Толстенная, древняя, высотой в полтора человеческих роста калитка нехотя стронулась с места. Натужно скрежеща, она повернулась на коричневых от ржавчины петлях и стукнулась о раму. Содрогнулись от удара изъеденные временем серые доски широких ворот. И ворота закачались, еле удерживаясь на столбах, словно захорошевший от пивка гуляка, который из последних сил цепляется за косяк.
- Стоят!.. Смотри, стоят! Как тогда, - почему-то обрадовался Анатолий. Он опустил саквояж и чемодан на стертые камни перед калиткой в воротах и погладил дряхлые доски. - И трясутся, как в наше время...
Анатолий повернулся к жене. Она, демонстративно скучая, утомленно остановилась возле чемоданов. Анатолий сиял, словно ему устроили сюрприз. Но жена не желала понять мужнину радость. Сейчас она всего лишь испытывала облегчение от того, что нудное путешествие с пересадками с автобуса на поезд, с поезда на самолет, с самолета на такси, наконец, иссякло, и они прибыли в город своего детства.
Жена Анатолия бесцельно касалась ручек то одного, то другого чемодана, с нетерпеливою ленцой переступая с ноги на ногу. Модные туфли на полпальца утонули в тонкой пыли, смешанной с крупинками песка. Эта пыль, казалось, родилась в те времена, когда еще не было ни этого города, ни даже камней, из которых сложены стены самых древних его домов. Эти стены из крупных блоков желто-серого песчаника! Время, становясь ветром, сдувало слой за слоем тончайшие крупицы с этих древних стен, и тонкий налет пыли у их основания слой за слоем выстилал путь от эпохи к эпохе, от войны к войне, от дождя до дождя. А из глубины огромных стеновых блоков выступали контуры мелких ракушек, осевших нивесть когда на дно давно пересохшего моря…
Анатолий перенес чемоданы через порожек калитки с улицы во двор, подождал, пока во двор ступит жена, закрыл калитку и восторженно оглядел ворота. А потом осторожно покачал их. Ворота предостерегающе заскрипели. Лена одернула мужа:
- Оставь ветерана в покое! Еще опрокинутся...
- Ага! - возликовал Анатолий. - Помнишь, как они тогда шлепнулись?
- Помню, - безучастно отозвалась Лена. - Помню даже, что тебе за это было. И что?
- Да ничего, - Анатолий озирал старенький неподражаемый крымский дворик и машинально расстегивал одну за другой пуговицы на рубашке.
- Застегни пуговицы, - в голосе жены проступило напряжение.
- Что? - не понял Анатолий.
- Пуговицы! Застегни. Неприлично. - Елена скользнула взглядом по окнам, за которыми началось какое-то движение. - Пошли скорее в дом!
- Лен, а ты помнишь...
Анатолий не обращал внимания на слова жены, на сталь в её голосе и стальной блеск в глазах. Озирая длинный, огромный двор с растущей посреди него высоченной ветвистой акацией, с рядами окон, веранд, лестниц и лестничек, опоясывающих внутренние стены, он прислушивался к чему-то, что просыпалось в самой глубине его существа. Это нечто, чему не было названия, распирало то место, которое обычно считается вместилищем души, распирало, значит, и рвалось наружу.
- Тебя ещё мутит после самолета? - голос жены стал ниже на два тона. - Нет? - Лена теперь говорила шепотом, и это затишье было предвестием грозы. - Тогда бери вещи.
- Ай-яй-яй-й-йю-у-у-уй! - завопил вдруг Анатолий.
Лена, женщина очень стойкая, все же вздрогнула, а на окнах зашевелились занавески.
- Ты что? Очумел?
- А? Ты помнишь? - сиял Анатолий. - Помнишь, как это было тогда... - и он опять завопил во всю силу легких, вспоминавших старый боевой клич джунглей: - Ай-яй-яй-яй-й! Джейн! Выходи!..
… - Дже-е-ейн! Вы-хо-ди-и-и! - вопил, задрав голову тощий мальчишка.
Легкие у него были, что кузнечные мехи, глотка луженая, а голос желтый, как выражался его дедушка. Звали его, понятно, Толик. А вопил он, широко расставив ноги посреди неподражаемого симферопольского дворика. Только в крымских городах ещё есть такие дворики - в их старых, татарских, кварталах.
Этот симферопольский дворик... Дома замыкают его в кольцо. Наружу, в переулок и на улицы не выходит почти ни одного окна. Ну, разве что несколько, в наиболее молодой части этой крепости-жилья. Стены - самой разной кладки: из плоских камней, из бута, из глыб или блоков серо-желтого песчаника. Вход во двор, как правило, через деревянные двустворчатые ворота. Когда-то они размыкались для водовозок и для телег золотарей, ну, тех, что чистят черпаками на длинных ручках общие нужники в этих дворах. Даже когда кое-кто устраивал в своей квартире персональный сортир, общие нужники с одним или двумя очками над выгребной ямой оставались при деле. (В новые, механизированные времена, золотари с телег с дубовыми бочками пересели на грузовые авто с железными цистернами…) А еще бродили по кривым переулочкам меж дворов-крепостей и завозили по разной житейской надобности вовнутрь дворов свои тележки старьевщики, молочницы и точильщики ножей. Теперь ворота раскрываются редко - разве что кто-то переезжает, и надо вывозить пожитки старых жильцов и ввозить мебель новых соседей. Впрочем, называть здешних обитателей соседями трудно, это больше похоже на одну большую семью, в которой отдельные её части спорят друг с другом, враждуют, мирятся... Две важные вещи являются общими здесь для всех. Огромное старое дерево посреди двора - обычно шелковица или, чаще, акация. Такое дерево мира. Под этим деревом судачат соседки о важных местных делах и ничтожных всемирных проблемах. И варят при этом в больших медных и латунных тазах варенье. А тазы стоят на трех опорах из трех кирпичей каждая, и между кирпичами пылает огонь. В этих же тазах, когда необходимо, купают детей... Другое общепримирительное место - деревянный нужник на одно или два очка. А еще источник воды для всех (хотя у каждой семьи есть свои краны на кухнях). Нет, это не древний колодец. Это обычный кран на трубе, торчащей из деревянного ящика с крышкой домиком, под краном врыт в обрамление из мелких камней старый таз. Шелковица или акация обычно древнее двора. Ворота и нужник - его ровесники. Общий кран для воды - моложе.
Этот дворик - лучшее из возможных место для общения взрослых. Сплетни, взаимные оскорбления и взаимная лесть - смотря по обстоятельствам... союзные договоры "на троих" и пакты самозащиты от бдительного ока жен... карты, домино, лото по вечерам, стихийные стычки и драчки... и очень важный процесс: раздача подзатыльников своим и чужим детям в свободное от всего прочего время.
Этот дворик - лучшее среди возможных миров место для детских игр. Здесь можно целый день бегать по крышам, черепичной и шиферной волнообразной полосой протянувшихся над примкнувшими друг к другу домами. Можно и сорваться... и повиснуть на одной руке - болтаясь, словно орангутан в цирке, перед чьим-то кухонным окном или окном спальни, при этом важно нескромно появиться в этом окне в самый неподходящий для хозяев миг. А можно по разбитым ступеням спуститься в прохладно-затхлый погреб и, трясясь от страха, лизнуть варенье из соседских банок. Главное, обидно: почему соседи всегда так орут, как бабуины на баобабах, когда застукают на месте преступления? Их же дитенки лопают варенье из наших банок! Значит, равновесие соблюдается.
