Желтый светящийся диск уставился в администратора, и тот потянулся к кнопке. Вспыхнул второй желтый диск – и палец администратора утопил кнопку. Протрезвонил третий звонок.
Отгремели последние хлопанья кресел. Отшуршали последние конфетные обёртки. Отхлипывали и отвзвизгивали последние удушаемые гаджеты. По внутренней трансляции долетел дуэт мужского и женского голосов: «Ах, эскьюз ми, я неглиже…» – «Ничего, ничего, нашему деловому контакту это не помешает…» Трансляция удостоверила: зал воодушевленно задышал. Спектакль начался.
И огромный бурно-шерстяной Желтый Зырк – Мышья Погибель, неся над собой, как знамя, пышный хвост, по-хозяйски вальяжно вступил в женскую гримерку. Он повел локатором левого уха. Потом правым локатором. Пригасил один желтый диск. Потом дважды пыхнул обоими. И повелительно изрёк:
– Мрмяувр!
Уборщица тетя Шурша отставила швабру и полезла в шкафчик. Пока она звенела посудой и флаконами, из норки в углу вереницей, без суеты и не толкаясь, стали выходить мыши. Пристальным взором сурового, но справедливого дрессировщика котяра следил за тем, как мыши одна за другой укладываются в шеренгу. Мыши нежно попискивали. Было ясно: они знают – гибель им не грозит. И заранее предвкушают душевное удовольствие.
Город обожал свой театр за ничем не прикрытый эротический популизм. Ну, под видом философской вседозволенности, беспардонной житейской мудрости, межпартийного пофигизма и политической охренелости. А еще этот театр с некоторых пор снискал уважение проповедью всеобщей, всепрощающей любови, абсолютной терпимостью и бережливым уважением к праву любого существа на жизнь.
Первопричиной стали слова, в сердцах произнесенные главным режиссером, когда он пощелкивал курком пистолета: «Ну что ж… Каждая божья тварь имеет право на жизнь».
Пышнохвостый сибарит, пофигист и эпикуреец Желтый Зырк – Мышья Погибель и уборщица тетя Шурша поняли слова главрежа по-своему и буквально. А, может, главреж сперва увидел, как котяра дрессирует мышей, но не душит. И это побудило главрежа умерить мстительный пыл и произнести те самые поворотные слова…
А дело было так.
Каждый новый спектакль театра вызывал в ту пору в городе бурные споры и пересуды своей непримиримой позицией: зло непременного должно быть наказано. И любой, кто совершит неправедный поступок, должен подвергнуться беспощадному мщению – тюрьмой, казнью, изгнанием из модного ресторана, мордобоем, лишением наследства, смертью от удачного несчастного случая. И даже супружеской изменой.
В ту же пору в театре самозахватом поселилась мышиная семейка. Все знали, где их резиденция.Мыши шли из дырки в предбаннике женской гримерки. В углу между душем и шкафом для посуды. Прыскали отравой в норку! Затыкали намертво. Ставили ловушки. Ни одна мышь не пострадала. Хотя мышеловки ставили везде, куда удалось засунуть. Но в них почему-то то попадали актеры, актрисы, секретарки директора и прочие творческие и технические работники театра. Главрежу, директору, инспектору по технике безопасности и главному бухгалтеру это, в конце концов, надоело. Особенно терзали нервного главрежа вопли тружениц в пошивочном цехе и актрис в гримерках. Мышеловки защелкивались на их педикюрах и маникюрах в самые неподходящие минуты. Но хуже всего было, когда мыши являлись на сцену. И опять-таки в самый критический или откровенный момент действа. Далеко не всегда это удавалось обыграть. Правда, даже самым впечатлительным актрисам пару раз, удалось подать вопль омерзения от вмешательства серых дилетантов – как шок их героинь от непристойного предложения одного из персонажей. Но главреж больше не мог сносить это надругательство над правдой искусства и трепетностью творчества.
