ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Ивановская площадь Московского Кремля (0)
«Вечер на даче» (из цикла «Южное») 2012 х.м. 40х50 (0)
Верхняя Масловка (0)
Троицкий остров на Муезере (0)
Лубянская площадь (1)
Беломорск (0)
«Рисунки Даши» (0)
Северная Двина (0)
Москва, Фестивальная (0)
Москва, Новодевичий монастырь (0)
Беломорск (0)
Москва, ВДНХ (0)
Троицкий остров на Муезере (0)
Москва, пр. Добролюбова 3 (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Храм Покрова на Нерли (1)
Малоярославец, дер. Радищево (0)

«Здешние люди и нездешние чувства» Валерий Бегунов

article574.jpg
    Художественный руководитель Московского театра «ОКОЛО дома Станиславского» Юрий Погребничко, по собственной сценической композиции, поставил спектакль-кабаре «МАГАДАН» (сценография и костюмы – Надежда Бахвалова). 
    В этот раз, как и обычно в постановках Юрия Николаевича, натуральная кирпичная кладка арьер-стены служит фоном и задником действа. И там, в правом верхнем углу повторено белесыми, как бы полустертыми буквами название – «Магада…»
    Да, без последней буквы. Обозначение не только места действа, но какого-то особого качества этого места. «Магада» – свойство и состояние. Ничем не фиксируемое, никак не определяемое. Но явно наложившее отпечаток и на само место, на его атмосферу, воздух, дух. И на жизнь и души и поведение людей, живших тут. И на оставшихся тут жить, и на уехавших. Словно какая-то эманация… веяние памяти из прошлого. Каким-то образом ложащейся отсветом на внутренний мир ныне живущих поколений. Даже тех, кто ничего толком не знает о прошлом этого места: магады, Магадана. Да и вообще мало что знает о прошлом. Своей страны. Своей семьи. А то и не хочет знать. 
     Но не о том речь, память и знания о прошлом тут не важны. Так, к слову пришлось. Побочная чувственная ассоциация, проистекшая из общего впечатления о спектакле.
     Сперва – насчет кабаре. Ну, да. Выходят-входят артисты. Поют. Больше всего поют. Иногда как-то дурашливо и нарочито коряво подтанцовывают. И есть даже некая малахольная дама с чемоданами – как бы конферансье. Как бы ведущая. И какой же тут великолепный аккордеонист! Все вместе – чуть иронично, горьковато-печально. И почти без театральной игры. Да чтоб еще по «канонам системы Станиславского…» Да в «традициях русской драматической школы психологического сценического реализма…» Ни за что! Ничего подобного. Близко не лежало, не стояло и не сидело.
      И в то же время все это тут – и система, и школа, и традиция, и тончайшие нюансы психологизма, и реализм чувствования и состояний.
      Потому что с первых минут это «никакое», без сюжета, без фабульного стержня, как бы «рыхлое» действо начинает забирать в себя, обволакивать зрителей в зале. И вот уже это единое пространство сопереживания и сочувствования – сцена и зал. И наступает единственная и подлинная сиюминутная психологическая правда: зал и сцена живут в едином чувстве и состоянии, и оттуда, со сцены веет, веет в зал, прямо в сердца зрителей самых разных возрастов этой эманацией памяти – вневременной, внеземной, нездешней, разлитой повсюду и нигде впрямую не осязаемой.