Если соседское варенье окажется таким же невкусным, как наше, тогда есть другая радость: путешествие в глубину той преисподней пещеры чудес, которую взрослые по недомыслию называют подвалом. Эти подвалы тянутся нескончаемой полосой, замкнутой в кольцо, под всеми домами двора. Если шиферно-черепичное кольцо крыш – это верхний, небесный мир, открытый солнцу, свету, ночному звездному сиянию, кольцо подвалов – нижний, пугающе-тайный подземный мир. Отважного исследователя тут встретят жучки и паучки, с ним побеседуют крысы и сверчки, ему помигают светляки. А однажды сюда заполз уж. Ой, что было! Ловили его весь день и всю ночь все обитатели двора. Особенно старалась молодежь и некоторые не в меру резвые мужчины. Подвал запутанный. Лампочки висят в нем не на каждом углу, а свечей не то хватало, то их чем-то задувало – в подвалах даже в самую жару сквозит из тьмы ледяная жуть... Короче, ужа не поймали. Хотя молодежь очень старалась. И резвые отцы семейств тоже. Может, ужа и не было вовсе. Но зато через некоторое время во дворе праздновали две свадьбы и один развод.
Словом, развлечений хватало и взрослым, и, особенно, детям. Ведь в таком дворе можно разделиться на "ихних" и "наших", и открыть военные действия, а штабы устроить в каменных сараях по обе стороны древнего нужника. Можно забираться на высоченную акацию и прыгать с неё на ближайшую крышу, с наслаждением прислушиваясь к воплям хозяев, увидевших, как без причины закачалась люстра на потолке. Можно садиться вместе со взрослыми играть в лото, мешать им, а когда они играют в карты - подглядывать у них масти, подбирать упавшие со стола костяшки домино, провожать дворового пьяницу от ворот до объятий его супруги, иначе он заблудится и попадет в какие-то другие объятия... Но главное развлечение - испытание мужества и гордости: по-индейски стойкий и бесстрастный прием затрещин от своих и чужих родителей, когда по недосмотру судьбы эти бестолковые взрослые попадаются под ноги.
Среди такого двора и вопил благим матом Толик за тридцать с лишним лет до того, как вернулся сюда с женой Еленой.
Мальчишеский вопль отражался от стен, сложенных из ноздреватого песчаника, дребезжал стеклами в окнах, залетал на лестницы, в веранды, двери сараев и сарайчиков, тянувшихся вдоль стен сплошной лентой. Впрочем, одна стена была без пристроек, лестниц и сарайчиков. Высоченная стена - метров пятнадцать. В неё удобно и безопасно запускать мячиком - она оказалась единственной внутренней стеной, в которой не было окон. Видимо, именно для игр с мячом и возвели эту стену скифские предки обитателей двора.
У противоположной стены узкой полосой улегся палисадничек. Дедушка Толика обнес палисадник штакетником, а бабушка растила там гвоздики и георгины, гладиолусы и мяту, росло там и ещё что-то, но разве углядишь налету? Толик редко мог заставить себя дойти до двери, обычно он прыгал из дома прямо через окно над палисадником. Иной раз он сшибал в полете головку у георгина. Бывало, приземлялся на коленки, зацепившись за вьюнок, лезущий на стену по веревочкам. Что делать, иногда в расчете траекторий вкрадывалась ошибка. Коленки, конечно, жалко, но зато во дворе оказываешься мигом.
Длинной кишкой, обтекая акацию или шелковицу - разве упомнишь, ведь сколько лет прошло... двор тянулся мимо дощатого нужника. Поговорим об этом подробнее. В нашей истории нужник играет видную роль - как и в жизни двора в те годы, потому что в описываемую пору это удобство было там в единственном числе. Нужник удачно отвоевал приличествующую своему значению площадь меж двух каменных сараев. Сверху нужник прикрыт общей с сараями утепленной толем крышей. Не нужник, а огромная пещера! Доски, из которых его собрали, на вид и на ощупь казались ещё более ветхими, чем ворота. Если судить по этим доскам, то ворота и нужник, наверное, были тем самым, с чего в доисторические времена началась оседлая жизнь наших предков - после того, как они загадили вокруг все, что можно. Это окончательно добило динозавров. А очередные завоеватели не хотели ступать на загаженную местность, и потому враз нарушился торгово-выгодный обмен, и предкам пришлось задуматься о будущем.
И вот посреди этого двора, полного тайн, призывно и воинственно вопил от избытка чувств тощий мальчишка, а двор казался ему бесконечно огромным. Наверное, потому, что сам мальчишка был маленьким - время отстукало ему восемь лет. Мальчик мучил дедушку дурацкими вопросами: если восемь лет, то это ведь не то же самое, что восемь годиков, потому что где же ещё восемь зим и веснов... или весен и зимов?! Если мерять годами, то тогда получаешься старше, чем если мерять летами! От этой новой теории относительности дедушка забывал, что растет во дворе - акация или шелковица. Забывшись, дедушка звонко лупил ладонью Толика пониже спины и взвывал от боли, потому что этот мальчишка состоял из одних костей, а зад его был словно деревянный...
Среди двора Толик стоял почти что голый. На голове - парик из свалявшейся пакли. Поверх черных трусишек талию Толика охватывала набедренная повязка из той же пакли пополам с ветками акации. Или шелковицы. Кто их разберет... На ногах - стоптанные сандалии. Боевую раскраску заменяли ссадины на локтях и пятна зеленки на сбитых коленках. А вопил мальчишка насчет того, чтобы некая Джейн вышла скорей на балкон.
Сейчас уже, за давностью лет, трудно сказать долго ли он так орал. По крайней мере, рыжая толстая кошка с глазами ведьмы проснулась и стала подпевать. Кошка - ничейная. Вернее - общая. Или, как её обозначали, всехняя. Она уселась возле ног мальчишки и, наслаждаясь его воплями, вылизывала шерстку. Временами она переставала прихорашиваться и подпевать и осторожно зубами отрывала с тощих толиковых лодыжек облезшую от загара кожу.
Когда все обитатели двора, от самых юных до самых убогих, включая всех домашних животных, выставили в окна разъяренные физиономии... Ведь было всего пол-седьмого утра! Один бог ведает, какого черта этому дрянному крикуну не спалось так рано в воскресный день. И вот уже все окна, выходившие во двор, являли собой галерею портретов, отразивших все степени ярости и гнева. Тут во втором этаже распахнулось последнее окно, и из его туманных глубин вынырнула девчачья мордашка. Глазенки хитрые, косички в разные стороны, надо лбом - челочка, нос - пуговкой, переносицы совсем нет. На лбу написано, что девчонке тоже не больше восьми годочков. Звать её, понятно, Ленка. "Ага, наконец-то!"... или что-то такое сказала всехняя кошка. А Ленка свесила вниз голову.
- Эй! Ты кому орешь?
- Тебе, - ответил Толик. - Джейн! Выходи!
- Уже ревную. Я Ленка. С кем вчера ел мороженое, предатель?!
- Дура. Ты теперь моя Джейн, - провозгласил Толик. - А я твой Тарзан!
Уже две недели в городских кинотеатрах крутили фильмы о Тарзане с незабвенным Джонни Вайсмюллером в главной роли. Дедушка и бабушка Толика тогда были ещё не очень старенькими, но им повезло посмотреть первые послевоенные показы этих фильмов. Теперь они вновь поддались всеобщему помешательству и во второй раз прикоснулись к тарзаньей киножизни. Неосмотрительно они взяли с собой Толика. Разве они знали, какие беды навлекут на свой дворик, все джунгли которого состояли из старой акации и ещё более древнего нужника, мир с ними обоими...
