1. «МИР ЛОВИЛ МЕНЯ И НЕ ПОЙМАЛ»
Цитату странствующего философа из села Чернухи все чаще вспоминаю в начале Великого Поста. В этом году поститься значительно труднее. Именно потому, что мир ловит и улавливает в сети. Григорий Сковорода писал про сети мира сего в 18 веке. Что бы он написал сегодня? Трудно дается Пост. Не в смысле отказа от каких-то телесных излишеств. Понудить «любезного и лукавого владыку-чрево» на аскезу в этом году не так тяжело. Постараться внимательнее относиться к ближним тоже не сложно. Много труднее отказаться от агрессивной информационной повестки потому, что затрагивает она сегодня нас всех. Во время Великого Поста прошлого года я с нескрываемым восторгом отнесся к инициативе одного популярного (поп-звезда) священника: закрыть информационные потоки с той и другой стороны. Вдохновился его рассказами о том, как успокоилось и примирилось его сердце с разумом. Как он, наконец, вдохнул полной грудью. В этом году заглянул на его страничку в соцсетях и понял: мир ловил его и поймал. Повестка его дня сегодняшнего снова съехала в информационное агрессивное поле. Хотя и про Великий Пост не забыл.
Скажу откровенно, как на духу: в этом году Великий Пост потребует настоящего подвига. Информация льется из каждого утюга. Скрыться от нее одним внешним нажатием кнопок не удается. Необходимо иное усилие – принять все, переварить, устояться в единой твердой позиции, закрыть для себя тему и заняться, наконец, душой. Получится ли, не знаю. Но, думаю, само усилие в этом направлении уже будет подвигом. Поймает ли нас мир, узнаем позже. Помоги нам всем, Господи!
2. ПРОЩЕННЫЙ В ВОСКРЕСЕНИИ
Хочу немного исповедаться. Тем более, что скоро Прощенное воскресение. По правилу, нужно от сердца повиниться перед теми, кого вольно или невольно обидел. А я не могу. Точнее, если повинюсь, то будет не искренне. А Господь не терпит лицемерия, особенно в делах сердечных. Ибо в сердце зрит.
Что делать?
Итак, по порядку.
С некоторых пор я перестал лгать самому себе в отношении людей, которых по каким-то причинам не очень уважаю. Произошел отсев. И отсев этот очень эгоистичен. В просеянное вошли единицы – те, которые имеют родственный дух, редкий, робкий, тонкий – я его угадываю из миллиона. Потому что редкий он. Но он есть. Я не придумываю. «Люблю малое», – писал Розанов в «Опавших листьях». Малое окружение, малый круг близких по духу, малое количество. Даже если он сократится до одного меня, буду любить и этот малый. Шучу. С горькой иронией. Но в каждой шутке, как известно, много самолюбия.
Да. Мое самолюбие и моя личная свобода оказываются выше добродетельной христианской любви. Возможно, все писатели в некотором смысле эгоисты. Не знаю. Рассуждаю так.
Чем старше становлюсь, тем чаще ловлю себя на мысли о том, что с годами крепнет эгоизм. Если заповедь наша в отношении людей главная: «Возлюби ближнего как себя самого», что это значит? Откликаться на просьбы о помощи ближнего так, как ты хотел бы, чтобы на твои откликались. Тут все понятно. Пока не начнешь разбирать. А что если мне не хочется ни просить о помощи, ни принимать помощь, тем более, когда не просишь? Что если мое желание – меньше общаться с ближними? А это значит: и я не хочу никого тревожить, и не хочу тревожиться из-за кого-то. Это золотое правило православия или эгоизм? Давайте попробуем разобраться. Люблю малый свой круг – добрый, проверенный, привычный – для меня.
Если ко мне в гости приходят родственники, вы думаете, я искренне радуюсь этому? Плохой я христианин. Выпарил из моря людей сухие кристаллики себе дорогих, и возомнил себя христианином.
Раньше был гибким и рефлексирующим. В молодости с людьми легко сходился, легко расставался и всех любил. Ну, не всех, конечно, но старался. Теперь не переношу того, что мне не нравится. Не переношу и не хочу тратить время на общение с теми, кто не нравится.
– Почему? – спросите вы.
– Не хочу, – отвечу я, как в «Собачьем сердце» отвечал профессор Преображенский, когда ему комиссарша пыталась впарить подписку на газеты.
– Вы не любите …?
– Люблю.
– Тогда почему не…
– Не хочу.
– Вот такой, друзья, у меня символ веры в 58. Не хочу.
В общем, скоро Прощенное воскресение, а я …не хочу!
Накажет за это Бог? Сам себя накажу. Но не почувствую ни капли укора совести. Плохой я? Ответь.
Меня простят в воскресении. Не сомневаюсь. Иначе Бог не Любовь.
А на земле прощение заслужить трудно. Все мы разные.
Впрочем, в помощь мне классик, наше все, Федор Михайлович Достоевский.
«В мечтах я …может быть действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта. Чуть он близко от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет мою свободу. Я …становлюсь врагом людей, чуть-чуть лишь те ко мне прикоснутся».
3. ПАМЯТЬ ТЕЛА И ДУШИ
«Враг сильно воюет на сердце чрез сытый желудок. ОПЫТ», – писал в Дневниках святой Иоанн Кронштадтский.
Кажется, о влиянии поста на состояние духа написаны фолианты. И народная мудрость гласит: «Сытое брюхо к учению глухо». И все же. Одно дело – понять, другое – прочувствовать. Важно, что приписал праведный Иоанн Кронштадтский в финале строки. ОПЫТ. Это много важнее знания. Знания сами по себе могут остаться домиком без фундамента. Подует ветерок посильнее, дом рухнет. Знания – это архитектурный проект. Он может быть воплощен только опытно. И в самом опыте главное – вдохновляющая память переживаний. Память эта сама по себе дает настрой. Спортсмены знают, что такое память тела. Спустя много лет человек, натренированный с юности, может повторить упражнения памятью тела.
«Даже одно доброе воспоминание, вынесенное из детства, может спасти человека на всю его жизнь», – писал Достоевский. И это тоже об ОПЫТЕ. Память души.
Дерзну предположить, что Стих, который поется в начале Великого Поста: «Постимся постом приятным, благоугодным Господеви» – в том числе, и о положительном опыте, приятном для всего организма. Иначе может произойти лицемерие: внутри гадко, а на лице фальшивая улыбка радости. Что это за пост? Лицемерие неприятно Господу. В любом виде.
Но это мое частное мнение. Наверное, расходится со святоотеческим пониманием приятности поста. Знаю. Смиряюсь. Допускаю для себя капельку приятного заблуждения лишь из понимания собственной немощи. Был бы чуть покрепче духовно и физически, наверное, говорил бы о приятности поста Господу – а это аскеза, путь труда, боли, преодоления. Потому делаю акцент на приятности поста организму.
4. НУЖНЫ ЖАРКИЕ КНИГИ ОТ ВСЯКОГО ЗЛА
Заглянул на днях в письма о христианской жизни святителя Феофана Затворника и улыбнулся фразе его о книгах и о литературе (его времени):
«Злыя начала вошли в науки и в жизнь; у нас нет книг, читая которыя, можно бы образумиться тем, кои еще способны к образумлению… Нужны жаркия книги защитительныя против всех злостей. Следует нарядить писак и обязать их писать».
Тут, конечно, бездна юмора, и смысла.
«Нарядить писак и обязать их писать» – это значит, что всякий пишущий должен понимать, что дело его не праздное – получи наряд на «защиту против всех злостей».
Смысл писания в том, чтобы словом лечить, а не калечить. Учить, но не надмеваться учением.
Есть такое устойчивое выражение – «уча учимся». Я бы прибавил к этому – «леча лечимся». Вот и вытекает из последней фразы смысл литературы. «Леча лечимся».
5. НУЖНЫ МЕЧТАТЕЛИ, ИДЕАЛИСТЫ
Спросили меня однажды: как не утонуть в описаниях происходящего сегодня? Можно и утонуть, и читателей своих потащить за собой. Если описываешь мрак за окном и не замечаешь звезд, грош тебе цена как писателю.
Если сам стоишь в болоте, но делаешь вид, что все хорошо, занимаешься губительным самообманом. Сам себя дуришь и других вводишь в заблуждение.
Если «коготок увяз», а тина втянула, ты хотя бы размахивай руками и предупреждай людей: не ходите по тому пути, который привел меня в это плачевное состояние. Будет польза.
На мой взгляд, не только сегодня (но сегодня – особенно) нужны книги как лекарство от многоликого зла. Слава Богу, есть «одна маленькая книжечка открытого сердца» – Евангелие, которое имеет все свойства исцеления и обучения для вечности.
Но одной книжкой люди не обходятся. Нужны мечтатели, идеалисты, Дон Кихоты, князи Мышкины.
Философ Владимир Соловьев произнес о Достоевском фразу, которая подчеркнула связь веры, трезвого взгляда на себя (смирение) и умения оторвать взор от земли и устремить его на Небо. Фразу эту он произнес на церемонии прощания с писателем.
«Творят жизнь люди веры. Это те, которые называются мечтателями, утопистами, юродивыми – они же пророки, истинно лучшие люди и вожди человечества. Такого человека мы сегодня поминаем!»
Потому-то я и допускаю в свое творчество ту капельку иллюзий, которая делает юридическую правду не такой серой, тяжелой, безвыходной. Веру в Бога часто ассоциируют с Лекарством, Христа с Врачом. Нет строгой юрисдикции в нашем православном богословии. Наш Бог – это Доктор для вечности. Не Судья. И Евангелие – путь к исцелению, а не к зарабатыванию праведности. Спасение – это состояние исцеленного через боль и мучения выздоровления. Может быть, так проще понять смысл мытарств: чем сильнее и глубже болезнь, приобретенная в жизни, тем тяжелее будет выздоровление там. Путь оздоровления – путь мытарств. Но, в конце концов, оздоровление получат все. Кроме мертвых, о которых Христос сказал: пусть мертвые погребают своих мертвецов.
