Вергилий: Гора так мудро сложена,
Что поначалу подыматься трудно;
Чем дальше вверх, тем мягче крутизна
Данте Алигьери «Божественная комедия»
Поставлены в гаражи новые, дорогие иномарки и старенькие, битые жизнью «Жигули». Спешат в депо запоздавшие трамваи. Гаснет свет в окнах домов, засыпают многоглазые великаны. Город натянул на глаза тёмно-лиловый капюшон и задремал после хлопотливого дня.
Сегодня Янка преодолела себя и сделала это! Рискуя потерять сознание, открыла массивную дверь и вошла в его подъезд. Нелёгкая победа совсем не обрадовала. Прошла вечность с тех пор, как она впервые поднималась по этим ступеням, задыхаясь от страха и переполняющей надежды. И вновь каждый шаг давался с трудом.
Но сегодня уже не на что было надеяться. Через несколько дней назначена свадьба с ненавистным, презираемым Антипом, отвязаться от которого невозможно. Сведения о предстоящем бракосочетании хранились невестой в строжайшем секрете от ребят из группы. Она с удовольствием скрыла бы свой предстоящий позор и от родни. Но водка и вино уже томились в ящиках, там же в тёмной кладовой дожидались вскрытия консервированные оливки и маринованные огурцы с помидорами, закуплена в деревне свинина, подписаны аккуратным почерком младшего братишки и разосланы многочисленные приглашения. На стене на фоне пёстрого ковра дымятся белоснежным туманом длинное платье и фата, напоминая о неминуемом постыдном акте. Зная жениха, было от чего смутиться. Зачем она идёт на это? Янка постоянно искала ответ на этот мучительный вопрос и никак не находила, старалась объяснить самой себе, оправдаться хотя бы в собственных глазах. От безысходности. Оттого, что ничего подобного встрече с Аграновичем не ждёт её больше в жизни. Запущена в любовных страданиях учёба, вследствие чего мама Ира допивает последнюю кровь. При одном только упоминании о доме, срабатывает рефлекс – «бежать, бежать, бежать, курить, курить, курить...»
При вопиющей недостаче отечественных женихов, никаких претендентов на такую принцессу, как Янка, нет, и, видимо, в ближайшем столетии не предвидится. Уйти куда угодно, спрятаться от всех – единственное желание, одолевавшее последнее время. Другого выхода нет – только замужество решит все проблемы сразу.
Вот она огромная дверь, его дверь! Наплывает, как козырной туз, в руке шулера, бьёт несчастную шестёрку, ставя жирную точку в конце игры, предрешённой заранее. «Ну, вот и всё! Пришла попрощаться» – Янка тяжело сползла вниз, как жалкий дервиш перед непреступными вратами Тамерлана. Хотела поплакать, и даже достала прихваченный для этой цели платок. Но слёзы не шли. Она сидела на корточках, мерно покачиваясь, как сидят заключённые при перегонах по этапу. Состояние потерянности незаметно сменилось внутренним воплем, неосознанно переходящим в реальный сдавленный вой: «Милый мой! Светлый! Почему я не нужна тебе? Почему?! Что же будет со мной? Как мне выжить без тебя?»
Янка встала на колени перед монолитной скалой двери, шепча бессвязную тираду из одних вопросов, не замечая, что временами переходит на крик. Заметив, наконец, за собой эту недопустимую вольность, крепко зажала себе рот.
После долго, как фанатичная богомолка в религиозном экстазе, прижималась то лбом, то губами к холодной двери и шептала свою придуманную молитву:
Господи, ну выдай меня замуж,
Выдай меня замуж ЗА НЕГО!
Слёзы чертили на пыльной дверной поверхности тёмные дорожки: «За что ты наказываешь меня так жестоко? Невыносимо! Больно! Почему лобызаю эту бездушную, вишнёвую деревяшку? Может, не было на свете никакого Аграновича? Игра больного воображения? Господи, пожалуйста, я хочу его видеть! Только не через год и не через десять лет, а сейчас. Сейчас!»
За спиной послышались шаги, осторожные и тихие, но Янка отчётливо услышала их сквозь собственные рыдания. Осознание того, в каком неприглядном виде её могут застигнуть незнакомые люди, окатило волнами испуга и стыда. Она вскочила, как ошпаренная, готовая с боем прорываться к выходу, закрыв ладонями зарёванное лицо.
Внизу на лестничной площадке, в свете тусклого казённого освещения, стоял АГРАНОВИЧ!
Янка тихо ахнула. Ей показалось, что внутри у неё оборвался и ухнул вниз висевший на тонкой ниточке булыжник. Застывшая в полной растерянности и парализованная, она всё же отметила его неприятное сходство с Антипом.
