Петрович выбрался из трамвая на конечной остановке и закрутил головой в поисках знакомых, никого не приметив, махнул рукой и неторопливо пошёл вдоль длинного заводского забора. С одной стороны высоченный забор, за которым мрачные цеха и оттуда постоянно доносился шум и грохот, а напротив забора, через дорогу начинаются дачные участки. Здесь, возле проходной, в основном получило заводское начальство. Всё под рукой: работа, гаражи и дачи. Правда, между ними затесались простые работяги. Этих сразу отличишь по заборам. У начальства-то металлические, высокие или из кирпича выложили, а поверх колючую проволоку натянули, чтобы никто не залез, а рабочие строили из всего, что под руки попадало. У одних из штакетника, у других забор из разнокалиберных досок, а вот Иван Елисеевич умудрился сделать из старых дверей. Да-да… И где достал столько дверей, никому не говорит. Даже небольшую будочку из них смастерил, а потом обшил рейкой, и получилось довольно-таки симпатичный домик. Но больше всех удивил Кузьмич, который работал столяром или плотником — Петрович не помнил. Этот Кузьмич построил будку из обрезков древесины. Выписал двадцать или тридцать кубометров отходов, напилил, как кирпичи, всё под один размер и выстроил будку, а остальной хлам к баньке перетаскал. Безотходное производство, так сказать. Все посмеивались, когда начинал строить. А когда отгрохал будку, да резные ставенки приладил, да крылечко резное, с других улиц на его теремок приходили полюбоваться. Особенно женщины приходили. Охали, ахали, а потом мужикам экскурсии устраивали и плешь проедали, чтобы такой же теремочек поставили, а может и получше. А Кузьмич сидел на крылечке и посмеивался, а сам думал, что ещё эдакое смастерить. Правильно говорят, что голь на выдумки хитра…
— Петрович, меня подожди, — донёсся голос и, оглянувшись, он увидел, как по дороге, торопливо перебирая коротковатыми ногами, шагает мужичок, с рюкзаком на плечах. — Здорово! С прошлого года не виделись.
— А, Володька, здорово, коль не шутишь, — приостановился Петрович. — Давно сезон открыл?
— Сегодня впервые пошёл, а что? — догнал мужичок и сунул ладошку, здороваясь. — А ты когда открыл?
— Я уж раза три или четыре был, — нахмурив густые бровищи, сказал Петрович. — Ещё по снегу приходил. Кое-как пролез. По крышу замело, заборов не было видно. В ёмкость снегу набросал, бочки набил…
— А, правду говорят, что опять по огородам лазили? — быстро перебирая коротковатыми ногами, сказал мужичок. — Егоровну встретил на прошлой неделе, она сказала, будто Мамай по участкам прошёл. Всё подчистую выгребли. Сволочи! — и заматюгался.
— Да, Вовка, почистили наши огороды, — завздыхал Петрович. — Каждый год налёты делают, а милиция ворон ловит. Под носом дачи, а они сидят и будто не видят, что здесь чужие машины мотаются. Всё видят, но палец о палец не ударят, чтобы выйти и остановить. Ну, ты приподними задницу-то, шагни за порог, останови машину, да в кузов загляни и спроси, откуда вещички-то? И всё, можно брать под белы рученьки и в тюрьму его. Так нет, сидят и не шелохнутся, потому что им лишняя головная боль не нужна. Зато, как недавно говорили, случайно поймали какого-то алкашонка или бомжа, на него повесили все кражи и отправили в тюрьму. Наверное, бомж до сих пор радуется, что туда попал. Не надо башку ломать, где взять жратву, а в тюрьме накормят, напоят и спать уложат. Для него зона — это дом отдыха, по-другому не назовёшь.
— Ага, твоя правда, что ворон считают, — вскинулся Володька, и подпрыгнул, поправляя тяжёлый рюкзак. — Зато охрана умеет дачи начальников караулить. Близко не подпустят, сразу подмогу вызывают и за оружие хватаются, а на простых работяг им наплевать. Работнички, мать вашу так, так и ещё разэтак! — и длинно, витиевато заматерился.
— Татьяна, привет! — приостановившись, Петрович громко крикнул женщине, которая граблями собирала мусор на участке. — Готовишься к посевной?