Что именно вынес Толик с просмотров тарзаньих фильмов, осталось тайной. Но ему понравилось, как голый человек лучше всяких обезьян скачет с ветки на ветку. Чем больше Толик об этом думал, тем больше понимал: это что-то!.. И это то, чего не хватало.
К тому времени, когда пересеклись жизненные дороги Тарзана и Толика, дворик уже напоминал пороховую бочку. Сюда, к бабушкам и дедушкам, к теткам и дядям слетелись на летние каникулы внуки и племянники. Там, в своих городах и поселках на западе, севере и востоке им жутко надоели школьное занудство и обычные уличные игры. Теперь эта дикая орда томилась в ожидании свежей идеи. Это был прекрасный взрывчатый материал. Назревал бунт. И тут бабушка с дедушкой открыли Толику правду о тарзаньей жизни.
- Йя-а-а-а-у-ую-юй! Джейн, за мно-ой! - летел дикий вопль над двором.
Вослед по верандам и крышам мчался восьмилетний Тарзан Толик. С веранд он перескакивал на нужник, там кто-то потрясенно вскидывался, но Толик уже перескакивал на сарай... Рядом мчалась верная Джейн - курносая Ленка. Впереди неслась огненная пантера, то есть, прошу прощения, не узнал, всехняя кошка Мурка. А позади поспешала стая орущих обезьян. Обезьяны были бесхвостые - зимой, в своих далеких, укутанных снегом городах обезьяне мирно сидели за школьными партами, как вполне богобоязненные дети. Но теперь они стали тарзаньим племенем. И оно с воплями носилось по двору. Не все его обитатели мирились с этим нашествием. Нервная и образованная дама – школьная училка и она же мама Лорки из квартиры у ворот, то и дело причитала:
- Надо отвлечь мальчика от Тарзаньих подвигов. Пожалуй, я дам ему индийскую сказку про царя обезьян Ханумана...
- Не надо, - умоляюще отзывался через четверть часа дамин муж, очень флегматичный дядя Витя-сварщик; он мог спать даже, когда на его пузе плясали все обезьяны мира. - Хануман и его обезьяны были летучие, если Толик это оценит...
А вот тюремного сторожа Василия эта орда раздражала. Пять раз в день, как по расписанию, Василий ругался и дрался со своей женой Ксенией, такой же тощей от пьянства и обладавшей трубным, прокуренным голосом. Из-за воплей тарзаньего племени Василий не слышал, какими словами поносит его жена, терял нить беседы и страшно злился.
- Йя-а-ай! - вопила громче Тарзана белокурая девушка Джейн.
Поддав ногой, она отправляла в небо резиновый мячик. Он летел высоко-высоко, так, что дядя Витя-сварщик, следя за его полетом, машинально засыпал. А мячик пронзал облака, сбивал налету мошкару, но обратно, подлец, не возвращался. Почему-то он всегда застревал в ветках шелковицы. Или акации. Рыжая пантера Мурка бросалась спасать мячик, но тоже пропадала в густой листве. Видимо, путала воробьев с мячиком.
- Хочу мячик! Где мой мя-а-чи-ик? – светски-капризно тянула дама джунглей Джейн.
Тарзан вслед за мячиком и Муркой оказывался на дереве. Повиснув на ветке, он тряс её совсем как Джонни Вайсмюллер. Первыми вылетали воробьи. Потом выпадала всехняя кошка Мурка. С вытаращенными глазами она шлепалась наземь и вопила "Йя-ай!". То есть, она вопила "Мя-ау!" А "Йя-а-яй!" орали хором тарзаньи соплеменники, когда мяч вываливался из ветвей и падал прямо в разверзтый рот храпящего дяди Вити-сварщика.
Дядя Витя-сварщик выплевывал мячик и сонно говорил:
- Я её все же спилю, весь свет застит... - и флегматично смотрел на акацию.
Гвалт поднимался до небес. Из дома выскакивал взбешенный вконец Василий и матерился первыми и последними словами. Только что в самый пик скандала с женой он трахнул об пол стопку старых тарелок. Но обезьяний гвалт лишил его удовольствия послушать звон расколовшейся посуды.
- Дядь Вась, а сколько времени? - ничем не смущаясь, спрашивал Тарзан.
- А что? - мгновенно настораживался любопытный пьяница Василий.
- Да так, - неопределенно тянул обезьяний царь. - Дядь Вась, вы посторожите тут, а как тетя Маруся выйдет, крикните.
- Ладно, - соглашался тюремный страж. - Караулить - мое дело.
Тут же вся ватага во главе с Тарзаном и белокурой девушкой Джейн заперлась в дощатом туалете, прихватив с собой таинственные предметы.
В предназначенный свыше час появилась тетя Маруся. В окрестных дворах и на базаре она была знаменита необыкновенной толщиной. В гостях ей для удобства предлагали два табурета. Она лучше всех во дворе пекла пироги с повидлом. А в нужник всегда ходила со своим аппаратом. Переваливаясь, тетя Маруся двинулась к нужнику, неся перед собой ночной горшок и, несмотря на ясный день, свечку.
Дядя Вася подал сигнал. Тарзаны спешно покинули нужник и попрятались в сараях. Тетя Маня-поперек-себя-шире скрылась за ветхой дверью, а Василий остался во дворе. Ждать ему пришлось недолго.
Внутри нужника что-то хлопнуло. Затем раздались треск, грохот - и многопудовая тетя Маруся с воплем выпорхнула из тихой обители, высадив собою дверь.
Над двориком повисла мертвая тишина. Дверь распростерлась на земле, тетя Маня сидела на двери, а из разоренного нужника вился сизый едкий дымок. Дядя Вася, тонко пискнув "Это не я!", юркнул в дом. Из другой двери выскочила дочка тети Маруси, длинная шкидла Нюрка. Она до четырнадцати лет ходила по двору в одних узеньких трусах. Это совершенно не смущало мужчин, потому что то, для чего женщины покупают бюстгалтеры, появилось у Нюрки после пятнадцати. Нюрку такая задержка весьма огорчала, так как с малолетства она готовилась выйти замуж. Убедившись, что мать жива, а горшок цел, Нюрка потянулась, провела ладонями по голому телу, медленно и вдумчиво поправила трусики и скрылась. Тарзаньи радости её не влекли.
Последним высказался дядя Витя-сварщик. Он не спеша подошел к дымящемуся нужнику, принюхался и сообщил:
- Стервецы! Карбид в банке в очко бросили!
Он вынул из-под тети Мани раненую дверь и стал водружать на её законное место.
Дня три в джунглях... пардон, во дворе было спокойно. Заживали основательно выпоротые задницы, и обезьяне вели себя скромно. Но в конце недели белокурая девушка Джейн заявила: "Хочу мороженого!"
- Джейн хочет мороженого! - провозгласил обезьяний царь Тарзан.
Главный оруженосец стремглав кинулся за ворота. Столь же быстро он вернулся.
- Там... там!.. - от волнения он не мог говорить.
Обезьянье племя из соседнего переулка объявило войну. Двор попал в осаду.
- Хочу мороженого, - повторила Джейн, и голос её не обещал ничего хорошего.
Тарзан огляделся, отошел в дальний от ворот конец двора и с воплем бросился к калитке. Казалось бы, что такое тощий восьмилетний мальчишка? Как водится, у него нет аппетита, и он ничего не лопает целый день. Кожа да кости. И тех не наберется двадцати килограммов. Но если такой пацан летит со скоростью пушечного ядра, да ещё орет, как оглашенный, "Йя-а-яй!"...
