Я речь повседневную, острую, злую,
Люблю, как родную, к ней с детства привык.
А вот, что, признаться, совсем не терплю я,
Так это бездушный, казённый язык.
Коробят мне сердце казённые фразы,
Казённые цифры скребут по душе,
Я этой фальшивой, казённой заразой
Наелся, как видно, по горло уже.
За всё, что лежит за строкой протокольной,
Казённой, безликой, стандартной на вид,
Не горько, не стыдно, не тяжко, не больно,
Не мучает совесть, душа не болит.
Бросайтесь под пули и лезьте под танки,
Страдайте за правду и русский народ,
Но вам не разрушить казённые рамки
И, зревший веками, казённый подход.
Казённая, серая, подлая сущность
Имеет, друзья, неплохой аппетит.
И пусть у России полно преимуществ,
Все их изничтожит и всё извратит.
хххххх
Свобода спорное понятие.
Пора внушить себе, пора:
Игра в свободу, демократию,
Весьма опасная игра.
Мне, например, давно уж ясно,
Как таковой, свободы нет.
Свободомыслие опасно,
Свобода слова — сущий бред.
И я, друзья мои, доволен
Тем, что свободен от идей
Её достичь и несвободен
От близких и родных людей.
Как все, я вырос в несвободе,
Ей присягал и ей служу.
Она уже в моей природе.
Я ей, как жизнью, дорожу.
Её не бог какие всходы
Готов покорно пожинать,
И вам — рабам свой свободы,
Меня до гроба не понять.
ПО ДАВИДУ САМОЙЛОВУ
«Свободы нет. Порыв опасный»
К ней совершенно ни к чему.
Но это до поры неясно
Неискушённому уму.
И потому важна решимость
В конце концов уразуметь
И осознать необходимость
Его в себе преодолеть.
хххххх
Наш мир сегодняшний таков,
Что человек, живя в рассрочку,
Один, как волк среди волков,
И умирает в одиночку.
Пришли другие времена,
Иная жизнь, иная мода,
Везде хвалёная одна
Лишь буржуазная свобода.
Однако, в памяти свежа
Ещё пора, когда мы с вами
Все презирали буржуа
И возмущались торгашами.
Когда свободные от пут
Любой ценой достичь богатства,
Мерилом почитали труд,
Законом — равенство и братство.
Но человек порой, как воск,
Довольно мягок и податлив,
Его неискушённый мозг
Доверчив, слаб и непонятлив.
За мишурой красивых слов
Не видит сущности предмета
И обещания готов
Принять за чистую монету.
Поверив кучке болтунов
На остальных всех «катит бочку»,
Живёт, как волк среди волков
И умирает в одиночку.
хххххх
Твой голос нынче поутих,
Поэту не пристало
За неименьем тем больших,
Довольствоваться малым.
А ты попробуй, поостыв,
Пойти путём немногих,
Зарыться с головой в архив,
Не бойся аналогий.
Найти давным-давным-давно
Забытые страницы,
И в них, (пока разрешено),
Подробно углубиться.
Люблю, чего греха таить,
Историю, поверьте,
Свою историю забыть
Нельзя под страхом смерти.
Ведь от величия у нас
Недолог путь до смуты.
На всех висят из раза в раз
Одни и те же путы.
И ты, устав от этих пут,
Ждёшь, сопоставив нравы,
Что не отменят, а введут
Вновь крепостное право.
хххххх
Петербург. Макушка лета.
Жаркий полдень. Летний сад.
По блестящему паркету,
Ставший месяц лишь назад
При дворе на первом плане,
Входит в главный кабинет
Граф, министр царский Панин,
Соблюдая этикет.
Проговаривает в лицах
Предстоящий разговор,
Что начать с императрицей
Не решался до сих пор.
Ведь пришёл министр Панин
Не чаи, не кофий пить,
Государыне парламент
Он намерен предложить.
Но царица, встав с дивана,
Посмотрев, прикрыта ль дверь,
«Полно,» — молвила , — «Иваныч!
До того ли нам теперь?
Что играть друг с дружкой в прятки,
Нам, мой друг, не до рожна,
Государство-то в упадке,
И пуста почти казна.
Чем платить служивым? Вот как
Позабавились в свой срок
Расточительная тётка,
Недалёкий муженёк,
(Не к добру пришёл на память,
Как всегда, наверняка),
Так что ты мне про парламент
Не рассказывай пока».
И решил не торопиться
Граф, но очень долгий срок
Разговор с императрицей
Позабыть никак не мог.
