Известный незнакомец
Отзвуки «Дня рождения мысли» Владимира Новикова
Новиков – мой ровесник. И не просто ровесник, а человек известный. Доктор филологических наук, читает лекции студентам, «профессор факультета журналистики МГУ. Автор многих историко-литературных и литературно-критических книг» (так сказано о нем в краткой справке об авторе в 3-м номере «Нового мира» за 2018 г).
И вот ведь парадокс! А, если хотите, казус. Для меня, со школьных лет, нырявшего с увлечением в мир журналов и литературной критики, этот литератор – незнакомец. Хотя, наверняка, и в прежние годы мне доводилось встречать его имя и то, что он писал. И, боюсь, это уже казус, переходящий в драму русской словесности. Словесности, ареал которой съеживается, как апрельский снег. Бывшая еще несколько десятилетий назад стержнем многоцветной культуры и связующим звеном «национальных литератур» не просто огромной страны, а целой цивилизации, современная русская словесность стремительно провинциализируется. То есть становится все менее известной и востребованной за пределами собственно России.
Милые, вродебылибералы, сокрушая и язвя колкими насмешками совковость, добились немалого. И в том числе этого: углубляющегося провала памяти. Так, буквально в конце апреля спрашиваю самых начитанных из студентов – студентов из группы иностранной филологии о том, что читают, какая музыка известна. Дальнее Зарубежье знакомо. Русская классика пока тоже. Но и Николай Островский, и Константин Симонов, и целый пласт духовной культуры советских лет остаются вне их «окоема».
И это не только у нас. Как замечает уже сам Вл. Новиков, «молодежь… просто молчит и не знает. Не знает и не понимает наших воспоминаний, наших легендарных авторитетов, наших «приколов» и любимых цитат» (с.30). Просто вне границ России это «не знание» сливается с катастрофическим обеднением «великого и могучего» языка, как языка собственно русской и транслируемой посредством его мировой культуры.
И что уж тут говорить об изысках современной российской словесности? Тем более, что вместо них сплошь и рядом из телеэкранов (включая и, вроде бы, новости, и многие из ток-шоу, и немалое число сериалов…) на зрителей льется такой китч, что и комментировать-то нечего.
Так что мой именитый в России ровесник в ипостаси автора «Дня рождения мысли», стал и для меня лично впервые встреченным Незнакомцем. Незнакомцем, встреча с которым доставила мне буквально физическое наслаждение. Правда, автор более всего ассоциирует свою деятельность с деятельностью критика. А уж чего только не прочтешь и не услышишь о критиках! Вот и М. Веллер, как о само собой разумеющемся, пишет: «Критик – это, в общем, аутсайдер. Лузер. Критиком становится тот, кто не может стать политиком, бизнесменом, юристом, врачом, менеджером, также не может стать писателем».
Новиков обижается: «Грубо, неостроумно. И, пардон, как-то не по-писательски» ( с.37).
Но мнение-то расхожее. Помниться, еще в семидесятые, уже не писатель, а знаменитый в те годы художник Илья Глазунов, выступая в ДК МГУ отчеканил, что критики – это импотенты, которые учат производителей...
Правда, по мне все эти утверждения, хотя и эффектны, но уязвимы с чисто фактической и логической точек зрения. Критик подобен тренеру, готовящему спортсмена к выходу на ринг, арену или к состязаниям за шахматной доской. И этот самый тренер совсем не обязан во всем быть выше своего ученика. У него задачи другие.
К тому же, думаю, что Новикову- то и обижаться тут не на что. Он лично владеет языком не слабее, чем опытный спортивный боец рапирой. И эта нерасчленнная живость языка и мысли сегодня дорого стоит. Читаешь – и словно погружаешься в живую воду Слова, рождающегося не просто ради неких красот, а именно для высвечивания Мысли.
