История эта произошла в уже далеком 200.. году, когда ТМД только начинался. Когда не было ни команды, ни проектов, а было только одно, но очень сильное желание – начать делать, то, что нужно (что умею, чему столько лет учился и к чему десятилетия шел), и было оно настолько сильно, что буквально разрывало изнутри, требовало воплощения, или расстрел. В любом деле всегда очень сложно начать. Зацепить крючком нитку всего остального. А чтобы ее зацепить, нужно воплотить из ничего нечто, сублимировать, синтезировать из всего предыдущего опыта, чужих примеров, неясных и ясных грез, что-то конкретное. Что можно уже завтра начать делать, делать ежедневно сразу видя реальный результат (пусть и очень еще небольшой), что это именно дело, а не бесчисленные попытки-подходы, опыты, бесплодные и бесконечные в своем бесплодии. Только тогда это понимание начинает развиваться в строгую необходимость доделать его, т.е. произвести на свет нечто, чего еще не было, да и не будет. Собрать разрозненные атомы того-сего и получить ощутимую новую молекулу вещества – созданную трудом твоих рук. Живущую энергией твоей души, и не только твоей. Этот процесс наиболее сложен. Сложен в своей простоте, прост в своей сложности, кажущейся изначально совершенно неосуществимой, и таковой и являющейся. Ибо осуществляется всегда именно то, что только и дает потом понимание – ЧТО осуществилось. А то, что оставалось «мечтами» не только ими и остается, а при оглядке назад, кажется не просто «фантазией», а нелепой фантазией. Банальным приложением к своему будущему чужих лекал прошедшего, не имеющих никакого отношения ни к тебе, ни, тем более к тому, что ты на самом деле хотел. Мы действительно получаем всегда именно, то чего хотим. Только почти всегда не понимаем – что хотим на самом деле, когда начинаем что-либо. Итак, зарегистрировав фирму (скорее, как подкрепление своей целеустремленности, ибо самодеятельность, как шаг назад исключалась сразу, а отсутствие хоть какой-то серьезной формы могло привести вскоре к сомнениям в правильности выбранного пути, в его профессиональном ключе, уведя снова на соседние колеи и превратив выбранное дело в хобби, с перспективой к нулю), напечатав в Пушкинской типографии 10 000 билетов по госстандарту тех времен (а билет это бланк строгой отчетности и у типографии должна была быть соответствующая лицензия), привезя их с мыслью – что вот – я везу сейчас мой театр – в одной походной сумке двумя пачками и весом в 10 кг. – помню, был очень красивый морозный день (с замороженными окнами электрички) и настроение торжественное, я сел за стол и начал думать – что же дальше? Конечно, перед любым поворотным решением происходит множество проб, но природа вещей именно в том, что как раз именно когда поворот этот реально свершается – ты остаешься совершенно один на один с ним самим. Все, что было вокруг тебя до, что даже подталкивало к этому как раз решению, что казалось уже первым шагом, на самом деле остается уже за. Люди не ступают за тобой за черту. Собирались. Много пили-ели, мечтали, что-то делали помалу – а пошел, смотришь по сторонам – никого. Это хороший опыт. Он похож на рождение и смерть. Он труден в своем принятии, рушит жестко и навсегда целые горы иллюзий и сантиментов, которыми мы неизбежно обрастаем, идя по накатанным чужим колеям. Когда «перевал» перед тобою – вот он – рукой подать, но в реальности ты стоишь перед непроходимой пропастью, и только вот этот – первый и сложный, робкий, неверный шаг – становится уже реальным движением собственно именно к нему, пусть и надо начинать все почти с самого начала, пусть «перевал» этот опять в самой дали – но ты уже вышел на дорогу именно к нему. Впоследствии, в разных спорных и сложных ситуациях, я не раз оценил ту огромную пользу, которую дало мне тогда это вполне горькое осознание полного одиночества в «своей колее». И именно оно дало потом твердую и ясную уверенность в принятии многих поворотных решений – ибо начав раз – надо идти и два, не перекладывая ни на кого, ни принятие решения, ни ответственность за него. Только твердые повороты руля, пусть они покажутся кому-то и резкими, необходимы на крутых поворотах пути, ведущего к «перевалу». Потому, что именно от принципиальности их, зависит – продолжат ли идти за тобой, или, «поняв тебя по человечески», скажут сами себе внутри – не стоит тут больше терять свое время. Дело, как жизнь человека, дается ему персонально, под отчет – и никто, кроме, Того, кто его тебе дал, не подскажет и не поможет, хотя советоваться со многими и нужно. И это просто нужно понять, принять и все. Всегда помнить про эту «сумку» – это твоя сумка – и будь добр тащить ее сам – если взялся. Только это дает тебе право на «координацию» других, именуемую у плохих журналистов – подчинением (тиранией), а в армии серым словом субординация. Вообще театр по своей сути очень на армию похож, это даже зеркало армии и государства в некотором роде. Недаром при слабом государстве/армии всегда слабый и театр. И наоборот.
