«Не хочу в Нормандию!» (7-9 глава) Юлия Нифонтова

7. ЖЕСТОКИЕ ЗАКОНЫ ФРАНЦУЗСКОГО ЗАСТОЛЬЯ

 

 

     К полудню выяснились интересные обстоятельства: оказывается кроме меня в замке гостят две семьи, их комнаты рядом с моей, на втором этаже. Но «другие» почему-то не были приглашены к завтраку, а сразу после короткого знакомства разъехались по ресторанам. 

    Одно из семейств припёрло с собой не только многочисленное потомство, но и двух собак. Маленького мопсика пустили гонять по дому, а огромного сенбернара поселили во дворе, в поразившей меня комфортабельной будке-палатке для собак. Точная копия обыкновенной «человеческой» палатки раскладывалась за несколько секунд, но была раза в три меньше, как будто предназначалась для туристов-гномов. 

     Вообще принцип, по которому заводятся европейские знакомства, не поддаётся ни какой логике. Одинокий старый дед может дружить с гей-парой юных мулатов и тому подобные невероятные варианты. В нашем случае дружба имела хоть и слабую, но всё же мотивацию. 

    Семейство высокопоставленного парижского чиновника Себастьяна Лакарена с тремя детьми была приглашена на уикенд в частности из-за жены главы – русской женщины Тамары из Подмосковья (или как все её здесь величали на местный манер – мадам Тамара). Для того лишь, чтобы мне было с кем общаться. С этой же целью каждый вечер в дом Месье съезжались со всей округи все, кто более-менее мог понимать русскую речь: бабушка-армянка, владелица сети армянских закусочных, Илга – женщина полицейский, бывшая гражданка Эстонии, сосед-англичанин Клайд с безвылазно гостящей у него русской любовницей Ирэн (Иркой из Ростова). А вслед за ними вся русскоговорящая диаспора. Это теперь я отчётливо понимаю, что все они рвались не только от скуки, посмотреть на меня, как на шоу, а ещё и прикоснуться краешком души к потерянной Родине, хоть послушать…

    Вторая семья, разделившая с нами комнаты для гостей – молодожёны Маржори и Ксавье. Как пояснил мне Месье, с Маржори они дружат давно, ещё с тех пор, когда она была совсем маленькой девочкой, а её новоиспечённого супруга пуэрториканца впервые увидел два дня назад. Месье был явно восхищён своей давней подругой, и как мне удалось выяснить, их дружба основывалась на любви к лошадям. Зав отделением гинекологии Маржори в детстве занималась конным спортом. А главное, о чём поведал мне Месье с влажным блеском в глазах Маржори – настоящая француженка!

    В отличие от Месье я восторга по поводу его юной подруги не испытывала. Хотя влияние конного спорта на настоящую француженку явно угадывалось. Маржори была худой, голенастой, жилистой с длинным узким лицом и вся коричневая, словно вороной масти. 

    Но таких красавцев, как её супруг, я в жизни своей никогда не встречала. Хотя нет, видела на экране. Вот если совместить одухотворённое «слишком-много-знающее» лицо и животную грацию Нео из «Матрицы» и фигуру молодого Терминатора (в его лучшие догубернаторские годы), то получится он – Ксавье, оливковый мускулистый тренер по фитнесу.

 

    После «эпохального завтрака» Месье повёл меня показывать дом. Жилой оказалась только центральная часть, а два крыла были заперты и необитаемы. По словам Месье, он собирался сдавать комнаты квартирантам, во Франции это очень выгодный бизнес, и дом был уже полностью подготовлен принять жильцов. Но Месье ждал осени, когда цены взметнутся вверх и тогда сдавать жильё внаём будет выгоднее. Странно, терпеть под носом чужих людей, когда денег и так куры не клюют?.. 

    Мы с бабушкой пробовали пустить на квартиру студентку в самые трудные голодные девяностые. Но скоро отказались от этой затеи. Жить под одной крышей с чужим человеком оказалось невыносимо. Студентка курила, частенько приходила под утро, постоянно плескалась в ванной и без умолку говорила по телефону. И когда только она успевала учиться? 

    Мы чувствовали себя как в общаге, как будто мы вовсе не хозяева. Табачный смрад, клубы испарений из ванной, вся квартира увешана её трусами, а под порогом вечно дежурит очередной «жених-однокурсник» лет сорока. Фу, вспоминать тошно! Уж лучше впроголодь жить, чем вот так-то…

    Особенно меня поразил кабинет Месье. Огромные шкафы-витрины были сверху донизу уставлены блестящими кубками. Одна из стен полностью отдана под демонстрацию разноцветных лошадиных медалей из шёлковых ленточек похожих на цветы. И всюду кони, кони, кони… 

    Из интерьера любому сразу становилось понятно, это жилище конезаводчика, владельца элитных арабских скакунов. В доме тут и там были развешаны и расставлены изображения лошадей, но в кабинете с лошадиной тематикой просматривался явный перебор. Если картина, то – обязательно бегущие лошади, если скульптура – неизменно вздыбленный конь, даже подлокотники на шикарном кресле хозяина в виде лошадиных голов. Чувствуешь себя неуютно, как в конюшне – аж, заржать хочется. Одно, правда, отступление от правил красовалось на широком подоконнике: вместо полноценного коня в окно печально, словно переживая свою неполноценность, глядел бронзовый атлетичный кентавр.

