К этим беглым заметкам меня подтолкнула беседа в газете одного из сильнейших наших региональных философов – Р.И. Зикрист и журналиста с философской подготовкой Е.В. Шибаршина «Как уйти от компьютерного рабства» («Наша газета», 3 января 2020 г., сс.10 -11). Диалог замечательный уже и потому, что он будет Вашу собственную мысль, да и по целостности изложения.
Но есть два момента, которые подтолкнули меня к тому, чтобы попытаться соразмышлять несколько по-иному.
Первый – это проблема отношения, техники и человека, которая дается здесь с позиций Хайдеггера (естественно, данных в газетной версии). Второй – очень насыщенные и любопытные рассуждения о «цифровой демократии».
Суть первого в том, что, по Хайдеггеру, техника не инструмент, а (цитируется по газетному варианту) « само бытие, его сущность, способ познания»). Честно говоря, у меня не совсем восторженное отношение к Хайдеггеру, а в данном случае я, вообще пока не заметил ничего переворачивающего мои представления о мире и философии. По мне так все очень просто. Техника, орудия труда одновременно и инструмент, и «само бытие», а, точнее, важнейшая составляющая бытия человека, его существования. И так было задолго и до гаджетов, и до цифровизации.
В субъективном плане в орудиях труда, включая и животных, которые тоже могли играть роль таковых, и в технических новшествах, и в оружии люди тысячелетьями видели далеко не только некие инструменты, а и мистизированную, дышащею тайнами важнейшую часть того мира, в котором они жили. Здесь и коровушка в русской сказке «Крошечка Хаврошечка», и конь «Вещего Олега, с одной стороны, и амулеты, орудия труда, и особенно оружие (мечи, например, могли носить имена или специальные названия) – с другой.
В субъективно же объективном плане технические новшества периодически кардинально меняли собственно человеческий мир, что, опять-таки, в свою очередь вело к уже упомянутой мистизации «техники» и т.п. Можно вспомнить известный коротенький фантастический рассказ, где главный герой собирается показать оружие, способное перевернуть историю. Напряженность тона рассказчика нарастает. Но таковым оружием оказывается… лук. Еще показательнее упомянутое Плутархом восклицание царя спартанцев, увидевшего один из образцов «артиллерии» древнего мира – метательное оружие типа баллисты, катапульты и онагра: «Вот он конец мужской доблести!»
Восклицание поразительно точное. Ведь такого рода оружие уже в далекой древности принципиально меняло саму сущность или, если хотите, бытие войны. Чем? – Да тем, что личные храбрость, ловкость, находчивость, сила и индивидуальное воинское мастерство теряли прежнее значение. Метательным снарядом, попадающим в массу людей, мог быть сражен любой, независимо от его личных качеств. Пройдут тысячелетья, и уже советский поэт в стихах о переправе с горечью напишет, как под вражеским огнем «люди теплые, живые шли на дно, на дно, на дно. И покамест неизвестно, кто там робкий, кто другой, кто там парень расчудесный. А ведь, верно, был такой». Другой же советский поэт выдохнет: «Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки», когда кажется, что ты магнит и притягиваешь к себе вражеские мины… Поэтому-то мужество воина, скажем, в Бородинском сражении, это совсем не то мужество, что у лихого рубаки. Когда на вопрос: «Что делать?», звучит ответ: «Стоять и умирать», то мы имеем дело с совсем иным измерением и войны, и человеческого мира в целом. Еще одна грань – этого нового измерения – пар – вместо парусника, пулемет, проложивший ливнями пуль белым колонизаторам путь к сердцу Африки и т.д., и т.п.
И, естественно, этот неостановимо преображающийся мир «техники» рождает и иные качества, и иное мироощущение. Какой из рыцарей, русских богатырей или восточных батыров смог бы стоять под убийственной картечью при Бородино или пойти в атаку на дот либо извергающие огонь траншеи?
Так, что, конечно же, техника, орудия труда и орудия убийства – это далеко не только лишь инструменты, а грозные составляющие человеческого мира. И таковыми они становятся очень давно, не спросившись ни у Хайдеггеров, ни у всей нашей философской братии.
Что же касается «цифровой демократии», то тут я еще более сдержан. Конечно, современный виртуальный мир или, возможно, выражаясь более точно, современная интернетно-телевизионно-газетная его версия обладает массой свойств, неведомых прежде. Возможности СМИ и всего, что около, потрясающе высоки, если говорить о воздействии на наше сознание и подсознание. Но это лишь возможности манипуляции. Никакое «сетевое общество» само по себе не дает лакмусовых бумажек для отделения истины от лжи, информации значимой – от инфомусора… И тут, как и тысячи лет назад, но зачастую в несравненно большей степени сплошь и рядом оказываются востребованными люди знающие и понимающие суть, а где-то и собственно специалисты. А сетевой, как и прочий информационный мусор – лишь затемняет возможности реального выбора.
А если уж упомянуть политику, то мысль о том, что «в информационном обществе востребован тот политик, который способен видеть особенность текущего момента», снова навевает мысли об истории. Почему? Да потому, что эта формула была точной и задолго до появления того, что мы горделиво назвали обществом информационным. Разве в 17-м, то есть в один из кризисных периодов не только русской, а и мировой истории, большевики безо всяких гаджетов не сумели использовать особенности «текущего момента»? Причем такое использование, отнюдь не обязательно означает обрисовку перед массами более «истинной» в нашем понимании картины мира. Не случайно, в социологии одним из краеугольных камней стала «Теорема Томаса», согласно которой в вольном ее пересказе, «если информация воспринимается, как сообщение о чем-то реальном, то последствия от нее реальны». Проще же говоря, последствия от фейков, непроверенных слухов, вброса в массы эффектных, но не бесспорных концепций и т.д., могут быть не менее, а то и более значимыми, нежели последствия от раскрытия неких истин.
Здесь перед нами необозримое поле для размышлений, за что и спасибо авторам диалога.
К оглавлению...
