Зеркала, Зазеркалье и … французик из Бордо
Эти заметки – продолжение тех, где упоминалось о «зеркальном Я», и отделены от них, скорее, для удобства. Да и акценты здесь иные. Дело в том, что мы «зеркалим», и впитываем в себя чужие взгляды на нас самих не только на личном, но и на социокультурном и даже геополитическом уровнях. И тут одним из центральных оказывается не вопрос о том, прислушиваться к внешнему миру или нет, подражать или не подражать, брать или не брать, а чему подражать и что брать?
Вопрос актуальнейший. Ведь уже восьмидесятые и девяностые со всей горчайшей откровенностью явили, чего стоит очередное безоглядное «отзеркаливание» Чужого. Поневоле вспоминается острый на слово Фидель, который в одной из своих речей казал примерно так: «Уж если и свинья стала хвалить меня за то, что я хорошо танцую, то стоит задуматься: а так ли это?» А ведь последние десятилетия, пожалуй, все чаще демонстрируют уже не свиней из жюри на бесконечных конкурсах, а неистребимых со времен Эзопа и Крылова лисиц, воздающих Вам и нам хвалы, желая поживиться нашим сыром.
Тут уж не грех вспомнить и одного из крупнейших русскоязычных поэтов двадцатого века Олжаса Сулейменова, который заметил, что в своей тяге к Западу мы, увы, припали не живительному источнику, а к канализационной трубе. И не удивительно. Свято место не бывает пусто. Еще Ромен Роллан заметил, что там, где ломается могучее дерево веры, от его пня стремительно отрастают мелкие поверья, или, выражаясь, уже нашим языком, так, где обрушивают Одну Мощную Идеологию, ее место стремятся занять иные. Только и всего. Так что «зеркальные Я» никуда не делись. Просто сами зеркальца стали мельче. Да и отражаться в них все больше стали поминаемые еще Грибоедовым выпячивающие грудь «французики из Бордо»… Грибоедовым, один из центральных персонажей которого вздыхает: «Хоть у китайцев бы занять премудрого незнанья иноземцев!»
Не парадокс ли? Один из образованнейших людей России своего времени, пусть и устами своего героя, и высказывает такую мысль? А по сути-то ничего парадоксального нет. Речь-то, по глубинной своей сути, шла именно о том, с чего мы начали: о том, у кого, что и как брать – что «зеркалить». Потому что не брать вообще и тем более в Империи просто исторически и физически невозможно. Всякая империя, в какие бы столетья, она не существовала, сильна своеймногокровностью. Вспомним Рим, империю Чингиза, Османскую империю времен расцвета и, конечно же, Российскую империю. Но многокровность эта становится созидательной, а не разрушающей силой, когда стремиться влиться в Единый Поток. Так, силой российской культуры стало то, что люди самых разных кровей и традиций творили на русском языке и творили сам русский язык. И в этом общем потоке со-творчества преображенное Иное становилось своим.
Но, увы, была и есть и иная сторона «отзеркаливания», отражения чужих суждений, чужих по существу своему мнений, связанная с желанием угодить или именно внешне выглядеть, как Иные. И тогда эти Чужие Взгляды, Чужие Похвалы, в числе которых могут оказаться даже иные «нобелевки», становятся своего рода бусами для папуасов. Либо, что еще круче: мерилом прогресса и исторической правоты. Сколько раз мы уже наступали на эти грабли. Пожалуй, еще и до Петра, но наиболее рьяно начали «озападниваться» при Петре Великом.
И вот тут вопрос, над которым я сам задумался только недавно и на который у меня лично нет ответа. Суть его в том, что вестернизация-то в какой-то мере была необходима. Не случайно же и Япония времен реформ Мэйдзи пошла очень похожим путем: даже форму одежды и церемониалы стали перенимать.