Итак, посидев за столом, и подумав, что делать дальше не имея ничего для создания-проката спектаклей (предварительно убедившись, что театральные кассы билеты мои на продажу также не возьмут, тогда еще по телефону – интернет только зачинался), я принял решение, собрав все афиши «предпостановок», а также захватив и сценарий по Шолохову («Они сражались за Родину» изначально затевался именно как театральный живой спектакль), прозвонившись в течении недели в Комитет по Культуре (что было очень не плохо, ибо сейчас это уже вряд ли возможно) и договорившись о встрече с уполномоченным лицом (имя, разумеется, опустим) – я отправился на Кузнецкий. Оделся специально по форме. Костюм-галстук, кожаный пиджак, дипломат (жесткий кофр от ноутбука, как выяснилось потом), чувствуя себя крайне неудобно в столь не ежедневном виде, я вошел в свое первое министерство уже в лице Худ рука. Помню я подумал тогда – сходить в обычный кабинет, оказывается, стоит нервов не одного выступления на тысячник. Сразу с порога у меня почему-то пересохло в горле – совершенно. Как в кино! Год назад, на фуршете, бродили вокруг Горбачевы, Жириновские, еще кто-то, совершенно мне было по барабану до всего этого, а тут вот сидит, говоря откровенно вряд ли что решающий (особенно лично) человек, а я дрожу, как будто пришел на ковер прямо к самому кесарю. Дальше началось интересное. То, что не покидает меня с тех самых пор и по сей день – открытие реального мира, путем наблюдений. Ибо до этого, я, как и всякий человек какой-либо обоймы – видел его строго иллюзорно. А тут – прямо как Адам. И вот, смотрю, сидит рядом с моим начальником Ева, хотя, казалось бы, она что-то вроде секретаря (или уборщицы), во всяком случае, никак не заявлено ее присутствие в этом кабинете по регламенту, даже никому не известна ее реальная должность. Сидит и смотрит: и на меня, и на начальника за столом, как контроллер на зайцев. Моя робость внесла некоторое оживление в начало разговора, может быть именно потому, он и продлился нужное с моей точки зрения время, а не закончился дежурным исходом в течение пяти минут. Придя в форму (вернее в голос), я описал все свои предложения, показал афиши, рассказал о сценарии и попросил совета – что? как? чем может Комитет помочь мне в этом моем горячем желании создать новую единицу театрального дела в г. Москва (собственно уже созданную). Надо отдать должное Еве, она начала вмешиваться в наш разговор не сразу и начальник успел мне сообщить, что никаких новых театров в Москве не планируется, да и не нужно. Но, поскольку, я понимал, что разговор именно с этого начнется, я его, естественно, не заканчивал. Пытаясь выяснить все-таки – что может Комитет по Культуре, раз он все-таки уже есть. Минут через 10 начала появляться хоть какая-то конкретика, и вот тут уже почему-то и вмешалась Ева (традиционно подгадив «новорожденному» Адаму), пытаясь свернуть наш мужской разговор, причем у меня все-таки возникло ощущение, что реальный начальник здесь именно она, хоть и действительно, только секретарь (с видом уборщицы). Кроме этого неожиданного открытия – что Россией в реальности правят секретари обозначенных начальников, я в этот же день узнал и в полной мере, что такое деловой этикет (причем внутренний, а не внешний). Когда на вопрос о предыдущих видах деятельности, я упомянул театр Царицыно, где в конце 90ых, я попал, что называется в «золотой сезон», ибо ни до, ни после такой сильной и молодой команды, как получилась тогда из «случайного» слияния сразу двух свежевыпущенных курсов – главрежа тогда этого театра А. Каневского и нашего И. Франца – там не было. Почти полкурса наших туда пришло тогда – и ставился ни много ни мало «Руслан и Людмила» Пушкина! (в очень оригинальном дрампрочтении, стихотворно-полновесной версии, с яркими решениями вроде качелей, канатов, по двум плоскостям сразу, под самые колосники, даже танцы ставила Суворова! главный балетмейстер Дней города тогда «перед самые очи» высшего руководства. В 1996 на трибуне не было только тов. Ельцина. И Лужков и Лебедь – сидели рукой подать, и глядели во все глаза на наши танцевыкрутасы перед Моссоветом, поставленные ею, и хорошо поставленные надо сказать). Происходило же это на фоне очередного экспериментального «кризиса до нитки в России» – т.е. положенная штатная зарплата в 300 р. (что после кризиса была уже 10 ФРСоблигаций, вместо 50 до него – это в месяц) все равно не платилась (а была заплачена ровно через год скопом – и это уже было кое что!), Но самое яркое! – это было отключение отопления с ноября по март (там был свой угольный бойлер). А зима выдалась тогда на ять. Таким образом, через две недели простоя в начале декабря (вообще без отопления) трубы как-то лопнули-не лопнув и поддерживали потом всю зиму (и весну) околоплюсовую температуру (обычно около +5-7 гр. Цельсия). Зрители сидели в пальто, мы нагревали наши гримерки электроплитками и т.д. (не меньше 16 градусов! жарко было!), ну и, конечно, нас здорово выручал «детский садик» прямо в 100 метрах от театра. А театр, кстати сказать, красивый – с колоннами, с залом мест на 500 (не менее), это вам не подвалы-комнаты для «скрытого поиска» – ведь про поиск, говоря по правде – это все самоутешения такие. Из «детского садика» к нам регулярно, хоть и строго после работы, приходили: «малышки» 250 г., «мамочки» 500 г. и «тетеньки» 750 г. А по особым случаям заходили и «папы» – 1л. Творчество било ключом, никто не болел, никто не мешал, не учил, не ныл и не ерзал перед глазами с фальшивой моралью. А закуска была каждый раз ресторанная – дружный такой был коллектив – с настоящими женщинами, и мужчинами также настоящими. Один актер даже завел во всех этих условиях – несмотря – в мужской гримерке аквариум с гуппи и тд. Они же устроили на Новый год – живой концерт – профессионально играли на двух электрогитарах, и кажется, даже барабанщик был – такие вот «актеры» - на все руки мастера были ребята. Кое где по стенам сверкал лед, изо рта валил пар, но все это напоминало своей мощью-энергией молодой жизни фильмы-романы про первые годы Октября. Молодость и идея – преодолевающие все на своем пути. Наш паровоз летел тогда вперед безудержно и бесплатно (не как сейчас у «добровольцев» на окладе). Надо сказать, что однажды я все-таки нашел еще один способ обогрева – это был как ни странно электрический и довольно мощный калорифер – прямо с порталов в зал. Оказалось, что он вполне работает и буквально за два часа – стало можно даже снять традиционную шерсть и репетировать дальше. Но вот после, выяснилось, что и он сломался... На другой день прямо, не включаясь. Выключился нормально, а потом, подумал-подумал и сломался – больше не включился. И директор нам потом еще долго на большом собрании рассказывал, как сложно в этом здании-театре все устроено – пирамида Хеопса говорил – сколько лет уже тут директором, а все никак ничего не пойму, как тут что устроено? отопление? да и все остальное?.. А у калорифера, мол, четвертую фазу перешибло. Ну и я, конечно, в виноватых, но прощенных, за идейной недозрелостью и юностью лет.