Тарзан Толик промчался по двору быстрее пушечного ядра. Перед воротами он взлетел в воздух и с маху долбанул ногой в калитку. Он не собирался совершать ничего особенного. Просто хотел эффектно появиться перед врагами. Но эффект превзошел самые безумные его мечты. Калитка не открылась. Сгоряча Толик забыл, что она вообще открывалась не наружу, а во двор. Зато древние огромные ворота крякнули, дрогнули и вместе с калиткой и опорными столбами медленно и плавно выпали в переулок. Сквозь клубы пыли обрисовались потрясенные лица врагов. А в следующий миг враги мчались прочь, вопя от ужаса. Рыжая всехняя пантера Мурка, преследовала их по пятам.
Через секунду все обитатели двора в панике покинули жилища. Еще была жива память не только о военных бомбежках, но и о довоенном крымском землетрясении. Ветхие ворота оказались тяжеленными. Когда они грянулись оземь, в памяти старожилов встали жуткие подробности землетруса. На этот раз первым под открытым небом оказался медлительный дядя Витя-сварщик. Помня свой давний трагический опыт, он в голос командовал: "Подальше от стен! Кто не успел выйти - станьте в дверные проемы!"
Когда судороги земли утихли, он огляделся, силясь постичь нагрянувшие перемены. Нет слов, ну, нету слов, чтобы передать его чувства. Он был старожил, и хотя в год довоенного Крымского землетрясения лет ему было меньше, чем Тарзану Толику, но он хорошо помнил, что в тот раз, когда рушилось все, ворота устояли.
Бедная тарзанья задница! Впрочем, толькин дедушка считал, что пожалеть надо его. "Когда только нарастет мясо на костях этого бандита?!" - вопрошал после экзекуции дедушка, потирая ушибленную ладонь.
Утро следующего дня застало белокурую девушку Джейн одиноко тоскующей посреди пустынного двора.
- Йя-а-ай... - тихонько пропищала Ленка.
- Тута я... - глухо, как из бочки, донесся голос её избранника и повелителя.
- Мя-у! - подтвердила пантера Мурка и потерлась спиной о дверь сарая.
- Они посадили тебя к мышам и тараканам! - ужаснулась Ленка.
Тарзан Толик молча и гордо сопел в щелочку между досок. Тарзанье племя выжидающе следило за событиями из всех углов. К обеду тихая Ленка сперла у дяди Вити какой-то штырь, у тюремного сторожа Василия молоток и сковырнула с двери сарая замок вместе со щеколдой. Тарзанье племя возликовало. Но Ленка от ярости вошла в раж и пошла сшибать все замки, щеколды и шпингалеты, до каких она могла дотянуться – по всему двору и даже в сенях всех жилищ.
- Йа-яа-уй! - возвестил о своем освобождении царь джунглей.
Но обезьянье племя, увидев, с каким размахом действует белокурая девушка Джейн, попряталось, кто где смог, не рискнув заполнить собой дворовую пустыню. А со второго этажа спустилась Ленкина тетка и похитила верную подругу Тарзана.
На следующее утро уже Тарзан стоял в одиночестве посреди двора, широко расставив ноги, и орал: «Джей-й-й-йн! Где ты-ы-ы-ы?»
- Я здесь, - Ленка свесилась из окна.
- Выходи!
- Не могу. Заперли!
Тарзан разъярился. Он бросился к дому и по неровной, в выбоинах и выступах стене, цепляясь за водосточную трубу, взобрался на крышу веранды дяди Васиного жилья, а оттуда - на крышу квартиры Мириам Мурадовны, знаменитой на весь старый город своими дореволюционными веерами и самой большой в "старом татарском квартале" керосинкой. Тарзан достал из кармана рогатку, из другого кармана - пирожок бабушкиной выпечки, прокричал: "Джейн, держи!" - и выстрелил пирожком в ленкино окно. Ленка исчезла и тут же появилась снова, с надкусанным пирожком в руке.
- Ну, как? - спросил Тарзан.
- Здорово! – сообщила Ленка. – Прямо в часы на стене! - И вновь куснула пирожок.
- Вкусно? Бабуля пекла. Держи еще!
Еще один пирожок улетел в окно. Толик зарядил рогатку конфетой. Примчалась по крыше рыжая пантера. Потерлась о толькину ногу и, умильно посмотрев на конфету, попросила: "Мму-у-урррм-м..."
- Отстань, Мурка, не тебе! - Толик отпихнул кошку и отправил конфету белокурой девушке Джейн. Что-то звякнуло в глубине комнаты. Джейн скрылась.
- Мя-а-ау! - огорченно завопила Мурка.
Джейн появилась в окне, осторожно высыпала из совка какие-то осколки за подоконник и торжествующе махнула Тарзану конфетой, зажатой в кулаке.
- Йя-а-а-ай! - несся над двором, крышами и акацией торжествующий вопль Тарзана.
... - Йя-яа-яй! - кричал тридцать лет спустя Анатолий и глядел на жену.
- Не ори, ты не в зоопарке, - тихо и грозно увещевала Лена мужа.
- Каким маленьким стал наш двор... Всего тридцать шагов в длину, - Анатолий оглянулся, пытаясь понять, что изменилось безвозвратно.
- Мы выросли, - Ленка уже говорила сквозь зубы. - И не тридцать, а сорок.
- Что? А, да, сорок шагов... Какая разница! Чего-то не хватает. Тебе не кажется?
- Да акации нет. Или шелковицы... Вот тут росла.
- Верно, один пенек остался. Надо же...
Анатолий повернулся к разъярившейся вконец жене. Такое же, как прежде, круглое лицо, но обрамленное изящной прической. Все та же челка, правда, не такая лихая, как прежде, но как изящно набегает на лоб, украшенная справа-слева завитками. Те же глаза, но без лукавства. Тот же задорный носик. Только задору поубавилось. Или, может быть, он теперь очень хорошо скрыт под внешним лоском? Боже мой, сколько заборов перескочил Анатолий ради этой челки! Сколько ворот, деревянных, каменных и железных, протаранил ради этого носика. И сколько джунглей пожег и смел со своего пути ради этих глаз...
- Стронешься ты с места, наконец? - Ленка обвела взглядом ряды окон.
Анатолий поднял чемоданы и пошел к дому. А навстречу спешили совсем постаревшие дедушка и бабушка Тарзана. Сверху спустилась ещё вполне бодрая ленкина тетя. Вышли из своих дверей ещё больше усохшие от пьянства бывший тюремный сторож Василий и его жена Ксения. И тетя Маруся, поперек себя шире, тоже вышла. И Мириам Мурадовна, у которой в окнах все ещё висели знаменитые веера. И вышли какие-то новые жильцы, которых прежде не было. А вот дядя Витя-сварщик не вышел. Лет пять назад ударило ему в голову, что старая акация разрослась донельзя и заслоняет от света его веранду. Он таки спилил дерево, аккуратно разделал его на чурочки, а дрова честно поделил между соседями. А потом стал чахнуть, чахнуть... и ушел в небытие через год после того, как спилил акацию, мир с ними обоими. Почему-то эту новость первой сообщили Ленке и Анатолию.
…С той акацией было связано первое, еще детское, но уже тогда навсегдашнее жениховство Толика и Ленки. Буйное тарзанье лето выгорало. Большая часть обезьяньего племени уже разъехалась, кто куда. Толик и Ленка сошлись субботним днем к стволу акации. Ни с того, ни с сего за ними увязалась Нюрка, как всегда в одних узких трусах и сандалетах с помпонами. Она прислонилась спиной к шершавой коре и потягивалась, оглаживая себя длинными узкими ладошками. Ленка жевала пончик, а Тарзан Толик винился:
- Все. Завтра увезут.
- Ага, - кивнула Ленка, облизнувшись. – Я догадливая. Видела, как утром твои папанец-маманец приехали. Рано-рано. А потом куда-то подевались.