— А, ребятки, здрасьте! — она разогнулась, держась за поясницу, и вытерла тыльной стороной ладони лоб. — Да, нужно убраться. Осенью, перед снегом прибралась, а сейчас пришла и будто ничего не делала. Весь участок в мусоре. Откуда принесло, не понимаю. Земле нужно кланяться, тогда урожай будет. Слышь, Петрович, нашего председателя не видел?
— А зачем тебе? — сказал Петрович. — Что случилось?
— Да узнать, когда воду станет давать, — опёршись о черенок, сказала женщина. — А то получится, как позапрошлый год. Высадили, а поливать нечем. У многих половина урожая пропало. Да ещё труба прохудилась. Пусть сварщика пришлёт, чтобы заварил, а то всех соседей затоплю.
— Нет, Алёшку не встречал, — покачал головой Петрович. — Наверное, работает. Может к вечеру появится. Ты поглядывай. Скажи, пусть к нам заглянет.
И неторопливо пошёл по разбитой дороге.
— Ладно, скажу, — крикнула вслед женщина и опять склонилась, работая граблями.
Петрович опять остановился. Закрутил головой, прислушиваясь. Стал внимательно всматриваться в яблоньки, а потом ткнул пальцем.
— Слышь, Володь, как птички заливаются? — он стоял, улыбаясь. — Весна пришла. Радуются. Я несколько скворечников повесил. Наверное, скворушки заняли. А воробьишки так и прыгают, так и прыгают…
Мужичок тоже остановился. Долго стоял, прислушиваясь, потом захекал, махая рукой.
— Скажешь тоже — птички, — он засмеялся. — Это же воробьи! А воробей, как известно, не птица…
— Дурак, это курица — не птица, как говорят, — заворчал Петрович. — Воробей — это самая главная из птиц. Я уже не первый год подкармливаю их и заметил, что воробей — это единственная птичка, которая не станет в одиночестве кушать, а всегда позовёт свою семью. Хоть крошку хлеба найдёт, или пригоршню семечек. Всё делят на всех. Людям нужно поучиться у них, как должен жить человек. А мы привыкли, что каждый за себя и для себя, и всё на этом, а они последней крошкой делятся. А ты — воробей — не птица… Дурак набитый!
И постучал скрюченным пальцем по Володькиной голове.
— Сам дурак, — буркнул мужичок и, подпрыгнув, опять поправил тяжёлый рюкзак. — Воробьи наглые. Помню, в детстве всегда били их из рогаток. Ещё спорили, кто больше других собьёт за день.
— Точно — дурак, да ещё какой, — буркнул Петрович и, не удержавшись, шлёпнул Володьку по затылку. — Вон, я где-то читал, что в Китае какой-то умник, наподобие тебя, решил вывести всех воробьёв. Будто они весь урожай истребляют. Вывели… И что? Урожай сожрали всякие мошки-блошки-козявки-букашки. Китайцы чуть с голоду не перемёрли. Ага, исхудали, кожа да кости остались… И тогда, чтобы спасти урожаи и истребить насекомых, им пришлось покупать воробьёв в других странах. Представь, сколько пришлось вкладывать труда и денег, чтобы уничтожить птиц, а ещё больше потратили, когда закупали и опять разводили. Вот и получается, что воробей – это самая главная и ценная птица на планете. А ты — рогатка! Руки бы обломать вам, когда стреляли, а рогатку сунуть в одно место, чтобы присесть не могли…
Они шли по дороге, переругиваясь. Иногда останавливались, отдыхали, и снова шагали по краю разбитой дороги. Оборачиваясь, Петрович видел, как изредка по дороге мелькали такие же дачники, как они. Правда, были и такие, кто мчался на машинах. Ехали одни, никого с собой не брали. Не останавливались, когда встречались старушки или старики. Проезжали, словно не замечали. А другие, наоборот, сами притормаживали, звали подвезти и тогда дачники садились в машину и облегчённо вздыхали – всё не пешком в гору подниматься.
Добравшись до поворота, Петрович опять устроил перекур. Стоял, поглядывая на высокий забор, а через дорогу чернело поле. Огромное. Вдали темнела лесополоса, а ещё подальше тонкой ниткой тянулась дорога и исчезала за горизонтом. Вздохнув, он посмотрел на подъём. С каждым годом всё тяжелее и тяжелее добираться до огорода. А раньше бывало…
— Володька, помнишь, как участки получили? — сказал он и кивнул на едва заметные сады на склоне горы. — Ух, как мы радовались!
