«О многоцветье Науки и Ненауки»&«Парапоэзия 2ва» Юрий Бондаренко

О многоцветье Науки и Ненауки

К этим заметкам меня подтолкнули комментарии Ю.Меркеева к моей статье о науке и теологии, писателя с обостренной совестью, чьи настроения мне во многом очень близки. Конечно же, Юрий прав, когда пишет, что есть разные науки, и, социально-гуманитарные заметно отличаются от естественных и точных. Но, сразу же, чтобы не спорить впустую, замечу, что в слово «наука» мы просто вкладываем разный смысл. Для Меркеева наука – то, что ценно, то, что максимально устремлено к Истине. Я же из тех, кто полагает, что наука в современном смысле слова – лишь одна из дорог на путях духовности. Только и всего.

Кстати, тут я совсем не оригинален. Можно вспомнить многих, включая и П.А.Флоренского – замечательного ученого и богослова в одном лице, трагически, а, точнее, мученически, погибшего в Соловках. В нашем разговоре он особенно интересен тем, что, с одной стороны, стремился показать, как, по его убеждению, монотеизм может стать интеллектуальной предпосылкой собственной научных исканий, с другой же – резко противопоставлял науку и философию. Так, в своей работе «У водоразделов мысли», изданной (только представим себе!) в 1918 г.. он писал: «И наука. И философия – описание действительности, т.е. язык, тут и там, имеющий свой особый закал. Словесная природа как науки, так и философии – это их общее, родовая стихия их жизни. Но они противоположны и противоречивы в своих устремлениях. Несокрушимым кристаллом хотела бы отвердеть наука; огненным вихрем, ветром вьющимся, коловращением. Упругим, как гиростаты, явит свою определенность философия. Неизменности и окончательности противостоит пульсирование и рост. Охранительная и старческая, в существе своем. Наука соперничает с молодой и безоглядно зиждущей силой философии. Наука приспособляет к себе, философия – приспосабливается. Та субъективна, эта объективна. Ту, вопреки заверениям ее адвокатов, занимают лишь ею построенные схемы и фикции; эта, как росток, тянется к свету и воздуху Божиего мира. Та – искусственна и в искусности своих имитаций жизни, в своих фарфоровых цветах. Железных венках, цементных скалах, анилиновых красках и государственных конституциях. В условной, но выгодной посадке всей мысли видит обетованную землю своих странствий; эта, напротив, об одном старается: о чистом оке, мир созерцающем» (Флоренский П.А. Том 2 – М.: Правда, 1990, с.132).

Правда, тут уместно обратить внимание на то, что Флоренский писал именно о конкретном взгляде на науку, когда казалось, что перед Наукой могут и в самом обозримом будущем открыть свои двери все тайны Вселенной: «Мы все добудем, найдем и откроем…» Как видим, эта, уже советская песня дышала оптимизмом еще более ранних лет. И такой оптимизм, такая самоуверенность казались священнику (так указано в издании 1918 г.) Флоренскому неоправданной. Хотя, если говорить о современном понимании науки, такой взгляд на науку будет очень односторонен. Собственно наука в современном ее понимании как раз и зиждется на постоянном поиске, тогда как и философская ли, богословская ли мысль могут окаменевать или почти окаменевать, как это случилось с советской о государственной вариацией марксизма. Но я вспомнил Флоренского не для того, чтобы полемизировать с ним, а чтобы наглядно продемонстрировать то, что и богословы, и философы могут резко отграничивать свой вид деятельности от конкретно-научного. При этом как в сфере конкретных наук, так и в сферах Вненауки возможно изумительное, захватывающее дух многоцветье. И тут возможны, как жаркие споры, так и взаимодополнение и взаимообогащение. Причем даже тогда, когда речь идет о том, что для одной из сражающихся сторон при определенной интерпретации нечто может казаться сугубой фантазией, витанием в облаках выдумок и иллюзий.

Постараемся вспомнить только три момента из Нового Завета. Первый, общеизвестный, поцелуй Иуды (Матф.14:43). Совершенно очевидно, что никаких строго научных доказательств того, что было некое событие, происходившее точно так, как сказано, нет и быть не может. Как, кстати, нет и быть не может строго научного подтверждения точности того, что описывает «отец истории» Геродот. Да и множество совершенно недавних и уже «сегодняшних» событий не настолько строго задокументированы (да и что такое документ?), чтобы с уверенностью судить о них однозначно.

