О чем разговор? Интеллектуальные ток-шоу и мы.
Ток-шоу – одно из показательнейших явлений наших дней. Правда, собственно интеллектуальных ток-шоу, таких, где стержнем были бы не внешние, зачастую заранее подготовленные эффекты, а собственно разговор, пожалуй, очень немного. Примеры таковых –уже не раз упоминавшиеся мной программы «Парсуна» и «Не верю». Это не словесный рестлинг, не ристалища с картонными копьями, а разговоры прежде всего.
Но вот насколько жизнеспособны такие программы? – Ведь даже «Философские беседы» своего времени оказались скучными и однообразно утомляющими, как корешки многотомных изданий, на демонстративно выставленных книжных полках. Хотя, казалось бы, что может быть более захватывающим, чем размышления о мире, человеке, нас с Вами и, возможно, о том, что кроется за гранями видимого?
Заданные за рамки «Парсуны» и «Не верю» еще уже. Первая программа напоминает мне пляжный волейбол или мини-футбол - слишком уж узок круг обсуждаемых вопросов, вопросов, которые сами по себе, конечно и увлекательны, и значимы. Но тут, как в сказке про щи из топора. Только топором могут быть вопросы, а собственно тем, из чего варятся щи, персоны приглашенных.
Сразу оговорюсь: меня-то лично привлекает и то, как ведется разговор (я терпеть не могу малейшего высокомерия или давления ведущего), и не только это. Но встает вопрос: а насколько хватит этого, достаточно узкого круга вопросов, чтобы удерживать внимание слушателя и зрителя? – Вопрос, который я ставлю не для того, чтобы съязвить, а как человек сопереживающий и убежденный в том, что интеллектуальные ток-шоу необходимы.
Что касается «Не верю», то тут внешние рамки шире. Но замечаю (или отчасти мне это кажется?), что акценты все чаще смещаются в сторону кругового движения, своеобразной карусели, где обсуждаемые вопросы. Подобно карусельным скакунам и машинкам, начинают вновь и вновь вращаться перед нами. И это при том, что реальный диапазон проблем для обсуждения поразительно широк, пожалуй, бесконечен.
В чем же дело? И что здесь возможно учитывать, чтобы полемика становилась захватывающей?
Не мне давать рецепты. Но кое-какие мысли, причем именно мысли, которые, подобно остывшей лаве не застыли в чеканные формулы, я хотел бы здесь набросать, чтобы совместно думать о вещах глубочайших и при этом значимых.
Начну с элементарного выделения разных составляющих и с того, что, может быть, покажется снижающим эффект ток-шоу (все-таки, и шоу здесь добавлено не случайно), с того, что временами со-размышление даже людей с разными взглядами значимее собственно полемики.
Но с какими же концентрическими кругами проблем мы здесь имеем или можем соприкасаться?
Узловые вопросы.
Первый и центральный круг проблем – это проблемы непосредственно человеческой жизни, как жизни социума, так и индивида. И здесь вырастает вопрос, как жить и сплетающиеся с ними проблемы смысла.
Вопрос этот не всегда выплывает на авансцену интеллектуально-духовных поисков. Думаю, что нередко он оттесняется вопросом «как выжить», хотя и последних может привести к первому: как жить, чтобы выжить здесь и сейчас и, более того, чтобы обеспечить себе достойное существование и за пределами тела?
Интересно, что, например, советское время, в которое столько сил отдавалось официальной философии, время, которое я ни в коем случае не хочу здесь огульно хаять, было в огромной мере антифилософским. Да потому что при всех испытаниях и катаклизмах пестовалось чувство устойчивости и заданности движения вперед. Как жить – в принципе было понятным» «прежде думай о Родине, а потом о себе», «жила бы страна родная – и нету других забот». Поразительно, что при этой, вроде бы, примитивной схеме, путей самореализации, особенно к 60-м было множество.
Но уже к концу семидесятых и, соответственно, в Перестройку и последующие годы. Вплоть до настоящего времени идеалы стали тускнеть, потом крушиться, столбовые дороги теряться во множестве других и даже тропинок. И вот ведь парадокс Время стало чрезвычайно нуждаться в философии, включая и опыт философии религиозной. Но чего-то мощного и при этом нового , соответствующего времени и помогающего опереться на него, чтобы двигаться по собственной дороге жизни, пока не вижу. Или, может быть, время Молота, крушащего то, что устарело и мешает движению мысли еще не подошло к своему очередному мини-финалу, чтобы уступить времени Молотка, молотка строителя? – Так я ведь тут могу многое и не знать, многое не разглядеть сквозь информационную пургу, инфопыль, которая нас захлестывает.
Вот эти-то вопросы, мне кажутся центральными и всегда цепляющими за живое. А все эти учебно-схематические центральные вопросы о первичности и вторичности, если говорить о конкретном человеке. Уже вытекают из них. И уже среди них - вопросы о мистическом, сверхъестественном, богах и о Боге.
Проблема Высшего Начала в СМИ.
Если беглым взглядом окинуть то, что мы видим на «Спасе»… Стоп! А почему именно на «Спасе»? Да потому, что обсуждения вопросов о чьих-то законных или нет детях, чьих-то разводах и прочая и прочая – своего рода словесно-образные наркотики, которые дают мне иллюзию иного мира, но ко мне или вам лично реального отношения не имеют. Ну, что нам-то с Вами до шумихи вокруг до Джигарханяна?
Однако и на «Спасе» сегодня все больше замишуренности. Все чаще актеры (против которых я лично ничего не имею) вещают нам о Высшем. Актеры эти могут быть и талантливы, и интересны, либо напротив. Но, если я, к примеру, захочу узнать рецепты таких-то блюд, то обращусь к повару, а не актеру, а, если меня будут волновать какие-то лекарства, какие-то системы физических упражнений, то я опять-таки стану искать специалиста, но не актера. А уж вопросы религии куда головоломнее, тоньше и интимнее вопросов кухни или аптеки.