Но, поскольку автор побуждает думать, то, вполне естественно, размышляя, с чем-то хотелось бы и поспорить. Например, с возражением автора против фразы: «Такой-то – один из моих любимых поэтов» (с.58). Почему это не может быть так? – Поэт – не жена. Не – Родина. И совсем не обязательно, чтобы в конкретный период времени кем-то из нас был любим именно тот, а не другой поэт, художник, композитор. Даже в еде (простите за такое грубое сравнение) можно одновременно любить и шашлык, и ростбиф, и уж, тем более, салат оливье и что-то из печеного. Но ведь и разнообразные авторы могут так же органично дополнять друг друга, только. как блюда, выставленные уже «на духовном столе».
Еще любопытнее упоминание о полемике с «амурологом» советских лет Юрием Рюриковым. «Он, - пишет Новиков, - брался… четко провести» границы между эротикой и порнографией. «Я считал, что это разделение субъективно… « Правда, при этом добавляет: «А сейчас, как-то, и споров нет» (с.48).
Я же лично убежден, что акценты на субъективности таких границ уводят от сути, а в годы Перестройки и они (в том числе) сыграли страшнейшую разрушительную роль. Думаю, что сказанное легко доказать. Но это особая тема, требующая углубления в социологию и историю мировой культуры.
Иначе, чем автор «Дня рождения мысли», я воспринял и оброненное А.Вознесенским: «Стихи не пишутся – случаются»
Вл. Новиков пишет: «Отличный моностих получился у Вознесенского, он даже вошел в разряд крылатых слов.
Между тем в тексте далее следуют еще три строки.: я их помню наизусть, но не цитирую и предлагаю просто отбросить По смыслу они тавтологичны, по ритму – какофоничны.
И вообще стихотворений так много, что иные с успехом можно сократить до одной строки» (47)
Читаю, и вспоминаю любопытнейшие слова моего брата (кажется, тогда еще школьника или недавно закончившего школу), ставшего в последствии одним из крупных физиков-ядерщиков. Тот, глядя на развешанные на школьных стенах цитаты из классиков, заметил: «Посмотри, насколько лаконичнее высказывания ученых, представляющих точные и естественные науки, чем высказывания классиков марксизма-ленинизма».
Замечательное наблюдение. Оно, как и замечание Новикова абсолютно верно, если иметь ввиду только жесткую логику и информативность. Не говоря уже о том, что сами поэты упоминали, что рифмы могли подбираться к одной ударной строчке, то есть, что обволакивающий эту строчку текст может быть вторичным…
Но, подумалось, что и в работах социального плана, а уж, тем более, в поэзии сочинитель ставил и надинформативные задачи, пусть подчас и неосознанно. Рефрены, варианты прокручивания одной и той же мысли и т.п. – это же еще не затихшее эхо магической роли слова, обращенного непосредственно к человеку. И тут сама «избыточность» - не избыточна.
Вчитайтесь сами в краткое четверостишие только что упомянутого поэта:
Стихи не пишутся – случаются,
Как чувство или же закат.
Душа – слепая соучастница.
Не написал. Случилось так. (Воспроизвожу по памяти, поэтому знаки препинания не точны).
Здесь есть, над чем задуматься…
Крайне упрощенно, хотя и очень эффектно, выглядят и рассуждения о социальной революции: «Социальная революция оценивается по ее гуманитарным последствиям, и сегодня уже никто не скажет, как молодой Солженицын: «Люби революцию». Она нашу страну так отлюбила, что до сих пор в себя прийти не можем…. Может быть, власть, установившуюся в октябре 1917 года, еще назовут контрреволюцией?» (55)
… Будит мысль. Но, по сути, разве дело в том, любить или не любить революцию либо назвать события октября контрреволюцией? – Проблема-то глубже: в осмыслении глубинных причин, в том числе и катастрофических сторон всяческой революции. И тут уже, не касаясь Новикова, задумываюсь над стонами (близкими чисто эмоционально и мне самому) над «Россией, которую мы потеряли». Сколько раз то тут, то там российские медийные светочи напоминают нам о величии и бурном росте предреволюционной России. Но именно размышления над заметками Новикова подтолкнули меня к неожиданному для самого себя сравнению. Представьте себе автомобиль, а еще лучше локомотив. Могуч. Блестящий корпус. А каковы интерьеры тянущихся за ним вагонов, особенно, если это вагоны первого класса. Столько всего замечательного. Да вот незадача! Что-то с тормозами не в порядке. Да и уголька в нужный момент не хватило. А где-то еще и стрелку не так перевели. Какие мелочи в сравнении с блистательной мощью состава, несущегося сквозь пространство и время. Но именно эти «мелочи» и способны привести к катастрофе. Так же и с революциями, тем более с социальными. Совсем не обязательно, чтобы все никуда не годилось. Достаточно конкретных причин для конкретных событий. вот их-то анализ – и дело серьезных историков и аналитиков вообще.