Тогда в театр, по рекомендации, и был призван на службу пушистый и до неприличия породистый красавец. Его два блюдца в крутом лбу излучали желтое царственное сияние. Когда он цинично прищуривал эти желтые диски, а потом со всем пылом самоуверенного эгоизма сверкал сразу обоими в лицо кому-либо, трепетные женские сердца готовы были на что угодно. Иногда, воздев к небесам хвостище, он милостиво разрешал женским ладоням трепетно поносить за ним этот царственный шлейф. Его краткие и по-мужски выразительные реплики «Мрмруум…» звучали повелительно и призывно. И женские сердца вмиг сдавались на его милость. А романтичная, вопреки знанию всей подноготной творческой жизни, заведующая пиар-службой дала красавцу, в соответствии с его должностью и ожиданиями, – имя: Желтый Зырк – Мышья Погибель.
Тут-то главреж бросил ту злополучную фразу…
С первого дня службы хвостатого небожителя он и тетя Шурша нашли общий язык и разделили обязанности. Она делала грязную работу: прежде заряжала и расставляла ловушки и мышеловки, а теперь должна была собирать охотничий улов. А котяра должен был душить серую живность. Но этот котище вырос в неге элитного питомника. Душить кого-либо он не стремился. К чему?! Пищу… смачную, сводящую с ума!.. подносят на блюдечке. Можно, конечно, поиграть с живыми игрушками. Скажем, повыкидывать рыбок из аквариума. И скакать возле них, когда они прыгают по полу. Или гонятьсяза механической мышью. Но лучше – за живою. И, полюбив её за совместные баловство, нежно вылизывать, катая языком сбоку набок. И мурлыкать в ответ на ее проникновенный писк. Ну, да. Нормальное воспитание… хорошо, дрессура!..лаской и поощрением.
А вы что, не знали, что животные могут дрессировать животных?1 И в дикой природе, между прочим, тоже. Орлицы в гнезда приносят грызунов – и орлята с ними играют. Лисы то же самое делают в своих норах для лисят. Да и огромные хищники порой дружат с птицами и мелким зверьем. Что уж говорить о нравах животных, живущих среди людей!
Вот и этот котяра открыл в себе дар воспитателя. А тетя Шурша его в этом поддержала.
Если по правде, то Желтый Зырк – Мышья Погибель предпочитал специальный сухой корм и элитные консервы. Ну, и чтобы давали запить чем-то духоподъёмным. А тетя Шурша тоже не устояла перед харизмой желтоглазого красавца с такими глубокими, грудными, басовыми, краткими повелениями «Ммурррмррммм!» Она считала, что надо по-женски терпимо потакать слабостям писаных красавцев. Зачем ему жрать несчастных мышей?! Еще отравится! А театру была прямая польза. Котяра занимался мышами. Они отвечали ему взаимностью. И не мешали творческим поискам театра.
И с того дня повелось так, как было и сейчас. И на чем однажды главреж застукал тетю Шуршу, котяру и мышей.
Пока публика рассживалась, а актеры готовились за кулисами к выходу, Желтый Зырк – Мышья Гибель вступал в свой приватный аппартамент – оустевшую женскую гримерку. Желтые диски обозрели окрестность. Прозвучало короткое: «Ммуррмм!» Дескать, пора на выход. Под мерное похлопыванье хвоста по полу и по кошачьим бокам, мыши цепочкой стали выходить из норки и раскладываться рядком. Старшие степенно перекатывались на спину. Молодежь сходу плюхалась навзничь – все четыре конечности врастопырку. Тетя Шуршаставила в углу стильную миску. Сыпала туда сухой корм и поливала валерьянкой. Потом она опрыскивал валерьянкой каждую мышь. Серые потергивали носами. Это были минуты неги, ласки и счастья! Желтый Зырк – Мышья Погибель шел вдоль шеренги и тщательно вылизывал каждую серую божью тварь. Он катал их языком сбоку набок.А они нежно пиликали и блаженно поводили хвостами. Потом тетя Шурша шваброй сметала серых к норке – надышавшись валерьяновым перегаром и обессилив от экстаза нежности, они не в силах были идти своими ногами. Желтый Зырк – Мышья Гибель лапой, бережно запихивал серых по одному в норку. Потом разваливался вдоль стены и спиной наглухо закупорил норку. Когтями он подтягивал к себе миску. Запуская в ней лапу, он сгребал в горсть обвалерьяненные гранулы корма и ссыпал себе на язык.