Но вот ведь что любопытно: и священнослужители вкупе со слушателями, как мне кажется, все чаще сбиваются на третьестепенное. Сколько звучит вопросов о том, как молиться, какие-такие ритуальные действия совершать тогда-то и тогда-то. Тем самым размышления о глубинных вещах подменяются поисками готовых рецептов.
И вот уже священник, образованный и с реакцией мастера, дающего сеанс одновременной игры, бодро отвечает на самые разные вопросы. Это смотрится. Это даже интересно. Но такие сценки мне невольно напоминают партийных ораторов иных времен, которые, вооруженные разящим мечом «марксизма-ленинизма», готовы были отвечать на любые вопросы.
И что же здесь настораживает? – Первое – это соскальзывание с вершин смысложизненных вопросов в область ритуала. Однако в былые времена область ритуала была напрямую связана с вершинами. Не случайно старообрядцы на смерть шли, не приемля реформы Никона. Для Лютера и его оппонентов споры о «деталях» с сегодняшней точки зрения «рационалистов», были вопросами о вечной жизни. Но сегодня, как мне думается, вопросы ритуала это, скорее, вопросы социо-культурного плана. Тоже очень значимого, но все же иного, нежели тот, который ощущался, как главный.
И второе: утрачивается тайна. Как заметил еще советский поэт, «отбросив все, что зыбко и случайно, сменили мы легенду на рассказ, и потерялся терпкий привкус тайны в открытьях неоткрытого у нас». Как мне видится сегодня, одна из слабостей советской идеологической системы – пренебрежение значимостью тайны» и чрезмерный акцент на ответы. Не случайно, уже другой советский поэт, словно бросая перчатку всеответности, выдохнул: «В ответы не втиснуты судьбы и слезы. В вопросах – и истина. Поэты – вопросы!».
Что же касается непосредственно разговоров о Боге, вере и неверии, то, мне кажется, и здесь поле обсуждения очень сужено, более того, деформировано. Что бы я здесь эскизно выделил?
Вопросы текста.
Вопросы языка образов
Вопросы смыслов
Вопросы истории и предыстории.
Начнем по порядку. Громаднейшая часть религиозных споров была связана с вопросами текста. Достаточно вспомнить их значимость при появлении протестантизма. Сегодня они кажутся не столь острыми. Но остается проблема понимания любых, в том числе и священных текстов. Насколько мы в силах понять их изначальный смысл? Недаром же один из остроумцев эпохи Просвещения заметил, что «из Библии каждая эпоха вычитывает самое себя».
Вопрос не надуманный. Возьмем простейшие примеры уже нынешней утраты контекста. Я не раз просил студентов продолжить выражения «И мы не шилом..», «И мы не лаптем»… И, как. Правило, задание было трудным. Да и в России ситуация не проще. Если не ошибаюсь, во время одного из агонов в игре «Умники и умницы» стал вопрос о выражениях «красна изба… « и «каждый сверчок…», и девушка-интеллектуалка оказалась в затруднительном положении. А вспомним сравнительно недавнюю игру «Кто возьмет миллион», когда двое из претендентов всерьез обсуждали, как закончить строчку из стихотворения В.Маяковского: «Двое в комнате: Я и…» Я и Ленин или я и Лиля? Вопросы, на которые когда-то мог ответить простой крестьянин. А затем и обычный школьник, оказываются сложнейшими для тех, кто утратил контекст. А что же тогда говорить о древних текстах, которые к тому же даны в переводах? И здесь, как мне кажется, мы всегда должны допускать существование некой тайны, того, что может быть даже утеряно навсегда или же отнюдь не очевидно.
И вот тут-то мы натыкаемся на проблемы языка образов, на то, что критика чего-то может сводиться к внешнему. Скажем, взять тибетскую медицину. Вспоминаю, как несколько десятилетий назад в одном из книжных магазинов Москвы группа иностранцев покупала одну такую книгу – огромную и стоившую немыслимые для россиянина деньги. Как известно, в этой медицине упомянуты и фантастические существа, драконы и т.д., которые как-то сопрягаются друг с другом. Но за внешним языком фантастических образов кроются и определенные реальные знания.
Языки же Библии и Корана не менее сложны, и прочтение их и с религиозных позиций может быть неоднозначным. И, наоборот, и верующий, и атеист, и просто светский человек могут найти общую основу, если только, как цыпленок сквозь скорлупу, сумеют проклюнуться сквозь оболочку слов. Примеров масса. Приведу только один. Во «Второзаконии», там, где речь идет о заповеди «не сотвори себе кумира», сказано: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов, наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня…» (Втор. 5:8).
Можно просто отбросить этот текст, осмеять его. Можно, как это не раз было, говорить о несправедливости таких наказаний. Это, если судить о сказанном с юридической и нашей нынешней нравственной точки зрения. Хотя, увы, были времена ( и они отнюдь не везде завершились), когда за ошибки и неудачи платились целые роды. Один из самых обсуждаемых в этом году примеров трагедии русской царской семьи.
Однако перед нами как раз тот текст, где при совершенно иных, нежели наши, представлениях о мире, при мощи родового мышления, сквозь покровы слов проступало уже нечто большее, чем сами слова. Этот карающий ветхозаветный Бог не просто плод фантазии, но и итог многовекового горчайшего человеческого опыта, опыта, который тысячекратно демонстрировал: дети, внуки и правнуки… алкоголиков, преступников, представителей побежденных родов и племен расплачиваются за содеянное их предками, их родителями. Хотите, назовите это закономерностями общественного развития, хотите – законами мира, созданного Творцом, а феномен, реальный, не вымышленный останется таковым. И в таком случае уже современный религиозный мыслитель, интерпретируя древний язык религиозных образов, мог бы сказать, что Творец – это не многостаночник, не Игрок на миллионах шахматных досок, а Тот, Кто создал правила Игры. Правила, согласно, которым нельзя безнаказанно и с безопасностью для себя и своих близких делать тысячи вещей. Если хотите, вы можете отринуть тот или иной образ Божества, заговорить о Законах Природы, но сами-то правила останутся. Другой вопрос – это вопрос о деталях ритуала, многие из которых, хотя и связывались некогда с Творцом, но сегодня выветрились из жизни сотен миллионов наших современников.