- Они с бабушкой и дедушкой по магазинам пошли. И на рынок.
- Здесь-то всякие фрукты дешевле, все же знают, - покровительственно сообщила Нюрка и провела ладонями по груди: вдруг что-то вспухло, наконец, на проблемном месте?
- На будущий год вернешься? – Ленка внимательно оглядывала остатки пончика.
- Я всегда и отовсюду буду сюда возвращаться! – заверил Тарзан Толик. – Йя-яй!
- Глупые вы какие, - протянула Нюрка. – Навсегда! Вечно! Это же скучно. А на самом деле надо все время все переменять. Вот тогда весело. Правда, дядя Витя?
И Нюрка заглянула за толстый, двойной, ствол акации. Там, на старом стуле, лицом к дереву, сидел дядя Витя-сварщик, укутанный до подбородка в простыню. Перед дядей Витей на стволе акации было укреплено круглое настольное зеркало, в мельхиоровом обруче. У ног его на низком табурете стоял таз с водой. А жена дяди Вити, учительствующая дама и мать приворотной Лорки, ровняла портняжными ножницами остатки дядивитиной шевелюры. Учительстующая дама все в доме старалась делать своими руками – чтобы не разбрасывать попусту деньги. Примериваясь, она поклацала ножницами над лысеющим теменем мужа, и выдала назидательное поучение одним махом по двум адресам:
- Виктор, не спи! Держи голову прямо, а то криво обрежу… Нюрка, нечего развращать юных. Лучше помоги: отнеси тазик и табурет ко мне в кухню. Я тебе дам для тети Мани книжку с выкройками, взяла ей из нашей библиотеки. И тебе будет полезно почитать.
- Вот еще! – фыркнула Нюрка, но таз взяла и понесла в дом. Вслед за ней, забрав зеркало и другие мелкие причиндалы, направилась учительствующая дама. Толик, немного выждав, вывернул карман коротких штанцов и показал Ленке:
- Видишь? Булавка! Острая. Проверил. А вот ножик. На кухне взял. Пока нет никого.
Ленка доела пончик и вытирала ладонями рот, потому не ответила, но лишь кивнула.
- Я вот щас прямо полезу на самый верх акации, там у вершины ножиком отколупну кору, заскоблю, чтоб ровно было, булавкой уколюсь и кровью напишу, что надо. А после корой прикрою обратно и булавкой ее приколю. Чтоб дождем не смыло. Чтобы навечно.
- А что напишешь? – ленкин рот уже освободился. – Письмо? Кому? Мне?
- Клятву, - серьезно сообщил Толи. – Это будет тайна. Моя и твоя. Наша. Напишу, как сейчас пообещал: всегда отовсюду буду к тебе сюда возвращаться. Кровью.
- А у тебя крови на столько букв хватит?
- Слюней добавлю, - сказал Тарзан Толик и полез наверх.
Примчалась всехняя кошка Мурка. Посмотрела вверх, оглянулась на белокурую девушку Джейн и полезла вслед за Тарзаном, громко мяуча. От кошкиного мяуканья пробудился дядя Витя-сварщик. Не подозревая, какие великие события вершатся сейчас у вершины старого дерева, дядя Витя сдернул с себя простыню, пощупал остатки стриженных волос над ушами и сонно сообщил:
- Спилю эту деревяху. Как навовсе облысею, так сразу! – взял стул и пошел в дом…
…- Жаль, - сказал Анатолий. - Сгорела акация. Может, где чурочки в сараях остались?
- Зачем тебе эти чурки? - начала заводиться Лена, но встрял старенький Василий:
- Какие сараи, Толян? Какие чурки? У нас тут у всех давно газовые плиты!
Вот и сарайчиков нет, прятаться негде... И крыш поубавилось. Тьфу ты, рассмеялся в душе Анатолий, какие крыши, куда прятаться... Но не в сараях же дело! Ну, исчезли они, двор стал чище. Но, странное дело, просторнее не казался и прыгать козлом по нему теперь не хотелось. Анатолий огляделся.
Двор стал чужим. Люди по большей части незнакомые. Сбежались поглядеть и стоят вокруг со странными улыбками. Детская дружба Толика и Ленки, разгоревшаяся у всех на глазах в жаркую долгую любовь, их встречи и расставания, ссоры и примирения, толькино жениховство, ленкины отказ, и еще отказ, и еще… а потом, вдруг, неожиданное согласие стали легендой, эпосом этого двора. Их пересказывали новым жильцам и их детям, как святое писание. И теперь все выскочили поглазеть на Тарзана и его белокурую девушку Джейн, выросших и вернувшихся живьем, а не в преданиях туда, где были их джунгли.
- Какие славные чемоданцы, - Ксения загнала у угол рта неизменную папиросу и пощупала кожанный бок саквояжа.
- Мы покупаем только добротные вещи, - небрежно, но громко сообщила Ленка.
- По лейблу встречают, по бренду провожают, - гыгыгкнул бывший тюремный страж.
Ленка выразительно подняла брось. Анатолию стало не по себе. Он подхватил вещи и по трем ступенькам поднялся в дом. Проталкиваясь с чемоданами в узкую дверь, он слышал, как Ленка добавила с той же деланной небрежностью, сквозь которую пробивалась гордость: «Мы этот саквояж привезли из Болгарии. А тот чемодан - из Германии. Эту сумку я купила в Испании. Можно, конечно, все теперь купить у нас, хоть в Москве, хоть где, но вы же понимаете... Особый шарм - покупать вещь там, где её производят...»
Анатолий усмехнулся. В Ленке сочетались два противоположных стремления. С одной стороны, страстное желание пробиться в круг избранных, непохожих на множество остальных, обычных, людей. Но среди этих избранных она хотела быть как все. Как это в Ленке уживалось - выделиться среди всех и быть как все - Анатолий понять не мог. Но это его забавляло. Это было её, Ленкино. Он это любил так же, как все в Ленке, ради которой столь ревностно уничтожал попадавшиеся на пути джунгли. Но последнее время ему стало жаль эти бедные, слабые, беззащитные джунгли... Он поставил чемоданы и вышел во двор. Вовремя! Ленкиной тетке нужна была иллюстрация для полноты впечатления.
- Видали, в каких орлят превратились наши птенчики?
Ленкина тетка обняла Анатолия и Лену, притянула к себе и чмокнула каждого в щеку. В этом, конечно, была показуха, но наивная и бесхитростная, без налета высокомерия, которое сквозило иной раз в Ленке. Анатолий сейчас видел себя и Ленку как бы со стороны, глазами новых обитателей двора. Он понимал их странные, осторожные и беспомощные улыбки. Совсем непохож этот светский, элегантно и строго одетый моложавый мужчина на повелителя обезьян. А уж про его верную белокурую Джейн и говорить не приходится.
Часом позже, умытые и посвежевшие, Анатолий и Лена разбирали чемоданы. Пора было готовиться к непременной обязанности гостей нашего двора. Надвигалось неизбежное застольное сидение в честь новоприбывших. Столы в большой комнате длинной сплошной лентой выбивались на веранду, а оттуда вытекали во двор под навес. А из всех кухонь изливалось потрясающее разнообразие запахов, и хозяйки выбегали из своих жилищ, неся к столу творения своей кулинарной мысли.
- Наденешь светло-серый костюм и кремовую рубашку, - распорядилась Лена.
- Лена, зачем костюм? - взмолился Анатолий. - Ведь все свои!
- Не все, - отрезала Лена. - Новых много. А ты не Василий, чтобы расхристанным...
- Жарко ведь, - перебил Анатолий. - Хоть без галстука, а?