6. СПАСИТЕЛЬНЫЙ САМООБМАН
О допустимости спасительного самообмана меня попросил поговорить знакомый литератор. Человек православный. Однако найти ответ на этот вопрос не может.
Смирение понимает правильно. Говорит, что смирение – это следствие трезвого познания своих слабых духовных способностей. Чуть погордился, тут же пал. Смирение – лекарство для духа.
Но что делать с областью психической? – спрашивает он.
Если я понимаю, что трезвость в духовной сфере вещь спасительная, то как быть с пониманием спасительной лжи во всем остальном? В православном понимании любви есть место для спасительной неправды. Например, никто не станет по любви к человеку сообщать ему какую-то страшную правду, зная, что она его тут же убьет. По любви никогда один человек не скажет другому, что он уродлив, не красив и т. д. Напротив, он заметит, как прекрасно тот выглядит, чтобы этой спасительной неправдой немного скрасить плохое настроение. Любовь не желает зла. Но она и не лукава. Нет никакой корысти в комплиментах любимому человеку. Если есть польза от правды, необходимо ее придерживаться – сомнений нет. Но если нет пользы от сиюминутности правды, а есть большая польза от капельки иллюзии? Неужели нужно всегда быть правдорубом? Всякий любящий скажет – нет, тут нет Правды – в том, чтобы всегда и во всем быть правдивым. Есть нечто выше справедливости человеческой – Любовь.
Вопрос, который поставлен знакомым, так звучит: если я трезво оцениваю свои духовные, психические и телесные способности, но при этом осознанно допускаю каплю спасительной лжи, чтобы избежать беды большей – я согрешаю?
Приведу конкретный пример. Сначала из литературы. О. Генри. Последний лист. Девушка в болезни решает, что она умрет лишь тогда, когда упадет последний лист с дерева за окном. Лежа в горячке в постели, убеждает саму себя в этой мысли. Сосед-художник решается на спасительную иллюзию: ночью ниткой приматывает к ветке нарисованный бумажный лист, копию настоящего, чтобы последний лист никогда не упал и, следовательно, девушка не дала себе «команды» умирать. Девушка исцеляется.
Это литература. В жизни полно примеров, когда в некоторых случаях больному не сообщают диагноз потому, что знают, что в депрессии болезнь съест его моментально. И, напротив, ожидание чуда исцеления приводит иногда к чудесным выздоровлениям. По вере дается. Сама по себе вера в чудо может быть настолько сильной, что приводит к чуду. Даже если это самообман. На слуху история с прозревшей монахиней, которая верила, что к ним в монастырь пришел знаменитый старец, попросила исцелить ее, тот окропил ее лицо святой водой и монахиня прозрела. Правда, потом оказалось, что «старец» тот был переодетым разбойником, скрывавшимся от погони. Но монахиня же назад не ослепла?
Признаюсь, я не нашелся, что ответить моему знакомому. А он продолжал меня убеждать в том, что и в сфере духовной прибегают к подобным практикам. Допускают некоторые психологические трюки, которые в результате приносят пользу. Только, все должно быть в меру.
7. СОМНЕНИЯ
Один мой знакомый Н. никак не может принять концепцию Бога Любви в православии. Хотя сам очень любит бывать на Богослужениях, слушать церковный хор, восторженно отзывается о собственных очистительных переживаниях церковной музыки. Пишет стихи о Боге. Регулярно исповедается и причащается. Знает молитвы. Кажется, православный с головы до пят. Но как бы минуя сердце. Как только речь заходит о человеческих страданиях, поэт восклицает: «Если Бог существует не ради человека, тогда в чем смысл Его Любви?»
Поэт – человек далеко не глупый. Возможно, именно ум мешает ему примирить две вещи: любовь и страдания. Поэт говорит: не может Любовь причинять страдания. Это даже не по-человечески, не то, что по Божьи. И стоит на своем. Как он умудряется при этом верить в Бога и быть церковным человеком, для меня загадка. Ведь практически не принимает Бога, который попускает страдания человечеству, а страдания человечества были, есть и будут до скончания веков. Причем, страданий отнюдь не становится меньше. Напротив, возрастают в прямой пропорциональности с возрастанием ума человечества. Парадокс? Мы становимся умнее, но при этом страдаем больше. Парадокс для ума праздного, не допускающего того, что страдания в этой жизни – это залог смирения и вечного блаженства в будущем. Не хочет наш ум принимать то будущее, которое мы видим мечтательно и как бы сквозь тусклое стекло. Наш ум логичен. Ему нужны математические доказательства будущих блаженств в обмен на сегодняшние страдания. Если бы моему знакомому математически доказали, что нынешние страдания – это путь к будущему счастью, тогда, возможно, он и принял бы концепцию Бога Любви. Однако, боюсь, что он и в этом случае отвергнет будущее счастье, сославшись на слова Ивана Карамазова о «слезинке ребенка», на которой невозможно построить будущее общечеловеческое счастье.
8. ЧЕЛОВЕК АБСУРДА
Наш поэт (известный в городе человек) умудряется совместить несовместимое – церковь Христа Распятого, претерпевшего муки ради исцеления человечества и свое недоверие к Любви, попускающей «слезинку ребенка».
Я не осуждаю его. Удивляюсь. И понимаю, что такое «человек абсурда» в понимании Серафима Роуза. Это человек, умудряющий совмещать в себе несовместимые вещи.
«Мы живём в эпоху абсурда, когда несовместимые начала сосуществуют бок о бок в пределах одной человеческой души».
«Человек наизнанку».
Поэт сумел переплюнуть персонажа, которого любит цитировать – Ивана Карамазова. Потому что Иван – более последовательный и цельный в своем мировоззрении человек. Исходя из своей концепции неприятия такого счастья, построенного хотя бы на одной слезинке ребенка, он признается в своем неверии Богу и «возвращает Ему свой билет» в рай. Не хочет он такого рая, который в фундаменте своем будет иметь страдания человечества.
Ивана Карамазова я не назову человеком абсурда. Он живет смыслами цельными. А вот знакомый поэт – явный представитель «нового человека», то есть человека абсурда.
Повторюсь, я не осуждаю его. Лишь констатирую факт. И делюсь с вами.
9. БЕГСТВО ОТ САМИХ СЕБЯ ЗНАКОМО КАЖДОМУ
В одном из интервью Петр Мамонов признавался – многие его увлечения, вполне успешные с точки зрения мира сего, по существу были бегством от самого себя. Бегство от той правды, которая может открываться в человеке наедине с собой.
Как-то у него в доме на сутки отключили электричество. В этом переживании темноты и открытия в себе бегства от себя Петр увидел правду: боязнь встречи с Богом.
Эта боязнь имеет два ракурса – положительный, когда испытываешь страх Божий и остерегаешься греха, как боли, которую причиняешь самой Любви. Этот страх предостерегающий. Охранительный. То, что в святоотеческом понимании есть положительное качество души человеческой: не наказания юридического по суду боится человек от Бога, а боится обмануть Любящего Врача.
Когда Адам поддался искушению и согрешил в раю, он стал, как ребенок, прятаться от Бога. И дал, таким образом, первопричину для страха встречи с Богом в поколениях людей.
Забавный и показательный случай: в одной православной семье бабушка делала строгие замечания внучке, когда заставала ее за каким-нибудь озорством и говорила: «Не делай этого. Боженька на тебя смотрит». И указывала на икону Спасителя. А девочка продолжала озорничать, отвечая: «А ты, бабушка, переверни Боженьку».
Иначе говоря, поставь Боженьку лицом к стенке, чтобы Он не заметил мои грехи. Это примерно то самое детское, что преподал человечеству Адам: решил спрятаться от Бога за каким-то кустарником.
Но если копнуть глубже, то все мы этому подвержены. Все мы в какой-то момент убегаем от самих себя, чтобы не остаться наедине с Богом, то есть наедине со своей совестью. Все мы пытаемся перевернуть Боженьку и поставить Его лицом к стенке. Поистине, детская наивность и озорство.
В романе «Стеклянные люди» я ввел понятие человек бегущий.
«Бегут почти все и не замечают этого. Потому что бегут. Когда бежишь, некогда смотреть по сторонам, тем более – созерцать красоту окружающего мира. Вся подлость человека бегущего заключается в эйфории от бега. Бег иногда переходит в полет над землей, и тогда – держись. Легко забыться и взлететь, нарушая сущностные законы мироздания. Падение бывает болезненным, а иногда и смертельным».
Тут я не отметил самое главное свойство бегущего человека – убегает он не то, чтобы только к удовольствиям, а больше – от самого себя, пытается перевернуть Боженьку и поставить лицом к стенке. А удовольствие призрачное, иллюзорное, но оно присутствует в жизни каждого. Иначе, какой смысл бежать?
Есть такое понятие эскапизм – избегание неприятного, скучного в жизни, особенно путём чтения, размышлений о чём-то более интересном; уход от обыденной реальности в инобытие, инореальность, иномирие; бегство от действительности.
Обратите внимание – больше всего в энциклопедическом определении эскапизма слов с корнем «бег».
Именно бегство от самого себя – это и есть бегство от реальности. И тут есть только два выхода: бежать дальше, до конца дней своих и на всех скоростях провалиться в жизнь вечную, и там, как это умело описано в одном рассказе, и не сразу понять, что ты умер и по привычке продолжать бежать-бежать-бежать. И удивляться, что ты давно стоишь на месте. И на тебя смотрит Бог, от которого ты пытался убежать в жизни.
