Все мы заложники скудости, тупости,
Чей-то беспутности или же глупости.
Все мы острожники, все мы рабы,
Все мы заложники общей судьбы.
В списке возможных имён нарицательных,
Слово «заложник» найдя, обязательно
В первый ли самый, иль в тысячный раз,
Знайте, друзья мои, это про нас.
Это про нас с вами образно сказано,
Лично о каждом, о всех нас и сразу,
Тех, кто вращается в этой системе
И превращается в узника времени.
Так что по логике жизненной все мы
С вами заложники общей системы.
Будь даже знатного рода и племени,
Все арестанты и узники времени.
хххххх
Я буду, друзья, откровенен и честен,
Пейзажная лирика скоро изчезнет.
У нового времени свой антураж,
Поскольку исчезнет последний пейзаж.
Меняется мода, меняются вкусы,
И вместо природы отходы и мусор.
Планета трещит, разрываясь по швам,
Не в силах вместить свой же собственный хлам.
Китайцы наш лес распускают на доски,
И если сегодня бы жил Паустовский,
То он бы на этот печальный курьёз
Не мог бы смотреть равнодушно без слёз.
Да, поздно всем нам выходить на субботник.
Природа не храм, человек лишь работник
В её мастерской, вот за эти труды
Сегодня с лихвой пожинаем плоды.
И дело, друзья мои, в общем-то даже
Не в том, что не будет красивых пейзажей,
А в том, господа, что отсутствие их
Итог наших общих деяний людских.
хххххх
Когда мир болен и вокруг
Бесстыдство и беспутство,
Ему уже не до наук,
Бессмысленно искусство.
Посулы — блеф, надежды — миф,
От книг немного прока,
Любой технический прорыв
Выходит только боком.
Зато твердят о чудесах
Всё время ясновидцы,
Способные и в трёх соснах
Порою заблудиться.
И постоянно что-то врут
И баламутят массы,
И каждый горе-баламут
Проводит мастер-классы.
И мир внушаемый живёт,
Забыв про все угрозы,
Счастливый и уставший от
Безрадостных прогнозов.
ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ГРИНГАУЗА
Вот так, ребята, все мы день за днём
Танцуем, пляшем, кружимся, играем.
Вовсю, что называется, живём,
А после незаметно умираем.
Уходим в неизвестность, в никуда,
В какие-то заоблачные дали,
Где горе, муки, беды и нужда
Другие, как и прочие печали.
Уходим, как обычно, налегке,
Богатый и бедняк, ведь все богатства,
И даже власть и скипетр в руке,
И слава там уже не пригодятся.
И потому, предвидя скорбный час,
Друзья мои, не наводите глянец.
Оставьте тем, кто будет помнить вас,
Своё лицо и свой волшебный танец.
хххххх
Провалы во времени всё изнурительней,
И шансы к спасению всё умозрительней,
Но вот зазвучало andante cantabile,
И в жизни всё стало опять комфортабельно.
Вновь нет сластолюбцев и чревоугодников,
Повсюду присутствуют стройность и логика,
И мир наш пока ещё не опрокинулся,
И весь апокалипсис — сказки и вымысел.
Ведь в жизни тогда всё устроено правильно,
Когда вем всегда и во всём комфортабельно.
И жизнь наша с вами, друзья, современная
Звучит, пусть местами, певуче и медленно.
ДОБРОВОЛЬЦЫ
Я был пионером, я был комсомольцем,
И помню поэму и фильм «Добровольцы»,
Про тех, кто раз хочет, то значит добьётся,
Про наших рабочих, про первопроходцев.
Где пусть однобоко, порой фрагментарно
Звучали эпоха и классика жанра.
А классика это всё то, что с годами
Неканувшей в Лету страницею станет.
Где каждое слово звучит откровеньем
При более новом и позднем прочтенье.
Где станет магической, пусть и не сразу,
Но вскоре практически каждая фраза.
Но кто бы и что бы не думал, не значит,
Что всё не могло бы сложиться иначе,
Пусть даже положим и в каждом забое
Все б были похожи на киногероев.
Да, жалко, что только на киноэкранах
В начальники Колька пробьётся Кайтанов.
Ведь редко ребята, как он и как Слава
Уфимцев стремятся пролезть в генералы.
Но в целом неплохо, коль высокопарно
Звучат и эпоха и классика жанра.
Ведь классика это всё то, что с годами
Неканувшей в Лету страницею станет.
хххххх
На станции «Рижская» рынок «Крестовский».
Здесь раньше был шАбаш, вертеп и кагал.
А через дорогу буквально, чертовски
Знакомый и близкий мне Рижский вокзал.
На этом отдельно стоящем вокзале
Весною и летом, а чаще зимой,
Мы весело, пьяно и шумно гуляли
Компанией нашей довольно большой.