Тишь да блажь осеняли театр. Спектакль без помех потрясал сердца.
Обнаружив это, главреж ни в чем не стал упрекать тетю Шуршу и котяру. Но вдумчиво и благодушно изрек те самые слова: «Каждая божья тварь имеет право на жизнь!..»
Эти слова главрежа о праве божьих тварей на помилование благословением небесным отозвались в благородных сердцах уборщицы тети Шурши и Желтого Зырка – Мышьей Погибели. И укрепили их в осознании того, что они нашли бескровный путь к победе.
А дальше было вот что.
Репетировали ключевую сцену соблазнения. Иначе говоря, признания в страшной тайне. Прима театра, сверкая стрингами и лучезарно манящими взглядами, с такой откровенной правдой жизни и чувства заводила партнера, что главреж понимал: главная любовь его жизни и творение его рук, на глазах у всех улетает к другому светилу. Главреж поймал в зеркале издевательский, мстительный и зловеще-радостный взгляд другой всё еще примы театра – своей жены. Тогда-то главреж, сглотнув ком в горле, поигрывая пистолетным курком, а взглядом выражая сожаление, что пистолет бутафорский, и повторилприлюдно ту фразу о великой толерантности:
– Что ж… Каждая тварь… божья… имеет право на жизнь.
Возможно, однажды тетя Шурша переборщила с опрыскиванием. А Желтый Зырк – Мышья Гибель из-за этого слишком долго вылизывал серых.А спектакль тем временем кончился! Уже трансляция отгремела тремя бурями аплодисментов после актерских выходов на поклоны. И несколько актрис, торопливо влетели в гримерку, разоблачаясь находу. А в предбаннике – толпа развалившихся мышей котяра услаждает языком.
О, какой хоровой визг выше всех возможных октав полетел сквозь потолок к звездам! Придерживая руками недоснятое, актрисы кинулись обратно на сцену, увлекая за собой из-за кулис остальных актеров. Трансляция донесла: публика вообразила, что актрисы не могут с ней расстаться и с восторженным визгом вновь вылетели на поклоны и жаждут новых поощрений…
Желтый Зырк – Мышья Гибель молча обеими лапищами зашвырнул мышей в норку. Тетя Шурша влила туда флакон валерьянки – чтоб пьяная рвань не рвалась из дому на подвиги. Суета и писк перепившихся мышей в норке стали просто неприличными. Желтый Зырк – Мышья Гибельснова заткнул своей спиной норку, удовлетворенно, но как всегда, кратко, высказался: «Мммуррмр!» и продолжил лениво трапезничать. Слегка пошевеливая хвостом, он медленно запускал лапу в миску. Еще медленнее сыпал гранулы в пасть. И, лежа набоку, совсем уж неспеша смаковал угощенье.
Трансляция донесла новый взрыв зрительских восторгов – какая любовь к зрителям со стороны обожаемых актрис! Они снова прибежали поклониться публике!
Гремели аплодисменты.
Бедное, страдающее под гнетом собственного всепрощения, терзаемое безлюбьем, сердце главрежа утешалось этой взаимной и чистой страстью публики и актеров.
А в сценических творениях театра, как отметили в своих рецензиях критики, «радикализм мщения уступил место жажде прощения и понимания»…
Москва, январь-февраль 2020 г.
(из цикла историй о Благородном Котяре)
К оглавлению...