Вроде бы так похоже. Но что-то оказалось и иным. Что же? – Думаю, прежде всего, сама история. Россия ко времени Петра стала страной не просто раскинувшейся на просторах Евразии, но и поликультуной в своей основе. Даже православие – детище иной культуры, но такой иной, которая проросла в культуре русской и слилась с ней. Япония же – страна, которая столетиями отгораживалась от Запада, хотя подобно Корее «зеркалила», вбирала в себя китайскую культуру. Достаточно вспомнить напрашивающееся: знаменитое японское сепуку или харакири. Историки древнекитайской культуры упоминают, что ритуализированное самоубийство было известно еще древнему Китаю. Если крупное должностное лицо совершало нечто крайне не должное, Император мог послать ему веревку, на которой тот должен был повеситься, а если проступок совершал военный, то ему для свершения самоубийства посылался меч. Так что даже тут корни возможно китайские... Но корни корнями, а они не помешали японской культуре стать именно японской.
С русской же культурой и многими заимствованиями дело оказалось гораздо более запутанным. Возьмем хотя бы проблему монархии и монархизма. Сразу оговорюсь: я не монархист. Но с годами все более создается впечатление, что зародившийся и расцветший к 19-му веку европейский антимонархизм оказался своего рода интеллектуально-духовным поветрием, чем-то вроде эпидемии испанки, но поражавшей в первую очередь именно образованных людей. Когда эта эпидемия проникла в Россию, то здесь, с нашим максимализмом и нашей тягой к абсолютам она достигла своей кульминации и привела к культу террора. И что уж без конца причитать о трагедии в Ипатьевском доме, если задолго до этого в общественном мнении (мнении части духовно-интеллектуальной элиты) и взрыв в Зимнем, и подрыв царского поезда, и взрыв у Столыпина задолго до 18-го предвосхитили «допустимость побочных жертв»?
Я хорошо осознаю, что у антимонархизма, у неприятия русского самодержавия и буквально пристегнутой к его стремени Петром русской православной церкви были свои причины. Причину-то были. И дай Бог историкам и дальше их изучать уже в свете нашего времени. Но жизнь-то показала, что монархия, которую одно время «прогрессивная общественная мысль» сделала козлом отпущения, сама по себе отнюдь не источник мирового зла, не досадный валун на светлом пути мирового прогресса. Ведь именно в Европе, и в странах относительно либеральных сохранилось немало монархий. И сегодня мы видим, что в кризисные моменты наличие, пусть и «декоративных» монархий может облегчать процессы передачи власти. Любопытно, и то, где, прежде всего, сохранились сами монархии и где они рухнули. Посмотрите на карту, и попробуйте сделать вывод сами. Среди прочего можно заметить, что рухнули наследственные монархии именно в «континентальных странах». Не претендую на оригинальность, но здесь есть, над чем поразмыслить. Для меня же тут важно то, что и «антицерковность», и «антимонархизм», а со временем и «аникоммунизм» (и только ли), какие бы глубокие корни они не имели, исторически, помимо всего прочего, это еще и результат поветрий, духовно-интеллектуальных бурь, бурь, которые на каких-то этапах истории могут и расчищать дорогу в будущее, но при этом и вырывать с землей живые ростки собственной культуры. Особенно опасным здесь может быть обезьянничанье, следование «трендам» и из века в век повторяющаяся готовность элит, да и не только, рядиться в костюмы с чужого плеча, не считаясь ни с климатом, ни с теми задачами, которые мы должны конкретно решать здесь и сейчас. Те самым мы нередко напоминаем мужичков, которые,напялив смокинги, идут рубить дрова, или дам и девиц совсем еще недавнего писка моды, когда поясницы были столь оголены, что их прелестные тела, особенно при сгибе обнажались куда ниже кобчика. И если б только «о приличиях шла речь!» Ведь сплошь и рядом на ветру и морозе можно было видеть девиц и мамаш с оголенными поясницами. И это у нас, а не в Бразилии! И кто из них думал о почках и прочем? – Думали о тренде…
А ведь «тренд» и сегодня на троне, и сегодня сплошь и рядом он стремится торопливо заполнять место здравомыслия и собственно духовности.