«Кто решится на парламент?» —
Часто думал перед сном, —
«Может это будет Павел?
Или ж кто-нибудь потом?»
хххххх
Великая Екатерина,
Пусть узурпировала власть,
Себя являла, как мужчина
На троне, хоть имела страсть
К мужскому полу. Фавориты:
Орлов, Потёмкин, Зубов (граф).
Но ни один из них открыто
Не предъявлял царице прав.
При ней крепилась мощь державы.
Кому-то стало легче жить.
Ведь даже крепостное право
Она хотела отменить.
Но и царица видно тоже
Не всё, что хочет, сделать может.
В те времена в России нашей
Мужик обычный и простой
Был не свободный землепашец,
А большей частью крепостной.
Народ терпел немало лиха,
Что делать с ним никто не знал:
Свирепствовала Салтычиха,
Радищев книгу написал
И сослан был на поселенье.
Народ терпел, терпел, и тут
Из-за каких-то претеснений
И вспыхнул пугачёвский бунт.
Как говорил один мудрец,
И у терпенья есть конец.
Пусть этот бунт на пораженье
Историей был обречён,
И Пугачёв, всем в устрашенье,
В Москву был в клетке привезён,
Весь двор с царицей был взволнован:
Все понимали, не с добра
Народ под именем повёл он
Давно убитого Петра.
Тот, чьи права нелегетимны
На занимаемый им трон,
По всем законам объективным
Теряет и покой и сон.
То спать мешают им злодейства,
То — брауншвейгское семейство.
Так как же быть Екатерине?
Какой должна извлечь урок
Императрица, героиня
Истории и этих строк?
Куда её метнуться взору?
В какую сторону? И где
Найти надёжную опору
И государству и себе?
Здесь мало просто фаворита,
(Будь он хоть сам Потёмкин-князь),
Здесь недостаточно всей свиты,
Здесь нужен целый слой и класс,
Толпой стоящих возле трона
Ревнителей её короны.
Не в меру жадных, но послушных,
Пусть беспринципных, но таких,
Чтоб та в делах своих насущных
Опору чувствовала в них.
Позволить им всем красть безбожно,
Ладони запускать в казну.
Позволить всё, что невозможно
В России больще никому.
Давать им вотчины на откуп,
Оберегать их от суда.
Брать под защиту, если кто-то
Их обвиняет. Вот тогда
Мы в одночасье получили
Модель всей будущей России.
хххххх
Вконец устав от иноземцев,
В казармы сонные войдя,
Воскликнула: «Преображенцы!
Гвардейцы! Помните, кто я?»
Петрова дочка — молодчина!
А по прошествии времён
Измайловцы Екатерину
Всё также возвели на трон.
И хоть потом случился, правда,
Конфуз на рубеже веков,
Когда шарфом душили Павла
Гвардейцы всех почти полков,
Но не в гвардейцах вся причина,
Тем, кто вершит и правит бал,
Нужна была Екатерина,
А бедный Павел лишь мешал.
Как впрочем и его папаша,
Голштинский принц и ренегат,
Мечтавший всю Россию нашу
Перевернуть на прусский лад.
Страну не понимавший с детства,
Где всё не так, как у людей,
Живущих рядом, по соседству.
И потому противен ей
Всех ценностей переосмотр,
Осуществить который смог
В истории Великий Пётр,
И то лишь на короткий срок.
БЕДНЫЙ ПАВЕЛ
Ах, бедный, бедный Павел,
Толь рыцарь, толь изгой.
Совсем недолго правил
Огромною страной.
Нелепая фигура
На троне. Бог на час.
Мамаша то не дура
Была, мой друг, у вас.
Ах, бедный Павел, вам ли
Напоминать о том,
Что вы, как русский Гамлет,
Всё ж ставший королём.
Как Гамлет образован,
Циничен и умён,
Но видно заколдован
Был ваш кровавый трон.
Ах, государь мой, власть вся —
Коварный атрибут,
И гвардия предаст вас,
И дети предадут.
Пошла игра без правил,
Коль заговор кругом,
И будете вы, Павел,
Задушены шарфом.
Что ж, государь, и в драке
Необходим и фарт,
Коварны австрияки,
Опасен Бонапарт.
Мальтийский Орден — глупость,
Да что там говорить,
И пламя революций
Уже не погасить.
хххххх
Передовых идей прикольность.
Свободомыслия посев.
Но появилась ода «Вольность»
И вызвала монарший гнев.