О чём-то кричали все вместе и сразу,
Взяв водки и пива, а также, прости,
Мой добрый читатель с хронической язвой,
Мясное и рыбное к ним ассорти.
И клеились нагло, почти что открыто,
К своей официантке, хоть каждый и знал,
Что полузамужняя девушка Рита
Давала тому, кто ей больше давал.
Хрипел репродуктор откуда-то с неба,
Что поезд на Ржев отойдёт через час.
А те, кто могли бы погибнуть под Ржевом,
Сидели буквально за столик от нас.
Тут можно бы было вполне закругляться.
Замечу лишь только, чтоб тему закрыть:
В мясном ассорти больше лука, чем мяса
Сегодня, а в рыбном нет чёрной икры.
Зато мы теперь все свободные люди,
Другая эпоха у нас и страна,
Но Рига по-прежнему также не любит
Нас с вами, почти что, как в те времена.
Ах, сколько напрасно потрачено нервов,
И сколько воды с той поры утекло.
Из выживших в сорок втором подо Ржевом,
Увы, не осталось почти никого.
От прошлого времени лишь отголоски
Доносятся слабо. Стоит, как стоял,
Отстроенный заново комплекс «Крестовский»
И смотрит с тоскою на Рижский вокзал.
хххххх
Когда давным-давным-давно
Мы на волне идиотизма
Шагали, как заведено
У нас, к победе коммунизма,
Заветным курсом напрямик,
Не отклоняясь и не споря,
Был в нашем классе ученик
Щеглов Борис, а проще — Боря.
Отчаянный и озорной,
Плюс двоечник, он в наши годы
Курил, был связан со шпаной,
Имел в милицию приводы.
Его фамилию склонять
Давно привыкли на собраньях,
И даже в «чёрную тетрадь»
Вписали в виде наказанья.
(В ту, о которой детвора
Боялась говорить открыто,
Которая для нас была
Своеобразным кондуитом).
Никто не знал, как с парнем быть?
И вот тогда решили Борю,
Собрав все классы, обсудить
На общем пионерском сборе.
И закрутился механизм.
Идёт собрание. Повестка:
«Не брать Щеглова в коммунизм!»
(Таким, как он, в раю не место).
И самый главный острослов
Наш, а позднее «вор в законе»,
Сказал ему: «Тебя, Щеглов,
Придётся бросить на перроне».
Сегодня рот не разевай,
Чтоб не навлечь беды и горя.
Вновь по привычке строим рай,
А кто-то, (для себя), построил.
По новой, (платной), трассе мчим
Вперёд, наматывая мили.
Про старый рай, (про коммунизм),
Благополучно все забыли.
Рай новый снова не для всех.
В нём двери наглухо закрыты
Тем, кто устал от ипотек
И кто не справился с кредитом.
Кто разорился, обеднел,
Работу потерял, здоровье.
Попал под пресс и беспредел
Властей и высшего сословья.
И ты, мой друг российский, знай
И супротив идти не пробуй,
Коль путь особый, то и рай
У нас свой собственный, особый.
В него, известно будет вам,
Не в общем едут все вагоне,
И большинство людей, как хлам,
Бросать привыкли на перроне.
хххххх
Москва бурлит и митингует.
А я, представьте, до сих пор
В недоуменье. Не пойму я
Из-за чего такой сыр-бор?
Из-за чего бушуют страсти?
Москва ещё не пуп земли.
Допустим, городские власти
Кого-то в списки не внесли.
Ну так возьмите, разберитесь,
Всего-то пара пустяков
Понять, кто прав. Иль так боитесь
Лишиться лакомых кусков?
Чтоб болтуны и горлопаны
Не баламутили народ
И дальше, рассекретьте планы
Свои на пару лет вперёд.
Хватают, травят, бьют невинных,
Попавших под руку людей,
Не говорят лишь о причинах
Разгула массовых страстей.
Народ не глупый, понимает
И видит каждый божий день,
Как деньги в землю зарывают,
Как тень наводят на плетень.
Кругом пожары, наводненья,
Жить с каждым часом всё трудней,
И лишь в Москве столпотворенье
Соблазнов, денег и людей.
Бог метит шельму ведь недаром.
Не зарывайтемсь, чтоб потом
Не обернулся вам кошмаром
Бордюрно-плиточный синдром.
И пыл, что вы разжечь сумели,
Пока он не сгорел до тла,
Направьте на благие цели
И на полезные дела.
хххххх
Я помню старых москвичей.
Не «понаехавших», что вижу
Вокруг себя, а прежних, чей
Мне облик и милей и ближе.
Кто приглашал гостей в свой дом,
Пусть небольшой, но хлебосольный,
Кто славился своим трудом
И никому не делал больно.