«Что скажет Марья Алексевна?»
Слова, вошедшие в заголовок, еще памятны тем, кто знаком с грибоедовским «Горем от ума». Начиная со школьной парты, на протяжении многих лет они истолковывались, как едкая насмешка над несамостоятельностью, и слишком уж пародийной зависимостью от чужих суждений. И у Грибоедова на самом деле это так. Но, как показывает история культуры в целом, и художественной культуры в частности, вопрос этот многогранен и подразумевает отнюдь не единственный и однозначный ответ.
Правда, прежде чем, хотя бы поверхностно поразмышлять над этой многогранностью, уместно вспомнить, казалось бы, банальное: то, что вечные вопросы имеют еще и свои сугубо исторические аспекты, иначе говоря, концентрируют в себе дух именно своего времени, причем не просто абстрактного времени, а времени, запечатляющем себя в том или ином слое культуры. Та же, «Марья Алексевна» - это образное воплощение давления светского общества – «света», на просыпающуюся в 19-м столетии индивидуальную и индивидуализирующуюся личность. Думаю, что личности были и прежде, но просто формы выражения индивидуального были в них иными. Однако именно 18-й - 19-й века в Европе дали толчок для развертывания новых форм индивидуальности, таких форм и таких состояний ума, при которых «внешнее», «светское», закрепленное в тех слоях социума, в которых протекает жизнь индивида для какой-то, причем заметной части этих самых индивидов начинает восприниматься именно, как внешнее, а неотделимо внутреннее.
Чтобы было понятнее, припомню вместе с Вами боярина Морозова из «Князя Серебряного» А.К.Толстого. Боярин идет на смерть из-за того, что на пиру не может сесть ниже «подобающего ему места» - таковой поступок, который он должен был бы совершить по велению грозного царя для него психологически невозможен. В веке 19-м обычай по прежнему остается «деспотом меж людей» и по прежнему может быть выше самой индивидуальной жизни, как, например, дуэльная практика. Но мылящими людьми он уже начинает восприниматься не как некая вечная константа, продиктованная Свыше, а как реальность, подобная реальности климата или погоды. Наступила зима – надевай тулуп или шубу, идет дождь – кутайся в плащ. Не та ли легкая ирония звучит в пушкинских строчках:
Быть можно дельным человеком
и думать о красе ногтей.
К чему бесплодно спорить с веком.
Обычай – деспот меж людей»?
Правда, в глазах совсем еще юного Лермонтова сам Пушкин был тем, кто «восстал… против мнений света… и погиб». Причем восстал «один, как прежде…». То есть такое восстание Лермонтову виделось отнюдь не ординарным. Восставал ли лично Пушкин против мнений «света», и что конкретно в своих стихах подразумевал Лермонтов – вопрос особый. Однако, как бы то ни было, а с ходом времени сознательное самоотграничение от общего потока становилось все более заметным. И уже тургеневский Базаров в «Отцах и детях» весомо, словно заколачивая в землю сваю, утверждает: «Я ничьих мнений не разделяю, а имею свои».
И вот тут-то мы подходим к самому загадочному и самому любопытному, к тому, что уже давно оказалось в центре внимание немалого числа психологов и социологов: к взаимосплетению факторов определяющих становление личности, к вопросу о неразделимости (нов в каких смыслах и в каких отношениях?) личности и социума.
Так, еще известный в кругах специалистов французский социолог Жан Габриэль Тард (1843 – 1904) полагал, что важнейшей стороной человеческой жизни является подражание, а «его последователи- социологи « выделили три основных реализующихся в обществе «типа подражания: взаимное подражание, подражание обычаям и образцам, подражание идеалу» (1, сс.107- 108. Вспомним уже Маяковского: «Делать бы жизнь с кого?»)