А вскоре кучка альтруистов
Решит освободить народ,
И пятеро из декабристов
Отправятся на эшафот.
Россия свыкнется с неволей,
И, уж не то, что там роптать,
Письмо написанное Гоголю
Белинским, не дадут читать.
Все будут жить с тяжёлым сердцем
И ожидать тот день и час,
Когда, так долго спавший Герцен,
Проснувшись, «Колокол» издаст.
Обломовых заменят Штольцы,
И вот уж — робкие шажки —
Появятся народовольцы,
Потом рабочие кружки.
И, наконец, заколосится,
Кровавой мякотью созрев,
Типично русский, большевистский,
Свободомыслия посев.
хххххх
Февраль. Голодный, мрачный Питер.
И риторический вопрос:
Сколь неизбежен ход событий,
Что через год, увы, занёс,
Казалось бы ещё недавно
Большую, крепкую страну,
Несокрушимую державу,
В междоусобную войну?
А в Могилёве о волненьях
Пока не знают, впопыхах
Готовя планы наступленья
На всех практически фронтах.
Там людям в Ставке непонятно,
Что всё, процесс зашёл в тупик,
И царь всё также аккуратно
Ведёт свой царственный дневник.
И также заседает Дума,
Пытаясь разрешить всерьёз,
Казалось бы не очень трудный
О продовольствии вопрос.
И чередует выступленья
С трибуны выкриками с мест.
А в городе идут волненья
Вовсю и ширится протест.
И чем сильней ожесточенье
Всех протестующих сердец,
Тем ближе ужас отреченья,
Тем неизбежнее конец.
Других выводит на орбиту
Исторя, благодаря
Предательству ближайшей свиты
И мягкотелости царя.
НА БЛИЖНЕЙ ДАЧЕ
(По мотивам воспоминаний Н. С. Хрущёва)
Совещанье на сталинской даче.
Все явились, как было назначено,
И в приёмной сидят неуверенно,
У товарища Сталина — Берия!
Вся верхушка. Нет только лишь снова
Вознесенского и Кузнецова.
Арестованы. Что-то затеяли,
Как обычно и Сталин и Берия.
Ворошилова не приглашали,
Он уже больше года в опале.
Сам приехал, вздыхает растерянно,
Опасается Сталина с Берией.
Наконец Маленкова, Булганина
Приглашают к товарищу Сталину.
Как и всех остальных, и у двери им
Улыбается радостно Берия.
Долго длилось в тот день заседание
В кабинете товарища Сталина.
Всё одобрили, в том числе серию
И арестов, предложенных Берией.
А потом веселились, гуляли,
А под утро уехав, гадали,
Все от Лазаря до Климентия,
Что там в папке у друга Лаврентия?
хххххх
Когда дряхлеющий Генсек
Читал с трибуны по бумажке,
Страна смеялась, кроме тех,
Кто плёлся с ним в одной упряжке.
Ну а ещё, пожалуй, тех,
Кто делал стойку, повторяя:
«Всё, что нам говорит Генсек,
Единодушно одобряем!»
Так уж сложилось на Руси,
Ждать каждый раз неумолимо
Не правды, Боже упаси,
А одобренья подхалимов.
И, чем неистовее власть,
С тем большей яростью и страстью
Ей свойственно увещевать
Народ в незыблемости власти.
хххххх
Мы не привыкли мыслить здраво.
(Не позволяют наши нравы).
Все наши правила и нормы
Уродливые носят формы.
И до сих пор родной язык
К свободе слова не привык.
Россия! Судьбы, повороты.
От Рюрика до наших дней,
Как мало, (по большому счёту),
Сегодня изменилось в ней.
Всё та же власть, всё также скопом
Толпятся алчные холопы,
И каждый с нетерпеньем ждёт,
Вдруг тоже что-нибудь урвёт.
хххххх
Россию до сих пор немало
Лечило разных лекарей,
Хотя больному не легчало
По-прежнему, а жить, пожалуй,
В ней становилось всё трудней.
Такое царство-государство,
Хоть плачь, хоть вой, хоть так молчи.
А может быть не те лекарства
Давали полные коварства
Ей хитромудрые врачи?
Да нет, лекарства вроде те же,
Что принимали, и не раз
Другие страны, правда реже.
Да и лечили не невежды.
Так что ж, выходит дело в нас?
Выходит так. В нас всё лишь дело,
Коль где-то уж социализм,
Там капитал рулит умело,
Лишь к нам, что в частности, что в целом,
Любой не прилипает «изм».
