Моего отца убил генерал.
Я никогда не видел этого человека, не знаю, где он живет, в каких войсках служит. Не могу сказать, жив ли сейчас. Был ли он в реальности или явился призраком больного воображения? Породила ли генерала отцовская горячая кровь или генерал все-таки был? Черт разберет. Я не знаю. Точно могу заявить только то, что генерал убил моего отца. Как это вышло? Сейчас расскажу.
Впервые я услышал о генерале, когда мне было пять лет. Мы жили с соседями в коммунальной квартире. Однажды весной вместе с запахами талого снега в открытую форточку влетело слово, и в семье все затрепыхалось, будто слово это была хищная злая птица с огромными крыльями. Оно летало в тесной квартире и разрушало все вокруг. Слово это было генерал.
Вдребезги разбилась китайская ваза, в которой стояли сухие цветы — алые розы — подарок невидимого генерала. Лепестки лежали рядом с осколками синего фарфора как пятнышки запекшейся крови. Три маминых платья были разорваны от воротничков до подолов, ножницами изрезаны дорогие блузки. Завеса семейного очага разверзлась надвое. Какие-то цветные бусы, сережки, флаконы духов — все это сметалось рукой невидимого генерала.
Потом выяснилось, что цветы маме подарили на работе, а подарки невидимого генерала когда-то из заграничных морских рейсов привозил сам отец.
И все же генерал явно присутствовал в нашей жизни — в форме болезненной ревности и сплетен.
Соседка по коммунальной квартире все видела и слышала.
— Он приходил, Валентин, когда ты был в рейсе. И приносил Райке цветы. Розы. Они стояли в вазе, которую ты… ну, в общем, все не зря. Поделом.
Тетя Клава зловеще ухмылялась.
— Ты меня знаешь, Валентин, я по-пустому не скажу. Был генерал. С лампасами на штанах и звездой на погонах. Не вру. Тыловик. Я разбираюсь.
Отец наливал водку в стакан, выпивал, наливал еще, прикуривал папиросу от папиросы и не пьянел. Только желваки вздувались на щеках и нервно бегали под натянутой кожей.
Мама молча прибиралась в комнате, а я выходил на кухню.
— Говори, — сурово обращался ко мне отец. — Знал про генерала? Он тебя трюфелями угощал? Эх, ты. С кем будешь жить, Алешка?
Я хныкал и пытался объяснить, что не видел никакого генерала. И что я буду жить с папой, мамой и белой собачкой.
— Какой еще собачкой? Ну, хорошо. Куплю тебе белую лайку, и мы уедем ко мне на родину.
Тетя Клава возилась на кухне, одобрительно кивала головой.
— Заходил, заходил, Валентин, когда ты в рейсе был. Толстый, лысый, рыжий, противный. И что твоя Райка в нем нашла? Ты красавец, кудри чернявые, глаза голубые, деньги в дом, из-за границы шмотья привозишь. Ну что еще надо-то? Не понимаю я. Мне бы годков десять. А мясо парное ты лучше ресторанного повара готовишь. Точно.
Отец успокаивался, когда его хвалили. Брал в руки топорик для разделки мяса и готовил рагу. И угощал соседку, празднуя очередное возвращение из рейса.
Тетя Клава сожительствовала с бородатым милиционером, который помогал ей вывозить на сине-желтом мотоцикле помои для выкорма свиней. Помои варились по ночам на общей кухне. Запах стоял тошнотворный. Когда тетя Клава настраивала отца на генерала, помои варились регулярно. Когда гнев на генерала проходил, раздражение отца обрушивалось на тетю Клаву. И по ночам пахло весной.
Была еще одна соседка — тетя Наташа. Она выходила на кухню редко, не участвовала в общих склоках, выкуривала тоненькие заграничные сигареты с ментолом, стояла у окна в изумрудном прозрачном ночном халатике, гасила окропленные помадой длинные окурки в серебряной пепельнице и уходила к себе в комнату, бросая на соседей безразличный взгляд. Лицо у нее было пухлое, глаза выразительные, коровьи, ресницы длинные, загнутые вверх как лапки шмеля. По ночам из ее комнаты звучала музыка, жужжали мужские голоса.
Почему-то я не мог оторвать своего взгляда от ее изумрудного халатика, вальяжной походки, огромных соловых глаз и яркой губной помады на пухлых губах. Замечая мою растерянность, тетя Наташа поворачивалась ко мне и улыбалась.
— Кудри как отца, — говорила она и, плавно покачивая бедрами, проходила мимо меня в свою комнату. — А глаза мамины. От девчонок отбоя не будет.
Похмелье у отца было тяжелое, он подолгу отлеживался в постели. Потом каялся перед мамой.
— Хрен с ним, с этим генералом. Не верю я Клавке. Прости меня. Голова сейчас взорвется, а скоро на судно. Рай, а Рай? Сходи за пивом.
Мама прощала. После пива он оживал и уходил из дома.
В выходные дни с утра до вечера возился в гараже с машиной, приходил уставший, чумазый, веселый, и рассказывал, как ловко он приручает диких собак, живущих стаей на пустыре близ гаражного массива.
— Брошу вожаку косточку и жду. Долго жду. Час или два. Подходит, понюхает и смотрит, когда отойду. Шаг назад сделаю. Вожак вперед. Косточку в зубы и стремглав от меня. Теперь дает уши потрепать. Дрессировка.
Через месяц отец уходил в рейс, а когда возвращался, в семью приходил генерал. И снова ревность, сплетни и разрушения.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды отца не выпустили в рейс по медицинским показателям. Дали ему инвалидность.
Он пропадал в гараже среди соседей-собутыльников и собак.
Почему-то обострения болезни всегда начинались весной, и тогда генерал влетал в открытую форточку вместе с запахами талого снега и продолжал разрушать семью.
Отец умер, не дожив до семидесяти лет. Несмотря на то, что его не раз лечили в лучших республиканских психоневрологических клиниках, генерал из его испорченного сознания так и не вышел. До самой смерти.
По вечерам он любил забираться в горячую ванну прогреть косточки, а мама боялась, что он там заснет и не проснется.
— Валентин, ты не спишь? — испуганно восклицала она, стоя у двери в ванную комнату. — Не засыпай. Захлебнешься. И дверь не закрывай. Чтобы мы с Лешкой тебя смогли вытащить.
— Не мели чепухи, женщина, — раздавался густой сочный бас слегка хмельного отца. — Моряки в корыте с водой не тонут. Ну что, твой генерал? Не приходил больше? Чай, на погосте лежит. Крыса тыловая. Лешка, ты знал, что мамин генерал во время войны служил на складах? Ха-ха-ха!
— А если сердце откажет, что я-то без тебя делать буду? — голосила мама. — Не было никогда генерала. Сам ты его придумал. Ревнивец. Всю жизнь терпела.
— Похоронишь меня на Верхнем кладбище. А тебя Алексей рядом со мной положит. Схоронишь, Алексей?
— Схороню.
Отец как в воду глядел. Однажды он залез в горячую ванну и заснул, сердце не выдержало. Мы похоронили его на Верхнем кладбище, как он хотел. Мама пережила его ровно на один год.
Была весна. Я прогуливался вдоль свежих могилок. Вспомнил почему-то генерала, который появлялся в нашей семье именно весной.
Посмотрел на могилки рядом с моими родителями. На одной из них заметил фотографию полного рыжего мужчины в генеральской форме. Усмехнулся с горечью, и устало побрел домой.
К оглавлению...