Своеобразное преломление идеи взаимосплетения личностного и социального обрели в теоретических построениях символического интеракционизма и концепции «зеркального Я» (термин ввел американский социолог Чарльз Кули(1864 – 1929), связанный с Чикагской школой социологии.По Кули, «самоопределение такого рода, очевидно, имеет три основных элемента: образ нашего облика в представлении другого человека, образ его суждения о нашем облике и какое-то самоощушение, например, гордость или самоунижение» (Цит. по: Зборовский Г.Е. История социологии, - М.: Гардарики. 2007, с.112).
Иными словами, все наши, даже вроде бы сугубо личностные представления о том, «что такое хорошо, и что такое плохо» я могу, а что для меня невозможно или мучительно в силу не физических, а каких-то совершенно иных ограничений, прорастают и зреют в нас потому. Что мы живем с другими, теми, чьи взгляды могут быть устремлены на нас, и чьи суждения нам не безразличны. Эти взгляды, эти суждения могут продолжать существовать и тогда, когда мы совсем не думаем о них, и уж тем более, когда те или иные конкретные ситуации, в которые кто-то попадает вызывают совершенно конкретную ситуацию. Например, осмеяние. Вот одна из ирландских сказок, где некий герой прячет одежду одной из трех купающихся сестер (сюжет нередкий в мировой литературе). Выйдя на берег и обнаружив отсутствие одежды, девушка садится на корточки и рыдает – она не может пойти домой нагишом. Ведь сестры уже сейчас насмехаются над нею. То есть истоки стыда – в реакции окружающих, а не чем-то врожденном.
Еще богаче представлениями и эмоциями идея Надчеловеческого Ока, всевидящего Бога, Аллаха, который в идеале не позволяет верующему совершать недостойные, греховные поступки. (Отдельный вопрос – почему все же совершали и продолжают совершать то, что греховно). Правда, и это очень важно, было бы, как я думаю, совершенно неуместно смешивать идею Божественного Ока и Высшего суда с «всевидящим взглядом» «пашей» - строки Лермонтова. Высший Взгляд, и высший Суд грозны, но справедливы. При этом, по В.Франклу (см. далее, с.16) для человека религиозного Бог – не просто высшая инстанция, но и «тот собеседник во внутреннем диалоге, к которому обращены наши наиболее сокровенные мысли». Тогда как «всевиденье» не только «пашей», но и самых разных служб лишено нравственных якорей и самого представления о справедливости. И что знаменательно, так это то, что мы, сегодняшние, все более погружаемся в пучины этого прозрачного мира со стеклянными, как в «Мы» Замятина, стенами. Мир, как не мною было сказано, становится глобальной деревней, а в деревне (и это уже песня советских лет) никуда не спрятаться от глаз других.
Таких образом, отчасти сама жизнь возрождает архаику ощущений себя и других, а отчасти привносит и нечто достаточно новое: сегодняшняя прозрачность – это уже прозрачность в кубе. Та прозрачность, когда уже «глаза» и «уши» гаджетов способны следить за нами в самых неожиданных обстоятельств и даже медсестры способных снимать беспомощных больных и выкладывать это в интернет. Помимо прочего, это все – и проблема само- и мироощущения детей современной цивилизации. Но для меня здесь – это особая тема, достойная фантастов, романистов и авторов новелл. Я же хотел бы обратить внимание на совсем иную сторону «зеркальности» нашего восприятия себя самих, ту сторону, которая сопряжена с одолением одиночества и чувства бессмысленности существования, да еще в условиях, которые могут казаться совершенно невыносимыми либо совершенно чуждыми. Не об этом ли задолго до рождения официальной социологии писал и японский поэт:
«Презренен раб в селении глухом,
Далеком от тебя, как своды неба эти
Но, если женщина небес грустит о нем,
Я вижу в этом знак, что стоит жить на свете»?