    Сначала все эти кони были мне на одно лицо, точнее сказать на одну морду. Но Месье гордо показал мне на фото в богатой раме и с придыханием и дрожью в голосе сообщил что это – сам Аполло! Великий жеребец-производитель всех времён и народов! Оказывается в большинстве своём это, именно, Аполло горделиво взирал отовсюду: с картин, многочисленных фотографий и даже с гобелена. 

    Месье решительно расстегнул рубашку и, трепеща, продемонстрировал мне изображение дорогого жеребца, которое всегда носил с собой, а точнее на себе – золотая цепь с Аполло-подвеской не отличалась изяществом, а напоминала пресловутую «голду» на шее бритоголового российского братка:

– Мой Аполло – очень-очень дорогой конь, он стоит столько… – можно пол-Нормандии купить! – Горячился Месье, после чего впал в долгий безутешный транс.

    Как выяснилось позже, жена Месье, с которой он находился в состоянии боевых действий, пользуясь привилегиями бывшей хозяйки и имея все ключи, выкрала бесценного Аполло в тот момент, когда наивный трогательный Месье выгуливал сынишку на горнолыжном курорте в Альпах. Но доказать факт воровства не удаётся, так как мадам – опытный юрист, да ещё и грозит лишить Месье права видеть родное чадо. Ах, бедный-бедный Месье!..

    Хозяин тактично предупредил меня, что вечером ожидаются многочисленные гости. Солнце клонилось к закату, но, несмотря на это прислуга признаков жизни не подавала, мало того – никто не торопился закупать продукты и жарить-парить, прибирать-накрывать к приходу гостей, как это принято в русских традициях гостеприимства.

 

    Если на Родине главной статьёй расходов среднестатистического гражданина было и остаётся – статья продуктовая. «Работаем на унитаз!» – возмущаются любимые коллеги. То в Европе покушать можно недорого. Обед в ресторане стоит чуть больше проезда на транспорте. Так чего ради, скажите на кухне горбатиться и годы молодые терять? Конечно, ресторан входит в обиход каждого европейца с младенчества, как место где едят, а не злачное дымное заведение, где творится русский отдых – бессмысленный и беспощадный! 

    На круглом столе в гостиной всегда стояла огромная ваза размером с таз полная фруктов, съедать которые не успевали. Поэтому систематически плесневела клубника, чернели и прокисали бананы, апельсины держались до последнего, но всё равно засыхали. А я чуть не плакала, на это глядя. Мы с бабушкой видели фрукты только по праздникам, а вдоволь – никогда.     

 

    Вообще, где бы мы впоследствии ни были, процедура приёма гостей у французов всегда шла по одной и той же неизменной схеме. Это в родных пенатах бегают с утра, суетятся и режут-режут бесконечные салаты – чтоб стол ломился.

– Мама, мама, к нам приехали Валуа и Дюпоны, – кричат, например, ворвавшиеся в гостиную дети, а мама не всполошилась, не падает в обморок, в панике соображая, что метать на стол и как после этого неожиданного вторжения потом выжить – как сидела у телевизора – нога на ногу, так и сидит. Потому что заграницей гости – это не праздник, а практически повседневность.

    После того, как гости подъехали (одна семья может приехать на нескольких машинах, муж на своей, жена на своей и дети на своих) следует долгий ритуал целования. Ходить на званый ужин принято не с цветами, а с низкокалорийными тортиками (на сухой слоёной лепёшке горка желированных фруктов). Но это всё равно рациональнее, чем дорогой букет, который не сегодня-завтра придётся выбросить. 

    По французской традиции целоваться следует четыре раза, попеременно в каждую щёку. В процедуре обязаны участвовать все, включая детей. Затем вся «мелочь» отправляется восвояси на задний двор осваивать бассейн и играть в шары. А народ самостоятельно рассасывается по дому и двору и общается группами. После непродолжительного свободного времени к гостям выходит хозяин дома и с неизменным глупо восторженным выражением произносит:

– Аперитив? – будто кто-то может отказаться, такого за всю историю Франции, думаю, не наблюдалось. 

    На аперитив обычно подают шампанское или белое вино с лёгкой закуской. Чаще всего роль закуски выполняет ассорти из разных солёных орешков, крошечные канапе или оливки с воткнутыми в них зубочистками. Короче говоря, приехавшим на обед людям предлагается пить быстростреляющее в голову вино на голодный желудок практически без закуски. Процедура может затягиваться на три часа. В течение «аперитива» отчего-то всем становится очень-очень весело. Флегматичные беседы оживляются всё более, более, и грозят перерасти в цирковое шоу. Все друг друга любят, взрослые начинают играть и бегать с детьми. А уж таких покладистых и весёлых собеседников вы ещё вряд ли, где встретите – никто не спорит до хрипоты кто нужнее стране Сталин или Жириновский, все согласны уважать любое ваше мнение.

    Но что особенно приятно измученной домашними застольями женской душе, это то, что кухней занимается исключительно сильная половина. Мужчины рубят дрова для барбекю или просто разворачивают купленную в магазине вязанку. Разводят огонь в «барбекюшнице» (сооружение напоминает каменный мангал и присутствует в каждом дворе). Деловито, с осознанием важности возложенной миссии, добытчики сосредоточенно переворачивают на решётке замаринованное мясо, приготовленное в ближайшем гипермаркете. А в это время их мадамы дымят длинными тонкими сигаретами, болтают «ни о чём» и самозабвенно истребляют аперитив.