      Это «магада-кабаре»… Оно подхватывает и уносит с собой, в себе. Как почти всегда бывает на спектаклях Юрия Погребничко, особенно в последние годы: поток их сценического времени забирает в себя, и время течет неощутимо, и где вынырнешь и в каком эмоциональном состоянии – не знаешь. Рассказывать о таких мастерах, как Погребничко, об их спектаклях… каждый раз мучение, задача с тысячью неизвестных: как найти адекватный язык описания увиденного? Как адекватно передать «словами на бумаге» всю гамму чувств и послевкусий? Слова бедны и корявы. А мысль изреченная, как сказано уже было однажды, - есть ложь… И вот ныряешь в туманное месиво, в котором надо прояснить и вычленить то, что сложится… должно бы сложиться!.. в рецензию… и не знаешь, где и с чем вынырнешь.
      Попробую для начала описать увиденное. Некая простая конструкция, затянутая черным, поднимающаяся тремя уступами-ступенями. Часть арьер-стены тоже затянута тканью. Сюда время от времени проектируются видео и кинокадры (видеоинженер Антон Филатов). Из-за конструкции поочередно или все вместе выходят персонажи. Рассаживаются на нижней скамье-уступе. Или разбредаются по всем трем. Исполняют очередной номер. И уходят. А потом опять возвращаются – с новым номером. Все время на сцене – певица и гармонист. Периодически появляется и «объявляет номера» конферансье (Лилия Загорская). Вроде бы некая дама «из интеллигентных». Или из «бывших». Может, даже ученая дама. Потому что порой изрекает срывающимся, вибрирующим голосом научные и моральные сентенции. Сентенции вроде безусловные – о силе и бессилии разума, о смысле и бессмысленности жизни. О том, что сам вопрос о смысле жизни – бессмысленен. Но произносит это с такой интонацией… что вся безусловность оборачивается издевательской насмешкой над упорным стремлением человеков обрести конечный и абсолютный результат познания и размышлений.
     Вообще, все, что ни изрекает эта дама в шляпке, то и дело выносящая истрепанные чемоданы, звучит в ее устах, как неизбывное сомнение во всем. И в названиях концертных номеров, и даже в том, что перед глазами. Действительность, хотя и грубо вещественна, но напрочь сомнительна. Или эта дама повредилась умом – где-то в своих лабораториях? В неведомых шарашках? Или от перенапряжения трагизмом жизни?
     Впрочем, и все персонажи здесь таковы. «Бывший капитан» - так обозначен персонаж Дмитрия Богдана в программке: ушанка, шинель, сапоги. Иногда изображает странный танец – будто птица кружится на месте, пытаясь взлететь. Или… рыба: Вот, по-рыбьи открывает-закрывает рот, пучит глаза, виляет «хвостом» и «плавниками». К нему порой так и обращаются: рыба. Может, это полоумная дама таскает с собой рыбку в аквариуме? Или это «бывший человек», ныне – «без ума» от передряг и испытаний, доходяга… Где вообще все это происходит? В лагерном или тюремном клубе, где заключенные и охранники сами себя развлекают в разрешенные часы досуга? Или на пересылке? Или на пристани (на станции), в ожидании парохода (поезда), который увезет отмотавших срок (реабилитированных) из Магадана-магады «на материк», в их родные края? Тем из зрителей, кто весьма взрослый, поживший, старших возрастов, память услужливо подсказывает все эти ассоциации.  
     Но Погребничко, сочинитель и постановщик спектакля, играя также и на этих ассоциациях, как на знакомых и легко отзывающихся струнах, все же строит историю не об этом. Не о буквальной памяти о прошлом. Но о гораздо более масштабных и глубинных вещах. Да, и музыкант, и певица, и «конферансье, и девушка «капитана» (Мария Погребничко), и прочие одеты в какое-то отрепье. В невообразимую смесь частей из самых несочетаемых нарядов. Так выглядели не только «доходяги», но и многие ссыльно-поселенные, и многие «вольняшки». Да и большинство народу в первые (да нередко даже и в последующие) послевоенные десятилетия выглядело так же: отстраивались, залечивали раны и потрясения, среди бараков, халуп и развалин возводили новостройки, освобождались от ужасов войны, заново знакомились, оживали, женились, рожали… а  ходили кто в чем! Перешивая латанное-перелатанное. У кого что было.  