… Так, вольно или невольно, мы подошли к разговорам о Творце. И вот тут-то я пока только ставлю вопрос, не зная окончательного ответа даже для самого себя. Если в жизни верующего Творец может быть стержнем, своего рода страховочной веревкой, помогающей, двигаться вверх (хотя иного фанатика лелеемый им образ Высшего Существа, может ввергнуть в пропасть злодеяний), то в разговоре о жизни ситуация иная.
Вершины и бездны религиозного опыта
И вот тут-то любой внимательный и терпеливый читатель может заметить, что образ Бога только, как Творца Законов мира – это образ деистов, образ того самого Высшего Существа, который при таком его восприятии, сотворив мир, «задремал в вольтеровском кресле». Такой Бог сближается с Дао – Путем, Законом, нарушение которого гибельно, однако о личном контакте с Высшим Началом здесь и речи не идет.
А как же быть тогда с тем, что называют религиозным опытом? – Это целый континент, до сих пор обильно покрытый белыми пятнами. И здесь масса вопросов, на которые нет однозначного и заранее готового ответа. Так, личный религиозный опыт вкупе с личными же размышлениями может являть собой форму борьбы, а то и прямое восстание против монополии на толкование Священных текстов и образа Высшего Начала. Но при этом встает целый лес головоломных (и если бы только головоломных!) проблем.
Первый их круг сопряжен с тем, что люди прошлого не просто могли вкладывать иной смысл в те или иные слова и выражения, но и жили в иных мирах, включая сюда и специфику верований, представлений, фантазий. Но, если это так, то насколько духовный опыт философов. Богословов святых Отцов может быть применим сегодня? И не пользуемся ли мы им лишь потому, что переиначиваем его, приспосабливая к уровню своего понимания? – Вопрос серьезный. Хотя вот ведь замечательный парадокс: картины мира людей прошлого нам видятся наивными (как, возможно, будут видеть и нашу нынешнюю картину мира наши потомки), но мысли философов, риторов, богословов становятся органической частью уже современной духовности. И опять вопрос: в силу уже упомянутой их обтесанности или же потому, что есть некие надличностные и надвременные проблемы, вызовы, которые рождают и близость размышлений и переживаний?
Второй же круг проблем сопряжен с самими безднами того, что так легко и ловко может быть отнесено и к религиозному опыту и к, вроде бы логичной борьбе против монополии на Истину, Бога и т.д. Погружение в такой «опыт» чревато и личными и социальными катастрофами. За голос свыше, веление Неба можно принять и нечто пагубное. Как, например, когда в эпоху Реформации один из фанатичных ее вождей, как ему показалось, услышал голос свыше, вышел по его повелению с горсткой соратников из города, осажденного врагами, и был вместе с этой горсткой сразу же изрублен.
А сколько уже новейших спекуляций этим правом и, что главное, способностью, толковать Волю Свыше известно и сегодня! И практически они ничуть не менее пагубны, чем и столетия назад. И вот перед нами целое поле – поле проблем для обсуждения, когда собственно центральным оказывается вопрос не о вере и неверии, а о сути того, что называют верой в ее соотношении с жизнью…
Начинать же со спора о вере и неверии, с отношения к десяти заповедям… и, тем более, о Боге, это все равно, что рассуждать о покрытой туманом вершине, стоя у подножия горной гряды. Может, поэтому-то такие разговоры выглядят однообразно скучноватыми.
Именно поэтому, по моему убеждению, так важна история религии, история, которая может изучаться и изучается и светскими специалистами, богословами. Достаточно вспомнить Дж.Фрезера, С.Токарева, И.Крывелева, А.Меня… Августина и иных уже и боюсь упоминать… Вот, где много уже известного, но почти незнакомого многим телеполемистам, и где при этом немало головокружительных тайн.
Но и история религии, как и история в целом, и опыт наших дней выводит с одной стороны на общие проблемы, скрывающиеся за различием идеологических одеяний, а, с другой, - на то, что одни и те же слова, такие, как Бог, добро или благо, красота… у разных людей, а, тем более, погруженных в разные эпохи и культуры, могут рождать совершенно разные чувства, ассоциации. И понять, прочувствовать их смысл невозможно без погружения хотя в верхние слои мировой и соответственно отечественной культуры. Иначе все эти слова будут просто лишены какого-то реального содержания.
Каков же предварительный вывод? Очень хотелось бы, чтобы и приведенные здесь для примера, и иные интеллектуальные ток-шоу не разделили судьбы былых философских бесед и не смотрелись междусобойчиками умных людей, поигрывающих в словесные шахматы, а решительнее и чаще выходили к нашей конкретной и разнообразной жизни. А вот как это делать, как постоянно искать новое, не успевающее наскучить – это вопрос ко всем нам.
Культ личности. Все ли здесь очевидно?
Я не об оценках феномена, не о чисто политических аспектах нескончаемых споров. Оценки вторичны. Понимание, или хотя бы попытки понимания, - первичны.
И все-таки, поскольку абсолютно безоценочные характеристики социально-исторических феноменов найти так же сложно, как и любой или иной абсолют, для того, чтобы было от чего отталкиваться, начну с напоминания известного.
Понятие «культа личности», а именно культа личности Сталина появилось в связи с ХХ съездом КПСС и постановлением от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий».