- Ладно, можно без галстука, - подумав, нехотя уступила Ленка. - Но в пиджаке!
Анатолий смиренно вздохнул, достал кремовую рубаху, взялся за утюг и случайно глянул в окно. По двору кто-то прошелся взад-вперед, исчез и опять появился, явно привлекая внимание тех, кто в доме. Анатолию показалось, что перед окнами ходит и снимает с веревки белье тети Марусина Нюрка. Правда, сильно повзрослевшая и далеко не такая шкидла, как прежде. Но, по-прежнему, разгуливала она в узких трусах, к ним добавились короткая рубашка с разрезами по бокам и босоножки на высоком каблуке. Рубашка и трусики были стильными, из очень тонкой, прозрачной ткани. А каблуки как раз такой высоты, чтобы спина красиво прогибалась, а задок эффектно оттопыривался, обрисовывая все, какие надо, округлости. Нюрка, снимая белье с веревки, выгибалась и вытягивалась, и покачивала и вертела своими округлостями. Да и то сказать, теперь ей было чем гордиться: она обрела то, о чем она мечтала все годы отрочества, и это долгожданное счастье было таким упруго-роскошным, что под рубашкой Нюрке совсем не требовался лифчик… Анатолий спохватился: балда, Нюрке сейчас должно быть далеко за сорок. А той, что фигуряет перед окнами, не больше тридцати. А то и меньше. Бабушка за спиной Анатолия чересчур громко начала звенеть посудой.
- Бабуль, кто это там разгуливает в таком трогательном виде?
- Это марусина жиличка, - бабушка поджала губы; так она всегда делала, когда ей что-то не нравилось; но она старалась быть беспристрастной: - Она живет в прежней нюркиной комнате. Представляешь, какое совпадение, её тоже Нюрой звать!
- А что с марусиной Нюркой? Ее голубая мечта исполнилась? Вышла она замуж?
Судьба Нюрки сложилась феерически. Вообще-то, у каждого, кто выходил в мир из нашего двора, оказывалась феерическая судьба, такой это был необыкновенный двор. Как-нибудь в другой раз мы подробно окунемся в истории Нюркиной жизни, а пока скажем о самом главном, чтобы не отвлекаться от Тарзана и его Джейн. Так вот, шкидла Нюрка не зря томилась предчувствиями. После пятнадцати лет она превратилась в необычайно хорошенькую и манкую девушку. В семнадцать осуществила мечту: вышла замуж, да не за кого-нибудь, а за будущего дипломата. Но он не успел стать дипломатом, а Нюрка уже разочаровалась в семейной жизни. Мечта рухнула на девятнадцатом году нюркиной жизни. Нюра куда-то поступила учиться, что-то там закончила и где-то там работала. То есть официанткой в министерском кафе. Там её мечта вспыхнула с новой силой. С новым мужем Нюрка затерялась в заграничных пространствах. А уже с другим вынырнула оттуда. Потом снова исчезла, потом пришли вести, что у неё опять новый муж и вместе со всемирными переменами она ещё раз переменила страну. В конце-концов Нюрка угомонилась где-то не то на Севере, не то на Востоке, а может - в Сибири или на Урале: пошла по ресторанной части. Окрыла свое кафе, при нем - клуб, растит сына. О мужьях слышать не хочет. Теперь у неё новая мечта: чистая дружба между мужчиной и женщиной. На худой конец - деловое партнерство. Но, говорят, там, то ли на Урале, то ли в Сибири жизнь не торопится предложить ей такого мужчину, который годился бы в невинные друзья…
- А эту Нюрку Маруся пустила, наверное, потому, что имя - как у её дочки, - закончила бабушка волнующую повесть. - Да и похожа очень на её дочь...
- Чем же похожа? - подала голос Ленка. - Тем, что ходит по двору без юбки?
- Ну и что? - бабушка опять поджала губы. - Она же не совсем голая. И в нашем дворе она ведет себя сдержанно. Наши мужчины это знают. Претензий к ней нет.
- Ну-ну, - Анатолий хмыкнул. - По-твоему, новая Нюра ведет себя совсем безобидно?
- А что? - не поняла бабушка.
- По-моему, она на охоте, - заметил Анатолий, глядя как молодая женщина умудрилась словно случайно расстегнуть на рубашке все пуговицы, кроме одной.
- И кто нынче дичь? - заинтересовалась Лена.
- Н-ну, если принять во внимание территорию, маршруты передвижения и направление, в котором она развернула свой завораживающий фасад, то предмет охоты - это я.
- Ты? - Лена подошла к окну и с ног до головы мгновенно осмотрела Нюрку и даже сумела перехватить её мимолетный призывно-сияющий взгляд. - Аппетитная бабенка. Кожа - вполне. Все точеное. А с такой грудью можно ходить и без лифчика. - Она сообщила результат наблюдений таким равнодушным тоном, что Анатолий не удержался от вопроса:
- Ты за меня совсем не боишься?
- А чего за тебя бояться?
- Интересно! Мужчина я или кто?
Лена подошла к мужу и закинула руки ему за шею, перебирая волосы на его затылке: -
- Ещё какой мужчина! Но мы так с тобой связаны, что даже если я дам тебе волю, тебе самому нипочем не распутаться.
- Да, - согласился Анатолий, - я очень хорошо умею вязать себя по рукам и ногам. - Он поочередно поцеловал руки и плечи жены. - А ты замечательно умеешь мне в этом помогать... - он попытался ещё поцеловать жену за ухом.
- Хватит, хватит... Выждав, сколько считала допустимым, Ленка, отстранилась: - Держи себя в руках. Ведь знаешь, я не люблю нежностей на людях.. Надевай пиджак.
Анатолий следил, как вдумчиво и уверенно собирает Ленка наряд к сегодняшнему застолью, словно на посольский прием, и думал: что же он хотел найти, через столько лет стремясь сюда? Вот он здесь. И Ленка рядом. А джунглей уже нет. Но разве в этом дело?
... Гости, высидев положенное, потихоньку расходились. Некоторые, задержавшись под уже потемневшим небом, смотрели на звезды. В давние времена, когда теплыми вечерами молодежь укладывалась спать на раскладушках посреди двора и болтала полночи напролет, родилась эта привычка - хотя бы мельком глянуть на звезды. Тогда уже довольно много искусственных спутников Земли шныряло по орбитам, иногда их можно было разглядеть без всякой подзорной трубы: маленькая звездочка вдруг возникала среди привычных созвездий, спешно пересекала небо и вдруг исчезала. Может, это были какие-нибудь другие летающие объекты. Но каждый старался первым увидеть эту бегучую звезду. Но об этом подробнее мы тоже поговорим как-нибудь в другой раз. А пока вернемся к затянувшемуся застолью… За полуразоренным столом остались толины бабушка с дедушкой, ленкина тетя, Василий с Ксенией, сильно постаревшая мадам - мама приворотной Лорки, Мириам Мурадовна (или как её ещё называли Карамель Мармеладовна) с одним из своих вееров, ещё двое-трое гостей, да объявилась, наконец, когда её уже не ждали, тетя Маруся - поперек себя шире со своим фирменным пирогом. Она оправдывала опоздание как раз тем, что долго готовила пирог. Но все понимали: хитрая тетя Маня опоздала нарочно, чтобы сегодня её пирог достался только старожилам.
- …живые деньги всегда должны быть в доме, - Лена втолковывала что-то Ксении, но говорила столь уверенно и четко, что все невольно прислушивались к её словам. - Надо, чтобы хватало на все, и чтобы был запас, и чтобы оставались свободные деньги. Главное правильно распределить...