Мы же со времен Перестройки стали все глубже окунаться во второстепенные для логики событий деталями. Тут вспоминаю встречу с известным кинорежиссером (в стенах МГУ) и демонстрацией довольно сдержанно встреченного тогда фильма «Цареубийца». Ах, как красиво царь и его семья ели! Какая была сервировка на их столах! Ах, как они все любили друг друга! И все это перечеркнула, вышвырнула в небытие страшная ночь в Ипатьевском доме.
Скажу честно: и я с болью представляю себе гибель царской семьи. Она стала символом тысяч и тысяч уже иных трагедий Гражданской. Болят во мне и потери в царстве культуры. Еще как болят!
Но главное-то не в этом, а в том, почему такое стало возможным? И разве исключено подобное в будущем, только потому, что мы будем ревностно открещиваться от призрака революции: «Сгинь, Нечистая, сгинь!»?
Но и это – особая тема. Причем не только сугубо историческая. Такова уж реальность, что и сегодня, и меня лично, и любого из тех, кто причисляет себя к образованным и т.д., может вот так запросто Некто, будь-то обозленный мужик либо группа юнцов и им подобные, «размазать по асфальту». А уж в случае беспорядков и подавно. Революция же всегда вбирает в себя и оные и потому-то завершается, если не распадом страны, то царством Железной Руки, для которой, как и для дикой толпы, культура далеко не на авансцене бытия.
Но и это – отдельная тема.
Я же, завершая, не могу отказать себе в удовольствии (простите за штамп), воспроизвести здесь несколько фрагментов из «Дня рождения мысли». Итак, насладимся вместе.
«… подлинный академизм и не обходится без разговорных и эссеистических вкраплений. Но есть псведоакадемизм, насквозь пропитанный канцеляритом и деокративным наукообразием…» (42)
«Путь к себе. Это лирически-газетное клише стало теперь названием сети магазинов. Правильно: «путь к себе» - это дорога к потреблению. Пошлость.
Мне нужен путь наоборот, путь «от». Ну, как не стать над собой? Только из «не-себя» хочется говорить с миром (53).
Что касается иных открытий, то попробуйте сделать их сами. Думаю, не пожалеете.
Астана
История названий столицы Казахстана в свете мировой культуры
...Идет ли речь о языке литературы, театра, кино и т.д., не зная его азов или не желая их знать, зачастую трудно, а то и просто невозможно наслаждаться многогранной красотой шедевров, да и более рядовых произведений. Тут как в шахматах: красоту игры, комбинации, творческого замысла способен почувствовать тот, кто достиг какого-то минимума - хотя бы второго или третьего разряда. Прочие же будут видеть лишь скопление фигур на доске. И ничего больше.
Не надо далеко ходить, углубляться в древнюю историю, посещать экзотические страны, либо ворошить груды научных и околонаучных трактатов. Удивительное - рядом. Только оно нам кажется естественным и самоочевидным. Как «естественны» шуточки и недоумения недавно «прозревших» критиков: Господа! Как же это так? В центре Москвы - кладбище. На Красной площади - мавзолей. В склеп стала превращаться кремлевская стена. Поневоле вспомнишь о вампирах, вурдалаках и прочих непривлекательных персонах.
И в самом деле, ну не уродство, не извращение ли - кладбище в центре столицы гигантского (пока еще?) государства? Да и вообще, может ли город, особенно устремленный в будущее, каким-то образом ассоциироваться с могилой?
- Нет, конечно, - скажут многие. - Могила - это что-то мрачное, чуждое устремленности в светлое завтра.