В «Советской исторической энциклопедии» ( Т. 8., М., 1965, с.272) культ личности Сталина (именно так названа соответствующая статья) определен, как «чуждое принципам марксизма-ленинизма искусственное преувеличение и возвеличивание роли личности И.В.Сталина, которое имело место с начала 30-х гг.. Практика К. л. С. Привела к нарушениям норм партийной и общественной жизни, социалистической законности».
В целом, приведенные здесь представления о культе включают:
1) Мысль о преувеличенном, раздутом авторитете Сталина, совершавшего в реальной жизни того, что было далеко от идеала.
2) Создание жесткой командно-административной и одновременно репрессивной системы.
3) Связанные с этим факты нарушения законности. Так, например, Советская конституция 36-го года была демократичной.
4) Догматизация философской и научной мысли. Отсюда гонения на генетику и кибернетику в один из периодов советской истории.
5) Рост противоречий в развитии культуры и искусства: появление шедевров и просто глубоких произведений и множество сусально штампованных.
6) Назревание парадоксов в системе образования в широком смысле слова: советская школа, своеобразный культ книги, знания, науки (уходящий корнями в эпоху просвещения и отчасти позитивизм) вступали в противоречие с канонизированными по старым церковным образцам авторитетами. Работы классиков в качестве последних аргументов заменяли Писания, сохранив не только их функции, но и дух отношения к тексту.
Текста Авторитета становился Абсолютом, мерилом Конечной, Непререкаемой истины.
7) Здесь уместно отметить особую роль атеизма, который, помимо упрощений разного рода, был и замечательной школой анализа текстов и критической мысли, подводя тем самым к критически-аналитическому отношению к любому тексту.
Но само понятие «Культа личности Сталина» сегодня видится не точным и ограниченным.
Почему?
Во-первых, как было упомянуто в советской публицистике времен Перестройки, точнее было бы говорить о культе Вождя. Я бы добавил Лидера, характерным для самых разных соц. Стран, включая и СССР уже после Сталина. Только в более позднее время этот околокульт становился все более пародийным и внешне-ритуальным. Прямо по Марксу, который писал о Франции 19-го века: «История повторяется дважды. Первый раз в виде трагедии. Второй – в виде фарса».
Не случайно о Хрущеве и Брежневе ходило немало ироничных анекдотов. Скажем, о Хрущеве ходил стишок-загадка: «Не сеет, не пашет, а шляпою машет».
Когда в четвертом классе такой стишок нашли у одной моей одноклассницы, был шум. Впрочем, без серьезных последствий.
Над Брежневым поздних лет часто иронизировали: «Наш гениальный секретарь генеральный». Или: Слышали новость? – Брежневу будут грудь расширять. – Ордена не вмещаются.
Или: На Пасху: Леонид Ильич, Христос воскрес! – Мне уже доложили.
Леонид Ильич, вы помните Крупскую? – Помню. И ее мужа Крупского тоже ( На самом деле, муж Крупской Ленин).
Дело в том, что экранный образ уже больного Брежнева резко контрастировал с словесами, произносимыми в его честь.
Сталинский культ был более целостным. Но был ли он культом личности в точном смысле слов?.
Коснусь только нескольких, но, как мне кажется, очень любопытных граней проблемы.
Первая, уже упомянутая: а правомерно ли использование самого понятия «культа личности», по крайней мере, по отношению к известным историческим персонам? Так на одной из Международных конференций «Россия и Запад: диалог культур» (было это в конце 90-х) я полушутя- полусерьезно заметил, что культа личности Сталина не было и взялся наглядно доказать это. Как? Почтенной ученой публике был предложен текст с дифирамбами некому лидеру, после чего прозвучал вроде бы детский вопрос: «Попробуйте определить, о ком идет речь». И никто этого сделать не смог. Позже такое же задание давалось иногда и студентам – и опять незадача.
Почему? – Подумайте сами, вчитавшись в этот занятный и в то же время показательный текст, составленный из пышных эпитетов: «Великий Герой», «Испытанный Вождь», «Отец и Друг молодежи», «Провидец будущего»… , «Маяк». «Наша совесть», «Наимудрейший Кормчий», «Наш Лоцман», «Сердце партии и Народа». «Сама Правда», «Первый Труженик Страны», «Спаситель» (Дано по: Священный Дуб и Нежный поцелуй – Прибалтийская русскоязычная газета «Советская молодежь2, 1990, 21 февраля, с.2). Даже с учетом возможных неточностей, многое выглядит настолько узнаваемо и стандартно, что под этим густым макияжем слов узреть лицо, собственно личность, обладающую некими собственными индивидуальными чертами просто невозможно.
Потому-то точнее было бы говорить не о культе личности, а о Великом Безликом, о том Образе, в котором, говоря уже языком Дж.Оруэлла точнее героя, одного из его романов, - «Старший Брат… - это образ, в котором партия желает предстать перед миром. Назначение его – служить фокусом для любви, страха и почитания» (Дж.Оруэлл. Избранное. – М., 1989, с.165). Он – это вознесенное на пьедестал, канонизированное безличие, оглущающе-завораживающий гимн Всеобщему, поглощающему словно чрево Хроноса, все частное индивидуальное. Это, по сути, как уже было замечено в годы Перестройки, скорее, не культ личности, а культ Вождя, Лидера. То же, каков Вождь в реальной жизни, для такой Системы Образов безразлично. Не случайно акценты на индивидуальных особенностях Сталина, своеобразии его речи, национальном колорите и т.д. в советском искусстве стали делаться уже в «послекультовые времена». Интересно, что еще Наполеон, далекий и по времени, и по сути своих взглядов от советского социализма, был убежден, что даже рисуя индивидуальный портрет исторической личности, художнику уместно сосредотачиваться не на какой-то там родинке и прочем, а на тех функциях, которые с такой личностью сопряжены.