— Ага, — закивал головой мужичок. — Я несколько лет простоял в очереди.
— А я тоже стоял, потом смотрю, многие, кто после меня был, уже получили, а я всё жду, — задумавшись, сказал Петрович. — Пошёл к начальству. Говорю, что за ерунда? Другие получили, а я с места не сдвинулся. В общем, сильно поругался. Даже матюги пускал. А после обеда подходит ко мне наш профсоюз и суёт бумажку, где был написан номер участка. Не поверишь, чуть не заплясал. Жене сказал. Помчались смотреть. Кое-как нашли. Стоим посредине участка и радуемся — наша земля, наша! Глядим, там знакомые, и вон там стоят, и тут уже костёр развели и чайник поставили, а эти бросили куртку на землю, уселись и пускают стакан по кругу — землицу обмывают, чтобы на ней всё росло-плодоносило. Считай, многие с завода получили. И почти все знакомые. Так и начали потихонечку строиться и обживаться…
— Да, что ни говори, а раньше было лучше, чем сейчас, — вздохнул Володька. — Люди другими были, проще, что ли... Мы снаружи поставили забор, а внутри не стали размечать. Посадили смородину и всё — это весь забор между соседями. Они зайдут к нам, мы заглянем. Посидим, поболтаем. Бывало, пузырёк раздавим на праздник. А вот наши нижние соседи быстро построились. Кирпич навезли, плиты. Домик поставили. Потом баньку сделали. И каждый выходной парились. Да ещё гости приезжали. Мы между грядок ползаем, каждый сорнячок выдираем, а они напарятся, потом устроят застолье, глядишь, к вечеру все на бровях ползают, и бабы — тоже. О, жизнь! Для кого-то участок — средство для выживания, для поддержки штанов, а для других, чтобы на природе отдохнуть да водки нажраться…
И, правда, кто-то приезжал, чтобы отдохнуть на даче, а многие добирались, чтобы весь сезон пропахать на участке, тогда зимой будут соленья-варенья на столе, а это очень хорошее подспорье, как к зарплате, так и к пенсии. А были такие, кто на продаже участков зарабатывал деньги. Они умудрялись достать сразу несколько участков. Ставили жиденькие реденькие заборы, туалеты, похожие на скворечники, а потом продавали почти готовую дачу, как они называли. И в те времена люди покупали! Потому что не хватало этих садов-огородов, и желающие всегда находились. На рынке не накупишься, там втридорога дерут. Зарплаты такие, что плакать хочется, а уж про пенсии и говорить нечего. Чтобы чинушам до конца дней своих жить на такие деньги, что старикам начисляют. Сволочи! Вот старикам и приходится выживать, копаясь на своих грядках, а без садов и огородов давно бы повымирали. Не у всех же есть дети, кто может помочь…
Петрович взглянул на склон горы. Ужас, сколько участков побросали! А почему? Да потому что некому стало работать на них. Раньше, когда он был моложе, многие ездили с детьми. Сами работали на земле, а ребятишки в песке возились или по проулкам бегали, всё в прятки да в войнушку играли. Но подрастая, детям скучно стало возиться на участках, да и времени не было. Школа, уроки, да ещё с друзьями нужно встретиться и куда-нибудь сходить. В общем, молодёжь слишком занята, чтобы тратить время на дачу. Это родителям нечего делать, вот они и возятся в земле... Петрович вздохнул, приложил ладонь и взглянул вдаль. Вон виднеется здоровенный особняк за забором. Не дом, а картинка. На участке всё, что душе угодно. Почти каждый вечер оттуда шум и гам доносились. Вереница машин стояла, гости туда-сюда сновали, а потом хозяина не стало и дача никому не нужна. Жена не работала. Всё на травке отдыхала или за столиком в беседке сидела, чаи да кофе распивала, а дети раньше-то не приезжали, а теперь тем более не станут. Вот и стояла дача, никому не нужная. И никто не покупал – дорого. А весной добрался по сугробам, глядь, с особняка всё железо воры поснимали. Раньше дорого было, а теперь вообще никто не купит.