А вспомнил я всю эту романтику вот к чему. Мой «культурный комитетчик» (не путать с культурным «комитетчиком») вдруг заявляет: Как? В Царицыно? в 9..? А почему же я вас не помню? Я как раз курировал тогда этот театр!
Вот думаю – на ловца и зверь бежит! Как мир тесен! Сейчас бы в самый раз и спросить, что да как? Да помнит ли про наш этот ледниковый сезон, да задержанную на 9 месяцев – чистая беременность – зарплату! Ан, нельзя. Пришел налаживать мосты. Политика, понимаешь! Короче говоря, обсудили все общеизвестное: как только сможем и увидим, что стоящее, конечно, поможем, а пока вы сами, дело хорошее и т.д., хоть городу и не нужное совсем. А Ева уже просто просверлила меня своими «дрелями» и я пошел восвояси по Некрасовскому маршруту отечественных челобитчиков. Что же все-таки могло их несколько смутить, думал я по дороге домой. Целых полчаса административно-бесценного времени отнял! Не просто так, что-то. И надумал. Оделся-то я «представительно»! Вот и решили, скорее всего, что пришел некий «золотой мальчик» от неведомого «папы»! Выясняли, что за фрукт? Не каждый же день такие «инопланетяне» приходят? Система «взаимной полезности» – гражданин-«государство», утвержденная с некоторых проклятых пор и толком не изжитая (под корень, каленым железом) и по сей день. И потому там и сидела эта (еще с советских времен и до наших дней) парализующая всю работу на уровне государства «уборщица-начальник-начальника» – а вдруг бы мы с этим чиновником все-таки до чего-то дельного и договорились – и даже бы не корысти ради, а так, за державу? Ну, вдруг человеку, наконец, выпал шанс хоть что-то сделать реальное? Ведь втирать очки всю жизнь (прикрывая чужие грехи за скромные чаевые) – очень сложная работа, вредная в целом для здоровья и завидовать тут нечему. Тем более, что слово патриотизм в культуре прозвучало впервые после многих лет именно тогда. И так и «поползло» потом повсюду. И надо сказать – я оказался прав. Меня все-таки и там запомнили. И когда уже через 1.5 года я снова позвонил в Комитет и пригласил уже на премьеру нашего фильма (на видеопроекторе в небольшом зале, для своих и гостей – что называется, междусобойчик такой – надо сказать здорово тогда получилось), то кто-то «от них» все-таки пришел. Так я предполагаю. Другой, конечно. Но уж очень был похож всей повадкой на их «культурного комитетчика». Впрочем, он никак не представился, никак себя не заявил-обозначил и так же тихо ушел, как и пришел – в антракте – (фильм, как мне показалось ему не понравился, причем уже перед показом, как и все, что происходило вокруг него на этом вечере, он заметно страдал от «уровня» мероприятия, гостей и всего остального). И зря. На второю часть (3и4 серии) все-таки успела подъехать наш Гитесовский педагог по танцу – ученица Вагановой – Светлана Гавриловна – знавшая лично Лихачева и Гяурова, как и Большой театр времен расцвета, где и работала 20 лет – и именно она сказала мне самый дорогой комплимент из всех, что пока я слышал о своем деле – «Как было бы ужасно! если бы я все-таки сюда сегодня не дошла!»
К оглавлению...