– Яна? Привет.
– Привет – еле слышно выдавила из себя Янка, задыхаясь.
– Ты что тут делаешь?
– Да так… К знакомым заходила…
Агранович бегло взглянул на часы – поздновато для визитов. Половина первого ночи.Все заранее заготовленные на случай встречи фразы, постоянно кипевшие в Янкиной голове, ежедневно корректируемые и дополняемые, вдруг самым досадным образом испарились, а те, какие вертелись сейчас на языке, казались теперь несусветно глупыми и неуместными: «Если спросить, что он здесь делает? И так понятно – домой идёт. Откуда? Да от бабы какой-нибудь, и вообще не твоего ума дело. Почему бросил? Надоела, вот и всё, покрасивее нашёл. Боже, как же всё по-идиотски!» Наконец, чтобы прервать давящую тишину, она с большим трудом заставила себя продолжить диалог:
– Саш, я скоро замуж выхожу.
– Поздравляю.
– Хотела за тебя, а вот видишь... Почему так, Саш? Я не нужна тебе? Совсем?
Агранович смущённо опустил волшебные глаза.
– Не прячь глаз! Дай ещё хоть в последний раз посмотреть! Я уже и забыла, до чего ж они у тебя золотые!..
Горячие слёзы градом катились по Янкиным щекам. Она уже перестала вытирать их, насквозь мокрым носовым платком и только изредка размазывала сырость по подбородку.
– Успокойся. Надеюсь, ты будешь счастлива…
–И это всё что ты можешь мне сказать?! Другими словами – пошла вон! Да?! – Янка дёрнулась всем телом, внутри у неё будто взорвалось, она резко оттолкнула Аграновича и кинулась в бездонный ночной омут.
От охватившего её вселенского ужаса, Янка очнулась лишь на пустынной площади. Оглушённая, как зажатая в безжалостной ладони божья коровка, она не понимала как здесь оказалась. Задохнувшись от сумасшедшего бега, долго всматривалась в мигающую неоновой рекламой темную даль: «Никого. Он не побежал догонять. Всё! Я его больше никогда не увижу! – рухнула последняя крохотная надежда, – А на что, дура, надеялась-то? Всё и так было ясней ясного. О встрече мечтала, о весне? Ну, кончилась зима, вот– встретились, и что теперь? НИЧЕГО не изменилось! Всё, как по кругу, опять заново. Звон заунывный, похоронный. Ночь. Одиночество без конца и края…»
Жгучий ветер яростно мотался по площади перед Дворцом Спорта, кидаясь холодными колючками. Словно обезумевший, оглохший звонарь безостановочно дёргал за канаты флагштоков, перепутав их со своей скорбной колокольней. Тоскливый набат звенел всё громче. Даже не верилось, что металлические столбы, на которые по праздникам поднимали разноцветные флаги, могут издавать столь однообразные душераздирающие звуки, похожие на тревожный перезвон, возвещающий о беде. В чёрной чаше мёртвого фонтана обрывок афиши пойманной бабочкой танцевал свой последний танец. Янка застыла под большим аляповатым рекламным щитом: «Спешите в медвежий цирк!» и зачарованно наблюдала замысловатые кульбиты клочка мятой бумаги, бывшего когда-то частью яркого мира шоу-индустрии.
С большим усилием Янка оторвала взгляд от шуршащего танца, медленно подняла глаза, увидев на афише несчастных мишек в маленьких фуражках с балалайками в могучих лапах, тихо засмеялась. Она хохотала всё громче и громче, до слёз, до боли в боку, сгибаясь, приседая и, наконец, упав в грязь: «Я страдала-страданула! Сердце своё изгрызла, а он не побежал догонять. Не думал даже! Много вас тут таких, бегать ещё за всеми. Сдохни теперь под его окном. Он и глазом не моргнёт!» Собственный истеричный смех напомнил Янке тот наглый, безудержный ведьминский гогот за вишнёвой дверью, когда она подошла к ней впервые.
Отчаянно гудели трубы флагштоков, скрипели, бились металлические канаты, обогащая разнесённый ветром смех металлическим скрежетом. Казалось, что всё, что находится на площади, принимает участие в Янкиной истерике: пляшущий клочок-акробат, воющие трубы флагштоков и ветер, сыплющий в лицо пригоршни пыли, издеваясь и подначивая, и только мишки с афиши медвежьего цирка сочувствовали искренне, молча, скорбя о своей судьбе, изнахраченной ради глупой чужой потехи: «Ненавижу цирк!».
Цепенея от погребального гула, Янка прятала мокрое лицо в воротник: «Как больно! Раздирает на куски. Тягуче – невыносимо! Это нужно немедленно как-то прекратить!»