А вот там, неподалеку от водокачки, много лет пустует недостроенная дача. Мужик надрывался, хоромы намеревался поставить, чуть ли не на половину участка. Для детей старался. Говорил, поставит родовое гнездо и отдаст ребятам. Ага, поставил… Мужика прямо на участке парализовало. В больнице помер. И оказалось, что его родовое гнездо никому не нужно. Зачем на земле пахать, когда все овощи и фрукты можно купить на рынке. Вот молодёжь и отказывается от всего, что им родители готовили, жилы рвали, надрывались. Плевали они…
— Володька, зараза такая, когда мою лопату отдашь? — донёсся резкий протяжный голос. — Как взял по осени на минуточку, так до сей поры не отдаёшь, — и ехидно так. — Видать, лопатка привыкла к новому хозяину, да, Вовка?
— Да отдам я, отдам, — заворчал Володька, то и дело, поправляя рюкзак. — Забыл. Ей-Богу! Осенью приткнул в уголок за дверь, будку закрыл и уехал. Если бы ты, дед Митрич, не напомнил, я бы даже не вспомнил.
— Вот и давай таким оглоедам, — из-за забора выглянул старик в фуражке, в старой телогрейке и вытер вспотевшее лицо. — Здорово, Петрович! Говорят, по вашей улице жулики прошлись. Много забрали?
И с любопытством уставился на Петровича.
— Как сказать, дед Трофим… — Петрович поставил сумку на землю. — И украли много, а напакостили ещё больше. У нас почти каждый год воруют. Сволочи, знают, что никто не станет искать, вот и пользуются этим. Я взял и вкопал ёмкость и бочки в землю. Глубоко опустили, чтобы не выдернули. Они же что стали делать… За машину цепляют и выворачивают, а потом грузят и поминай, как звали. В будку залезли. Ничего не нашли. Взяли, всё поразбросали, стёкла повыбивали и рамы сломали, хотя сами в дверь зашли. Я же на зиму не стал закрывать будку. Пусть заходят. Всё ценное давно вывез оттуда. А они, сволочи, если ничего нет, значит, напакостим… Эх, люди-людишки, сволочи – воришки!
И махнул рукой.
— А вот у Ермохиных, что через проулок, — старик кивнул, показывая. — Ты знаешь их, Петрович. Сколько дачу держат, столько лет и строят. А сейчас, как на пенсию вышли, так и живут участком. Вот к ним залезли. Вывезли всё, что можно было. Даже столбы украли. Как? Да очень просто! Видать, заранее присмотрели. Воду залили в трубы и оставили. Земля стала мягкая. Ночью подъехали, зацепили и выдернули. Один штакетник валяется. А у стариков ни детей, ни родственников. Где они возьмут деньги, чтобы новый забор поставить? Скорее всего, воры знали, что здесь старики обитают. И у них украли. Гады последние! Как только этих тварей земля держит…
И старик принялся материться: сильно, громко и обиженно.
— Ладно, у нас только металл воруют, — Володька закурил и махнул рукой. — А вот у моего брата дача на берегу речки. Да какая дача — одно название. Клочок земли, будочка в углу и всё на этом. Так у них не только металл крадут. Как весна наступает, туда, на берег речки, бомжи перебираются и почти каждый день рыбаки бывают. Не успеют посадить, не успеет проклюнуться, а эти шакалы уже лезут на участок. Выдирают всё, что можно сожрать или продать.
– А мне жена рассказывала, – к ним подошёл ещё один дачник: в подвёрнутых штанах, в рубахе нараспашку и женской шляпе с весёленьким бантиком на боку. — Говорит, у них на работе мужик есть. Осенью собрался картошку копать. Приезжает. Глядь издалека, кто-то на участке мелькает. Подходит, а там несколько здоровенных парней картошку выкапывают. Он испугался. Если скажет, что хозяин, могут голову оторвать, тут же закопают, и никто не найдёт. Он постоял, посмотрел, а потом сказал, мол, мужики, а мне можно с вами покопать? Чуточку для себя набрать, а? Они смеются. Говорят, заходи, всё равно чужое. Вот сколько мужик успел выкопать — это для него оставили, а остальное загрузили в машину и увезли. Вот и сажай для чужих…
— Не говори, сосед… Все они: сволочи, гады, твари последние, потому что последние крохи у людей забирают, — сказал дед Трофим. — Я говорю сыну, давай капкан поставим, враз отучим лазить, а он отвечает, не дай Бог, если вор попадёт в капкан, сразу тебя посадят. Лет пять дадут за посягательство на жизнь и отправят кедры окучивать в тайгу, вот так прямо и сказал. А какое покушение, если я своё защитить хочу? Да уж, законы…
И старик задумался, навалившись на забор и, поглядывая на соседей.