Еще интереснее было бы сопоставить образы лидеров, вождей с системами образов святых и центральных фигур духовной литературы, с тем, как, в каких формах здесь Общее, кочующее порой из культуры в культуру начинает доминировать над специфическим. Но это – отдельная тема…
Вернувшись же к проблеме собственно культа личности, который, как мы видим, точнее было бы назвать культом Вождя, становящегося средоточием определенной системы ценностей и установок, мы сталкиваемся с еще одним поворотом темы. Суть его в том, что мы история имеем дело не с обособленными Мифологизированными Фигурами, а с Системами, частью которых эти фигуры являются. Мысль моя собственная. Но обычно все, что выглядит особенно логичным, является столь же не оригинальным. И это естественно. Здесь, как в шахматах и шашках, когда одну и ту же задачу могут, не сверяясь друг с другом, решить одинаково самые разные люди, поскольку алгоритм один. Так и тут. Вот, что, например, пишется в учебнике И.Н.Кузнецова «Отечественная история» (М., 200;, с.304): «Культ личности как политическое явление связано с установлением явной или скрытой диктатуры личной власти, «право на которую проистекает из признания и провозглашения достоинств человека (достоинств, которых может и не быть), якобы возносящих его над другими персонажами его времени. Но эта диктатура – лишь вершина пирамиды, в которой на каждой ступени есть свой авторитетный «вождь», осуществляющий всю полноту власти на «вверенной ему территории».
И вот тут-то я хотел бы обратить внимание на наши, точнее мои, принципиальные расхождения с воспроизведенной здесь точкой зрения. На мой взгляд сама система дана в урезанном виде, и к тому же, как это делалось и делается многократно, при шумных разговорах о культе личности, «тоталитаризме», они вырываются из глобально-исторического контекста, что делает многое лишь внешне понятным.
И здесь начнем пока только с беглого обзора Системы Образов и Эталонов, системы, которую очень легко изобразить наглядно.
Итак, перед нами еще один момент, на который почти не обращают внимания. Да, вершина этой системы – Лидер, Вождь. Возможно, я не нов, но любопытно. Культ Сталина – это не культ протестантского Бога, одиноко возвышающегося над миром. Он ближе католическому и православному мировосприятию.
Культ Сталина ( здесь уместна схема в рисунках) – это часть системы, вершина целого горного массива, возвышающегося над миром обыденности.
Второе: его представители. Полководцы. Наркомы. – С одной стороны. «Все в порядке. Ворошилов на лошадке». Буденный и Первая конная. Щит и меч революции – Дзержинский ( говорил – проверить: у чекиста должны быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки). Это важно, как предлагавшийся ориентир. Кстати, рядом с ними такие зримые вершины, как Георгий Дмитров, Долорес Ибаррури.
С другой стороны - Исторические фигуры: Спартак, Разин, Пугачев…
Обратите внимание: эта система – именно система Образов. Упоминаемые Кузнецовым вожди в такой системе образов – не совсем обязательно древнеперсидские сатрапы (в первоначальном смысле слова 6 правители провинций), а своего рода маячки, чья «культовость» отнюдь не связана напрямую реальной властью…
.
Культ Знания выливался в культ Абсолютного Знания (в этом плане религиозного по духу), зримым воплощением которого стали классики: Маркс, Энгельс, Ленин.
Так что Сталин в этой системе играл роль вершины, осеняемой еще более высшим светом.
В сфере культуры и истории – свои вершины: Пушкин, Маяковский, Аркадий Гайдар… Они воплощают в себе не более низкую, но соседствующую часть колоссального горного массива духовных ориентиров. Рядом с ними и мировая составляющая: Джек Лондон… Поль Робсон… и т.д.
На уже более низком, но не менее значимом уровне («а вот уж и рощи, зеленые сени, где птицы щебечут и скачут олени») герои мирового и национального масштаба.
Это – как и в культе святых и святых-мучеников, которые самого разного происхождения, но еще более демократично.
Здесь и герои и советские святые-мученики (речь идет именно об образах): Сожженный японцами в паровозной топке Сергей Лазо (сама форма такой казни сегодня оспаривается), Чапаев, Котовский, позже – Талалихин, Гастелло, Александр Матросов. Зоя Космодемьянская. Герои – пионеры. И как зримое воплощение такого культа и песня, и памятник Орленку – юному бойцу за новую жизнь, связанному и обреченному на смерть, но остающемуся бессмертным в памяти, как гайдаровский МальчишКибальчиш.
Здесь и герои труда, такие, как Стаханов…
Это очень демократический культ, культ маяков и ориентиров, эталонов поведения: тут и мужчины, и женщины, и даже дети. «Когда страна быть прикажет героем у нас героем становится любой».
Это, помимо прочего, а, может быть, и в первую очередь и культ Деяния, Поступка.
Причем есть одно отличие в сравнении с Первой мировой и с традиционными героями былин. Так, в первую мировую по всей России гремело имя казака, которой с горсткой товарищей перебил заметную группу немецких кавалеристов.
В советском же культе народных героев, как и в культе святых-мучеников, особые акценты на жертвенности, сопряженные с идеей жизни после смерти физического тела.
Здесь есть, над чем задуматься, и что уточнять.
Итак, так называемый культ личности Сталина в плане духовно-ориентирующем – это не просто деформация чего-то, а составляющая сложной и целостной системы культов.
И, наверное, не случайно то, что куда более резкое, чем, скажем, в Китае, сокрушение культового образа Сталина , пусть и с временным отставанием, начиная всерьез с времен Перестройки повело и к серии атак на «культово иконические» фигуры всего советского прошлого.
Критики совковости сделали очень любопытную серию ходов, подменив проблему образов, проблемой сугубо «исторических» реалий. В итоге на целые десятилетия отвергли не «отклонения» и т.п., а сами системы эталонов…
Сначала ударили по Павлику Морозову, назвав его «доносчик 001», потом зацепили Зою Космодемьянскую и т.д.
И тут мы перед очень серьезной проблемой: как честно изучать историю, не сокрушая основ идеалов и не сметая ориентиры?