Обратите внимание: здесь уже не просто о взгляде другого, а о чувстве сопричастности. И вот этот-то взгляд, эта сопричастность может стать не только ограничивающей, направляющей в русло, ограненное гранитными берегами жестких правил и табу,а и величайшей силой,способной поддерживать человеческое в человеке, и даже… обеспечивать жизнестойкость. Именно это – одна из центральных идей замечательнейшей работы Виктора Франкла, которая в русском издании звучит, как «Человек в поисках смысла», где демонстрируется то, что даже в самых бесчеловечных условиях концлагерей. «Чувствительные люди, с детства привыкшие к активному духовному существованию, переживали тяжелую внешнюю ситуацию лагерной жизни хоть иболезненно, но, несмотря на их относительно мягкий душевный нрав, она не оказывала такого разрушительного действия на их духовное бытие, Ведь для них как раз был открыт путь ухода от окружающей действительности в царство духовной свободы и внутреннего богатства. Только так можно понять тот парадокс, что иногда люди хрупкой телесной организации лучше переносили лагерную жизнь, чем физически сильные натуры» (Франкл В. Человек в поисках смысла. – М.: Прогресс, 1990, сс.153). Но само это внутреннее богатство неотделимо от того, что вне человека, что выше его самого. Не случайно уже Сент-Экзюпери как бы между прочим обронил: в пустыне ты значишь то, что значат твои божества. Так и у Франкла. Он описывает, как два заключенных концлагеря были намерены покончить все самоубийством. Но у одного было дело, а у другого за пределами лагеря дочь, которую он очень любил. И это дало обоим силы продолжать жить
Здесь настолько богатая пища для ума и нашей личной, всегда такой ограниченной духовности, что я останавливаюсь и просто предлагаю читателю, если таковой найдется горстку афоризмов. Каждый из которых может стать взлетной площадкой для его собственной мысли.
Из книги В.Франкла.
О смысле жизни.
«Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен» (с.36)
«… не только фрустрация низших потребностей порождает вопрос о смысле, но и удовлетворение наших потребностей, в частности, в «обществе изобилия…» стремление к смыcлу представляет собой мотив, который не сводим к другим потребностям и невыводим из них…» (с.28)
« Ставить вопрос в общем виде – все равно, что спрашивать у чемпиона мира по шахматам, какой ход самый лучший?» (с.13)
«Смысл нельзя дать, его нужно найти» (с.37).
Роберт Лифтон, эксперт в этой области: «Люди, наиболее готовы к убийству, когда они находятся в смысловом вакууме» (Цит. по с.33)
«Принимая его (человека) таким, какой он есть, мы делаем его хуже; принимая его таким, каким он должен быть, мы заставляем его быть таким, каким он может стать.Эти слова… принадлежат Гете» (с.27.Ср. с.217).
« Ценностям мы не можем научиться – ценности мы должны пережить…Мы не можем и сообщить смысл жизни нашим студентам. Что мы можем им дать с собой в путь, - это лишь один пример, пример нашей собственной отдачи нашему делу научных исследований» (47).
Карл Ясперс: «Человек становится тем, что он есть благодаря делу, которое он делает своим» (цит. по с.59)
Американский астронавт Дон Гленн: « «Идеалы – это основа выживания» (с.66)
Направленность на дело и душевное здоровье. Вернувшийся из Москвы один американский психоаналитик приходит к выводу, что в «коммунистических странах» неврозы реже, чем в США. Прочтите сами: почему? (с.67).
«То, что называют совестью, по сути погружено в глубины бессознательного… Ведь большие и подлинно экзистенциальные решения в жизни человека всегда нерефлексируемы и тем самым неосознанны, истоки совести восходят к бессознательному» (с.970. Соглашаться или нет, либо соглашаться отчасти – Ваше право, но поразмыслить есть над чем (Ю.Б.) Сравните с тем, что нас.98.
«… как прав был Гете, сказавший однажды, что нет такой добродетели, из которой нельзя было бы сделать порок, и нет такого порока, из которого нельзя было бы сделать добродетель (с.108) А как бы вы сами поняли и объяснили это? – Ю.Б.