Есть и другой выход, на мой взгляд, правильный – справиться с желанием убежать от самого себя, побыть наедине с собой в темноте какое-то время, открыть для себя самого себя – хотя бы отчасти. И начать движение к своему сердцу. И там откроется Свет и путь к настоящему, а не иллюзорному счастью. Но первые шаги невероятно трудны.
Об этом прекрасно написал Герман Гессе:
«Жизнь каждого человека есть путь к самому себе, попытка пути, намек на тропу. Ни один человек никогда не был самим собой целиком и полностью; каждый тем не менее стремится к этому, один глухо, другой отчетливей, каждый как может.» «Ничто на свете не претит человеку больше, чем идти путем, который ведет его к нему самому!»
10. КОГДА ГРЕХ СТАНОВИТСЯ ЧАСТЬЮ ДУШИ
Последнее время в церкви бываю не часто. Прибегаю к Таинствам исповеди и причастия, когда, что называется, прижмет. Так же, впрочем, и к врачам хожу редко в поликлинику – когда совсем невмоготу. В этом плане старение явно не на духовную пользу. Психологической мобильности мало. Носишь все свое не то, чтобы с унынием, но с оптимизмом фаталиста. Уж коль нет сил бороться с самим собой, когда враг стал твоим вторым «я», приходится мириться. В самом деле, на операцию по удалению части подпортившейся души не готов. Да и болит уже не так сильно. Как бы помертвело то, что раньше вопило совестью, кричало утраченным раем. К слову, об этом в знаменитых «Письмах детям» писал отец Павел Флоренский:
«Конечно, с годами мы все, когда-то гении и святые, грубеем, глупеем и опошляемся. У одного раньше, у другого позже появляется безразличие: пасть или не пасть – и змей-разрушитель оценивается просто как змея, хорошо, если не как уж».
В нашем городском округе важные персоны как на ладони. Провинциальные городки отличаются тем, что тут все друг про друга все знают. Наверное, даже грехи, которые человек несет в церковь на исповедь, для многих соседей уже не тайна. Тут вмиг проявляется Евангельская истина: все тайное станет явным.
А потому нередко рождается осуждение – вольное и невольное. Возьму на себя смелость заявить, что в малых городах осуждения больше. Все друг про друга все знают. Точнее, кажется, что знают. Знание подменяется осуждением.
Когда я только приехал в малый город, сменив место жительства, сам стал невольной жертвой того явления, о котором хочу рассказать. Осуждения, то есть. Я устроился на работу в школу преподавателем ОБЖ и физкультуры, жил на даче у родной тетки, ходил через лес километров пять – от дачного домика до будущей работы. Покупал иногда с устатку 0.5 «легкого красного», садился на пенек и, не стыдясь, прикладывался к «компоту». Не знал еще тонкостей местного общественного сознания. Спустя полгода уже в школе мне с улыбкой рассказали, что мои посиделки с «красным» на пне лесном были тут же замечены, разнесены людской молвой и подвергнуты осуждению.
«К нам в школу поступает человек, у которого силы воли не хватает даже донести до дома 0.5. Усаживается на пеньке и прикладывается к горлышку», – так обо мне, оказывается, говорили. Я вместе с коллегами смеялся. Суд Божий над моими слабостями пытались украсть люди. А получилось смешно.
Потом я начал работать журналистом, проводить расследования. Узнавал не самые светлые стороны многих публичных персон. С одним из них как-то особенно «сдружился». Писал о нем много нехорошего. Вроде как не осуждал – работа криминального репортера не предполагает осуждения, просто констатировал факты. Однако внутри меня росло то, что рано или поздно изливалось в осуждении внутреннем – ах, этот чиновник, такой-сякой, вороватый и лицемерный, уж я бы на его месте так не поступил… и т. д.
С той поры много лет прошло. Публичный в прошлом человек тот давно на пенсии. Осуждение во мне жило до одного показательного и назидательного случая. Во время Великого Поста на меня, что называется, накатило. На душе гадко, грехи нераскаянные и не исповеданные жмут и болят как натертая мозоль. Как свежая мозоль, еще не огрубевшая, не покрывшаяся корочкой бесчувствия.
Отправился я в крошечную деревенскую церквушку на исповедь. Чтобы меня никто не знал, и я – чтобы никого из знакомых не видел. Для меня так было удобнее сконцентрироваться на своем личном болезненном. Помолиться. Исповедаться. Причаститься. Я не мог даже предположить, что в таком далеком от города месте могу встретить кого-то из знакомых. И что вы думаете? Рядом со мной глубокие поклоны на великопостной службе совершал приехавший в эту же церковь, подозреваю – из тех же побуждений никого не встречать, – тот самый чиновник, о котором я упоминал. И которого осуждал до той самой минуты, пока не увидел его с собой рядом в церкви. Мне стало стыдно за свое осуждение. Настолько очевидно для стыда, что еще одной болью переживания греха прошло это через мою душу.
Вспомнились слова святого отца: осуждая брата своего, ты пытаешься украсть Суд Божий.
11. СЛУЧАЙНОГО В НАШЕЙ ЖИЗНИ НЕТ НИЧЕГО
Разные определения есть у греха. Мне больше нравится определение профессора Осипова: грех – это рана, которую мы наносим своей душе.
Значит, следствие греха – болезни. Телесные, душевные, духовные.
Но человечество живет давно. Ощущения притупились. Появились новые поколения людей, не чувствующих ни своей, ни чужой боли. Такие мифологические существа – новейшие люди – ихтиандры, научившиеся дышать через жабры в безвоздушном пространстве. Глубоководные рыбы-люди.
Давайте пофантазируем.
Что случилось бы с нашим земным шариком, если бы открылась безграничная свобода у людей воплощать все задуманное? Как в фантастических романах. Появилась крепкая мысль-желание, прошептал что-нибудь, выдернул волосок из бородки… или просто ущипнул себя и – желание моментально реализовалось. Не свобода ли это полнейшая? Страшно подумать, что произошло бы в первую же минуту такой свободы. Наверное, меж двух крайностей творилась бы гигантская битва добра и зла. Но кто-нибудь в одно мгновение наш земной шарик взрывал бы на осколки, кто-то мгновенно собирал.
Это безграничная свобода.
Читал, что когда в Америке на какое-то время пропало электричество в крупном мегаполисе, и люди остались один на один с темнотой в буквальном смысле слова, многие бросились разворовывать прилавки. Темнота вскрыла сущность желаний.
Я не в осуждение. Попробуйте посидеть в темноте какое-то время. В темноте и одиночестве. Всегда ли откроются только честные, светлые, сильные мысли? Так, ради эксперимента над собой.
Помню, видел картинку-мем: время поста, сидит молодая женщина, справа от нее – образы мыслей благочестивых, слева – образы совсем неблагочестивые. Думаете, какое «облако памяти» больше? Догадаться не трудно.
Итак, о свободе безмерной и о грехе.
«Невежественная свобода приводит к рабству» – коротко, сильно, значительно сказал преподобный Исаак Сирин.
В начале 90-х я работал физруком в школе. Помню, зашла стайка приятных молодых людей. Аккуратно и хорошо одетых.
Подтянутые, спортивные (на это я обратил сразу как физрук), расположились в учительской (по договоренности с директором школы) и стали раскладывать какие-то приглашения на встречи.
Глаза у них были странные. Чистые, но какие-то холодные.
Я заговорил с ними о предмете их визита. Оказалось – тема важная для подростков: сохранение психического и физического здоровья. Последнее – прямо для предмета физической культуры.
Поразила меня, кроме всего прочего, одна вещь. Молодой человек на мой вопрос об отношении ко греху и покаянию ответил, жестко и твердо глядя в глаза: «Не должно быть у психически здорового человека никакого отношения ко греху. Потому что никакого греха нет. Не существует. Ты сам регулируешь свою деятельность так, чтобы она давала тебе полноценную жизнь».
Я не знаю, из какой они были секты, но они заявили, по сути, чудовищную идею: нет никакого греха, нет никакого покаяния.
Спустя время я понимаю в полной мере слова митрополита Антония Сурожского. Мы делаемся нечуткими ко греху и это единственное несчастье нашей жизни. В самом деле, если бы люди были чуткими к ранам, наносимым самой душе, если бы, в конце концов, умели бы рефлексировать над словами, поступками, – скольких бед мы могли бы избежать!
Если грех понимать как нездоровое действие в отношении души, а совесть как инструмент, который стоит на страже всякого произвола, то все в нашей жизни было бы хорошо.
12. МНЕ ЛЕГЧЕ ДУМАТЬ, ЧТО ВО ВСЕМ ВИНОВАТ ВИРУС
Недавно слушал интервью с известной ученой, доктором наук Татьяной Черниговской. На вопрос о том, почему люди в массе своей стали такими бессердечными, она ответила, что это реальные последствия пережитой патологии. По ее убеждению, вирус так хитро «промыл мозги» – в прямом смысле – прошелся по сосудам головного мозга, что почти все люди слегка поглупели.
Насчет слегка я бы поостерегся. Не слегка. Глубоко не слегка. Отупели мы, братья, дальше некуда.
Но я зацепился за эту мысль как за соломинку. Почему? Чтобы не разочароваться окончательно. Мне проще думать, что бессердечие наше обусловлено каким-нибудь вирусом, а не дьявольскими кознями. Ну, есть же поговорка, что на безумцев не обижаются.