Вопрос открытый. Но уже понятно, что, акцентируя внимание на деталях, можно достичь очень многого на пути разрушения. Представьте себе, что в 19-м веке колоссальные ресурсы СМИ (если б они были соизмеримы ссовременными) оказались направленными на связь Екатерины Второй…
Касаясь же собственно нашей истории второй половины 20-х – начала 50-х годов, я бы выделил взаимосвязанные, но при этом разные составляющие единого исторического процесса.
Но прежде всего я бы выделил время пребывания Сталина у власти, включая и период, когда тот был на ее вершинах.Здесь перед нами встают вопросы: что, насколько и как в этот период, имеющий свои этапы, оказалось связанным с тем, что стали относить к «культу», а что просто могло совпасть с обозначенным этими словами хронологически? Как, скажем, могут совпасть дождь и рассвет или закат?
А теперь коснемся самих составляющих.
Итак, первая, это то, что стали именовать культом личности, сопряженным, как мы уже увидели с целой системой культов. Фактически здесь речь идет о создании грандиозной системы культа Вождя, слитого с культом Страны и собственно Системы.
Глубинное изучение этой составляющей Целого нуждается в дальнейших масштабных компаративистских исследованиях культов вождей, царей, духовных лидеров с вычленением реально исторических и декоративных функций почитаемых лиц.Низовую же и промежуточные части пирамиды культов было бы интересно сопоставить с греко-римским, мировым и, конечно же, русским эпосом, русскими былинами, своеобразие которых при сопоставлении. Например, с эпосом западноевропейским в том, что русские богатыри в массе своей люди из народа. Да и в греческих, и римских хрониках и рассказах сплошь и рядом упоминаются не только герои из знати, а «обычные» люди, прославившиеся подвигами и метким словом («Со щитом или на щите».«Что ж, будем сражаться в тени…» и т.д., и т.п.)
Вторая составляющая – это реальная власть Властителя. Царя или Вождя и его ближайшего окружения, включая, возможно, и «серых кардиналов». Это вообще проблема увлекательнейшего, как серия авантюрных романов исследования, исследования, которое бы учитывало и «своеволие», «прихоти», и то, что называют «духом времени»…
И здесь создается впечатление (можно назвать его «рабочей гипотезой», что личностные проявления оказываются наиболее яркими ,а то и жуткими в периоды флуктуаций, состояния неравновесии и тогда, когда система находится в становлении (что тоже подразумевает неравновесие).
И тут очень важно попытаться вычленить те «прихоти», причуды, которые могут вытекать из гипертрофированных особенностей такого-то типа общества и те, которые, и с точки зрения современников выходят за рамки прежде принятых правил. Например, веление Ивана Грозного изрубить подаренного ему заморского слона из-за того, что тот не преклонил перед ним колени – действие эффектное, но осуществленное в рамках представлений о могущественном феодальном монархе. А вот опричные гульбища и опричный же разгульный террор, равно, как и всепьянейшие соборы Петра и т.д. – это уже выход за…
Но главными тут остаются не эффектные детали, а то, что сегодня называют «ручным управлением»: такое положение дел, когда личное вмешательство Главы направляется на решение таких проблем (включая и мелкие), которые в иных социумах решаются регламентами, инструкциями, обычаями и прочая, прочая…
Существенным остается то, вроде бы, банальное, что Реальная Власть и Образы Власти – это далеко не одно и то же. Например, в Древнем Египте, по упоминаниям исследователей, обожествляемые фараоны не были свободны в массе обыденных дел, вплоть до выбора того времени, когда идти спать с женой. И в такой скованности обычаем они не были исключением.
Третья составляющая – это двоящийся, как античный Янус, «тоталитаризм». Один лик- мощь и целостность идеологического и эстетически-эмоционального воздействия на массы. Тут, безусловно, в советское время, элементы «тоталитаризма» были. Они могли включать и цензуру, и многое иное, но, что очень значимо: помимо этого относительно универсальные модели Добра и Зла. Прекрасного и Безобразного. В этом отношении, устремленный в будущее советский социализм очень напоминал традиционные общества с их тотальными ( в определенных культурных и пространственно-хронологических пределах) системами ценностей. Второй же лик Януса – это система изучения массового сознания и контроля за гражданами. Система, которая в самых разнообразных обществах, у самых разных народов и в самые разные эпохи включает в себя и так называемое «соглядатайство», говоря более поздним языком, сети агентов и т.д.
Интересно, что уже в силу огромных пространств страны и ограниченности чисто технических возможностей такой «тоталитаризм» в сталинское время был во многом гораздо более ограничен, нежели нынешний «рыночный тоталитаризм» (нигде не встречал напрямую этого словосочетания), но мне кажется оно уместным). Так, возьмем ли мы возможности воздействия на психику или сбора информации об индивидах, как в памяти всплывают картины из фантастических романов Бредбери. Причем Бредбери отстает от нашей реальности. Представьте себе одни только радиоточки, разбросанные по городским улицам и говорящие щиты, которые даже на улице, в сквере не позволяют человеку быть наедине с самим собой. И все эти шумелки наперебой, что-то рекламируют, что осуждают, забивая и сознание и подсознание, словно пыль солончаков, набивающаяся в глаза и рот.
И, наконец, связываемые с культом системы репрессий. Согласно источникам, известным широкой массе (включая и меня), после ухода Сталина вал репрессий стал резко спадать. И я, конечно же, не за доносы и физическое уничтожение политических противников, как и просто тех, кто не совершает крайне тяжелых преступлений. Но тут нужны дальнейшие масштабные исследования, которые, с одной стороны, охватывали бы мировую практику, причем на протяжении столетий, с другой же – позволили рельефно сопоставить число жертв собственно репрессий в такой-то период истории с числом жертв хаоса, разгильдяйства, преступности, терроризма, алкоголизма и наркомании, в конце концов.