Вдруг, холодея от ужаса, она поняла, что к чувству неизбывной жалости к себе уже примешалось ещё что-то неясное, но всё нарастающее… НЕНАВИСТЬ. Да, это была ненависть к Аграновичу, густо смешанная с яростью, как раз тот зловещий коктейль, несущий смерть Янкиным обидчикам. Обездвиженная ужасным открытием она не могла оторваться от созерцания завораживающих кульбитов гуттаперчевой афиши в чёрной пасти фонтана.
«Стоп! В любом случае я не хочу, чтобы Агранович умер, вне зависимости любит он меня или нет. Необходимосрочно (!) успокоиться – посмотреть на себя из космоса. Спасти его от моего ужасного неподконтрольного карающего дара. Может, там, на крыше небоскрёба, где мы были так счастливы вместе (пусть мне это только казалось), я смогу его простить – спасти? Может, там я снова поверю, что есть ещё надежда и смысл в моей дурацкой жизни?».
Она решительно направилась к высотке, крепко зажав уши. Но печальный гул, предательски пробравшись в самое нутро, засел занозой и преследовал, не ослабляя хватки.
Широкая дорога к единственному в городе небоскрёбу освещалась одиноким тусклым фонарём. Ещё на подходе к высвеченному пятачку Янка увидела три зловещих силуэта и поняла, что ждут именно её. Не составляло большой сложности определить намерения молодых людей в чёрных куртках. Янка вспомнила, как Цесарский, равняясь на Великого Комбинатора, цитировал «Будут бить, возможно, ногами».
Янка шла твёрдо и уверенно прямо на них, с вызовом глядя в злобные лица. Изо всех сил стараясь не показать, что хоть капельку боится. Только предусмотрительно сняла длинные серёжки. Сами по себе они не представляли ценности, но в пылу сражения могли порвать мочку, а главное – задержать её на пути спасения Аграновича.
«Да, теперь я знаю, что могут бить просто так, без причины. Враньё, что хулиганы ловят свои жертвы в тёмных подворотнях. Наоборот, вот они миленькие на самом освещённом месте, посреди проезжей части».
–Чё, блатуешь? – Это была единственная фраза, причина и претензия, высказанная низкорослым и, до смешного кривоногим парнем из сердитой троицы. Он же ударил первым и сразу же в кровь разбил Янке губы. Больше никто не проронил ни слова. Сначала били молча, будто выполняя повинность, но постепенно входили в раж. Лишь один из парней, постоянно ронявший на асфальт свою бейсболку, удивлённо вопрошал, тараща остекленевшие глаза: «Пацаны, а вы чего?». Но, не получая ответа, кидался навёрстывать простой. Янка поначалу пыталась отбиваться, но теперь только прижимала к лицу свой джинсовый рюкзачок, промокший от крови.
Она упала на усталый, пыльный тротуар, в ход пошли тяжёлые ботинки. Когда азарт достиг высшей точки накала и, бесстрашных бойцов обуяло совместное желание добить жертву, ночная трасса проявила странное оживление. Сверкнул фарами автомобиль, за которым, возвышаясь, как слон над черепахой, выплыл двухэтажный автобус, похожий на сверкающий иллюминацией, круизный теплоход. Но это явление не прервало слаженных действий единомышленников. Автомобиль, а затем и неповоротливый гигант бережно объезжали группу молодчиков, энергично молотящих ногами жертву. Из иллюминаторов верхней палубы зеваки с интересом взирали на картинку из ночной жизни городских окраин. «Странно. Всё это можно было хоть как-то объяснить, если бы эти уроды были бритоголовыми скинхедами, а я студентом из Южной Африки или хотя бы из Лаоса. Но, за что?!» – это была последняя её мысль. Толстая, рифленая подошва с хрустом шмякнула в висок. Свет померк…
Янка лежала, не чувствуя под собой твёрдой поверхности. Создавалось впечатление, что она поднялась над землёй сантиметров на десять. Казалось, что можно опустить руку и дотронуться до грязного истоптанного асфальта. По коже пробегали скопления нежных колючек, как будто Янка оказалась внутри бокала с шампанским среди стремящихся вверх живых верениц прозрачных пузырьков. Свежий, весенний запах! Лёгкие потрескивания - лопаются крошечные воздушные шарики. Тело стремительно теряло вес, и после очередной серии тихих, сухих щелчков Янку мягко вытолкнуло вверх.