Понимаю, что пытаюсь утешить себя иллюзией. И люди, в самом деле, перестают чувствовать и скорбеть о грехах. При этом могут регулярно ходить в церковь, перечислять грехи под фартучком у батюшек, но не переживать грех. Как это? По себе знаю. Умом понимаешь, что поступаешь не хорошо, а сердце не откликается.
Один мой знакомый священник советовал исповедовать только то, что имеет в душе отклик. Иначе – лицемерие, которого не принимает Бог.
Что делать? Другим рецепт не дам. У каждого свой он – путь к миру души.
Я же утро начинаю с одного и того же. Час прогулки с молитвой мытаря. Будь только милостив ко мне, грешному. Будь милостив ко мне, теряющему чувство греха. Будь милостив ко мне, перестающему краснеть там, где нужно стыдиться. Не знаю, знакомо ли вам такое…
13. МОЕ ПРАВОСЛАВИЕ – ЭТО ЛЕКАРСТВО
«…В наше время уже нет причин, по которым больной раком человек должен испытывать страдания или впадать в бессознательное состояние. Имеется достаточно препаратов, которые при умелом использовании позволяют это предотвратить. Поэтому в большинстве случаев людям можно объяснить, что умирание – это не кошмар…»
Это слова из проповеди митрополита Антония Сурожского. В ней он говорит о том, что нет возможности священнику (как впрочем, любому человеку) убедительно приготовить умирающего больного к смерти. Потому что ни у кого из живущих нет личного опыта пребывания в посмертном состоянии. Однако, – подчеркивает митрополит. – Можно и нужно готовить умирающего не к смерти, а к постепенному врастанию в вечную жизнь.
Тут можно найти много больше убедительных слов из личного опыта.
Думаю, митрополит Антоний прав в психологии самой мысли, он являет собой яркого представителя того светлого позитивного православия, на стороне которого сам я лично нахожусь и всякий раз убеждаюсь в том, что сегодня особенно важно говорить-повторять-утверждать-проповедовать не мрачную эсхатологию – вечные муки, бесконечные мытарства, вечную смерть, а – радость обретения жизни вечной. Радость явного открытия Бога Любви. Явного даже для неверующих в Бога. Там эта Любовь открывается каждому с такой силой, что исцелит любое земное заблуждение. Многие скажут: это форма эскапизма, бегства от суровой реальности. Стоп! Какое же это бегство? Суровая реальность в виде скорбей и болезней преследует каждого из нас здесь и сейчас – убегаешь ли ты от нее или, стиснув зубы, идешь напролом. Ну, а окончательно впасть в мечтательность нам не дадут – будьте уверены. Строгие законники начеку. В публичном пространстве воюют «аки воины Христовы». Бьют буквой, держа в руках припрятанный дух.
Профессору Осипову А. И. не раз доставалось от них за слова о спасении всех людей. То есть за слова о позитивной обнадеживающей светлой эсхатологии. Даже пытались приписать ему ересь. На что Алексей Ильич иронично отвечает, что вместе с ним на костер инквизиции нужно послать целый сонм авторитетнейших прославленных святых отцов, которые, не отрицая мучений, признавали последним аргументом Любовь, желающую спасения каждому.
Вернусь к цитате Антония Сурожского о боли.
Боль. Сильная боль. Давайте подумаем, что милосерднее: заставлять человека страдать, сурово обличать его в каких-то грехах, которые явились причиной боли (прямо как братики по крови многострадального Иова). Твердить – терпи нестерпимое, ты заслужил. Или же милосерднее поскорее дать препарат, заглушающий боль, и попытаться объяснить, «что умирание – это не кошмар…»
Скажу честно: я сталкивался в жизни с очень болезненным умиранием. Боль бывает такая, что мутится разум. О каком призыве принять это как заслуженное за грехи перед смертью может идти речь, если человек от боли уже находится в кошмарной искаженной реальности. Сначала помоги снять боль, потом говори.
Вспоминаю, как уже на последней стадии онкологии одному человеку было трудно выписать простейший препарат «Т-л», который в так нелюбимых нами либеральных антигуманных странах можно купить в любой аптеке, не прибегая к унизительному адову кругу хождения по медицинским инстанциям. Чтобы что? Чтобы медицинский чиновник обезопасил себя лишний раз от статьи УК. Мало ли? В нашем человеколюбивом государстве многие врачи испуганы статей УК.
Милосердие? Так в случае с нечеловеческой болью оно разве не должно проявляться в немедленном снятии боли? Или же мы по-прежнему с фарисейским лицемерием будем в лицо больному говорить, что он сам виноват и что боль – это расплата за грехи. И будем выжимать из страдающего покаяние, которое Бог Любви уже давно и без нас принял.
Был период, когда у нас в обществе всерьез заговорили об институте боли, о том, что к боли нужно относиться много деликатнее, что боль может подстерегать не только грешников, но и праведников. Вспомните, после какого случая в Москве снова подняли вопрос об облегчении выписки препарата от боли. После того, как из наградного пистолета на последней стадии онкологии застрелился боевой генерал.
Можете меня в этом вопросе считать либералом. Я кстати за просвещенный либерализм обеими руками. В вопросах максимально быстрого облегчения нестерпимой боли я за быстрое облегчение. В вопросах эсхатологии я за светлую позитивную эсхатологию. Если человек при жизни скорбит и болеет, а при этом ему с амвона внушают, что и потом в вечной жизни грешника ждут вечные муки – тогда это прямой путь в уныние и для многих – отказ от такой бессердечной веры, которая проповедует на словах Милость, Любовь и Радость. На словах, но не на деле. А вера без дел мертва. Хуже – она лукава.
Такие мысли навеяла проповедь митрополита Антония Сурожского.
14. О НОСТАЛЬГИИ
Ностальгировать – неблагодарное занятие, пустая трата времени. Хорошо, что её нет. Хотя иногда нахлынувшие добрые воспоминания вреда не принесут.
Ностальгировать хорошо, когда пишешь – настраиваешься на энергетическую волну.
Но для обычного человека ностальгия всё-таки непродуктивна.
Мне кажется, в любом человеке генетически заложена Ностальгия по Небу (в религиозном смысле) – это мое частное мнение. И малая ностальгия – всего лишь болезненный вариант высокой и продуктивной.
Из философского словаря – определение ностальгии.
(от греч. nostos – возвращение и algos – боль)
Тоска по родине. Ностальгия всегда связана с воспоминаниями о прошлом, чаще всего о детстве.
Никогда не рассматривал ностальгию, как некое духовное переживание. Ну, сантименты? Да. Тоска по родине? Да. Кажется, все и так ясно: ностальгия – чистая психология: легкая грусть, но энергетически заряженная. Не а-патия. «А» – в смысле НЕТ. И патос – в смысле ЧУВСТВО. Ностальгия скорее понятие пафосное. И многое из поэзии или романтической литературы родилось именно из ностальгии. Если буквально, то – ност – возвращение – алгия – боль. И сразу всплывает, к примеру, Набоков.
«Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать».
Больно? Да. Поэтично? Да.
Однако ностальгия – не всегда плывущая в страну невозврата фантомная боль. Если вы почитаете первый том «Аскетических опытов» святителя Игнатия (Брянчанинова), то почувствуете, что ностальгия может иметь качественно иное измерение. Возвращение Домой для верующего человека – это соединение с Духом Благим, породившим все земное. Возвращение и тоска по Дому – это тоска по утраченному раю.
«Вспомните, рассмотрите, удостоверьтесь, что вы здесь, на земле, кратковременные странники, что отечество ваше, вечная обитель – небо».
Святитель Игнатий (Брянчанинов).
Возьму на себя смелость сказать, что почти все нестроения в нашей жизни – это скрытая тоска по раю, в котором жили первые люди. Могу себе представить, каким острым психически и тяжелым было переживание оставление Дома у первопроходцев в мир сей – генетически острым. У них еще оставались в памяти поколений переживания счастья единения с Богом – это была настоящая боль. Ломка, как сказали бы некоторые представители молодежи. Абстиненция. Может быть, сравнение не корректное.
В какой-то богословской книжке я прочитал другое: самочинное отъединения об Бога сравнили с болезнью подводника, который сам ножом перерезал на глубине кислородный шланг. Кессонная болезнь. Это хуже ломки.
Так или иначе, ностальгия в высоком понимании этого слова – это постоянная боль по утраченному раю. А боль необходимо унимать. Кто не знает правильных средств (покаяние, очищение души, молитва, Таинства Церковные), тот прибегает к эрзацу. Отсюда и аналогия с абстиненцией, наркотической ломкой.
15. ПРАВ ДОСТОЕВСКИЙ – ТОЛЬКО ВЕРА В БЕССМЕРТИЕ МОЖЕТ НАПОЛНИТЬ ЖИЗНЬ СМЫСЛОМ
«Устремим все внимание к ожидающей нас загробной жизни, не имеющей уже конца. Познаем Бога, заповедавшего нам познание Его и дарующего это познание Своим словом и Своею благодатью».
Святитель Игнатий (Брянчанинов).
Человеку неверующему эти слова могут показаться странными. Призыв устремить все свое внимание к загробной жизни. Как это? Зачем? А как же – спешите жить?
Когда-то мне показалась дикой и античеловечной мысль Фрейда о том, что каждый человек неосознанно стремится к самому устойчивому состоянию психики. А самое устойчивое, по его мнению, это смерть. Так он объяснял множество девиаций поведения, приводящих человека к гробовой доске.
Теперь я смотрю на его плоскостную идею иначе: это закодированная в каждом из нас на генетическом уровне тоска по раю. Парадокс? Возможно.
Желание жить – нормально. Но жизнь куда полнее окрашена, если не забываешь о Доме, в котором мы все рано или поздно окажемся.