    Наконец, наступает время садиться за стол. Причём тарелки и приборы раскладывают приехавшие гости, не тревожа хозяйку дома, они же могут на досуге нарвать салат. Салат для французов это не нарезанные в майонезе овощи, а одноимённое растение с зелёными листьями. Его рвут руками в произвольном порядке в большой круглый прозрачный таз и спрыскивают каким-нибудь купленным в магазине соусом, основу которого, судя по запаху, составляет уксус. Минимум жира, лёгко и полезно. Упор на зелень, морскую пищу и красное вино – праздник для желудка. Про культовое новогоднее блюдо – оливье никто понятие не имеет, как и о мясе по-французски. Оливье – означает оливковое дерево, есть ещё выражение «алле ву!» – что-то типа «пойдёмте!», «давай пошли со мной!», а ещё это распространённая во Франции фамилия.

    Застолье – время для мяса, неспешных бесед и красного вина. В разгар «обеда», который затягивается далеко за полночь, хозяин вдруг, будто вспомнив что-то важное восклицает: 

– Помо?

– Помо! Конечно, Помо! – С энтузиазмом реагируют гости. 

    Застолье оживляется, и, как выражается Лолка, вечер перестаёт быть томным. Помо-кальвадос – это семидесятиградусный яблочный самогон, который гонят почти в каждом дворе. Благо, что недостатка в яблоках не наблюдается. Помо пьют из маленьких стопочек, напоминающих медицинские мензурки. При всей своей неприхотливости пить этот «вырви-глаз» я не смогла, да что там говорить, его отвратительно было даже нюхать. Во время распития «огненной воды» Месье ударился в воспоминания своего героического прошлого и поведал о том, что когда он был молодой и горячий, то отважился посетить Санкт-Петербург и даже пил там «Русскую водку»! При этом слушатели не смогли сдержать возгласов ужаса и восхищения перед безрассудством юного героя. Хотя по сравнению с Помо любая водка – просто минеральная вода для лечения органов пищеварения. 

    Десерт предполагает выбор: сладкий ликёр или крепкий кофе с коньяком для тех, кто не намерен этой ночью терять времени на сон. Такие несерьёзные сладости как мороженое, покупной фруктовый компот могут заинтересовать лишь младшее поколение. Пресловутый «посошок» тоже имеет место. Но не в столь обязательной и навязчивой форме, присущей «посошку» русскому.

    Расходятся гости далеко за полночь. Торопиться ни к чему, ведь многие из них если и пойдут на службу – заработать на круассан насущный, то всего на несколько часов, до обеда. Не жизнь, а вечные каникулы!

 

Столько спиртного, как во Франции я в жизни не пила!

 Причём, всеми вокруг поддерживался миф о том, что 

французы пьют очень мало, если выпивают, только 

качественные эксклюзивные вина. Было такое, как-

то Месье принёс из закромов две пыльные, страшно 

дорогущие бутылки. На вкус вино оказалось, нево-

образимой гадостью, сравнимой лишь с мочой ста-

рого монгола. И вино лилось рекой. Им утоляли 

жажду и запивали таблетки, разве что только 

руки не мыли. Причём шампанское не гну-

шались пить в больших количествах с

самого утра – перед завтраком. По-

среди стола в гостиной всегда 

стояла, регулярно обновля-

емая бадья – пластмасс-

совая бочка с крани

ком. Каждый

 желаю-

щий

 мог 

по-

дой-

ти, 

на-

ли-

вать

сколь

 угодно -

 просто  так, 

без особого повода. 

А вино не боятся давать 

 детям самого нежного возраста.

 

    И что удивительно, не смотря на разливанные винные реки, я ни разу не увидела, ни одного пьяного. Нигде! Изрядно выпив на званом ужине, французы смело рассаживались по своим авто и разъезжались по домам. На мои удивлённые вопросы отвечали: «Ты что? Какая ещё полиция?! В нашей-то деревне?!»

    Да, поистине: алкоголь в Европе – приправа к жизни, а в России – лекарство от неё… 

 

Иллюстрация Александра Ермоловича

 

8. ANFANT TERRIBLE – УЖАСНЫЙ РЕБЁНОК

 

Лолка на ужин приехала злая и одна, без своего нового любовника. Когда её спрашивали, она шипела что-то про его неотложную работу в Париже. На мои осторожные расспросы ответила философски уклончиво:

– Все дебилы, ну кругом все – де-би-лы! И мой не исключение. Единственное, что успокаивает, – мудрость приходит к мужчине сразу вслед за импотенцией, так что недолго ждать осталось, – из чего я сделала вывод, что новая Лолкина пассия по возрасту не на много младше покинутого супруга.

– Совсем у тебя, Лолик, крышу сносит. Любимому мужчине такое желаешь!

– Ничего переживёт, крепче за меня держаться будет. И кстати, главный орган любви – это сердце! А если есть ещё и деньги, то это идеал мужчины!

– Так ты что из-за денег что ли? – ужаснулась я.

– Нет из-за красоты его небесной! – огрызнулась подруга, – А вообще-то у него во-оот такая харизма!