Я видел старых москвичей,
Кто скромно жил, как все когда-то,
Рабочих, служащих, врачей
И педагогов на зарплату.
Кто знал, над ними не висит,
Как непременный ключ к успеху,
Дамокловым мечом кредит,
Не давит грузом ипотека.
Я знаю старых москвичей,
Привыкших делать всё не наспех,
Для общей пользы, а ни чьей
То прихоти и курам на смех.
Их ждали каждый день станки
И наши общие заботы,
И тепловозные гудки
Их провожали на работу.
Я вижу старых москвичей
В простой, недорогой одежде,
И множество очередей,
И в них три четверти приезжих.
Теперь вот к пенсии Москва
Нам каждый месяц добавляет,
А всероссийская молва
За это дружно осуждает.
Всё меньше старых москвичей,
Всё меньше в них нужды и прока.
Свой век отжили, так зачем
Беречь нас, как зеницу ока?
Ни труб коптящих заводских,
Ни фабрик. Сдвинуты акценты
И стимулы. На месте них
Расположились бизнес-центры.
Несладко старым москвичам.
Всем надоели и обрыдли.
Недаром говорит Собчак,
Столица — город не для «быдла».
Но всё равно, была и есть
Пословица: «Москва большая!»
Лишь «понаехавшие» здесь
Теперь живут и заправляют.
хххххх
Вновь кризис предрекает кто-то.
Прошу, избавь меня от мук
И вечных страхов, добрый доктор
Экономических наук.
Раскрой хотя бы часть секретов
Своих мне пользы общей для.
К твоим словам, твоим советам
Всегда прислушивался я.
Но от ответа ты уходишь,
Юлишь, причём не первый день.
Стебаешься, туман наводишь
И тень всё больше на плетень.
И я, не зная, что и делать,
Вновь наблюдаю тут и там,
Как по отдельности и в целом
Всё медленно трещит по швам.
хххххх
Я дошёл почти до предела,
Ожидая, что кто-нибудь
Прояснит мне в чём суть да дело
И расскажет в чём дела суть.
И поведал один приятель,
С кем, признаюсь, пил иногда,
Не волнуйся, мол, дело в шляпе,
А другой: плохо дело, труба.
Не знаток, увы, и не спец я,
И совсем поник головой,
Первый, вроде, парень простецкий,
А второй такой деловой.
Так кому же из них мне верить?
Что в конце концов предпринять?
Может плюнуть и кинуть жребий?
Может третьего друга позвать?
Тут и он появился, кстати,
«Успокоил» меня, господа,
Даже если, сказал, дело в шляпе,
Завтра точно будет — труба.
хххххх
О ты, мой юный современник,
Ещё живущий в мире грёз.
Ещё надежд каких-то пленник,
Ещё мечтающий всерьёз
Спасти однажды всю планету,
Открыв ей свой заветный код,
Не знающий ещё, что это
Довольно быстро всё пройдёт.
И я был молодым, не тихим,
И бредил множеством идей.
Был современником великих,
Не побоюсь сказать, людей.
Страдал, любил и верил страстно
В мечту и в высший идеал.
Идеи были так прекрасны,
Да мир прекраснее не стал.
Не стал умнее и добрее,
Как утверждают и твердят,
А, несмотря на все идеи,
Лишь только хуже во сто крат.
И если раньше можно было
На разум как-то уповать,
То вам, друзья мои, от силы
Чтоб весь его не растерять.
хххххх
Все мы русские и дома,
Только разные весьма.
Одного зовут Ерёма,
А другого звать Фома.
У кого-то нет забот. А
У кого-то: о-го-го!
От кого-то ждут чего-то,
От кого-то — ничего.
Кто-то просит, кто-то давит,
Подминает всех и вся.
Кто-то ждёт, когда похвалят,
Кто-то хвалит сам себя.
Кто вперёд летит с вопросом,
Кто открыть боится рот,
Кто-то лезет к вам без спроса,
Кто-то тихо, скромно ждёт.
Кто-то строгий, кто-то важный,
Кто-то глуп и простоват.
И выходит то, что каждый
Кто во что у нас горазд.
И никто не застрахован
От тюрьмы и от сумы,
Хоть и все мы перед Богом
Одинаково равны.
хххххх
Вот и кончаются сроки
Наши, и тут, как назло,
Время тупых, недалёких
Вдруг незаметно пришло.
Всё изменилось по сути
Самой своей на земле,
Вроде бы новые люди
Бродят, сливаясь во мгле.
Врут, никого не стесняясь,
Каждые четверть часа,
И, абсолютно не каясь,
Смотрят друг другу в глаза.
Будут тебе улыбаться,
Даже божиться, не верь,
И ничему удивляться
Больше не стоит теперь.