Выходит так, раз вечный кризис
И хаос в деловых кругах,
И в наших с верха и до низа
Непредсказуемых мозгах.
хххххх
В России можно запретить
Всё, что угодно. На балконах
Курить. Стебаться и язвить,
Когда воруют миллионы.
Роптать, вздыхать, критиковать
Любые должностные лица.
Крутиться, чтобы выживать
И чтоб хоть как-то прокормиться.
Историкам из раза в раз
Искать в истории примеры.
СтартАперам давить на газ,
И газы выпускть старпЕрам.
В России можно запретить
Всё, что угодно. На балконах
Курить, но только не плодить
Указы, акты и законы.
хххххх
«Что скажет история?» —
«История, сэр, солжёт, как всегда».
Джордж Бернард Шоу
Что думают простые люди
В суровый для отчизны час?
История нас не забудет?
Отчизна помнить будет нас?
Вожди их гонят со словами,
Придав лицу суровый вид:
«Вперёд, орлы! А мы за вами.
История нас не простит!»
Во все века, во все эпохи,
Приверженцы любых идей,
Авантюристы и пройдохи
Все апеллировали к ней.
Хотя почтенная наука
Порой не так себя ведёт,
Как подобает, а как шлюха,
Всё нагло и бесстыдно врёт.
То факты подлинные скроет,
То ложный вынесет вердикт,
То тех, кто числится в героях
Сегодня, завтра очернит.
хххххх
Со школьной, практически, парты
И вплоть до текущего дня
Боязнь исторической правды
Всегда поражала меня.
Сменяли друг дружку эпохи,
Системы, однако понять,
Друзья мои, так и не смог я,
Зачем нужно правду скрывать?
Услышу на лекции фразу,
Прочту про какой-нибудь факт,
И мысль заработала сразу:
«А может всё было не так?»
И лезет с гранатой под танки,
И прёт, как всегда, на рожон:
Был Сталин агентом охранки?
Что ж Ленин — немецкий шпион?
Зачем нам скрывать все детали?
Заваливать выход из тьмы?
Коль «Боинги» мы не сбивали,
И Польшу делили не мы.
Возьмте шпаклёпку и шпатель,
Замажьте все дыры, да так,
Чтоб X был уже не предатель,
А Z стал пособник и враг.
Да, можно довериться слузам,
Узнать кто теперь фаворит.
История, как потаскуха,
Кто власть заимел, с тем и спит.
Но выяснить собственно правду
Нельзя, принимая всерьёз
Дружину Марозова Павла,
Предавших отца и колхоз.
хххххх
Тебе твердят, что ты свободен,
Не верь. Тебе начнут внушать,
Что ты на многое способен
И всё имеешь право знать.
Как упоительна прекрасна
Всепоглощающая страсть,
И сколько дерзкого соблазна
В одном лишь только слове «власть».
Но в суть вникая мирозданья,
За далью открывая даль,
Увидишь, что большое знанье
Таит глубокую печаль.
Что всё проходит в жизни, даже
Всепоглощающая страсть,
Как губит, в том числе себя же
Неограниченная власть.
хххххх
Молиться Богу, не жрецам.
Есть многое, мой друг Гораций,
В чём нашим славным мудрецам
Ещё придётся разобраться.
Век двадцать первый на дворе,
Хотя учёному сословью
Известно, уж поверь ты мне,
Чуть больше, чем в средневековье.
Но все выпячивают грудь
И переполнены апломба,
Ведь в это «чуть» вместился путь
От пушек до нейтронной бомбы.
Но поступательность и ход
И риск технических свершений
На завтра не спасает от
Последствий в виде разрушений.
И всем, и старцам и юнцам,
Не следует уж слишком строго
Внимать учёным и жрецам,
А верить и бояться Бога.
хххххх
Я. А. Аксельроду
У всех эпох особый колорит.
Непросто в наше время жить зануде.
Технический прогресс его страшит,
Не нравятся продвинутые люди.
И хоть в делах он форменный профан,
От жизни отставая лет на десять,
Везде ему мерещится обман,
Всё новое его безумно бесит.
Но будет всем, аж с пеною у рта,
Доказывать, как самый главный профи,
(Не зная ровным счётом ни черта),
Что мир идёт к глобальной катастрофе.
И если избежать её нельзя,
Нет смысла и в техническом прогрессе,
Уж лучше к ней ползти на «Жигулях»,
Чем мчаться без оглядки в «Мерседесе».
К оглавлению...