 

    Постепенно двор заполнялся автомобилями, съезжались гости. Вернулись с прогулок по пляжам-ресторанам мои соседи по этажу. Компания собиралась разношёрстная: экстравагантный друг Месье скульптор Ноэль, фермер-тяжеловес Бернар с одинаково толстыми женой и дочерью, увядающая красавица Флоранс с неприлично юным супругом теннисистом Мишелем. 

    Вскоре подоспел ещё более странный треугольник: сосед-англичанин Клайд с любовницей Иркой и дочерью Келли. Девушки выглядели ровесницами, беспрерывно щебетали и внешне производили впечатление лучших подруг. А где-то в серой гуще британской столицы в самом чреве двухэтажной «трущобы» томилась в напрасном ожидании отверженная пожилая супруга молодцеватого джентльмена…  

 

– А эта девушка знаете откуда? 

– ?

– Из Сибири!

– Не может быть!!!*

_______________________________________ 

*не думала, что этот диалог будет неотступно преследовать меня 

 

– Бонжур! Комансава? 

– Сава! Трэбьен! Сава?

– Мерси, сава!

 

– Лол, это что они все про сову какую-то говорят?

– Да это приветствие такое общепринятое, ну типа как дела? Ты, смотри, – строго шепчет мне Лолка, – не вздумай, кому сказануть, что ты из маленького сибирского городка. По европейским меркам наш Барнаул – супер-пупер мегаполис! Ихних виляжиков (искаж. франц. – городков) в один наш Индустриальный район таких с десяток влезет, а в наш Алтайский край три Франции войдёт. Ну, иди, делай бэзю-бэзю (искаж. разгов. франц. – поцелуй) – целуй гостей, то есть. Да, как хозяйка, вынеси бон-бон для бебе (искаж. франц. – конфеты для детей)

 

– Парлефрансэ? (искаж. франц. – говорите по-французски?)

– Но. Англе! (искаж. франц. – Нет.Английский!)

 

    Замечательный вечер поплыл, потёк, побежал, понёсся и, наконец, взмыл на сверхзвуковой скорости в бесконечное космическое пространство. Как приятно и радостно на душе когда вокруг беззаботные весёлые люди! Столько внимания и комплиментов я, наверное, не получала никогда в жизни. Что мне особенно понравилось, что столом и приготовлением пищи занимались исключительно мужчины. На свежем воздухе всё казалось удивительно вкусным. Они периодически приносили новые блюда: сначала приготовленную на огне белую рыбу (с дымком), потом самые экзотические, пусть и магазинные, шашлыки, нашпигованные больше овощами, чем мясом, затем прокопченные на том же очаге фрукты!

    Когда во дворе совсем стемнело, хозяин зажёг разноцветные фонарики, которые сделали пейзаж и лица фантастическими. Мы сидели за белым столом под большим зонтом, как в кафе. Месье включил тихую музыку, которая не мешала беседе. Но когда зазвучала песня «Битлз» про жёлтую подводную лодку все дружно подхватили и горланили три раза подряд. Так ливерпульская четвёрка помогла найти общий язык французам, англичанам, эстонцам, армянам и русским-уже-почти-нерусским. А рядом за зелёной изгородью в вечерней дымке ходили точёные белые лошади, напоминающие сказочных единорогов.

    Любовница англичанина Ирка щебетала без умолку на корявом английском, изображая то вредную заведующую кафедрой из института, где она когда-то работала, то самого Клайда, когда ему что-то не нравится. 

    Клайд выходил у неё особенно здорово. Ирка столбенела, делала «страшные глаза» и только быстро-быстро перебирала пальцами. Объект пародии сидел прямо (словно лом проглотил), со свойственной ему невозмутимостью, и лишь изредка снисходительно ухмылялся. Длинноволосый гигант скульптор Ноэль ловко вырезал тонкими маникюрными ножницами из цветной бумаги профили-шаржи на всех присутствующих. Лолка открыто любовалась божественным Ксавье, что в глубине двора переворачивал на решётке подрумянившиеся мясные кусочки.

    Вдруг, в самой атмосфере произошло некое негативное изменение. Мне сначала показалось, что подо мной пошатнулась земля. Идиллия рухнула в один миг, словно Нормандию накрыло смертоносное Цунами. С диким гиканьем и нечеловеческим рёвом во двор ворвался разъярённый лев – «Инфант» Эркюль-Пьер. Это в детской закончился диск с мультфильмом. Кто не спрятался, я не виноват! Первое что сделал наследник всего этого благолепия: с разбегу прыгнул в фонтан, окатив всех присутствующих холодными брызгами. Но рассерженный папа почему-то не подскочил, чтобы в праведном гневе наказать озорника. Все засмеялись, словно радуясь удачной шутке. Гости не возмутились, а напротив, зааплодировали, и стали подзывать «шутника» к столу ласковыми голосами. Видя моё недоумение, Лолка шепнула:

– Молчи, училка. Здесь не принято делать замечания детям, особенно хозяйским.

    Однако же когда на поляну к взрослым попробовали сунуться трое русских детишек Тамары, чтобы обратиться к родительнице с робким вопросом, когда же им, наконец, можно будет отправляться спать (на часах было половина первого ночи), грозная супруга высокопоставленного парижского чиновника посмотрела на отпрысков та-а-ак выразительно, что их как ветром сдуло. 