Завершая, вспоминаю свой разговор в стенах МГУ с интеллигентным редактором одного из журналов. Тот пылко заметил, что, какие бы проблемы перед нами не вставали, он предпочел бы угрозу покушения в подъезде черному воронку, подъезжающему к тому же подъезду ночью. Для неосведомленных: на таких воронках «в годы культа» тихо увозили репрессированных.
Что ж, у каждого свой выбор. Но я лично пока такого же твердого выбора не имею. И не убежден, что он очевидно прост. Но, если мне предоставят убедительные доказательства, включающие развернутые сопоставления, тогда будет над чем всерьез размышлять.
Приложение
Если же вернуться к «культу», то, повторю, его репрессивная сторона нуждается в особом сравнительно историческом анализе. Здесь Сталин, скорее, ближе не к Марксу, а к Цинь Ши Хуанди, Шан Яну, древнекитайскому легизму.
Как составляющая проблемы репрессий – Дело врачей.
Нашей обычной логикой необъяснимо.
Что могло обусловить?
Первое: Общие проблемы, рост международной напряженности и то, что заграничные походы, равно, как и походы Македонского, и русской армии – вплоть до Парижа в 19-м веке, приоткрыли дверь в Иной мир. И свой мир стал уже невольно глядеться по иному.
Второе: сама репрессивная система, подобно Молоху, требовала постоянно возобновляемых жертвоприношений. Попались в числе иных и врачи.
Третье: система допускалаТакие формы борьбы. В том числе и за место под солнцем. Ведь в годы так называемого культа многие доносы, как и во времена инквизиции, были связаны со стремлением решить какие-то свои мелкие проблемы (которые субъективно могли выглядеть иначе).
Тут, как в античной истории, когда один тиран послал посла к другому, чтобы узнать, как тому удается столь долго держаться на вершинах власти. Спрошенный же, не слова не говоря, пошел на поле, где стал срывать самые высокие колоски.
Четвертое – жестокость, как форма воспитания Полного Подчинения, как один из возможных видов превращения общества в Целостный Механизм. По одной старинной китайской притче некий царь спросил советника:, почему его не боятся, хотя он не только справедливо награждает, но и жестко карает. Советник ответил: «Вы награждаете и караете по заслугам, поэтому-то те, кто считает себя не виновными, и не бояться Вас. Попробуйте карать произвольно. Тогда страх охватит всех». Царь внял сказанному и … первым казнил советника…
Что «воспевал» Карл Маркс?
Двухсотлетие со дня рождения Маркса вкупе с противоречиями самой нашей действительности подняли новую волну интереса к наследию этого знаменитого бородача. Но что и как в нем видится сегодня? – Одного ответа нет – ведь сегодняшний мир, включая и мир идей потрясающе многолик. Однако, как мне кажется, особенно в СНГ, можно обратить внимание и на любопытные тенденции. Показательный и в этом плане совершенно замечательныхобразцец дают нам два интервью, появившиеся в разных газетах, но данные одним человеком, человеком образованным, перелопачивающим горы современных литературно-художественных журналов и при этом известным и за пределами Казахстана доктором исторических наук, который входит в руководство Коммунистической народной партии Казахстана
В одном из них «Не надо перевирать Маркса!» («Наша газета», май 2018), например, сказано: «Даже выражение «диктатура пролетариата» Маркс употребил, подводя итоги Парижской коммуны (1871 г.), и не требовал диктатуры пролетариата, как важнейшего и необходимого условия приходя к власти…» Хотя в тексте и не было слова «впервые», однако здесь читатель вполне логично может заключить, что понятие «диктатура пролетариата» появилось у Маркса довольно поздно и не было для основ его творчества особо значимым.
Более того, уже в другой беседе, опубликованной в ином издании звучат слова о том, что «Маркс никогда не был противником капитализма. Более того, он его воспевал. Говорил, что капитализм приходит на смену феодализму. И только, когда он исчерпает себя, наступит следующая эра развития человечества… И я бы на месте капиталистов по всему миру Марксу за это памятники поставил…» (Костанайские Новости», 17 мая 2018, с.11)
Я лично не из глубоких знатоков Маркса. Но хочется вспомнить, что еще в письме Иосифу Вейдемейеру, написанному 5 марта 1852 г. (то есть почти за двадцать лет до Парижской коммуны, Маркс так характеризовал то главное, что он сделал по его же собственному мнению: то, что существуют классы и, соответственно, классовая борьба, - доказано и до меня, - писал он.К своему же, говоря современным языком, ноу-хау, он относил то, что классы, по его убеждению не вечны, и «их существование связано лишь с определенными историческими фазами развитияпроизводства, 2) классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3)… эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов» (Избранные произведения.Т.1, с.560 – 561)…
Правда, в написанной уже Энгельсом в 1877 году статье «Карл Маркс» мы слова «диктатура» не встречаем. Здесь, если оставить в стороне все тонкости и проблемы перевода, как такового, выделены несколько иные главные достижения Маркса (и чего ж тут удивляться: ведь процитированное письмо Маркса относится лишь к первой части его творческой жизни). Но, и употребляя иные слова, Энгельс четко пишет, что, согласно социалистическому мировоззрению, «историческое руководство (речь идет о последней четверти 19-го века) перешло теперь к пролетариату – классу, который по всем условиям своего общественного положения может освободить себя только тем, что устранит всякое классовое господство и эксплуатацию вообще…» (… Избранные произведения.Т.3, с.100).