И вот уже люди, иные из которых из года в год, не задумываясь, всходили на мавзолей, решают, что Акмолинск - Белая Могила - куда как некрасиво. Назовем-ка звучнее: Целиноградом. Пожалеем тех, кто на вопрос: Откуда ты? - вынужден отвечать: из Белой Могилы.
Но... Странно. Почему же это спустя считанные годы Целиноград вновь становится Белой Могилой - Акмолой? И мало того, этот город превращают в столицу целого государства. Это что же теперь, указы и всякие там директивы будут исходить из... Белой Могилы?
Не буду касаться вопросов о пользе или вреде переименований, переноса столиц и т.д. Это разговор особый. Замечу только, что и в России, неподалеку от Казахстана есть целый город, название которого очень близко к названию нынешней столицы Казахстана. Город этот - Курган. Некогда (судя по БСЭ), слово «курган» означало на тюркском «укрепленный холм». Но уже с XVI века курганом в России стали именовать собственно «насыпь над могилой», а в отдельных случаях и целый комплекс погребальных сооружений.
Опять какие-то странности? Какая-то необъяснимая тяга наших тюрко-славянских предков к ужастикам и щекотанию нервов? Разве такой вывод не логичен? Логичен и убедителен, если посмотреть на все это с точки зрения грубовато-прямодушного (а отнюдь не научного) атеизма и воинствующего индивидуализма: жизнь - это стол, движение (желательно в иномарке), объятия, деньги, а могила - тлен, небытие. Что ж, такой взгляд, такие ощущения естественны, но не всеобъемлющи и не безусловны.
Поэтому давайте попробуем взглянуть и на кремлевскую стену, и на мавзолей, и на Курган, и на Акмолу иначе, как бы с другой из вершин мировой культуры - и соотношение прекрасного, притягивающего и мрачного, а то и отталкивающе-безобразного покажется совсем иным.
Вспомните мавзолей Тадж-Махал, этот неповторимый памятник вечно живой любви. Мавзолей. Усыпальница. А какая светлая красота! Случайно? Вовсе нет. Испокон веков у самых разных народов, исповедовавших самые несходные религии, места захоронения любимых и чтимых людей становились символами высшего существования. Существования, не ограничивающегося мимолетными контурами бренного тела.
К тому же люди верили, а во многих, странах верят и поныне, что места эти таят в себе источники животворной силы, несущей избавление от самых различных недугов. Так, в Сирии даже чтят могилу, которая считается местом захоронения жертвы самого первого в человеческой истории убийства - Авеля. Хотя мавзолей находится на высоте примерно 1200-1400 метров и добраться до него нелегко, захоронение носит следы постоянного внимания. По свидетельству очевидца, вся могила «покрыта слоем ковриков и платков, зеленых, желтых, красных». К ней и поныне привозят больных, жаждущих исцеления. (Майбаум Ханс. Сирия - перекресток путей и народов. М., 1982, с. 8-9).
В Центральной же Индии, неподалеку от Бхопала, местом уже массового паломничества является святыня, чтимая всем буддийским миром. И святыня эта - ступа, считающаяся местом захоронения части останков самого Будды Гаутамы. Это, хорошо нам знакомое по русским сказкам слово, здесь не имеет никакого отношения к страшной Бабе Яге, а используется в совершенно ином смысле и не случайно обладает общим корнем с другим словом - «тепе», обозначающим погребальный холм. Сообщают, что при императоре Ашоке было воздвигнуто целых 84 тысячи ступ.
Казалось бы, места расположения таких холмов должны быть окутаны благоговейной тишиной или навевать настроение, напоминающее о картине Левитана «Над вечным покоем». Ничего подобного. «Ступы воздвигались обычно там, - говорится в «Истории искусств стран Востока» (М., 1986, с. 154-156), - где проходили шумные празднества с музыкой, танцами, процессиями, торжественными обрядами в честь духов-покровителей и местных богов».