    Мудрый и добродушный Себастьян Лакарен взял Тамару в жёны после очередного уже импортного замужества с тремя детьми от трёх разных неизвестных российских мужей, видимо, поэтому французские правила на воспитанных в спартанском духе ребят не распространялись. Вообще столь темпераментная и предприимчивая особа, как мадам Тамара, по-моему, и с десятком детей была б нарасхват. Сыновья Тамары демонстрировали чудеса дрессировки, и их присутствие в доме оставалось практически незаметным. Чего, к огромному сожалению, нельзя было сказать об «Инфанте».

    После окропления гостей водой из фонтана, «вождь краснокожих», пользуясь прекраснодушным попустительством взрослых, отпустил с поводков собак. И теперь два «далматинца» гоняли по двору, производя шурум-бурум не меньше своего юного хозяина. Тот никем не пойманный успел за пару минут несколько раз перелезть через изгородь к лошадям и распугать весь табун. Когда и это не возымело должного эффекта на разомлевших от вина малоподвижных взрослых, «Инфант» подбежал к столу и начал его энергично трясти, одновременно успевая смачно и метко оплёвывать собравшихся. 

    Падали и разбивались тонкие дорогие фужеры, оставляя на крахмальной белой скатерти тёмно-бордовые лужицы. Бутылка элитного вина перевернулась и обильно, словно кровью, оросила белоснежное платье Флоранс, плодами урожая 1956 года. Бледный Месье извиняясь прошипел: 

– Ёнэнстан, месье. Экскюзэмуа. Анфантэрибль, анфантэрибль! (искаж. франц. – Минуточку. Простите меня. Ужасный ребёнок, ужасный ребёнок!)

    Оттащить «Инфанта» от стола не было никакой возможности. Он вцепился в край мёртвой хваткой. А когда взбешённый отец всё же неистово отдёрнул и понёс орущего «дважды царя» в дом, то вслед за ними потащилась осквернённая бывшая кипельно-белая скатерть, увлекая за собой всё, что на ней только что стояло. 

    У бедного Клайда случился паралич, и он выглядел теперь также уморительно, как только что его изображала артистичная любовница.

 

    Мне стало до слёз жалко бедного Месье, ведь кому, как не мне было доподлинно известно, до какой степени бывают неуправляемыми современные расторможенные дети!

    Расстроенный, словно прибитый, Месье появился на поляне, когда гости уже шумно прощались около своих автомобилей. Люди хохотали, многократно перецеловывались и вообще вели себя так, будто совершенно ничего не произошло. Растерянно пытаясь изобразить беззаботность, дабы соответствовать общей благодушной атмосфере, Месье нелепо тыкался в чужие щёки, обнимал всех без разбору, словно одеревеневшими руками.

    Когда за поворотом скрылся последний гостевой экипаж, Месье резко повернулся ко мне и приблизился вплотную так, что я невольно залюбовалась золотой цепью, блестящей змейкой петлявшей в густых зарослях на его мощной груди. Он крепко прижал меня к себе, источая жаркие энергетические волны, вдруг, словно ребёнок уткнулся мне лицом в шею. Внутри меня поднималось некое неведомое чувство, замешанное на жалости, страсти к непознанному, страха и восхищения одновременно.  

    Несмотря на то, что попала в мощный капкан объятий, и от невозможности вырваться, словно срослась со вторым телом, я чувствовала необъяснимую власть над этим приросшим ко мне человеком, что ещё недавно был совсем чужим, а теперь так неожиданно стал самым близким. 

    Поцелуи нежной тянущей волной накрыли с головой и выдернули из реальности. Сверкающий сгусток нерастраченной любви ярким солнцем перекатывался из его груди в мою и обратно…

    Мы словно попали под волшебный фиолетовый купол, где были одни во всём мире. Сквозь тёмную пелену застилавшую зрение, с трудом пробирались вверх, на второй этаж, как будто лезли в гору. Такому неуклюжему слепому существу с двумя парами ног и рук восхождение давалось с трудом. Мы задыхались, а наше общее сердце готово было выпрыгнуть наружу и скатиться к подножию бесконечной лестницы. Пространство искрило электрическими разрядами, и страсть распирала каждую клеточку общего организма.

От Месье исходил тонкий аромат полевых вьюнков, а жадные горячие губы были нежны и настойчивы. Бордовый балдахин над моей кроватью медленно тронулся и поплыл. Всё вокруг закружилось, как на карусели мы помчались всё быстрее, быстрее…

    Как же так здорово может всё совпасть? Это мы совпали с ним словно детская забава – пазлы и получилась картинка, а точнее новая счастливая картина мира, наполненного новыми яркими чувствами и красками! 

    Когда Месье разжал объятия, то показалось, что меня, будто новорожденного выталкивают из мягкого тёплого материнского чрева. Как раз вовремя вспомнилось одно французское выражение (на подмогу пришёл бытописец Павел Федотов с полотном «Анкор, ещё анкор!» и одноимённая отечественная комедия).

– Анкор! Анкор! – взмолилась я и как утопающий вцепилась в Месье. Он посмотрел тепло и чуть насмешливо. Удивительно, до чего же прозрачные и ярко голубые у него глаза, как два кусочка ясного июльского неба!

