Конец зимы, начало лета
соединились в слове этом,
крича на тысячу ладов.
И, как соски, набухли почки –
природы болевые точки –
в предощущении родов.
Праматерь вздохов на скамейке,
весна, смешны твои ремейки,
но вновь, как в юности, клюю
на эту старую наживку,
твою прекрасную ошибку,
вечнозелёное "люблю".
***
Ни с орбиты ещё, ни с ума я
не сошла, и чумные пиры
принимаю твои, принимаю
и удары твои, и дары.
Распахнулись небесные вежды.
Ищет радуга встречной руки.
И надежды в зелёных одеждах
оживают всему вопреки.
***
Выше окон, выше крыши,
выше солнца синева!
Неужели ты не слышишь,
как во мне кричат слова?
А снега уж не отбелишь,
в лужах моют их лучи...
О тебе лишь, о тебе лишь
и капели, и грачи.
В мире мне, как в шубе, тесно,
и сосулькой тает грусть.
Я шепчу тебя, как песню,
как молитву, наизусть.
И несёт всё выше, выше
тёплой нежности волна.
Неужели ты не слышишь,
как во мне кричит весна?
***
Весна началась не ростком, не цветком,
не звоном ручьёв, переполнивших чашу,
а первым твоим телефонным звонком,
как гром среди неба, во мне прозвучавшим.
Я радость свою отложу на потом,
замедлю печали глоток родниковый.
А может быть, нам и закончить на том?
И больше ни вздоха, и больше ни слова…
***
Я о тебе давно не плачу,
но это помнится до слёз:
тот волжский плёс, песок и дача.
И сосен шум. И шум берёз.
Росою травы набухали,
и шишки падали в тиши.
Благоухая, колыхали
речную заводь камыши.
И пароход гудел от боли,
перекрывая шум берёз.
Всё то, что быть могло с тобою,
он на борту своём увёз.
А я всё помню этот шорох
и плеск заливистой волны,
и зелень глаз твоих весёлых,
неотделимых от весны.
***
Образ Ваш леплю я и малюю
на холсте души тайком, как тать.
Уходите — мысленно молю я,
чтоб о Вас могла я помечтать.
Мне не надо приторного лета
с его жарким и липучим ртом.
Слаще тайна смутного рассвета –
мятный поцелуй весны со льдом.
***
Я ловлю последний отблеск мая –
ключевой глоток.
Вашей речи кожей ощущаю
мятный холодок.
Солнца луч, рассеянный и робкий,
прячется в ветвях.
Всё, что снилось, – вспомнится и вздрогнет,
затрепещет въявь.
Дрожь рассвета, щебетанье птицы
слышу не дыша.
И опять, как чистая страница –
старая душа.
Лето — это знойно, откровенно,
щедро напоказ.
Слишком это всё обыкновенно.
Лето не для нас.
Мне не надо приторного счастья.
Уходите в сны.
Буду ждать, как тайного причастья,
будущей весны.
РЕЦЕПТ
Кусочек радуги, щепотку тишины,
глоток дождя, пять капель Пастернака,
тепло ладони, краешек луны,
свежинку вечера - не много ли, однако? -
сирени кисть, соловушки фальцет,
улыбки четверть, чуточку надежды -
и вот уже, гляди, готов рецепт,
как выжить нам и видеть мир как прежде.
***
Включаю жизнь на всех конфорках,
впускаю утро на порог.
В душе и в комнате уборка -
всё, что померкло и прогоркло -
развеет лёгкий ветерок.
В зелёном чае «Грёз султана»
ночные грёзы растворить,
освоить магию кристалла
и непрерывно, неустанно
тропинку к радости торить.
***
Балкон распахнуло от ветра.
Привет тебе, утро, привет!
Щедры твои тайные недра,
и чем отплачу я в ответ?
Потешить в себе ли гурмана,
отдать свою дань стеллажу?
Мой день оттопырил карманы
и ждёт, что я в них положу.
Карманы пока что пустые,
и девственно чистый блокнот
глядит, чем заполню листы я,
что, право, важнее банкнот.
Ещё поваляться недолго,
собрать свою душу в горсти,
где тряпка, утюг и иголка
порядок спешат навести.
Я дыры судьбы залатаю,
я тришкин кафтан удлиню,
и вот уже жизнь как влитая,
зовёт на свою авеню.
***
Утром, хоть сны ещё сладки,
я покидаю кровать
и устремляюсь в посадки -
воздух себе воровать.
Клёны, берёзы, осины
вытянутся в строю,
бабочки, голуби, псины
примут меня как свою.
Здравствуйте, парки и скверы!
Родом из блочной норы,
я полюбила без меры
щедрые ваши миры.
Сини и зелени море.
Тишь вдалеке от колёс.
Счастье за вычетом горя,
радость за вычетом слёз.
***
Отвергаю бремя грядок и зарядок,
буду спать и видеть розовые сны.
Отвергаю ненавистный распорядок -
его рамки мне и пресны, и тесны.
Здравствуй, утро! Я стою в оконной раме.
Вот программа моего житья-бытья:
ежедневно исключать себя из правил
и выламывать из рамок бытия!
***
Незаметно влетела в окошко
и кружит уже несколько дней.
Эта странная тихая мошка
что-то знает о маме моей.
Жизнь и смерть – лишь условные сплёты,
как писала Марина в письме.