Аналогичные примеры известны и в других культурах. Достаточно сказать, что название Эн-Неджефа (Ирак) - самого чтимого города шиитов означает по своей сути почти то же самое, что Курган и Акмола. Это - «Бугор». То есть могильная насыпь. Назван же он так (по сообщению востоковеда О.Г.Герасимова) потому, что здесь захоронили одного из первых халифов (преемников пророка Мухаммеда) - «меч ислама», зятя и двоюродного брата Мухаммеда - Али, чтимого шиитами наравне с самим пророком.
История гласит, что Али был заколот отравленным мечом и, умирая, завещал похоронить его там, где остановится нога верблюда, несущего тело халифа. Воздвигнутая там же мечеть, судя по рассказам иракцев, не только святыня, но и одно из прекраснейших и богатейших сооружений мира. (Герасимов О.Г. На ближневосточных перекрестках. М., 1979, с.170-174).
Не удивительно, что в Казахстане, тоже окреп культ священных могил - мазаров, в число которых вошла и чтимая «Акмола». И ничего уродливо-мрачного это название не несло тем, кто селился вокруг священного места. Скорее наоборот. Ведь смысл казахского слова «ак» - «белый» расщепляется словно солнечный луч; и если для кого-то из нас «Белая Могила» может стать тем, что навевает мысли о замерзающем в бескрайней, заснеженной степи ямщике, то для человека, чтящего мазары, белая значит еще и «светлая», излучающая мистические целительные силы. Иначе говоря, Святое Место. Святыня.
Итак, Белый - это еще и светлый, и, возможно, - святой. Да и на русском слова «святой» и «светлый» созвучны. Ведь святые - согласно христианской вере - не только образцы нравственной чистоты, но и, образно говоря, носители Божественного света.
Точно так же, как с Акмолой, непросто обстоит дело и с кремлевской стеной, и с мавзолеем. Да и могила Неизвестного Солдата остается в самом центре Москвы, и это никого не уязвляет. И, наконец, разве пирамиды - последняя обитель фараонов - видятся нами в мрачных тонах?
Превращение же Акмолы в Астану - это уже иная тема.
Иная, но захватывающая и достойная того, чтобы здесь коснуться ее, хотя бы поверхностно. На первый взгляд, все очень просто и даже несколько странно. Ведь издавна у казахов слово «астана», подобно тому, как у англичан слово «кэпитаэл», означало столицу. Получается, что рядовое слово столица стало и собственным названием столицы Казахстана? Но каковы его истоки? Каковы созвучия и переливы смыслов, появившиеся еще до того, как слово обрело свое, уже более позднее значение: «столица»?
Мы беседуем с Журсиналиной Гульжанат Курмашевной , заведующей кафедрой практической лингвистики КГУ им Ахмета Байтурсынова, и в разговоре всплывает масса ассоциаций. В то время, как составная «ас», означает то, что связано с едой (сравните с казахским словом астык – урожай), и едой поминальной, «тана» у арабов, сопряжено со словом луч и означает рассвет, молодость, новизну. Иначе говоря, уже веер ассоциаций поднимает нас над плоскостью однозначного и, казалось бы, банального перевода.
Ну а как обстоит дело в плане историческом? Оставив подробности исследования специалистам-филологам, коснемся только того, что упоминается в широко доступной справочной литературе, в нашем случае, «Википедии», дающей здесь ссылки на достаточно серьезные источники. Источники же вводят нас в захватывающую историю Древней и более поздней Персии.
Поразительно, но, как одно из более ранних значений слова «астана», значения, появившегося еще в зороастризме, упоминается «склеп, захоронение». Правда, тут возникает серьезный вопрос, на который уместно отвечать специалистам- ирановедам. Дело в том, что у зороастрийцев (другое название древнеперсидской религии – маздаизм – от имени Высшего Божества) все, что связывалось со смертью считалось нечистым. Поэтому тело умершего не должно было осквернять стихии воды, земли и огня и для погребения использовались специальные «башни молчания», где тела усопших оставлялись на съедение птицам. Башни такого рода и поныне сохранились у «современных последователей маздеизма – парсов» (Токарев С.А. Религия в истории народов мира. – М.: Политиздат, 1986, СС.344 – 345).