Она поднималась всё выше, выше. И вот зависла над бездной, раскачиваясь на тонком лучике, исходящем из солнечного сплетения. Она стала вращаться, как ёлочная игрушка, подвешенная на слишком тонкую нить. Вращения становились всё быстрее, с каждым витком увеличивая диаметр. Вскоре от бешеной скорости и треска, заложило уши. Кто-то запредельный, забавляясь, как ребёнок, раскручивал её в пустоте. От частого, глубокого дыхания грудь словно прокалывало насквозь. Испуганно размахивая руками и ногами, Янка взбивала густой эфир, но это лишь усугубило её положение, сделав более-менее упорядоченные движения по кругу лихорадочно бестолковыми. Она беспомощно барахталась и носилась во все стороны то падая камнем вниз, то кувыркаясь до тошноты, зажмуриваясь или тараща глаза, но темнота оставалась неизменно кромешной и равнодушной: «Где-то я это уже сегодня видела? Меня ветер гоняет, как тот пёстрый афишный обрывок в чёрной бетонной яме».
Далеко внизу стала проявляться картина удивительной яркости. Вся земля, вплоть до округлого горизонта, покрылась сеткой из светящихся неоновых потоков света. Параллели и меридианы, окутавшие всё видимое пространство, разнились оттенками и толщиной. Вдоль этих светящихся дорожек летели, словно по трубочкам гигантских капельниц, прозрачные сферы: розовые, перламутрово-сиреневые, жёлто-салатные, пурпурные. Внутри переливающихся, как мыльные пузыри, разнокалиберных шаров сверкали фосфорецирующие искорки, за некоторыми тянулись яркие световые шлейфы, переплетаясь между собой и тая. Внутри образованных движущимися линиями периметров плавали сферы меньших размеров, более сильной цветовой насыщенности. Необъяснимое сочетание нарастающего страха, перемешанного с восторгом, готово было взорваться в Янкиной голове.
Внезапно всё её существо до боли сковал железный паралич. Давление нарастало. Уши совсем заложило от свистящего ветра. Сильный хлопок обдал ледяным потоком. Взрывной волной Янку подбросило высоко вверх. После взрыва страх мягко отпустил. Янка словно шерстью обросла маленькими молниями. Необыкновенная шуба из электрических разрядов потрескивала и приятно холодила кожу. «Откуда это золотое свечение? От меня! Я поток плазмы – светящаяся стрела. Снова!»
Чудеса, заполняющие теперь Янкину жизнь, всё ещё будоражили, но уже не повергали в шок и постепенно становились привычными. Янка сгруппировалась и почувствовала, что теперь сама властна над собой. Невидимая, всесильная рука лишь хорошенько встряхнула её и отпустила, доверяя теперь самой решать и управлять своим движением: «Теперь всё кажется просто и ясно. Какая же я была дура! Нет, поистине, каждому человеку полезно пережить избиение на улице, и чтоб обязательно без причин. Жалела себя. Разнюнилась. Посмела зациклиться на своих сопливых страданиях – чуть не погубила самого прекрасного на свете человека! Нет, ещё не так нужно было врезать!»
Гортанно жутко хохоча, та, что раньше звалась Янкой, сгруппировалась, и со свистом полетела, нацелившись на копошащиеся внизу тёмные силуэты: «Ура! Я научилась управлять своим полётом! А значит, стрелы всё же могут тормозить!» Внизу, в круге света, она разглядела компанию во главе с прытким, кривоногим коротышкой. Он озверело пинал девушку, лежащую на тротуаре без сознания: «Мальчик хочет в табло!»
Но перед самым раскрасневшимся, конопатым «табло» огненная стрела вдруг резко затормозила. В пылающем мозгу возникло сразу, будто на клавиатуре компьютера нажали кнопку и, моментально на мониторе выскочила пояснительная табличка: «Смерть никогда ни для кого не является наказанием. Напротив, насильственная, мученическая гибель может служить искуплением и облегчить участь в ином мире. Не стоит предоставлять такой привилегии недостойным объектам. Наиболее приемлемым наказанием является тот образ жизни, которой они ведут в данном воплощении…» «Ну, ладно. Живи, пацан. Пугнуть тебя, что ли, для приличия, чтоб до конца дней запомнил?».
–Гляньте, мужики, эт-чего?
– Мне в глаз копьё целится. Вот висит. Не видите вы, что ли? Вот же оно, вот!
–Ты, ко гонишь? Глюканул?
– Дуло залепи!
–Да у него давно бак подтекает!
«Копьё! Копьё!..» – благим матом орал кривоногий, убегая во всю прыть, высоко подпрыгивая, как от уколов невидимой иглы. Изредка догонявшие его растерянные друзья получали увесистые тумаки от сбрендившего атамана. Слившись со своим новым летучим, пылающим естеством, Янка шутя догоняла бедолагу, оставляя пожизненные отметины о незабываемом вечере.
Художник – Александр Ермолович.
К оглавлению...
