В тысяча девятьсот шестнадцатом Иван Суслопаров получил звание унтер-офицера и был направлен в действующую армию. Командовал отделением. Участвовал в свержении временного правительства. Воевал на Восточном и Южном фронтах.
Окончилась Гражданская война, но Иван Армию не покинул. Остался командовать ротой. Командование направило его в артиллерийское отделение Киевской военной школы.
Затем учёба академия имени Феликса Эдмундовича Дзержинского и диплом с отличием.
Когда Иван Алексеевич стал кадровым разведчиком мне установить не удалось, да наверное это и не важно. Кому надо – тот знает.
В тридцать девятом году, его направляют в Париж. Советским атташе и резидентом военной разведки. Кое-где в прессе можно найти намёки, что наш дипломат принимал самое активное участие в создании обширной агентурной сети. Ныне, хорошо известной под именем «Красная капелла».
После оккупации Франции некоторое время работал на юге Европы. В спешно созданом Французском государстве. Сдаётся мне, что именно туда стекались донесения из разведчиков стран Европы, работающих на Советский Союз.
Однако это период продолился не долго. Дипломата (и разведчика!) отозвали на Родину. Продолжили должность в штабе артиллерии Красной Армии. Затем он пару лет командовал артиллерией десятой армии Западного фронта.
В сорок четвёртом союзники, наконец-то, открыли таки второй фронт. Приказом Ставка Верховного Главнокомандования генерала отозвали из действующей армии и направили снова в Париж, в качестве руководителя советской миссии. Случилось так, что наша военная делегация была расквартирована в Париже, а штаб союзников в городке Реймс, расположенном в ста двадцати пяти километрах от Французской столицы. Тем не менее, за действиями командования союзных армий предстояло следить беспрестанно. Эмиссары из терпящей поражения Германии, раз за разом, пытались отыскать пути для заключения сепаратных соглашений. В апреле сорок пятого Геринг предложил английскому фельдмаршалу Монтгомери «развернуть весь Западный фронт и выкинуть русских с территории рейха». В марте-апреле поступила информация, подтверждающая факт переговоров с Гиммлером. Некоторые «союзники» склонялись к возможности пересмотра ялтинских соглашений.
Четвёртого мая англичанин Монтгомери, в нарушении достигнутых договорённостей между союзниками по антигитлеровской коалиции, подписал бумагу о «чисто военной» сдаче немецких войск на севере и западе Германии, а так же в странах Дания и Нидерланды. Перемирие должно было начаться в 8.00 часов утра 5 мая 1945 года.
Главнокомандующий вооружёнными силами союзников на Западном фронте, будущий президент Соединённых Штатов Америки Дуайт Эйзенхауэр отверг предложение немцев о частичной капитуляции. Потребовал, чтобы соответствующий акт подписали все великие державы участвующие в войне.
Вечером к Суслопарову приехал адъютант Эйзенхауэра. Вручил руководителю советской миссии приглашение. «Срочно прибыть в штаб союзных войск.»
Генералу предложили незамедлительно подписать акт капитуляции Германии от имени Советского Союза.
Иван Алексеевич медлил. Немедленно передал в Москву текст, и теперь ждал дальнейших инструкций. Ответа не было.
«Если не подписывать, то союзники по сути заключат сепаратный мир. Немецкие войска с Севера и Запада незамедлительно перебросят к Берлину, битва будет продолжена! Погибнут тысячи советских солдат. А если подписать, то выходит, что войну выиграли союзники! Именно перед ними враг сложил оружие».
Командующие союзных армий с укоризной смотрели на него. Секундная стрелка на циферблате делала один оборот за другим.
«Войну надо прекращать». – Понимал, что вот сейчас, одним росчерком пера может спасти тысячи жизни солдат и офицеров рвущимся, в данный момент, к центру столицы третьего рейха.
«Как же трудно взять ответственность на себя, за израненную страну, за жизнь неизвестных людей».
И подписал!
Правда, при этом добавил одно примечание. Оно предусматривало возможность новой церемонии подписания акта о капитуляции, если это потребует одно из государств-союзников.
Присутствующие облегчённо вздохнули и закивали головами в знак согласия.
Тихо отворилась дверь. Доставили ответ из Москвы.
«Акт капитуляции советскому представителю подписывать запрещается!»
Руководство Советского союза настояло на новой, «окончательной» церемонии подписания Акта о капитуляции, в логове побеждённого зверя, в Берлине!
Иван Алексеевич присутствовал на этой церемонии. Молча стоял среди других приглашённых и ждал сурового наказания за самоуправство. Но его не последовало. Сталин, получив текст реймского акта с припиской генерала, не откладывая дела в «долгий ящик», позвонил по телефону Генеральному прокурору Вышинскому.
– Имей ввиду! Лично я, не имею претензий к действиям руководителя нашей миссии в Париже! – В трубке послышались сигналы отбоя.
В Советском Союзе долгое время о наличие первого акта о капитуляции старались нигде не упоминать. Сдаётся мне, по той причине, что его подписал – КАДРОВЫЙ РАЗВЕДЧИК!
К оглавлению...