16. О ЦЕЛОВАНИИ РУК
Есть анекдот про сектантов и людей церковных. Рассказал священник из телевизора – поп-звезда. Дескать, как нас, православных, сектанты на улице вычисляют? Подходят с блаженной улыбкой и спрашивают: «Здравствуйте, знаете ли вы имя Бога?». И если бросится человек наутек с испуганным лицом – значит, точно наш брат-православный.
У Гоголя, напротив, православные лихо вычисляли сектантов:
– А ты, брат, крест носишь?
– Ношу.
– А горилку в церковные праздники пьешь? Ах, не пьешь? И матом не ругаешься? Какой же ты славной веры?
Шутка, конечно. Почему бы не разбавить шуткой суровое лыко в строку?
Один известный поэт в свое время отказался посещать религиозно-философские собрания, ответив резко: «Там пытаются вульгарными словами говорить о невыразимом». Хорошо ответил. Поэтично. И свободно.
А один мой знакомый, начитанный умный, который на раз-два смог бы отбрить сектанта на улице, начал ходить на церковные службы, и признался мне, что не может чисто психологически прикладываться губами к руке священника. Что-то в этом есть унижающее. И не совсем гигиеничное. Да и нелепое, – так он мне сказал. Я ответил, что совсем необязательно бросаться под благословение при каждом появлении священника, как это делают многие прихожане. Особенно так, походя. Приложил руку на чело – и что? Ты сразу святость обретаешь? Тут четко нужно разделять – ритуал и внутреннее христианство. Духовная область невидима глазу, но она-то и самая важная. Потому, что Бог зрит на сердце человеческое, а не на количество поклонов или целования рук.
А он – ни в какую. Вроде бы мелочь. А он от нее – простите за сравнение – как сектант от умных вопросов или церковный от сектантских на улице – бежит. И куда только ум его девается. Впрочем, ум такая штука, что всегда найдет оправдание. Сказал мне недавно: каков приход, таков и поп. Дескать, пожилые прихожанки приучили попа к «целованию его рук». И посмей теперь этот священник руки не протянуть – тут же подвергнется народному гневу. «Батюшка-то наш не тот… не наш в смысле… я к нему под фартучек и к руке… а он как нехристь какой… нет, не наш…»
Ну и выдал напоследок, что он как Василий Розанов – дорогой сердцу церковному враг.
У Лескова есть красноречивое описание разделения обрядовой стороны церкви и духовной.
Небольшой поселок. Барыня при виде молоденького священника прямо на улице кланяется ему в пояс. А он краснеет, неудобно. Барыня все же. Да и не привык он к такому превосходству. Как-то через мальчишку-посыльного передает ей записку: что это вы, мол, уважаемая барыня, меня в смущение вводите своими поклонами? И вскоре получает ответ: «Болван! Не тебе я кланяюсь, а Образу Христа, который олицетворяется твоим облачением и саном церковным». Вот так. Щелчок по носу.
Один старенький священник никогда не позволял прихожанам целовать руки. Ограничивался благословениями. Не потому, что был холоден. Напротив, по любви же и не допускал этого психологического возношения с одной стороны и смиренничания с другой.
Игумен Никон (Воробьев) вообще отменил у себя на приходе всякое лобызание рук. Даже на Помазании люди просто кланялись и отходили. Лишнее это, считал он. Лишнее, отвлекающее и многим неприятное.
Я знаю, что на этот счет есть разные мнения. Для кого-то прикоснуться губами к руке священника – это просто обрядовый знак, некий символ. Для кого-то преодоление психологических комплексов.
Но ум уму рознь, так же как и поговорка обоюдоострая: каков поп, таков и приход. Но и каков приход, таков и поп. Как отделить одно от другого?
17. СКАЖИТЕ, ЧТО САМОЕ ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ?
Счастье, наверное. Блаженство. Радость. А что приносит состояние радости? Сказать вера в Бога – не сказать ничего. Сказать, молитва – ничего не сказать. Православие? Хм… Оно вроде бы и так, но что это значит? Меня крестили в детстве, но я не помню, чтобы на меня сразу счастье снизошло. Потом и в церковь ходил, службы выстаивал. Лица у людей отнюдь не счастливые, скорее скорбные. Ну, да, мне потом объяснили, что церковь – это не дом радости, а больница. И приходят в нее за исцелением ран душевных. Понял. Присмотрелся к тем, кто посещает эту больницу регулярно. Опять не то. Нет у людей счастья. Счастливого человека можно из толпы за километр разглядеть. Сияет как медный пятак, глаза светятся. И улыбка блаженная играет. Нет, я не о пьяненьких и опиУменных. Не подумайте. Хотя и есть пословица: «Религия – опиум для народа». Мне такой лекарский подход ближе. Признаюсь. И знаете, почему?
«Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».
Чьи слова? Самого Христа. Стало быть, Церковь как больница, должна давать утешение. Скорбей в мире сколько? Утешение требуется. А не теребление ран. Боль нужно сначала успокоить, чтобы лечиться. Поэтому для меня определение религии, как опиума народного, вполне.
Лично я за Светлое Православие, за Радость Православия, за Вечные блаженства после смерти, а не Темноту Веры, Скорбь Исповедания и еще под финал и без того больной жизни – венец в виде вечных мук. Спасибо, друзья. Всякому нормальному человеку радость нужна. Особенно во времена скорбные. А они почти всегда такие. Может быть, я в чем-то ошибаюсь? Готов выслушать ответ от настоящих православных людей.
18. ЗАМЕТКА СТАРОГО ВОРЧУНА И ВОСТОРЖЕННОГО НЕОФИТА
Не могу точно утверждать, кто именно из религиозных мыслителей (кажется, Павел Флоренский) признавался, что с возрастом становишься менее чувствительным ко греху. И это беда старости.
Труднее происходит покаяние потому, что совесть не так жжет.
Эта мысль время от времени давала о себе знать в моем собственном мироощущении, так как моложе с возрастом я, как мы понимаем, не становлюсь. А приближающиеся 58, ей-богу, иногда ткнут сединой в бороду (ну, вы поняли, что я о бесе в ребро), ткнут крепко, а в совести не отзовутся. И тут я всякий раз поминаю Павла Флоренского.
Разумеется, я понимаю, что наша старость – это, по слову писателя, расплата за молодость. И тут нечем крыть. Как провел свои молодые годы, так себя будешь ощущать в старости. Со всеми «скелетами и тараканами-мутантами в шкафах», с которыми, как следует, не боролся. Сплошная психология.
Есть только одно маленькое заблуждение, которое, на мой взгляд, преследует многих людей. Меня – точно.
Раньше я считал, что старость – это бесплатная милость Божия ко всем грешникам, у которых от естественного дряхления тела и сил изживается грех, то есть возможность грешить делом. Очевидно, я все же заблуждался, иначе всякий достигший до 70 или 80 или 90 лет должен был бы оказаться святым. Скорее прав Павел Флоренский. Грех делом, может быть, и отпадает к старости. Но мысли греховные остаются. И, увы, – не так больно ранят, как это бывает в юности. Нет, не все так просто как кажется…
Был какой-то перестроечный фильм с Безруковым в главной роли (копия американского фильма), в котором богатый… очень богатый, но немощной парализованный старик нанимает бедного молодого артиста творить страстные увлечения юности богача, а тот наслаждается от подсматривания за тем, что совершал сам когда-то. Чудовищное извращение. Но и символичное. Не всегда «сила наша в немощи совершается». Бывает, наоборот: в немощи грех мысленный воспаляется до невиданных размеров.
Опять же грех греху рознь. Знавал я одного пожилого гармониста, страшного охотника до женского пола. Не то, чтобы распылялся он, бегая за каждой юбкой. Нет. Он был возвышенно романтичен, слагал стихи и имел всего одну любовницу и казался совершенно счастливым. Блаженным. Коллеги любили его за отзывчивость, доброту, посмеивались над его страстью, но посмеивались как-то беззлобно. Даже жена, будто, снисходительно махнула рукой. Горбатого, мол, могила исправит.
А он и был из породы тех беззлобных чудаковатых деревенских весельчаков, о которых ярко писал Шукшин в рассказах.
В 90-е мне довелось работать в школе физруком, а учителем музыки был наш романтический герой Максим (имя изменено). Максим Андреевич в свои 60 был сед, слегка не брит, носил шляпу и плащ с высоким воротом. Когда я увидел его впервые, тут же подумал: «Марчелло Мастроянимценского уезда». Подумал без осуждения. Мы потом сдружились. Не раз сидели за праздничным столом, за которым он читал мне вдохновленные влюбленностью к некоей Валентине вирши и наигрывал на гармошке песни своего сочинения.
Правда ли это было или его беззлобная выдумка – история о якобы добровольном испытании на себе вживления каких-то бараньих дополнительных семенных желез в экспериментальной лаборатории Казани, но весь коллектив (женский, школьный) об этом знал. И подтрунивали над чудаком, особенно на корпоративных вечеринках. На одной из них пожилая толстушка завуч так завела подвыпившего беднягу, что он потребовал ее немедленно пойти за ним в соседний кабинет, чтобы он там продемонстрировал натурально, как он обогатился дополнительным мужским достоинством.
Вроде как до дела не дошло. И все это стало вскоре обычным учительским анекдотом.
В общем, к чему я решил разбавить строгие праведные речи легкой иронией? Возможно, умение иногда посмеяться над собой и немного пооткровенничать не под фартучком батюшки, не будет лишней?
Как это замечательно умел делать «анонимный православный» Клайв Льюис.