Все их заботы фальшивы,
Все их усилия сплошь
Только лишь ради наживы,
Клятвы — бесстыдная ложь.
Всё, что каналы их трубят,
Лишь засоряет эфир,
Все их открытия губят
Наш окружающий мир.
Речи пусты и бесплодны,
Нет за душою идей.
Все их статьи и законы
Против нормальных людей.
Видишь, кончаются сроки
Наши, и тут, как назло,
Время тупых, недалёких
Самых уже подошло.
хххххх
Кто обречён был неизбежно
Попасть под жизни бурный шквал
Судьбой и временем. Кто прежде
Надежды светлые питал.
Кто был наивен и доверчив,
Не зарясь на чужой карман.
Кому поверить было легче
В мечту, чем в чей-нибудь обман.
Кто думал, что по всем законам
Он не останется без дел,
Хоть был идейно не подкован
И политически незрел.
Не знал, что годы пронесутся
И, как-то так, само собой,
Вдруг все законы обернутся
Своей обратной стороной.
И будут, хоть Москва большая,
Почти у каждого угла
Стоять юристы, предлагая
Отстаивать его права.
хххххх
Мы говорили с отвращеньем,
Десятки лет клеймили тех,
Кто торговал вооруженьем,
Считая, это — тяжкий грех.
Хотя и сами торговали,
А иногда и просто так
Своим сподвижникам давали,
Чтоб знал наш общий с ними враг.
Теперь же и врагам и братьям,
(Хоть чёрту!) весь ассортимент
Военный рады и продать им
И предложить в любой момент.
Кто целые десятилетья
За мир был яростным борцом,
Теперь и сам торгует смертью,
Став чуть не главным продавцом.
И многие вопросы с ходу
Решаются в один присест,
Вовсю работают заводы,
Где множество рабочих мест.
Все помешались в общей буче
И спорят разве лишь о том,
Какие танки нынче круче?
Что лучше, МИГ или «Фантом»?
Так одурев от фанатизма,
Что их сам чёрт не разберёт,
Коль в этом суть патриотизма,
То значит я не патриот.
хххххх
Когда дряхлеющий Генсек
Читал с трибуны по бумажке,
Страна смеялась, кроме тех,
Кто плёлся с ним в одной упряжке.
Ну и ещё, пожалуй, тех,
Кто делал стойку, повторяя:
«Всё, что нам говорит Генсек,
Единодушно одобряем!»
Так уж сложилось на Руси,
Ждать каждый раз неумолимо
Не правды, Боже упаси,
А одобренья подхалимов.
И чем неистовее власть,
С тем большей яростью и страстью
Ей свойственно увещевать
Народ в незыблемости власти.
хххххх
В России много подхалимов,
И в этом главная беда.
Вожди меняются, режимы,
А подхалимы — никогда.
Они не пашут и не строят,
Они пускают пыль в глаза.
Плевать. Зато они не спорят
И поднимают руку «за».
Ума им правда не хватает,
Что показательно весьма,
Но, как в России каждый знает,
Одно лишь «горе от ума».
Пускай от них немного толку,
Зато, ведь им на всё плевать,
Не скалят зубы втихомолку
И не привыкли рассуждать.
Они всегда необходимы,
Что им всем горе и напасть,
Ведь на хороших подхалимах
И держится в России власть
Немало лет. И им не нужно
Всё говорить начистоту,
Они все хлопают послушно,
В любую веря клевету.
Они больны и одержимы,
Для них нет высшего суда.
В России много подхалимов,
И в этом главная беда.
хххххх
Странная женщина! Скромная дева!
Вы так застенчивы. Кто Вы? И где Вы?
Образом Вашим, мысленно снова
Грезить и спрашивать: «Где Вы и кто Вы?»
Грезить и бредить единственной самой
Строгою леди, прекрасною дамой.
Милой, лукавою, нежной, прелестной
Феей, русалкою, музой, принцессой.
Муки хлебнувший по полной программе
В веке минувшем, склоняюсь пред Вами,
Леди и дамы, и в новом столетье,
Где б и когда бы случайно не встретил.
хххххх
Розовым цветом горит небосклон,
Солнце садится за горизонт,
Тихо в лесу и на озере тишь,
Вёсла сушу, заплывая в камыш.
Сидя на лодке, вблизи камыша,
Стану один, никуда не спеша,
Зорькой вечерней безветренной в клёв
Рыбу ловить и кормить комаров.
Знатной, наваристой будет уха,
А комары это так, чепуха,
В жизни обыденной надо уметь,
Как говориться, и ждать и терпеть.
Ждать, когда в воду уйдёт поплавок,
Счастья, удачи в назначенный срок.
Ждать и терпеть, что бы ни было, хоть
Кто-то при этом и жрёт нашу плоть.
К оглавлению...