— Вот оно — наше правосудие, — вздёрнув брови, сказал Володька. — Вора поймаешь в капкан, за это срок намотают. Что же получается, братцы? Получается, что у воров полная свобода действий, так сказать. Тащи всё подряд. И тащат! Машинами воруют, а их словно не замечают. Странно…
— Правильно говоришь, Вовка, но самое интересное, если разложить по полочкам, что приезжают воровать не бомжи, а люди с машинами, — кивнув, сказал Петрович. — Люди, которые уже всё просчитали на много шагов вперёд. А вот так! Они мотаются, всё высматривают и высчитывают, а может им говорят, когда и куда нужно нагрянуть, и потом, в один прекрасный день приезжают на машинах да ещё кран с собой тащат. А вы подумайте, как они огромную ёмкость могут погрузить на машину. Её вдесятером с места не сдвинешь – пупок надорвёшь, а они грузят. Это можно краном поднять и никак иначе. И считайте, сколько техники привлекается для воровства. Машины, на которых воры приезжают, машины, на которые грузят и ещё кран пригоняют. И воруют не с одного участка, а сразу несколько улиц грабят. Спокойно воруют, не боятся, что поймают. А почему не боятся? Сами думайте… А потом ещё металл сдать нужно. Тоже подумайте, как они гружёные всяким железом проезжают по дорогам, а потом сдают в пунктах приёма, где сразу же видно, что это ворованное, но никто не интересуется, где взяли. И сами приёмщики не боятся, когда берут украденный металл. Кто объяснит, почему так происходит? Ага, молчите! Вот и я не могу найти ответ на этот, казалось бы, лёгкий вопрос. Хотя, если поглубже копнуть, есть догадки, есть…
Петрович поморщился, махнул рукой, поднял сумку и стал подниматься в гору. Володька подхватил рюкзак и засеменил за ним, стараясь догнать.
— Слышь, Петрович, — крикнул Володька. — Что хочу спросить… А что ты свою дачу не бросаешь, а? Говоришь, что воруют, а самого не выгонишь с дачи. Ты глянь, сколько участков пустует. Умные люди давно на диванах лежат и в потолок плюют, а ты каждый год мотаешься, с утра и до ночи пашешь на участке, а урожай с гулькин нос собираешь, потому что всё, или почти всё украли. Глянь, сколько побросали…
И Вовка ткнул пальцем, показывая на склон горы.
По склону горы, там и сям были видны заросшие квадраты… Даже не квадраты, а словно неведомая болезнь расползалась по дачкам. Где люди ухаживали, там участки чистенькие видны, а на остальные взглянуть страшно. Хозяин оставляет участок и земля начинает умирать… Нет, не сама земля умирает, а участок заполоняют сорняки, кустарник разрастается, яблоньки дичают и всё оплетает вьюнок, словно паутиной… Пройдет несколько лет и вместо дачного участка появляется зелёное пятно. И таких пятен становится всё больше и больше. Точно неизвестная болезнь захватывает землю, вытесняя оттуда людей, а может, наоборот — это не хвороба, а природа возвращается, залечивая раны, что люди нанесли. И многие люди не в силах бороться с природой, и с теми бедами, что сваливаются на них, не выдерживают трудностей и отступают. И бросают свои дачи. А потом появляются бомжи, которые уносят всё, что можно продать, которые будут собирать урожаи и тащить на рынки, к магазинам и отдавать за копейки. А когда уже нечего будет собирать, бомжи и воры забросят участки и переберутся на другие, где ещё можно поживиться, а оставленные участки начнут умирать, покрываясь сплошным ковром сорняков. Люди, занимая земли, несут за собой всякий мусор, и туда перебираются сорняки, потому что, где живёт человек, там всегда растут сорные травы, а когда люди бросают участки, крапива и репейник заполоняют, всю землю захватывают. Может, когда-нибудь, весь склон покроется зелёным ковром. Значит, дачники проиграли. И непонятно, кому проиграли: ворам, бомжам или природе. Скорее всего, что ворам и бомжам, а природа просто лечит свои раны. Всё может быть…
— Говоришь, почему не бросаю дачу… — задумавшись, сказал Петрович. — Знаешь, Вовка, скучно дома сидеть. Много раз хотел бросить всё к едрене фене, даже манатки собирал, а потом зиму посижу, подумаю и опять тащусь на дачу.