«Поистине, Господь шутил, когда связал такое страшное, такое высокое чувство, как влюбленность, с чисто телесным желанием, неизбежно и бестактно проявляющим свою зависимость от еды, погоды, пищеварения. Влюбившись, мы летаем; вожделение напоминает нам, что мы – воздушные шары на привязи. Снова и снова убеждаемся мы, что человек двусоставен, что он сродни и ангелу, и коту. Плохо, если мы не примем этой шутки. Поверьте, Бог пошутил не только для того, чтобы придержать нас, но и для того, чтобы дать нам ни с чем несравнимую радость.»
19. ПОЧЕМУ ТЯЖЕЛО КАЯТЬСЯ
«Плачем мы обо всем, сетуем обо всем, горюем обо всем, кроме как о том, что заживо умираем, что постепенно вокруг нас образуется непроходимое кольцо отчужденности и от грешника, и от праведника, и от Бога, что это кольцо не может разомкнуться даже любовью других, потому что нам тем более стыдно и страшно, чем больше нас любят.»
Митрополит Антоний Сурожский.
Вспомнился Раскольников из «Преступления и наказания». Его метания, похожие на попытку утопающего вынырнуть, пробившись сквозь лед. Этот образ пришел сам собой. Потому что покаяние – это же не только пролитие слез о соделанном, это поступки, которые преображают человека к жизни. Нет, преображают – тут не уместное слово. Не дают окончательно умереть. Пожалуй, так. Чем тяжелее грех, чем тоньше ум и совесть, тем из большей глубины приходится выныривать на поверхность, и тем больший слой льда над головой необходимо пробивать голыми руками. Образ явственный. Что испытывает человек, оказавшийся в безвоздушном пространстве (под водой), пытающийся (от слова пытка) пробиться через лед к воздуху? Трудно даже представить.
Наверное, нечто похожее испытывает грешник, который вдруг отчетливо осознал, что он сотворил.
И тут – стена между ним и ближними. Стена греха нераскаянного. «Это кольцо не может разомкнуться даже любовью других, потому что нам тем более стыдно и страшно, чем больше нас любят».
Как верны слова Антония Сурожского. Чем больше любят, тем более стыдно и страшно признаться в содеянном. Этот духовный закон сработал с Раскольниковым. Хотя он и признавался себе, что «убил не старушонку, а себя убил», он все-таки лишил жизни и старушку-процентщицу и блаженную Лизавету. И такой грех, такое ныряние в омут с мыслью: «А не тварь ли я дрожащая? А смогу ли переступить какие-то духовные законы? А не попробовать ли?» – такой грех порождает страшное отчуждение от людей.
Вспомните, Раскольников не мог встречаться ни с другом Разумихиным, ни с любимой сестрой, ни с матушкой. Он не мог посмотреть им в глаза. Не правда ли, адовы муки? Грех давил на него с такой силой, что приходили мысли, а не покончить ли со всем разом? И только встреча с такой же несчастной Сонечкой Мармеладовой помогла Родиону разом пробить толщу льда. Родственные души. Подобное притягивается к подобному.
Один мой знакомый неверующий спросил: «Тогда почему люди верующие грабят и убивают, и воруют? Если все так у вас, верующих, понятно и просто и вживлено в мозжечок, почему столько преступлений?»
Признаюсь, не сразу нашелся, что ответить и как объяснить.
С Раскольниковым более-менее понятно. Взрастил болезненную идею переступить нравственный закон и стать сверх-человеком, чтобы потом искупить вину и осчастливить человечество. Идея бредовая. Потому его можно считать «больным от ума». Попробовал и получил отдачу…
Но вопрос моего знакомого касался самых обычных людей, которыми пестрит любая криминальная хроника. Я ответил так: либо это люди не верующие, хотя и называющие себя таковыми. Либо верующие и сознательно идущие на дно омута, из которого (а им должно быть известно все!) выбираться придется через страшные мытарства. Даже если в этой жизни преступления их не окажутся проявленными, после смерти их ждут куда более тяжкие муки. Стоит ли рисковать?
Возможно, в юном возрасте нашего внутреннего христианства нам кажется, как одной юной особе из рассказа – дескать, согрешу малость, только икону с Боженькой к стене лицом переверну, чтобы Он не видел. А потом снова верну.
Нет, друзья, так не получается. Нельзя скрыться от Бога, от совести, от покаяния. И чем раньше начнешь вникать в духовные законы, тем меньше шансов у нас окажется выныривать с глубины и пробивать кулаками лед над головой.
Лучше не ставить рискованных экспериментов.
20. О ЛЮБВИ
«Любить всегда стоит дорого; потому что любить по-настоящему – это значит так отнестись к другому, что твоя жизнь тебе уже не дорога – его жизнь дорога, его душа дорога, его судьба дорога».
Митрополит Антоний Сурожский.
В самом заголовке статьи сознательно заложена провокация. Потому что, если брать некий идеал любви Евангельской, как отдачу себя во имя ближнего, как полное устранения «эго», которое мешает любить на полную, – тогда понятно, что все мы, называющие себя христианами, любим ближнего с некими оговорками. Ну, а уж если быть откровенными, то любим ближнего так, как это делают язычники. Приятен мне человек, симпатичен моему «эго», влюблен ли я, а может быть, он мне родня по крови – люблю. То есть отдаю часть себя с перечисленными выше условиями. А что если попробовать без оговорок и условий?
Приведу маленький пример из собственной жизни. Дочку с малолетства пытался воспитывать в духе христианской любви. Объяснял, как нужно поступать с сирыми и убогими, не возвышаться ни перед кем, проявлять любовь даже тогда, когда нуждающийся в твоей любви тебе лично неприятен. И тут – стоп!
Прогуливались как-то по микрорайону. Возле Магнита лежит пьяный человек. Лежит ничком, вероятно при падении повредил в кровь лицо, грязный весь, неухоженный. И я его немного знаю. Это Лешка – вечный алкоголик, который каждое утро будит микрорайон волочением в гаражи какой-нибудь металлической штуки, за которую получает самогон. Тут же оприходывает бутылку, доходит, пошатываясь до магазина, падает и спит до обеда. В обед пробуждается и снова обхаживает помойки, чтобы добыть металл. Так продолжается не месяц, не два. Не год и не два. Лет двадцать, как живу в микрорайоне, все повторяется с регулярностью швейцарских часов. За исключением тех редких случаев, когда Лешка что-нибудь себе ломает.
Так вот, дочка, заметив лежащего в грязи мужчину, спрашивает меня:
– Папа, ты же говорил, что надо поступать ко всем с любовью. Как быть? Подойти к нему, разбудить, вызвать скорую?
– Я его знаю, дочка, – ответил я. – Подойти и разбудить можно. И скорую вызвать тоже можно. Но я расскажу, что будет. Лешка обложит нас матом, а скорая, если приедет, обложит матом не Лешку, а нас.
– А как же любовь? – спросила наивная девочка.
– Любовь должна быть с рассуждением, – ответил я и подумал: «Рассуждение – великое дело. Но разве христианская любовь слишком рассуждает, когда кому-то нужна помощь? Разве не по-язычески мы любим?»
Ну и в завершении приведу кусочек текста из Достоевского:
« – Я тебе должен сделать одно признание, – начал Иван: – я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про „Иоанна Милостивого“ (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое – пропала любовь».
21. О ТРУСОСТИ
« – Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат?
– Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость».
(Мастер и Маргарита)
Можно по-разному относиться к роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Можно опрокинуть его на дно адово с точки зрения монашеского радикализма. Дескать, кто есть Воланд, как не хитроумный враль и переписчик Евангелия под человеческую справедливость в страстном и житейском понимании. Но нельзя отделить произведение от автора. Увлекался ли Михаил Афанасьевич иерархией темных сил? Несомненно. Знал ли он, как выглядят те или иные бесы? Думаю, да. Полагаю, что его знание сил бесовских напрямую связано с сильными мира сего.В его «кровавом кокетстве» со Сталиным куда больше изощренного садизма сатаны в облике человеческом, чем в литературном Воланде.
Нет, вы не подумайте, что я защищаю мир темных сил. Упаси Боже! Я призываю лишь раздвинуть завесу, за которой писался этот прекрасный роман. Да. Прекрасный. И никто не сможет убедить меня в обратном. А сколько замечательных цитат, открывающих поле для серьезной полемики, содержат поэтические строки «Мастера».
Сколько раз читал, сколько раз смотрел экранизацию романа, – не покидала меня одна фраза о трусости, как о величайшем пороке человека. Вроде бы отнюдь не святоотеческая мысль, не Евангельская форма. Но сколько, однако, мудрости.
Представьте себе, если бы Великий Прокуратор Иудеи Пилат не струсил в тот момент, когда книжники, первосвященники не придавили его к стенке одной фразой: «Мы пожалуемся на тебя императору. Лучше одному человеку погибнуть, чем на погибель пустить весь народ». Струсил великий бесстрашный воин. Дрогнула совесть. Умыл руки. А потом – вспомните – ходил в романе по лунной дорожке рядом с Иешуа и вымаливал прощения в вечности.
Примерьте, друзья, на себя этот порок человеческий – трусость, – и душа содрогнется от того зла, которое можно было бы избежать.
Теперь я вполне понимаю, что не имеют этого порока только святые блаженные люди. После кровавой резни в Новгороде Иван Грозный идет на кураже вместе с опричной на Псков, чтобы и там устроить резню. И вдруг встречается ему какой-то странный человечек, скачущий на деревянной лошади, городской сумасшедший. Кричит:
– Покушай, Иванушка, хлеба, а не крови человеческой!
Потом блаженный пригласил царя в келью и сказал: «Не уберешься из Пскова, сдохнешь, как твоя лошадь».
И тут же посыльный приносит весть о гибели лошади.
Конечно, нам, людям обычным, зажатым житейскими страхами, тяжело даже подумать о трусости, как о величайшем пороке.