Но, как бы то ни было, а на среднеперсидском «астана» стала означать уже просто стоянку, место жительства. И не просто место жительства. Когда в Турции завершили строительство дворца султана – Толколы, одним из его литературно-образных названий стало Астана Саадер - Порог счастья, Обитель благоденствия…
Однако исследователи истории культуры не обходят и сакральный смысл целого ряда употреблений слова. И этот сакральный смысл, опять-таки, сопряжен с погребальным культом, точнее же с особым восприятием тех, почитавшихся святыми людей, которые и, уходя в мир иной, оставались связанными с живущими на земле. Это восприятие исследователи связывают с суфийскими традициями, отраженными в так называемых сибирских «астана», местах захоронения и почитания такого рода святых. Как видим, здесь уже не идет и речи о чем-то мрачном. Напротив, известные в различных вероучениях культы почитания святых, тех, кого в физическом плане нет рядом с нами, выражали и продолжают выражать в мистическом обличье представления о единстве рода, народа, прошлого и настоящего, о тех жизненных силах, которые способны одерживать верх и над абсолютным небытием, и над бедами настоящего дня.
P.S. Автор не касается других версий происхождения исторических названий столицы.
Чужие среди своих
А если взглянуть шире?
В одном из недавних ток-шоу в разговоре о судьбах России и православной церкви прозвучала цифра: в рядах красных сражалось почти 400 тысяч венгров, китайцев, латышей и многих других из тех, кого сегодня могли бы назвать представителями Ближнего или Дальнего Зарубежья. И это, не говоря о тех, доморощенных, чьи фамилии и имена отнюдь не походили на русские.
Так кто же тогда громил церкви, расстреливал в подвалах ЧК, совершал или инициировал многочисленные убийства после взятия Крыма красными?
С другой стороны, уже упомянутый и, безусловно, один из сильнейших русских писателей Д. Гранин писал о том, что русские должны покаяться за многое и того, что творилось при Сталине (хотя тот – выходец из Кавказа, но это уже детали…)
Правда, при этом и так называемые «белочехи» тоже не были уроженцами России.
… Я из тех, кого и сейчас ужасают зверства и будоражат несправедливости. Но, давайте, попробуем подойти к этой болезненнейшей и деликатной теме шагами историка, а не абстрактно-милого моралиста.
Начнем с того, что, с одной стороны, властители, и, если хотите, просто власти самых разных государств с самым разным устройством исполнение целого ряда государственных обязанностей возлагали на Чужих по отношению к основной массе того или иного сообщества.
Прежде всего, это – охранные и военно-охранные функции. Элитные и охранные части царей, королей очень часто состояли из иноплеменников. Это и горцы- швейцарцы и шотландцы, сильные не только своей физической крепостью и спайкой, но и личной преданностью Чужаков тем, к кому они нанялись на службу. Не случайно Ватикан и поныне, следуя уже традиции, имеет швейцарскую гвардию.
Такие традиции очень древние. Так, половецкие воинские силы бывали на службе у русских князей, а русские, к примеру, за определенную плату участвовали в той самой войне за высшую власть в Византийской империи, которая явилась прологом похода князя Владимира на Византию, после чего и встал вопрос о принятию Русью христианства.
Кстати, известны и упоминания о том, что русские воины были и в рядах бойцов монгольских орд и даже дошли до Китая.
В этом же духе можно было бы интерпретировать и «призвание варягов» на Русь. То есть призыв последних на службу. Что, впрочем, не помешало им оказаться в охраняемых землях на вершинах власти по принципу, сформулированному гораздо позже Жванецким: «Что охраняешь, то имеешь».
Из не турок и не тюрок вообще, а из славян набиралось и новое турецкое войско – «янычары».
Подобную картину мы наблюдаем и в Российской империи, где собственно российская элита и сами цари в огромнейшей мере отличались по крови, основам культуры и т.д. от масс русского народа, а элитные охранные части, в которые с веками превратилось вольнолюбивое казачество, были по своей сути Другими и во многом Чужими для русских рабочих и просто горожан.