— А я сразу брошу, как на пенсию пойду, — подпрыгнув, поправляя рюкзак, скороговоркой сказал Володька и провёл ладонью по горлу. — Вот так осточертело! Глаза бы не смотрели на эту дачу. Правда! На работе вымотаешься, на участок придёшь, к вечеру так ухайдакаешься, что не знаешь, дойдёшь до дома или где-нить свалишься. Пашешь, пашешь, как папа Карло, а воры придут, урожай соберут и оставят тебя с носом. Вот и получается, что выращиваем для дяди чужого, а не для себя. А ты, Петрович, подсчитай, сколько денег тратим на всякие семена, на воду и землю, а сколько на дорогу улетает — это ужас! Знаешь, лучше лежать на диване и в потолок поплёвывать, а захочу огурчики или помидорчики, на рынке куплю, всё дешевле, чем самому выращивать. От пуза нажрусь и опять на диван завалюсь. Эх, красотища!
И снова подпрыгнул, поправляя рюкзак.
— Дурак ты, Вовка, — буркнул Петрович, покосившись на невзрачного мужичка. — Дело не в том, что работаешь до упада, не в том, что половину урожая своруют или калитку с бочками утащат. Понимаешь, Володь, на диване ты быстро загнёшься. Да… Долго не протянешь — это факт. А здесь тебе и разминка, и свежий воздух, и овощи свеженькие, прямо с грядки, и смородинка поспевает, и яблочки наливаются, но главное — это тишина, которая заставляет думать, размышлять о жизни, а глянь, какая природа вокруг, птички поют, вон прислушайся, как заливаются, а какое общение с соседями и знакомыми, а если ещё при этом по полосочке опрокинуть… Вообще, красотища!
И Петрович, покачивая головой, причмокнул.
— Красиво говоришь, а вот по полосочке хлопнуть — это хорошо, но где взять? — не удержался, тоже причмокнул Володька и оглянулся. — Я бы сейчас не отказался начало сезона отметить. Полный рюкзак тащу, всё положил, а пузырёк забыл сунуть. Придётся на сухую…
— Вот видишь, я прав оказался, что пора сезон открывать, — сказал Петрович и похлопал по карману. — Нет, что говоришь-то… Не сезон, чтобы пьянствовать, а дачный сезон откроем, чтобы всё у нас росло, цвело и пахло, а осенью урожай соберём, дай Бог, целёхонький. Да, так и должно быть, как сказал… Ладно, Вовка, угощу тебя, горемычного, — он хохотнул. — Пошли, Володь, у меня посидим. По рюмашке опрокинем, по душам потолкуем. Глядишь, кто-нибудь ещё на огонёк заглянет. Всё веселее будет. За жизнь поговорим. Считай, с осени не виделись. Много воды утекло, когда последний раз встречались. Поговорим, а потом примемся за работу. Заждалась землица, истосковалась. И мы соскучились. Да вот… И будем до тех пор ходить на участок, покуда нас вперёд ногами не вынесут с него. А вон, глянь, Николай Матвеич с нашими мужичками идёт, — и крикнул. — Эй, Матвеич, зайди ко мне! И ребят прихвати. Да посидим, за жизнь покалякаем, обо всём посоветуемся, а потом за работу возьмёмся. Соскучились за зиму. А сезон закончится, дружно скажем, слава Богу, отмучились, но сами всю зиму будем сидеть и ждать, когда весна наступит. А весна придёт, снова пойдём на дачу и будем радоваться, что наконец-то дожили до нового сезона. Вот так-то, Вовка! Всё, добрались. Заходи в гости…
И подталкивая соседа, Петрович распахнул калитку и заторопился к будке.
Весна. Дачный сезон начинается…
К оглавлению...