Но всякий, кто любит Мастера и Маргариту, помнит слова, красной нитью проходящие через весь роман:
«Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.»
22. НЕ ЧИТАТЬ ДОСТОЕВСКОГО – ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ, А ЧИТАТЬ – НАКАЗАНИЕ
Разумеется, я признаю за Достоевским гениальность. Более того, из сопоставления со Львом Толстым на первом месте у меня Достоевский. Как принято считать, Ф.М.Д. – это про то, что в нас скрыто скверного, темного, звериного, про то, отчего необходимо до воскрешения каждому из нас избавляться, иначе все вместе задохнемся. А Л.Н.Т. – это про то, какими рефлексирующими и утонченными в своих проявлениях мы можем стать. Но Федор Михайлович реальнее и страшнее в своей реальности препарирует русскую душу. Лев Николаевич излишне деликатен, а потому иногда и нелеп, но зато и не страшен.
Есть такая шутка: не читать Достоевского – это преступление, а читать – наказание. Заметьте, не наслаждение, а наказание. И сразу вспоминается приговоренный к смерти восточный диктатор, который попросил в тюрьму томик Достоевского «Преступление и наказание». Диктатора казнили, а я подумал, что его можно было бы помиловать – хотя бы за то, что он перед смертью прочел Достоевского. Ведь даже в самых радикальных странах мусульманского востока милуют тех, кто наизусть заучит тексты Корана. Слово – сила воскрешающая. А тут – о преступлении и последующем наказании. Казнь можно было бы отменить. Как самому Достоевскому за участие в бунтарских кружках петрашевцев.
Однако, при всей гениальности Достоевского, не могу согласиться с некоторыми его мыслями. В частности, касательно русского народа. Например, вот цитата из Дневника писателя:
«Я думаю, самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность в страдании, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем… У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно».
Почему страдать – это потребность? Само по себе страдание и получение от страданий полноты счастья – это признак мазохизма (удовольствие от принимаемых страданий). Неужели мы в массе своей лишены удовольствия от спокойной комфортной стабильной жизни? Неужели нам обязательно в раю нужна какая-нибудь революция? Бунт? И реками вытекающие из бунта страдания?
Если Достоевский прав, тогда на той ли планете, братья, мы живем?
А вам как думается? Ошибался ли Достоевский о потребности русского народа страдать? И полно ли наше счастье без страданий?
23. О ВОЛЕ К ЖИЗНИ
Как-то зимой решил прогуляться по берегу Балтийского моря. Утром рано закутался в пуховик и вышел на безлюдную променадную Пионерска. Ветер у моря всегда свирепствует, зимой подавно. Вдруг вижу, как на берегу делает гимнастику худенькая старушка лет восьмидесяти. Сухая, крепкая, как китовый ус. В одном купальнике. Седые волосы собраны в пучок. Разогрелась (если вообще уместно это слово) и – в море. У меня от увиденного гусиная кожа по телу. Грешным делом подумал – самоубийца. Избрала такой лихой путь. Но прошла минута, старушка уже отплясывала на берегу, вытираясь крепким махровым полотенцем. Глаза сверкают, кожа разрумяненная. Я подошел, поздоровался, выразил свое восхищение, спросил, давно ли она занимается таким экстремальным закаливанием? И она рассказала, как и почему все началось.
Случилась несколько лет назад трагедия. Вся ее семья: муж, сын со снохой и внучкой разбились на машине. Сын пришел с морского рейса, купил новую скоростную иномарку, собрал своих родных, разогнался на трассе и не вписался в поворот. Кстати, кто бывал в калининградской области и проезжал по дорогам к курортным городкам, наверняка видел множество венков, прибитых к деревьям вдоль трассы. Немцы высаживали деревья вдоль дорог очевидно для того, чтобы укреплять корневищами почву. На малых скоростях проезжать по зеленому тоннелю летом одно удовольствие. А вот испытывать скоростные иномарки, особенно морякам, которые по полгода в морях, а навыка вождения мало – это большой риск.
В общем, свалилось горе на бедную женщину. Не могла она справиться с переживаниями. Пришла зимой к морю и решила утопиться. Разделась, прыгнула в бурлящую стихию, но вот чудо – стихия и инстинкт самосохранения вытолкнули ее вскоре из ледяной воды. Женщина испытала шок. Попробовала еще раз – тоже самое. Но после «шоковой терапии» в ней как будто что-то проснулось. Не то, чтобы жажда жизни, но точно не желание умереть. С тех самых пор вот уже больше семи лет старушка каждое утро приходит к морю в любую погоду, делает разминку и купается в ледяной воде. Депрессия ушла. Желание жить возродилось.
24. ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БОГЕ МЕНЯЛИСЬ С ВОЗРАСТОМ
В детстве я представлял себе боженьку в виде седого старичка, похожего на Деда Мороза. Я вызывал его в тех случаях, когда мне угрожала опасность. Опасность в представлении ребенка – это крайние обстоятельства. Например, когда получал двойку за плохое поведение в школе и боялся гнева отца, вырывал листок из дневника… Вызывал в своем воображении «старичка-Бога» и просил помочь. И – часто отец не обращал внимания на вырванный листок, а я радовался, что боженька явился ко мне как Скорая помощь. Наверное, «помолившись» таким наивным образом, я выглядел спокойным и уверенным в себе. Что не вызывало подозрений отца.
Моя детская исходила из страха наказания. Потом я прочитал у религиоведов о том, что подобная вера есть самая низшая ступень богомыслия. Взаимоотношения раба и господина.
В отрочестве и юности я перестал верить в Бога. Отрицание лицемерия взрослых питало мое мировоззрение. Отрочество и юность смотрит на жизнь обостренным взглядом. Любое несовпадение ожидаемого и реального вызывало приступы негодования. Позже мудрый человек успокоил меня: «Кто не был в юности революционером и бунтарем, может оказаться безразличным в религии, а таких людей Бог не приемлет». Откровение Иоанна Богослова: «ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: „я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды“; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
В 33 года меня накрыла волна религиозности. Психологические кризисы привели к тому, что я начал читать, изучать вопросы религии. И Бог явился в мое мироощущение в виде Справедливого Юридического Законодателя, который одних милует и награждает, других за несоблюдение Закона наказывает и в этой жизни, и в будущей. Справедливость была в моем представлении высшим проявлением Бога. К тому же я считал, что Господа можно умилостивить молитвами и добрыми делами.
Потом я прочитал у богословов о том, что подобная вера в Бога есть вторая ступень в богопознании. Отношения не раба и господина, но наемника и работодателя.
И, наконец, в 57 я пришел к убеждению, что в жизни мы получаем то, что необходимо для смирения, познания себя и спасения в вечности. Теперь прикладной символ веры звучит для меня так: «Не хочешь скорбей, не греши. Не можешь не грешить? Научись каяться. Не научился каяться? Тогда терпи. Не умеешь? См. пункт первый.
25. О ВЛЮБЛЕННОСТИ
Толстой написал: «Жить можно только опьяняясь жизнью». Разумеется, Лев Николаевич не имел в виду алкогольное опьянение. Он имел в виду некий драйв, выражаясь языком современности, кураж, если хотите, который дает чувство эйфории, приподнятости духа, похожее на опьянение. Любой медик скажет, что во время влюбленности в крови человека гуляет целый коктейль из психостимуляторов. И это тоже повышает тонус и дает драйв.
Французский философ, родоначальник атеистического экзистенциализма Альбер Камю писал: «Любимые грехи дают не только наслаждение, но и тонус к жизни». Вот она – чистая психология телесных наслаждений. Но разве можно обойтись без этого? Православие, насколько я понимаю, не призывает радикально отказаться каждому от радостей обыденной жизни, запереться в келье и страдать. Это извращенное понимание того «царственного пути», к которому призывал Христос. Я имею в виду умеренность во всем, в том числе и в наслаждениях. «Все без меры от дьявола», – говорил Пимен Великий. Мы все понимаем, к чему может привести гонка за наслаждениями. Лукавство тут состоит в том, что человек перестает испытывать наслаждение, если он живет гонкой за ними. Человек становится «ослоподобным» – бежит за морковкой, которая висит перед носом, истекает слюной, а дотянуться не может. Так и с тем, кто живет только ради поиска наслаждений: он постепенно проваливается в иллюзорный мир, где наслаждение присутствует только в форме дразниловки.
Однако, как быть тогда, когда у человека уже сформировалась привычка ко греху? Когда он сросся с этим грехом, который стал частью его души? Что делать?
У меня есть знакомый писатель, который курит всю жизнь. Не так давно у него начались проблемы с легкими. Но врач предупредил, что полностью отказываться от сигарет ему нельзя. Может умереть. Теперь он снижает дозу, но полностью не отказывается. Хотел бы оказаться здоровым, да грехи, как говорится, уже не пускают. Упущено время.
Последний Оптинский старец Никон (Беляев) писал:
«К нам, духовникам, приходят люди, больные душою, каяться в своих грехах, но не хотят с ними расстаться, особенно не хотят расстаться с каким-либо любимым своим грехом. Это нежелание оставить грех, эта тайная любовь ко греху и делает то, что не получается у человека искреннего покаяния, а потому и не получается и исцеления души. Каким человек был до исповеди, таким оставался во время исповеди, таким продолжает оставаться и после исповеди. Не должно быть так».
Да. Так быть не должно. Но что делать тому, у кого грех стал частью его души? Освободиться от него, отрезать – все равно, что оскопить свою плоть. Что делать? Может быть, в таких случаях применим способ моего немощного знакомого писателя, которому врачами было сказано: «Поздно!»? Или не поздно никогда?