Поэтому-то, когда народовольцы (террористические акты которых я нынешний отнюдь не приветствую) совершали свои действия, приводившие к жертвам (как, например, в Зимнем дворце) они убивали Чужих для них людей, будь то казаки, либо кто-то иной, причастный к тому, что народники и их последователи относили к «царизму». Это нам, нынешним, видится, что русские убивали русских. Но они-то смотрели на все это совсем иначе…
Кстати, и в иных обществах Другие (вплоть до неприкасаемых в Индии) выполняли целый ряд специфических обязанностей. Так, в Афинах общественный порядок поддерживали… «скифы». Иные могли выполнять и обязанности палачей и т.д., и т. п. и делать все то, что было не престижно для автохонной или «свободной», полноправной (?) массы населения. Не случайно, испанский король, стремясь ограничить моду на черные шляпы, велел одеть их соответственно на палачей, что, как пишут, подействовало.
С другой же стороны, в обществах, где социально-этническое и социально-конфессиональное «разделение труда», окостеневало и возводило барьеры для целых групп людей и сословий и т.д., и т.п., периодически раздавались взрывы, направленные на смятение таких барьеров. И чего ж удивляться, если во всех социальных коллизиях такого рода – от восстаний Степана Разина и Пугачева до революционных событий в России начала 20-го века активно участвовали «инородцы».
Мало того, закономерностью любой Гражданской войны (включая и войны, именуемые войнами за независимость, которые разгораются, как войны между подданными или гражданами одной державы) является активное участие в этой войне чужеземцев. Причем эти чужие могут играть колоссальную роль в том, что происходит.
Вспомним только гражданскую войну в Испании. Там, на стороне Франко сражались представители регулярных вооруженных сил фашистской Италии и нацистской Германии. На другой же стороне – советские воины и бойцы интернациональных бригад.
Советские военные советники были активны и в Китае еще в досороковые годы… Внутрикорейская война 50-х стала кровавой международной бойней, а американская агрессия во Вьетнаме оказалась составляющей и внутривьетнамской войны Севера и Юга.
Когда же Советский Союз после гибели афганской монархии ввязался в события в Афганистане, то туда, согласно С. Хантингтону, устремилось 25 тысяч добровольцев из разных стран мусульманского мира. И что уж тут говорить об ИГИЛ? Иными словами, события, начинающиеся, как нечто внутреннее, переросли и продолжают перерастать в масштабные международные конфликты.
И подобное мы видим в последние десятилетия везде и всюду, будь то Югославия, Ливия, Ирак или Сирия. Даже в Черной Африке внутренние кровавые конфликты очень часто сопровождаются участием «внешних сил» (но это особая тема для конкретных специалистов).
Да и только ли там? О событиях на украинском Майдане и то говорят, как о таких, которые были подстегнуты и участием США, и стрелками из Грузии. В достоверности тех или иных деталей разберется, насколько ей удастся, матушка История, но то, что, скажем, бывший президент Грузии Саакашвили с головой окунулся в водоворот политической борьбы на Украине, это – явление, которое отрицать невозможно.
И что же из этого следует?
Во-первых, то, что акцентирование внимание на «вине» и необходимости «покаяния» определенного этноса или строго отобранного социального слоя в годы внутренних сумятиц в принципе вненаучно. Надо не биться покаянно лбами об пол (причем, что любопытно, о пол покаяния почему-то обычно стремятся ударять Чужие лбы), а пытаться глубже разобраться в запутанной логике трагических событий. А это занятие куда более трудоемкое и куда менее эффектное, нежели метание молний праведного гнева в своих оппонентов или «проклятое прошлое».
Во-вторых же, упомянутое наглядно демонстрирует, что любой внутренний кровавый конфликт, особенно, если это конфликт на «значимых» точках глобуса, как правило, притягивает Внешние силы, тех самых Чужих. Чужих, которые и в самом деле могут быть особенно беспощадны, ибо, говоря языком поэта, в кровавые мгновенья они, помимо прочего, просто не могут щадить иной славы и понять, на что поднимают руку. Более того, такие Внутренние конфликты нередко становятся воронками, затягивающими в себя немалое количество участников, превращаясь тем самым в конфликты международные…
К оглавлению...