Если же вспомнить, что Маркс использовал и выражение «промышленный пролетариат» («Из конспекта книги Бакунина «Государственность и анархия» (…. Избранные… с.445), то, уже несколько отходя от буквально истолкованных цитат, уместно сказать, что собственно пролетарий – это не просто человек с мускулистыми руками рабочего, как это можно было видеть на плакатах недавних десятилетий.У древних римлян пролетариями называли тех, чьей собственностью (общественно значимой) были лишь дети (от латпролес – потомки, как единственное их достояние – Словарь античности. – М., 1989, с.465). То есть, в более широком и более современном смысле можно говорить и о пролетариях умственного труд, к которым, как не крути, а сегодня может быть отнесено множество представителей так называемой интеллигенции; и в таком случае господство пролетариата, и даже его диктатура – это господство, опирающееся на людей труда, на тех, кто не живет за счет других… В более же позднее время появилось и понятие «внешний пролетариат». Но это уже, хотя и близкая, но отдельная, причем значимейшая тема…
Что же касается воспевания капитализма, то и тут большие сомнения. Маркс, как и многие в его время, был прогрессистом, то есть человеком, верящим в исторический прогресс, и, конечно же, полагал, что капиталистический способ производства прогрессивнее феодального. Но само по себе это отнюдь не приводило его в восторг. Он вовсе не утверждал, что экономические, производственные показатели как таковые ведут к земному раю. Напротив, для реальных людей итог может быть обратным. Вспомним, что он писал в своей статье «Будущие результаты Британского владычества в Индии, написанной 22 июля 1853 г.: «Современная промышленность, которая явится результатом проведения железных дорог, приведет к разложению наследственного разделения труда, на которой покоятся индийские касты – это основное препятствие на пути прогресса и могущества Индии».
Однако, - продолжал Маркс, -« все, что английская буржуазия будет, вероятно. Вынуждена не принесет свободы народным массам и не улучшит существенно их материального положения, ибо и то, и другое зависит не только от развития производительных сил, но и от того, владеет лиими народ( Разрядка моя – Ю.Б.).
Но то, что буржуазия непременно будет делать, - это создавать материальные предпосылки для осуществления, как той, так и другой задачи. Разве буржуазия когда-либо делала больше? Разве она когда-нибудь достигала прогресса, не заставляя как отдельных людей, идти тяжким путем крови и грязи, нищеты и унижений?» ( Избранные произведения…Т.1, с.523).
Если это – воспевание капитализма, то – папа Римский… Да и с прогрессом, как мы уже начали чувствовать, у Маркса не все просто. Для него и сам прогресс, как таковой, а именно, прогресс в классовом обществе – не красная дорожка, по которой под восхищенными взорами поклонников двигаются к намеченной цели популярные артисты. Нет, для него втакого типа обществах человеческий прогресс уподобляется «отвратительному языческому идолу, который не желал пить нектар иначе, как из черепов убитых» (Там же, с.530).
Итак, как мы видим, по Марксу, для прогресса будущего крайне значимо человеческое измерение, причем такое, которое касается не только избранных. Здесь есть, над чем призадуматься и нам, сегодняшним. Что же касается того, капиталистического общества, в котором довелось жить Марксу, то,пожалуй, главная его черта усматривалась в неустойчивости, взрывоопасности, которая с неизбежностью должна вести к социальным взрывам.
Но почему же Маркс и Энгельс были убеждены, что такое общество обречено? – Они рассуждали очень просто и логично. Во-первых, потому что в мире наживы один, более изворотливый и более сильный капиталист пожирает других, тем самым подтачивая основы собственно капиталистического общества с его так называемой свободной конкуренцией. Во-вторых, потому, что при капитализме производство обобществляется и интернацианализируется, а, выражаясь, проще создает системы тесных связей между массами людей. Но наживаются-то не массы. И здесь, по Марксу, частная собственность, становится препятствием для дальнейшего и социального, и личного развития. Почему? – Да потому, что одни могут роскошествовать и паразитировать на других. Так вот Маркс, и тут правы цитируемый профессор Д. Л., и многие другие, был не против индивидуальности, не против собственности вообще, а только против того вида собственности, который позволяет одним жить за счет других и тем самым создает то социальное напряжение, которое неизбежно выливается в революционные взрывы. Только и всего. Но это «только и всего» - боль и нашего времени…
Что же касается непосредственно «диктатуры пролетариата», то тут можно говорить, что опыт современной истории доказал несостоятельность положения о такой диктатуре. Особенно, если брать ее плоские интерпретации в дни еще сравнительно недавней послеоктябрьсокй истории бывшей царской России. Но и тут уже для серьезных исследователей остается очень злободневный вопрос: а какой смысл вкладывали Маркс и Энгельс в это понятие? И такими ли уж кровожадными они были? И тут я полностью солидарен с тем, что ни ГУЛАГ, ни многое иное выводить напрямую из учения Маркса, столь же неуместно, как несерьезно выводить из Нагорной проповеди Христа и Евангелий зверства инквизиторов и конкискадоров Латинской Америки…
Другой вопрос – это вопрос о логике, как таковой, и куда более заковыристой логике жизни. Эта последняя оказалась сложнее и даже запутаннее, чем виделось в 19-м веке.
Но главное-то не в этом, а в тех современных тенденциях, когда и Маркса, и далеко не только его вольно или невольно пытаются обрисовать более пушистыми, чем они были. Мол, посмотрите-ка, какие славные парни эти Маркс и Энгельс! Посаженные в клетки сегодняшних толкований, они ничуть не страшнее тигров в вольерах зоопарков. Что ж, может быть, они и в самом деле не страшные. Но, по крайней мере, куда более последовательные, чем те, кто возглашает анафемы социальной несправедливости, но при этом, как черт от ладана ускользают от самой мысли о революции или какой-то там диктатуре (это уже не об интервью, а о модных веяниях). У Маркса же и Энгельса все было четко: если в мире набухают неразрешимые противоречия, то такой мир неизбежно будет сменен иным социальным миром. И смена эта невозможна без диктатуры. Хотя бы, прямо и честно. А уж какой может быть эта диктатура – вопрос, который сегодня, конечно же, требует новых, свежих размышлений. Да только одними размышлениями от социальных потрясений не отгородиться. Хотя, например, я лично ярый противник гражданских войн и всяческих смут…
К оглавлению...