26. ОБ АДЕ
Когда мне было 15, я был уверен в том, что ад – это некая страшная область во вселенной, где Бог мучает грешников. Причем, стражниками и мучителями этого ада выступают бесы. В голове всплывали огромные сковородки, на которых поджаривают нарушителей Божьего закона. Было страшно, – сказал он. – И одновременно, не хотелось этому верить. Моим естественным психологическим выходом из представления о будущей жизни в двух измерениях «ад и рай» было охлаждение к закону Божьему.
Когда мне было 33, я понял, что ад – это не место во вселенной, а область психики, в которую сам человек загоняет себя. За примерами далеко не нужно было ходить. С недельку попьешь крепкого, а потом в таком аду оказываешься. Жуть. Пройдет время и снова на душе благость, а в теле покой. Я сделал вывод о том, что каждый человек строит себе рай или ад уже при жизни.
Когда мне треснуло 57, я понял, что ад – это вовсе не наказание для грешника, а то состояние привычки ко греху, которое сформировалось при жизни и плавно переходит в посмертие. В 57 трудно менять привычки. То, что для ближнего покажется адом, для тебя будет сущий рай. И наоборот.
А потом я прочитал об аде у преподобного Исаака Сирина и понял, что все мои представления – это детский лепет.
«Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией… Любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников… и веселит собою соблюдших долг свой. И вот… геенское мучение есть раскаяние».
27. ВОРЧАНИЕ ВОСТОРЖЕННОГО НЕОФИТА
Где же ваш свет, святые люди? Вы ничем не лучше светских людей, которые не верят в Бога.
Мы действительно не лучше мирских. И, слава Богу, что понимаем это. Иначе грош цена была бы нашей церковности и вере. Христос в Евангелии сказал: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». Что значит, праведник и грешник? Паскаль по этому поводу хорошо заметил: «Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками»
«Праведник», который считает себя праведником, находится в жесточайшей гордыне. Настоящие святые без ложного смирения произносили вслед за Макарием Великим: «Боже, очисти меня, грешного, потому что ничего не сотворил благого перед Тобой».
Когда Сисой Великий находился на смертном одре и лицо его просветилось как солнце, он просил еще времени на покаяние. Его спросили: «Неужели тебе еще надо каяться?!» И он ответил: «Не знаю, положил ли я и начало покаянию».
Вы должны излучать Любовь ко всем, а не только к избранным. А вы только и делаете, что ругаете и критикуете тех, кто вне церковной ограды. Где ваша хваленая Любовь?
Если вы знакомы с церковными службами, то начинается Богослужение в храмах с общей молитвы за Богохранимую страну нашу, властях и воинстве ее. Потом за всех странствующих, бедствующих и т. д. Никакой избранности. Никакой критики. Никакого деления на своих-чужих.
Ох, если бы каждое воскресение я видел на улицах возле церквей не кучку запакованных в темное старушек, а радостных счастливых людей, я тут же оставил бы все свои увлечения и бросился бы к вам за счастьем.
Насчет постных лиц верно подмечено. Но Христос обратил внимание и на это. «А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». То есть, не во внешней показушности пост, а в отказе от того малого, на что мы еще способны. Когда человек хоть немного поборется со своими нездоровыми привычками, как освежается потом его душа. И действительно, такой человек, принявший Таинства, может светиться радостью и счастьем. Жаль, что вы не видели это. А только хмурые темные платочки, под которыми тоже много светлых счастливых душ. Не будем судить впопыхах, отнимая у Бога суд над всеми нами.
28. О ЛЕВОЙ И ПРАВОЙ ЩЕКЕ
Если понимать буквально некоторые места Евангелия и вообще притчевый язык Востока и времени Христа, тогда давайте для взращивания в себе Царствия Божия глотать семена горчицы – ибо сказано, что «Царство Небесное подобно зерну горчичному…».
Немного смешно, не так ли?
Что касается заповеди про левую и правую щеку. В конце 19 века была сильно распространена секта толстовцев, в которой буквально понимались места из Евангелия (не считались и не читались толкования святых отцов) и особенно надуманная идея о непротивлении злу насилием. К каким извращениям это приводило, не мне рассказывать. Самому Льву Толстому друзья говорили: «Ты же Лев! Ты ж не кошка. На твоих глазах будут насиловать жену, а ты сядешь в сторонке и станешь смотреть и проповедовать непротивление?». На что Толстой отвечал – да.
Тьфу! Что за ересь! Разве нормальный человек не даст отпор насильнику? Разве нормальный человек не выставит вон негодяя? Разве об этом говорил Христос, который и сам не подставлял другую щеку, когда его пытали палачи Пилата? Христос с гневом обращался к ним: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня».
В словах Христа о левой и правой щеке куда больше смысла, чем мы поверхностно думаем и тут же возмущаемся, не прочитав толкований святых отцов. Разве кому-то из нас не приходилось сожалеть о том, что мы не удержали раздражение в первую минуту спора с кем-то и наговорили с три короба там, где можно было и нужно было либо промолчать, либо свести все к иронической реплике или шутке? Разве не хотелось нам отмотать цепочку событий и устранить тот никудышный и мелкий повод, приведший к ссоре? Слушайте, у нас почти все бытовые конфликты и семейные неурядицы возникают от какой-нибудь ерунды. Не выбросил мусор? В печку его! Или ее! На костер священной инквизиции. Посмотрел на соседку? Пинками на исповедь. Я ему дам соседку. Глаза коготками пантеры выцарапаю, а безглазый кому нужен?
Вместо того, чтобы промолчать и спокойно подумать прежде, чем бросать оскорбления, мы изливаем всю свою желчь, а потом каемся – да поздно бывает. Вот о чем призыв Христа «подставить правую щеку». О дипломатии, мудрости и силе в поступках. Скажите, кто больше крут: неврастеник ли, который тут же закипает яростью, когда его задели и начинает ломать все вокруг? Или спокойный уверенный в себе человек, который знает свою силу и знает, что будет, если он не сдержится в первую секунду? Спокойный и уверенный в себе либо сведет мелкий конфликт к шутке, либо даст шанс «неврастенику» не пострадать.
В шаолиньских монастырях мастера единоборств говорили: «На спокойное улыбающееся лицо никогда не опустится кулак». Обратите внимание: это говорили люди, умеющие дать сдачу. Да? И обратите внимание на слова «спокойное» и «улыбающееся». Не на истерически хохочущее. Не на перекошенное злобой. А на уверенное и располагающее к себе спокойной улыбкой.
Собственно об этом говорит и Христос. Так не я лично разумею эти места из Евангелия, а передаю своими словами суть Толкований Святых Отцов.
Хочу спросить: а у вас бывали случаи в жизни, когда впоследствии вы сожалели о том, что не сдержались в первые секунды и натворили дичь? Хотелось бы вам отмотать пленку назад и что-нибудь изменить? То есть поступить по Евангелию: подставить правую щеку? У меня бывало такое и не раз. Да теперь уж поздно. Скрипел зубами и щеголял словечками: «Если меня ударят по левой щеке, перегрызу горло!». А вышло-то что? Ничего хорошего. Отмотать бы назад. Но в истории, мы знаем, сослагательного наклонения не существует.
29. НЕБЫВАЛЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ ВЕРУЮЩЕГО – ПОЖИТЬ ПО ВЕРЕ
Передаю рассказ знакомого, который решился на этот эксперимент. Решился – и это уже подвиг для верующего. Не шучу. Потому что многие (и я, в том числе) считают себя верующими, а жить по вере не могут. И даже не стараются. Почему? Потому что это трудно. Легче подменить жизнь по Евангелию посещением церкви и приобщениями к Таинствам, считая именно это духовной жизнью.
Телеканал СПАС смотрю, но и там иногда от священнослужителей можно услышать такую фразу: «Высшим проявлением духовной жизни является Таинство Причастия». И почему-то забывают, что Иуда, по слову Иоанна Златоуста, тоже причастился и с причастием в него вошел сатана. Значит, дело не в формальном участии в Таинствах, а в состоянии души, с которым эти Таинства принимаются.
Ну, хорошо, тема церкви – для проповедников. Я таковым не являюсь. Поэтому не буду вещать. Расскажу лишь случай, который произошел с моим знакомым в Москве (он там живет).
Сергей человек православный. Каждое воскресение ходит в храм. Исповедуется, причащается. Но иногда понимает, что в лучшую сторону не меняется. Вроде бы и в худшую тоже. Но жизнь христианина, как он справедливо считал и считает, должна сопровождаться изменениями в сторону праведности. Иначе какой смысл в духовной жизни? Короче говоря, решил он однажды твердо хотя бы день прожить по Заповедям Христа.
Утром помолился, настроился, вышел из дома благодушный, сел за руль, поехал на работу… Не буду передавать детали, которые разбили его благодушие в пух и прах. Скажу только, что в конце дня мой знакомый почувствовал, что его ломает как торчка без дозы. Он реально почувствовал себя больным – без привычного трепа с друзьями, где обычно кого-то осуждают или празднословят. Без табачного дыма. Без матершинки. Без заглядывания на симпатичные женские лица и… не только лица. Без пива после работы. Без возмущения на претензии супруги. Без… Короче говоря, этих «без» оказалось так много, что Сергей почувствовал себя слабеньким и больным ребенком в той самой вере, в которой считал себя силачом.
Возможно, это и было главным в его подвиге на один день – смириться? То есть, немного познать себя, свою немощь. В этом и смысл духовной жизни: на пути к праведности увидеть себя «нищим духовно». И покаяться, и снова обратиться с молитвой: «Боже, очисти мягрешнаго, яко николижесотворихблагое пред Тобою».
К оглавлению...