Я тревожно слежу за полётом, –
что-то хочет сказать она мне?
Всё спускается ниже и ниже,
в лёгких крылышках пряча ответ:
Брось премудрость заёмную книжек,
я оттуда, где воля и свет!
Распахни же закрытую раму,
где весенняя зреет трава,
где пьянеешь от птичьего гама...
Так когда-то твердила мне мама.
И была она, в общем, права.
***
Недо-весна: недо-вода,
недо-тепло, недо-одежда.
Между дождём и солнцем между,
как между нет и между да.
Расплывчатость всего, что тало
и что устало быть зимой...
Мне кажется, я начертала
портрет поэзии самой.
***
О подснежник, весны зародыш,
как ты выжил один в лесу?
На морозной заре продрогший,
со слезой в голубом глазу.
Сотворённое Божье слово,
его первый несмелый стих.
Нежнолепетный, лепестковый,
он трепещет в руках моих.
Как у грешной моей России
так невинны глаза небес,
незабудок и речек синих,
и подснежников полон лес?
О святые обманы мая!
Я побуду в вас до конца.
И бутоны, всё понимая,
раскрывают свои сердца.
ЛАНДЫШИ
Тоненькие вкладыши
в книге берегу -
ласковые ландыши
на лесном лугу.
Свет небесный, радужный,
мятный холодок.
На ладони — ландыша
нежный завиток.
Отчего светла в тиши,
в ореоле крыл?
Оттого, что ландыши
ты мне подарил.
***
Тюльпаны осыпались. Розы опали.
Сирень распустилась зато.
Вся комната – в пышной цветочной оправе.
Как жаль, что не видит никто.
Душа – решето от бессчётных ударов,
весь мир – словно цирк шапито,
жизнь – глупая шутка и прожита даром...
Сирень распустилась зато.
Свет с улицы застя, всевышнею мастью
покрыла все беды она.
В сирени застенчиво прячется счастье.
Надежда в квадрате окна.
***
Меня уже те рощи позабыли,
где я брела в цветах своей мечты.
Но вот опять весна, и снова всплыли
воспоминаний нежные цветы.
Весёлый воздух родины и леса!
На радуге, на солнце, на крови
взойдут слова сладчайшего замеса
и расцветут в садах моей любви.
Там сквозь снега деревья прорастают
и облака целуют их слегка.
Там ждёт тебя душа моя простая,
как лес и поле — первого цветка.
Пускай земля омоется любовью,
оденет всё вокруг в цветастый шёлк.
Я ставлю те букеты в изголовье,
чтобы подольше было хорошо.
***
Тюльпанов вытянуты шейки,
полуоткрыты губы роз…
Скорее напоить из лейки,
осуществив работу гроз.
Как будто повинуясь гласу
того, кто прячется в дали,
вдруг стали видимыми глазу
все утешения земли.
Глядеть поверх беды и горя,
поверх житейской суеты,
с росинкой в безмятежном взоре,
как эти свежие цветы.
И думать, как же это мудро –
наивно верить чудесам,
сердца распахивая утру,
живя по солнечным часам,
мечтая о небесной дани,
как пчёлка, собирая мёд
любви, надежд и оправданий,
всего, что нашу боль уймёт.
И знать, душистый мёд сбирая,
что в жизни есть не только ад,
а радость, отголосок рая,
цветущий соловьиный сад.
***
Незаметна стороннему глазу,
я по жизни иду налегке
за волшебно звучащею фразой,
что маячит ещё вдалеке.
Начинается новой главою
день в косую линейку дождя.
Зеленеет и дышит живое,
о своём на ветру шелестя.
Чтоб мотив тот подхватывал всякий,
напевая его при ходьбе...
А когда моя муза иссякнет,
то я буду молчать о тебе.
***
Весенней грозы отрезвляющий душ.
Очистится небо от хмури и мути.
Воздушные шарики родственных душ
из рук выпускаю — летите, забудьте!
Не плачь ни о чём, ничего не имей.
Пусть Дух наберёт высоту без боязни,
как детской рукой запускаемый змей,
свободный от уз нелюбви и приязни.
От тяги корней, якорей и оков
отныне и присно пребудь независим.
Лети, задевая клочки облаков,
похожих на клочья стихов или писем.
Звучит журавлиных хоралов помин.
Осенними листьями кружатся лица.
О что же вы сделали с сердцем моим,
что страшно оттуда сюда возвратиться?!
Как больно наткнуться на чей-нибудь взгляд,
скользнувший неузнанно, канувший мимо.
Воздушные шарики в небо летят...
О сколько их, сколько — доныне любимых!
***
Зов небесный по-птичьи протяжен,
легковеен, как пух тополей.
Но набухшая тёмная тяжесть
тянет голос крылатый к земле,
гимн весенний ликующей жизни
обращая со временем в плач.
Бог посмотрит в немой укоризне
и уйдёт, завернувшийся в плащ.
О мираж, безымянность, бездомность
наших нищих потерянных душ!
Ослепительной сини бездонность,
отрезвляющий холода душ.
***
И даже если смерть поставит точку -
жизнь всё равно прорвётся запятой,
ростком зелёным, тонким завиточком
под каменной кладбищенской плитой.
Взойдёт весна на белом свете этом, -
а значит без сомненья и на Том,
окрасит всё вокруг защитным цветом
и защитит от смерти как щитом.
К оглавлению...