Но для нас здесь в поцелуе Иуды значим не конкретный эпизод, как таковой, а именно глубинный смысл упомянутого эпизода, сконцентрированное выражение лицемерия и замаскированной готовности нанести удар в спину. Тут, испиши я хоть десятки страниц, они будут лишь бледными тенями этого Образа.

Два же других эпизода являют, по сути, единое целое. В первом из этих эпизодов рисуется живая картина встречи Христа на его пути в Иерусалим «Многие же постилали одежды свои по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге. И предшествовавшие, и сопровождавшие восклицали: осанна!..» (Матф. 11: 8 -9). Во втором же эпизоде мы сталкиваемся уже с судом Пилата, когда подстрекаемый первосвященниками народ стал кричать: «Распни Его…» (Матф. 16) По сути дела здесь, помимо всего прочего, мы видим повторяющиеся драмы мировой истории, когда те, кого совсем недавно возносили наверх, спустя считанные миги на часах этой самой Истории, оказываются попираемыми. Не то ли случилось с царской семьей буквально через несколько лет после пышно отпразднованного юбилея династии Романовых?..

Итак, мы видим, что эти библейские образы потрясающе глубоки и по своему очень точны, хотя ни о какой научности в них не идет речь… Бездонной глубиной могут обладать и обычные поэтические образы, которые совершенно не нуждаются в ярлычках научности.

Впрочем, я ценю и люблю и науку. Да вот жаль, что очень часто, в том числе и в наши дни эти самые ярлычки научности, а именно внешнее наукообразие, гербарийно высушенный, мумифицированный язык подменяют собственно живую мысль, которая, казалось бы, должна быть столь естественной и для науки, и для философии, будь та хоть светской, хоть религиозной.

Я уже не говорю о той якобы науке, когда еще вчера могучелобые мужи живописали прелести социализма, коммунизма, интернационализма и Единого Союза, получали за все это ученые степени, а, сегодня, и не думая отказаться от тех самых степеней, усердно доказывают справедливость железной поступи Рынка и Национализма. Как заметила одна моя проницательная собеседница, это же все равно, что сначала доказывать, что дважды два четыре, а потом – что дважды два - пять. И каждый раз на этом что-то зарабатывать. И в самом деле, любопытно: где же тут наука?

Взгляды и убеждения людей, конечно, меняются. И мои тоже. Причем совершенно искренне. Но, все-таки, одно дело, когда апостол Павел, готов за эти изменения заплатить жизнью, и другое – когда в «науке» начинает доминировать перешивание мундиров. И эти мои слова – отнюдь не полемика с кем-то. Скорее, это – глас вопиющего в пустыне. В лучшем же случае – восклицание мальчика из андерсоновской сказке о новом платье короля.

Парапоэзия 2ва или поэзия выпускания пара

Последнее – выражение моей дочери. Но для меня изначально слово «парапоэзия» несло, да и сейчас продолжает иметь и иной смысл. Ведь что такое поэзия, по крайней мере, последних столетий и особенно века минувшего? – Это, прежде всего, разведка словом, «езда в незнаемое» и, соответственно, неустанная прокладка новых путей в мире словесности. Но пути-то для того и прокладываются, чтобы по ним двигались и другие. И эти другие передатчики нюансов и смыслов, как своего времени, так и того надвременного, что несет в себе всякое время, тоже могут быть интересны для истории, включая и историю культуры. Чем? – быть может и малым, но обогащением информационно-духовного пейзажа, либо приданием ему большей рельефности. Тем, что и спустя десятилетия, а то и столетия могло бы быть любопытным не своей оригинальностью, а именно своеобразной «типичностью». Ведь и самое оригинальное, в конце-концов оказывается значимым тем, что первопроходец (а таковых всегда единицы) умеет, а то и просто смеет первым сказать, изобразить то, что взято из гущи самой жизни.

Здесь же – просто брызги мысли. Мысли и чувств, во многом далеко не оригинальных и озвученных инструментами, которые созданы задолго до того, как эти мысли выплеснулись в слова.

Не нам рассуждать

про пределы и сроки.

Мы

капли в потоке.

Мы

капли в потоке.

---

Какие б

ни были уборы,

История

всем нам воздаст.

Мы –