- А ещё главнее, - вмешался не до конца захмелевший Василий, - заработать так, чтобы было что распределять!
- Естественно, - Ленка кротко посмотрела на Василия, но так, что бывший тюремный сторож едва не протрезвел. - Но сами по себе деньги ничто. Бумага. Зачем деньгам зря лежать? Их нужно тратить. Они дают свободу. А свободой надо пользоваться с умом...
Анатолий обычно отключал внимание, когда Ленка начинала произносить такие речи. Но сегодня... Среди этих людей... Он глянул на Ленку и снял пиджак. Брови жены предостерегающе сошлись у переносицы. Анатолий повесил пиджак на спинку стула. Ленка замолчала, размышляя, сделать ли мужу замечание на людях или оставить на десерт?
- А квартира большая? - спросила Ксения.
- Нормальная, нам подходит, - рассеянно, потеряв нить беседы, ответила Лена.
- Небось, евроремонт?
Лена воодушевилась: о своей квартире она любила рассказывать подробно. Она взяла салфетку, достала где-то карандашик и принялась чертить план квартиры: - Мебель мы расставили вот так, - Лена уверенным голосом излагала основы создания идеального семейного гнездышка.
Анатолий слушал и не понимал, от чего мутится у него разум: от домашнего вина или от того, что, по словам Ленки, получалось: ради мебели, шмоток, денег в банке, квартиры и машины сжег он их с Ленкой джунгли? Деньги и вещи, естественный результат его заработков. А заработки следствие любимой и успешной работы. Ему нравилось устраивать порядок там, где его не было. Но не может же быть так, что удовольствие от любимого дела воплощается только в этом: в деньгах, в вещах и в запоздалом сожалении о том, что, может быть, хотя бы часть джунглей надо было сберечь.
Ленке не понравилось лицо Анатолия. Когда у мужа было такое лицо... а это случалось последнее время все чаще... вот такое непонятное и неприятно-замкнутое выражение лица… то от него не знаешь, чего ждать. Неделю назад, после какой-то пустячной домашней стычки, Анатолий вдруг вот так, как сейчас поглядел на жену, и сказал, как отрезал: в отпуск они поедут в свой старый симферопольский дворик… с чего это ему пришло в голову, после почти десятилетнего отсутствия!.. Лена говорила теперь так, словно читала лекцию или проповедь:
- Из ничего ничего не бывает, - - Анатолия очень ценят. Его сколько раз пытались переманить в другую фирму. Он неистовый в работе. Он мне помог стать на ноги. Моим друзьям... Подруги говорят: у тебя не муж, а клад.
Толина бабушка смахнула слезу. А Ленка обвела всех гордым взглядом и присмотрелась к мужу: оценил ли он то, как говорит о нем жена? Лена перевела дух и продолжила чарующую повесть о том, как дикие и несмышленые Тарзан и его верная белокурая девушка Джейн покинули джунгли и построили для себя рай на земле. Старожилы нашего двора, постаревшие и жутко чувствительные, зачарованно слушали сказку о мальчике-дворовом предводителе и девочке-замарашке и им казалось, что теперь несмышленыши – это они, старожилы, и кажутся нынче малость диковатыми рядом с Анатолием и Леной, которых язык уже не поворачивался назвать Джейн и Тарзаном.
Что она меня расхваливает, словно я породистый жеребец, затосковал Анатолий. Неужели все, что я сумел сделать - это дом на европейский манер и друзья, которые приходят не потрепаться, а посмотреть, как надо обставлять квартиру, принимать гостей, как одеваться, а заодно обсудить не книжку или фильм, а дела, дела, дела... И все?
- Чего грустный? - бывший сторож Василий толкнул Анатолия в бок. - Перепил?
- Дядь Вась, когда это я с домашнего вина упивался?
- А чего такой тихий?
- Я теперь всегда такой... Если ситуация не требует...
- Так я тебе и поверил! А то я не помню, что ты тут выделывал? Давненько это было... - сокрушенно кивал Василий. - Небось, уже и не помнишь, что и где во дворе стояло?
- Почему это? - обиделся Анатолий. - Могу даже сказать, какая доска в сортире была из трех кусков.
- О! - восхитился Василий, - нужника давно нет! У каждого теперь свой.
- А подвал сохранился? - с непонятной надеждой спросил Анатолий.
- И подвала нет, - гордо сообщил Василий. - Холодильники почти у всех есть, а подвала нет. Не нужен больше, вот и замуровали. Нас здесь теперь мало живет, вареньев-соленьев... ну, так много, как прежде... не заготавливаем...
Смешно. Что за дело Анатолию до старых подвала и нужника? Зачем двору быть таким, как тридцать лет назад? Джунгли надо расчищать, чтобы жить было удобнее.
- Все нормально! - Лена мельком глянула на мужа. Она сидела между своей теткой и толькиным дедушкой. Говорила тихо, смотрела в стол, словно стыдилась. - Толик последнее время хандрить стал. Будто тяготится тем, что у нас все, как у заслуженных людей. А почему надо стесняться того, что не у всех так, как у нас?
Никто и не стесняется, мысленно отвечал Толик. Ничего он вроде не сделал в жизни такого, за что следует каяться. Но почему так получается, что утоптав джунгли, мы начинаем тосковать по ним. По тем самым джунглям, в которых не было порядка и покоя, и можно было скакать по деревьям, плутать, сшибать хвостами бананы... была свобода? А теперь, когда есть порядок, свободы нет? Или она какая-то непривычная? Почему так хочется найти какой-нибудь дремучий уголок и затеряться в нем? Хотя бы на время... Уйти неизвестно куда... Или вернуться туда? А потом вернуться обратно. И снова туда... Сюда...
- Да, - качнула веером Мириам Мармеладовна. - Толик нынче какой-то сам не свой.
- Завтра очнется, - Лена исподлобья смотрела на мужа. - Я помогу в чувство прийти.
Она закурила тонкую дамскую сигаретку. Она держала её так, как положено держать такую сигаретку, и сидела с прямой спиной, собранно, не расслабляясь. Светская, улыбчивая. Нет, не узнать в ней прежней подруги Тарзана. Завтра она сама расслабится, поймет, что на юге, на отдыхе, среди своих. Но все равно - это не прежняя белокурая подруга Тарзана. Кто же виноват, увязал в упрямых мыслях Анатолий, что мы сметаем со своей дороги джунгли, без которых не можем жить? Те, ради кого мы это делаем? Или мы сами?
- А слабо тебе сейчас влезть на крышу моей веранды? – Василий, которого не интересовали суетные разговоры о заграницах, квартирах, модных книгах, придирчиво оглядел Анатолия: - Зажирел, небось?
- За что вы мне всегда нравились, дядь Вась, - повернулся к бывшему сторожу Анатолий, - так за возвышенный строй мыслей. Вы ругались с тетей Ксеней из любви к искусству. - Анатолий поднялся. - И мы, мальцы, всегда могли на вас положиться.
- Ты куда? - насторожилась Лена.
- Подышать воздухом! - ответил за обоих Василий и тоже встал.
Ксения пошла за ними. На всякий случай. Но на всякий же случай таилась в тени.
Тарзан шел по бывшим своим владениям и не узнавал их. Теперь это была ничейная земля, выглаженная, однообразная. Ровно оштукатуренные стены замкнули её в скучное кольцо. По этой опустошенной правильным уходом земле шел не Тарзан. Размеренно ступал холеный, замкнутый в броню предрассудков, человек с чересчур спокойным взглядом. Не набедренная повязка из листьев акации, а модная одежда облегала его тело, привычная, как собственная кожа. Бывшие джунгли не узнавали своего хозяина. Когда Тарзан понял это, он разъярился. Он закатал рукава кремовой рубашки, скинул туфли, сдернул носки и с яростным воплем "Йя-а-яй!", похожим на отчаянное рычание, бросился на стену дяди Васиной веранды.