Что такое духовное по Франклу? – «…то, что может противостоять всему социальному, телесному и даже психическому в человеке, мы и называем духовным в нем. Духовное, по определению, и есть свободное в человеке. Духовная личность – это то в человеке, что всегда может возразить!» (с.112)
А.Портман: «Человек – это особое существо, которому свойственна постоянная свобода принятия решения, невзирая на любые жизненные обстоятельства. Это свобода включает в себя возможность быть как нечеловеком, так и святым» (с.125)
«…человеческая свобода – это не «свобода от», а «свобода для» - свобода для того, чтобы принимать ответственность»(с.181).
Гете: «Как нам познать себя? – размышляя никогда, но действуя. Старайтесь исполнять свой долг, и вскоре вы узнает, что же есть вы. А что же тогда является нашим долгом? Требования каждого дня» (с.185( Ю.Б.: Сравните сами с гетевским: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой».
«… человек во многом похож на скульптора, который работает с бесформенным камнем для того. Чтобы материал приобретал все более зримую форму. Человек ваяет свою жизнь из того материала, который дан ему судьбой. В творчестве, в переживаниях или страдании он созидает ценности собственной жизни – каждый по мере своих сил формирует или ценности творчества, или ценности переживания. Или ценности отношения…» )с.193)
«быть человеком – значит быть ответственным- потому уже, что это означает быть свободным» (с.204)
А что такое судьба? – Прочтите сами: с.208 и т.д. Сравните с. С.227.
Задачи, цели и… длительность жизни.
«Психиатрам, например, хорошо знаком синдром ускоренного «психо-физического износа» в связи с выходом на пенсию – признаки старения в этом случае проявляются с удивительной быстротой. Аналогичный феномен наблюдается и у животных: дрессированные цирковые животные, вынужденные постоянно заниматься задачами, которые ставит им человек, живут значительно дольше, чем представители тех же видов, которые содержаться в зоопарках и не имеют никаких «занятий» (с.239).
«… смыслы не могут даваться произвольно, а должны находиться ответственно. Я мог бы также сказать, что смысл следует искать при помощи совести. И действительно, совесть руководит человеком в его поиске смысла. Совесть может быть определена, как интуитивная способность человека находить смысл ситуации…» (с.294) . Желающим советую двинуться далее по страницам цитируемого издания – Ю.Б.
А как оцените сказанное вы?
«Если мы рассматриваем человека, как жертву обстоятельств и их влияния, мы не только престаем считать его человеком, но также наносим ущерб его воле к изменению» (с.303).
«Чем меньше человек сознает цель, тем скорее он старается ехать. Для них более быстрая машина становится целью сама по себе. Это механизм защиты, попытка избежать столкновения с интеллектуальным мусором»… Песенка хулигана на мотоцикле в исполнении знаменитого комедианта: «Правда, я не знаю, куда я еду, но куда я бы ни ехал. Я постараюсь попасть туда поскорее» (с.318). См. и далее.
А что бы сказали на это наши нынешние психологи и педагоги?
«В сравнении с тем, кто подает секс под соусом сексуального образования, нудистских марафонов и тому подобного, можно оценить честность проститутки: она не притворяется, что занимается свои делом ради блага человечества, беды которого. Как многие авторы хотят нас заставить поверить , заключены в плохом оргазме и должны исцеляться в соответствии с этим» (329).
Здесь не могу удержаться о крохотного комментария. Дело же не просто в том, как кто лично относится к наготе, сексу и эротике, а в наших поразительно несуразных клише. То мы вопием на весь мир о бездуховности Запада, считая эту бездуховность аксиомой, то хватаемся (причем практически одновременно, за так называемые инновации, тренды), игнорируя то, что на самом-то Западе все далеко не так плоско, а мы же, пользуясь интеллектуально-духовным секенд-хендом мним себя приобщающимися к мировой цивилизации… «Это было бы так смешно, если б не было так печально».
Литература
1. Зборовский Г.Е. История социологии. – М.: Гардарики, 2007.
К оглавлению...