– Жётэм. Жётэм, мапётит Элина... (искаж. франц. – Я тебя люблю.Я тебя люблю, моя маленькая Леночка…)

    Месье снял с загорелой шеи кулон и протянул мне. Пушистые заросли на его могучей груди лишились гуляющего в них золотого Аполло. Перед моими глазами проплыли шикарные перья пока-пока-покачиваясь на широкополых шляпах секс-символов моего детства – киномушкетёров. И я вслед за ними шепнула судьбе и Месье:  

– Мерси боку. Мерси боку!

    Вдруг в коридоре послышалось некое шуршание и в дверь градом посыпались тумаки:

– Папа! Папа! Папа! Папа! Папа!.. – словно заводная китайская игрушка с противной пищалкой в дверь бился неуёмный «Инфант» и, судя по интонации, намеревался дойти до победного конца. Мне показалось, что свет померк, воздух сгустился – из Преисподней дохнуло серой. А малолетнее исчадие верещало всё сильнее, временами переходя на ультразвук, и сердито топталось на осколках моего хрустального замка.

– Монпюпюс! Пюпюс! (искаж. разговорн. франц. – Мой малютка!) – чуть слышно прошелестел Месье. 

    Неожиданный финт, что выкинул перепуганный родитель «Пюпюса» в следующую секунду, поначалу вообще не поддавался никакому объяснению. Месье скатился на пол, увлекая за собой и меня, после чего сверху накрыл одеялом. Но разведчик из него вышел никудышный, потому что проделал он это с невероятным грохотом. Меня распирал истерический смех и чтобы, не обнаружить перед противником место дислокации, Месье крепко прижимал моё лицо к своему шерстяному животу. Я задыхалась и от этого ещё пуще закатывалась в почти беззвучном, лишь иногда крякающем хохоте. 

    Чтобы отделаться от медвежьих объятий Месье я стала уползать от него под кровать. Он в свою очередь, подозревая, что родимое чадо следит за нашими передвижениями в замочную скважину, схватил меня за ногу не давая уползти, дабы не производить большего шума с шевелениями. «Пюпюс» колотил в дверь ногами и истошно орал. От смеха, переходящего в кому, я распласталась на полу абсолютно голая в полном изнеможении. 

 

– Костик! Привет! У меня всё чудесно! Чудесно-расчудесно!

– Да я уш-ш слышу, – в голосе друга слышались скептические, насмешливые нотки, но чтобы усилить издевательский эффект, Костик продолжил общение исполнением арии приторным опереточным голосом, переходя на визг – Я, кажется, влюби… Я, кажется, влюби… Влюби-и-ила-ась!

– Ладно кончай завидовать. Ты-то как? 

– Я-то? А зашибись! Новый диск пишу, новый клип снимаю, новой жизнью живу… По удостоверению помощника депутата в аэропорту без очереди и таможенного досмотра прохожу. Красота! – последние слова Костик почти прокричал. Я уловила в его интонации браваду обречённого на казнь. После непродолжительной паузы Костик добавил с вернувшейся к нему самоуверенностью, – И мой тебе совет: не путай работу с личной жизнью! Эх, ты к-коровушка.

 

Иллюстрация Александра Ермоловича

 

9. МИЛЛИОНЕР В МАГАЗИНЕ

 

 

    Главным развлечением во Франции у меня стал шопинг. Нет, не думайте даже, что мне покупали дорогие наряды, и я стала капризной модницей. Ничего подобного! Просто когда в округе из живых существ – в основном жеребцы да кобылы, а до ближайшего магазина нужно ехать двадцать минут на машине, поневоле поездки за продуктами станут источником незабываемых впечатлений. Почему, спросите, этим не занимается прислуга? Отвечу, горничная и дворецкий – это такой же праздничный антураж, как и фонтан, и многое-многое другое. 

    Моник, правда, приходит изредка убираться, а её молчаливый супруг за отдельную плату ремонтирует электричество в доме, помогает дробить зерно для лошадей в специальной машине. Всю остальную работу, включая даже стрижку необозримых газонов, Месье, из жадности, делает сам.

     Бедняжке Моник, конечно, не позавидуешь. Уборки ей достаётся много, особенно в чёрные дни, когда несносный Пюпюс гостит у папа. Некоторые французские привычки поначалу могут привести в шок. Например: заходя в дом никогда не снимать обувь и в ней же непременно заваливаться на постель! Особенно поражал Месье, когда, вернувшись после работ из конюшен, скидывал посреди гостиной пыльные джинсы, коим предстояло пролежать там несколько дней, дожидаясь Моник. 

    О мытье рук перед едой вообще никто никогда не вспоминал. Даже детей не особо заставляли соблюдать чистоту, не полоскали ежеминутно упавшие соски, не отбирали всё, что тащилось отпрысками в рот. Никому в голову не пришло бы отлупить малыша за то, что он облизывает свой сандалик, как непременно сделали бы некоторые параноидальные российские мамаши. Не смотря на столь вопиющее антисанитарное поведение, повсюду царила чистота, дети не томились в тухлых боксах инфекционных отделений, словно в умытой пижонистой Франции микробов вовсе нет!