Лена не жаловалась. Она считала, что жаловаться на людях - неприлично. Она просто констатировала факт:
- То ему с мальчишками в футбол гонять охота. А то на пикнике за городом на дерево влезет. Или через забор скакнет.
- Возраст! - вздохнула тетя Маруся.
Когда глаза Анатолия оказались вровень с черепичной крышей... хоть черепица осталась, как прежде... он увидел рыжую кошку.
- Мурка!- обрадовался Анатолий и рывком забросил ноги на крышу.
- Мурр! Мяу! - приветствовала его кошка.
Анатолий поймал её и заглянул в глаза. Нет, это не те ведьмовские глаза рыжей пантеры Тарзана. Кошка - всего лишь пра-пра-пра... какой-то там потомок славного предка и только по наследству носит родовое имя Мурка. Тарзан сел посреди крыши и огляделся. Он был один. Тогда он закричал: «Дже-е-ейн! Вы-хо-ди-и-и!» Его вопль достиг ушей тех, кто приканчивал пирог. Тетя Маруся, слизывая варенье с пальцев, заметила:
- Что-то наш Тарзанчик раскричался?
- Ничего, - твердо ответила Лена. - Покричит и перестанет.
Она загасила окурок в пепельнице. Все помолчали. И услышали, как во дворе Ксения недоуменно спросила:
- Как он туда влез?! Столько раз штукатурили стену! Она теперь, как стекло, гладкая...
- А он по водосточной трубе! - донесся торжествующий ответ Василия.
Распахнулась дверь, и из прямоугольника желтого света под звездные божьи небеса явилась новая Нюрка. Она поглядела на крышу, ободряюще улыбнулась, и спросила:
- Тарзан, а меня вы примете в ваше племя?
Анатолий посмотрел вниз. Эта новая Нюрка... стройная фигура, ослепительно белые брючки. Алая, сеточкой, блуза-распашонка. Маникюр, педикюр и золоченые босоножки. Куда тебе до Ленки, мрачно и разочарованно сравнил Анатолий. Не всякая женщина сможет теперь потягаться с Ленкой. Уж если тарзанья подруга придет в цивилизацию... какие мужики рвутся обратить на себя ленкино внимание! Мне жаль тебя, новая Нюрка. Ты всего лишь пестро раскрашенная южная модница. Он посмотрел в отчаянные, жадные, тоскливые и неутоленные глаза новой Нюрки, мысленно раздел её, увидел, как бьется жилка у неё на шее, под запрокинутой вверх головой, и ему вдруг стало её на самом деле жалко.
- Ты не белокурая девушка, - сказал Анатолий.
- Да, я не белокурая... А что? И вообще... А что такого? Разве...
- Вот и гуляй себе. Сама по себе. Тут занято и посторонним вход воспрещен. - И Анатолий закричал: - Джейн! Я жду-у! Йя-а-а-яй!
"Мяу-у!" испугалась Мурка. Она была всего лишь побочной ветвью потомков рыжей всехней пантеры и не знала языка, на котором её прабабка объяснялась с обезьяньим повелителем. Врут ученые, подумал Анатолий, что знание языков передается по наследству.
- Дура, - сказал он Мурке и закричал: - Джейн! Выходи! Я ту-у-ут!
Нюрка вошла в комнату, где завершалось застолье. Она обворожительно улыбнулась всем сразу и сочувственно спросила Лену:
- Нельзя ли снять с крыши вашего мужа? Ночь же скоро... и так коты спать не дают...
- Не твоя забота, - придержала её тетя Маруся. - Пирога лучше поешь.
"Джейн!" неслось сверху. "Мяу!" вторила Мурка. Лена встала и пошла к дверям.
Лена поглядела снизу на мужа. Две блестящие точки появились в её глазах. Анатолию на миг показалось, что сейчас Ленка рванет обеими руками подол юбки по шву от колена до бедра, чтоб не стеснял движений, и, как в былые времена, полезет на крышу. А иначе зачем она столько времени проводит в бассейнах и во всяких там фитнесс-клубах с тренажерами? И они опять будут рядом - Тарзан и его белокурая девушка Джейн.
- Долго ты будешь орать, как кот на чердаке? - почти дружелюбно спросила Лена.
- Пока не протрезвею, - отмел все претензии Анатолий.
- Ты не такой пьяный, как прикидываешься. И отпусти животное, оно совсем очумело!
Звезды проступали на небе все яснее и яснее. Они смотрели сверху на Анатолия с Ленкой - акация больше не закрывала двор от нескромных взглядов. И ничто больше не летало между звезд, как во времена первых спутников Земли, хотя этого добра в небесах сейчас до чертовой матери. Холодный ветер прошелся по крышам - по ночам он был здесь хозяин. Мурка затряслась, поджимая хвост. Лена постукивала носком туфельки по земле:
- Ты намерен слезть или нет?
Анатолий смотрел Ленке в глаза и понимал, что теперь он не в силах отогнать сомнения. Когда исчезла белокурая девушка Джейн? Была ли она, или это только померещилось ему, когда из тощего мальчишки он превратился в мосластого парня. О, нельзя всю силу юношеского романтизма устремлять только на стандарное благоустройство жизни...
- Ну, смотри. - Можешь сидеть там хоть до утра. Раз так... Можешь даже спать на крыше, если тебе там нравится. Устроил бесплатное представление для всего двора.
Лена горько усмехнулась и ушла, такая же ладненькая, светская и выдержанная, как всегда, особенно, когда она была на людях.
Не мог же он так ошибаться! Неужели она – мираж, всего лишь его собственная выдумка? И потому было так много расставаний и встреч и так долго пришлось женихаться? Или он сам, не заметив того, изгнал подругу Тарзана из ленкиной души? Для кого же он тогда сметал все лишнее со своего пути? Может быть, там, в сожженных джунглях, и потерялась белокурая девушка Джейн? Звезды, что вы смотрите так бесстыже и самоуверенно? До вас мы пока не добрались. Где-то там у вас еще, наверное, есть нетронутые джунгли, но здесь... Все новые Тарзаны, снедаемые жаждой, крушат последние дебри. Жадные глаза смотрят вверх, потому что ветви и зеленая листва больше не защищают неба… А за их спиной кто-то бездумно стирает отпечатки их обещаний. Эх, зачем дядя Витя-сварщик спилил древо жизни, древнюю акацию» У ее верщины тарзаньей кровью была начертана навечная обережная тарзанья клятва.
- Джейн! - закричал Тарзан звездам. - Джейн!
- Тяжело дается нашим мужчинам мировое равновесие, - заметила новая Нюрка, подбирая крошки пирога с тарелки.
- Когда мужчины устанавливают мировое равновесие, - назидательно ответила учительствующая мама приворотной Лорки, - они не знают, куда девать мировую скорбь.
- Что такое скорбные печали, мы знаем, - ответила Ксения. - А мировую скорбь придумали мужики потому, что бестолочь ленивая... - и она с угрозой взяла в руки тарелку.
- Положь чужую посуду, не дома! - напрягся Василий. – Не умножай скорби!
- Джейн! - взывал Тарзан к Мурке.
- Мя-а-ау-у! - отвечала кошка, не обладавшая храбростью рыжей пантеры, и из последних сил рвалась на свободу. Но Тарзан крепко прижимал её к себе и вопил:
- Джейн! Джейн! Где ты?
Август-сентябрь 1981 г. - октябрь 2002 г. – осень 2014 г.
К оглавлению...