 

     Однажды во время одной из увеселительных поездок в ближайший супермаркет, километров эдак за двадцать, запомнилась необычная погоня. Всю дорогу за нами гнались бабки-рокерши на зверском «Харлее»! Отвязные старушки в «косухах» и кожаных банданах мчали быстрее ветра, демонстрируя миру многочисленные цветные татуировки и позитивное отношение к жизни. Когда дерзкая парочка всё же обогнала нашу машину, то одна из почтенных матрон развернулась к нам и, как сказал бы Виталик из 7-го «В», показала обидный «факельный» палец. А что? Веселятся, как хотят! 

    Я почему-то сразу, представила свою бабулю в компании этих заграничных ровесниц. Моя робкая блюстительница нравственной чистоты и этикета, с детства запуганная произволом разнообразных часто меняющихся властей, на мотоцикле, в коже и клёпках – вот уж действительно умора! 

 

    На автостоянке рядом с машинами расположились большие тележки для товара «скованные одной цепью...» Чтобы отсоединить тележку Месье открыл собственным магнитным ключом замок, какие стоят сейчас на домофонах в наших подъездах. Пюпюс ловко запрыгнул в продуктовую телегу и помчался в боевом транспорте вперёд к новым диверсиям. Двери на фотоэлементах едва успели распахнуться перед боевой машиной. 

    «Мы едем-едем-едем…» вдоль бесконечных полок и останавливаемся у длиннющей витрины-холодильника переполненной мясными деликатесами, как фламандский натюрморт. Месье придирчиво рассматривает со всех сторон «эскалёпво» (телятина пластиками) по два с половиной евро и кидает его обратно на прилавок, выудив почти такую же упаковку, но с дешёвой индюшатиной по одному евро:

– Вкусно, а главное, недорого! – констатирует гордо.

    Но малыш тут же нарушает идиллию, наказывая папашу за мелкобуржуазное скупердяйство. Смелый юный «Кибальчиш» хватает с проплывающей мимо его носа полки самую дорогую пачку отбивных, молниеносным движением прорывает вакуумную упаковку. Месье обречённо вздыхает, понимая, что теперь обязан купить испорченный товар, и кидает ненужные отбивные в тележку по-соседству с любимым малюткой. 

    Но тот не привык останавливаться на достигнутом и тут же предпринимает новую попытку повернуть отсталое капиталистически-прогнившее классовое сознание в сторону отказа от материальных благ. Но теперь агент «Пюпюс» действует более мудро, т. е. исподтишка. 

    Не проронив ни слова и сохраняя хладнокровие так, что ни один мускул не дрогнет на ангельской мордашке, трепетно-аристократическим большим пальцем ноги поочерёдно и последовательно давит виноградины только что брошенной на дно тележки сочной лозы. Когда недотёпа-отец застукал его за этим занятием, Пюпюс уже успел героически истребить больше половины вражеского винограда. Малыш бесстрашно и откровенно насмешливо смотрел прямо в лицо орущего взбесившегося Буржуина. Мир не знал подобного героизма!

    Подвиг не остался незамеченным – награда нашла героя! За проявленную смекалку и беззаветное мужество Пюпюс был поощрён множеством разноцветных коробок с игрушками, яркими говорящими детскими книжками и дисками с мультиками. Сверху гору пёстрых подарков с еле просматриваемым под ними мальчиком венчал самый большой и дорогой рожок мороженого. Для других лиц, имеющих гораздо меньшую ценность для Месье, мороженое, как и остальные продукты, покупались большими упаковками по оптовым ценам желательно со скидками.

     Мимо женских отделов, в отличие от детских, Месье проходил, опустив взгляд долу, порывистым деловым шагом будто спешил по важному делу, но по дороге ему предстояло идти мимо кучи мусора, глядеть на которую неприятно, поэтому нужно поскорее пробежать это противное вонючее место. Наверное, права была Лолка, поучая меня глупую:

– Любовь измеряется деньгами! Насколько мужик готов на тебя потратиться – настолько он тебя и любит. Это ж э-ле-мен-тар-но! 

    Из чего я сделала неутешительный вывод, что Месье испытывает ко мне лёгкую симпатию на сумму равную обеду в ресторанчике средней паршивости, истраченному бензину, и выклянченному тюбику солнцезащитного крема (я ж и предположить не могла, что здесь может быть так жарко!) Из списка явно выбивался золотой кулон-Аполло, но эту оплошность можно списать на случайный неуправляемый эмоциональный порыв. С каждым может случиться!

    И вдруг, аттракцион неслыханной щедрости:

– Элина, а давай я тебе джи-инз (джинсы) куплю.

    Я смутилась, очутившись в двояком положении: от подарка не хочется отказываться (это ж такая редкость!) и джинсы я никогда не осмеливалась надевать по причине полноты ног. Такова уж моя ужасная конституция – даже если я, замучив себя диетами насмерть, наконец, умру от истощения, и в гробу буду лежать скелет-скелетом, то несмотря на это, мои ножки будут приятно пухленькие.

– Элина, джи-инз много должно быть. Лучше всего пять джи-инз или семь! Но можно больше. Джи-инз – он незаменимый!

 

    Как-то раз Месье нечаянно сел на мои солнцезащитные очки и, конечно, их раздавил. Когда я, стесняясь и сгорая от стыда, подвела Месье к стене-прилавку, изобилующему разнообразной оптикой на все вкусы, и посмотрела на него как можно жалостливее, демонстрируя богатому любовнику, что я сейчас почти инвалид по зрению. Месье, нисколько не страдая от чувства вины, твёрдо заявил: «Зачем тебе очки, скоро лето кончится!» Дело было пятнадцатого июля… 

 

    Цены указаны во франках, а рядом их эквивалент в евро. На вещах жёлтые бумажки – это сольдо, скидки по-нашему. Все мои новые французские подруги предпочитали тянуть до последнего, когда произойдёт окончательная уценка. И тогда сметали всё что надо и не надо, главное, что цена максимально снижена!

    Наряды местных дам показались мне, мягко говоря, странными, потому я категорически отказывалась от их многочисленных презентов от кутюр. Если бы я только могла предположить, какими ультрамодными станут у нас лет через пять рваные футболки, юбки с ассиметричными подолами, все эти мятые, как будто специально изжульканные линялые одёжки с необработанными краями и швами наружу!

 

    Один из самых ярких эпизодов, что врезался в память, связан с покупкой фруктов. Я уже рассказывала как на столе от длительной невостребованности гнили бананы-апельсины и как их потом выбрасывали тазами…

    Аттракцион невообразимой жадности и бесчестия начинался так: игнорируя расфасованные продукты, Месье подходил к прилавкам где покупатели могли сами выбрать и положить в мешочек сколько угодно сладкой черешни, крупной сахарной клубники, оранжевых пушистиков-абрикосов. 

    Словно добропорядочный законопослушный гражданин, Месье накладывал по полмешочка и покорно семенил в середину торгового зала, где молоденькие юноши продавцы взвешивали товар и наклевали соответствующие ценники. 

    Суть в том, что в отличие от барнаульских магазинов, где за каждым покупателем неотступно следят зоркие менеджерские очи плюс камеры слежения, видя в каждом потенциального воришку и угрозу обществу. Европейские гипермаркеты столь огромны, а население столь наивно, что верит друг другу на слово. Тут даже таким солидным мужам, как Месье, есть опасность превратиться в закоренелого афериста.

    Итак, взвесив покупки, Месье вновь возвращался к полкам, развязывал мешочки и без опаски докладывал до краёв сладкой черешни, крупной сахарной клубники, оранжевых пушистиков-абрикосов. И всё это на глазах родимого Пюпюса.

    На кассе аппарат считывал код: только название и цену соответствующую половине украденных продуктов. Вот так, не брезговал «владелец заводов, газет, пароходов…» и элитных арабских скакунов мелким жульничеством. «Это не то, что мы! – как с досадой выражается бабушка, – Не украсть, не покараулить!»

    Кстати, рассчитываться в магазине и в ресторане можно чековой книжкой и кредитной картой. Для этих целей у каждой кассы лежит прибор, напоминающий калькулятор на проводе, чтобы покупатель мог вводить номер и код. Прошло уже много лет, а в нашем родном городе таких услуг по сей день не всюду найдёшь.

    Внезапно в самый неожиданный момент Пюпюс, у которого закончилось мороженое, с размаху падает ниц. Корчась, как от судорог, он молотит руками и ногами по мраморному полу, требуя очередного подношения. Люди обходят безобразную сцену бочком, виновато улыбаясь. Я помню Лолкин наказ: «Здесь не принято делать замечания, особенно детям!» Поэтому тоже скромно стою и любуюсь, как очаровательное дитя вьёт километровые канаты из своего папа. 

    Здешние младенцы с молоком матери впитывают идею демократии переходящей от свободы во вседозволенность. Наверное, поэтому европейские дети очень плохо приучаются к горшку и лет до пяти (!) сосут вместо соски палец. 

 

     Я вдруг увидела будущее Пюпюса и то, каким он станет: красивый и надменный подлец, растоптавший безумно любящего отца. 

    Месье, напротив, демонстрирует стальную выдержку и нечеловеческое терпение. Ласковым голосом он уговаривает сынишку быть хорошим мальчиком и вести себя прилично. Неистребимый оптимист – Месье бежит к киоску, где делают сладкую вату:

– Пюпюс, «Барба-папа»! «Барба-папа»!(искаж. от франц. «Barbe-à-papa» – «Папина борода» – сладкая вата на палочке).

 

Пюпюс не унимается и нам приходится спасаться от бесчестия бегством. На пути к выходу дорогу преграждает толпа народа идущего навстречу – в магазин шумно вваливается большая группа американских туристов. Все толстые и все в шортах. Одна кассирша, кивая на них, что-то громко говорит другой. Обе заливаются ехидным беззастенчивым смехом. Месье весело переводит:

– Пора двери расширять, а то американцы не пролезут!

    Мне, страдалице от жуткой предрасположенности к полноте, шутка не кажется смешной. Я не стараюсь скрыть возмущения от Месье.

– Во Франции так не любят толстых или это особое отношение к американцам?

– Глупости! Во Франции ценят шутку и понимают юмор! Французы самые лучшие!

– Только вот красивых женщин во Франции лишь по телевизору показывают. Если бы эти две тётки-кассирши родились в наших краях, то услышали бы про себя тоже много шуток.

    Месье охотно соглашается и громко хохочет открытым ртом, запрокинув голову.

 

© Нифонтова Ю.А. Все права защищены.

 

Иллюстрация Александра Ермоловича