      Но вот сейчас, в наши дни… среди достатка, довольства и гламура… На окраинах, вокруг вокзалов, за пределами больших городов. В «глубинке». То и дело возникают люди в бродяжьей одежде. Иногда с супер-пупер-продвинутыми гаджетами и драными, но дорогущими сумками или рюкзаками. Но в рванье. С полубезумными глазами. Люди, у которых еще недавно было все – и вот уже нет ничего.  
     Периодически на сцене появляются и участвуют в общих номерах три вот таких персонажа (Алексей Сидоров, тот же Дмитрий Богдан и Александр Орав): тоже в полубродяжьих тряпках, но в то же время как бы в одежках буддийских монахов. Если в существовании всех прочих есть некий оттенок язвительности и пародийности, то эти трое куда как серьезны. Они, вот такие, вроде узнаваемые, но всегда непонятно кто и откуда, - всегда, во все времена, во всех землях, во всех преданиях ходят по трое. Волхвы, идущие за Вифлеемской звездой; калики перехожие; верховное существо и два его спутника – неузнанные, но творящие чудеса. Просто предупреждающие о грядущих потрясениях. Или только одним своим появлением намекающие на нечто такое…
     Магадан… от-то где расположен? Там, где эта самая «магада» разлита в воздухе, как всепроникающая сущность. И вот об этой нездешней сущности напоминают и связывают действо с нею три этих как бы буддийских существа.
     И эти трое, и все прочие персонажи являются на сцену с совершенно отрешенными лицами. В ходе всего действа, в любые его перипетии лица этих персонажей… и тут надо добавить: представляющих их актеров!.. совершенно нейтральны и отрешенны. Но – не пусты.
     Сквозь лица проступает то, чем наполнены эти персонажи – нечто нездешнее зияет сквозь них. Они – не отсюда. Не из этого мира, в котором все наперекосяк, и что ни сделай, что ни исполни – по законам и правилам людским – а все ведет к потерям. И эти трое рассказывают одну из буддийских притч: о неких пришельцах, которые являются и уходят; могут исполнить любые людские правила и обряды… но не исполняют. Зачем? Это же всего лишь человеческое. И ни к чему не ведет.
     Но и об этой отрешенности и наполненности нездешним – чуть далее.
     Десять вокальных номеров этого магада-кабаре (от «Город мой, Магадан» В. Кузнецова и «Ветер туман порвал» М. Круга до «Прощайте, скалистые горы» Н. Букина-Е.Жарковского, «Девушки с веслом» Б. Гребенщикова и «Les feuilies mortes» Ж. Косма-Ж. Превера, и др.) великолепно, виртуозно исполняет Наталья Рожкова. Тоже в облике не то бомжихи, не то поселенки. Поет по-театральному драматично, страстно, стилизуя под манеру исполнения соответствующей эпохи. Порой иронично, порой с горечью истинного трагизма. С отчаянием и напором… как пел бы тот, кто все потерял, но хотя бы в песне можно быть живым. Или почти умершей своей душой прикоснуться к чему-то надмирному, веря, что там все вечно живо и ничто не умирает.
     Всем поющим и танцующим здесь аккомпанирует потрясающий аккордеонист. Или, как сказано в программке: «человек с баяном» (Николай Косенко). Он и сам порой солирует с собственными инструментальными этюдами-импровизациями. И этот музыкант, гармонист, баянист, аккордеонист… как хотите, называйте!.. и то, как виртуозно и чувственно он музицирует – для меня лично одно из объяснений того, почему я так сразу и напрочь был захвачен атмосферой и духом этого спектакля. Юрий Погребничко покочевал по нашей стране. Поработал в самых дальних ее краях. И моя жизнь сложилась примерно так же, побывал-поживал я в Поволжье, в Предуралье, на Урале и в Зауралье, в Сибири и дальше. И было это у меня и у Погребничко примерно в одни и те же годы – послевоенные, 50-е, 60-е, 70-е, 80-е. Видели мы с ним примерно одно и то же. И почти в каждом большом или среднем городе или даже в небольшом городишке зарабатывали себе на жизнь вот такие оседлые или бродячие гармонисты-виртуозы. В ватниках, в гимнастерках, в шинелях или пальтецах. Или в бушлатах. Или  в потертых, но прежде шикарных пиджаках. В кепках или в фуражках. Или в шляпах. А то и так, с непокрытой головой. Седой. Или в русых, а не то в смоляных кудрях. А то лысой. И тогда у некоторых были видны шрамы. Военные? С лесоповала? Неважно! Они играли на «свадьбах и похоронах», на танцах, перед началом фильма в киношках. В клубах и на открытых танцверандах в парках. И в руках их, под их невероятно гибкими и беглыми пальцами заливались великолепные немецкие аккордеоны – примерно такие, на каком играет актер в спектакле «Магадан». Собственно, гармошка-то и пришла в Россию из германских земель, после военных походов наших войск в те земли в середине 18-го века. А уж после Великой Отечественной… Много таких аккордеонов и баянов прибыло в наши края из Германии, в солдатских и офицерских вещмешках. Порой это и было их единственным военным трофеем. И вот они, одетые и живущие так же плоховато и скудно, как и большинство тогдашних наших сограждан, растягивали меха своих наплечных органов. Они могли сыграть на заказ, по памяти любую из известных тогда мелодий – от самых забойных полунеприличных песенок до «высокой классики». И вдруг, среди разгара танцев они начинали импровизировать. Сперва как бы попурри, микст знакомых мелодий. А потом что-то свое, рождающееся прямо в этот миг в их душе и рвущееся из-под пальцев, с клавиш инструмента.

      Это была какая-то неземная музыка. Из неизвестных пространств излившаяся в душу музыканта. Народ продолжал танцевать, в лад или вразнобой – подстроиться было невозможно. Или просто стояли. Курили. Сплевывали. Никто не возмущался. Слушали. Уважительно и так же отрешенно, как играл музыкант. Вибрации воздуха между мехов инструмента передавалась телу аккордеониста. И с этими вибрациями приходило нечто нездешнее. Музыкант играл о том, что выше жизни, больше нее, поверх нее. Словно все пережитое всеми сливалось в этой музыке. Смерти в катастрофах, гибели на войне, предательства и самопожертвования, пытки и прочие издевательства людей друг над другом; все то, в чем человек перестает быть человеком. И тяжелейший труд, и нищая жизнь, и голод, и холод, и те, кто стерт в лагерную пыль… все то, что за пределами человеческого терпения и достоинства, когда ни жизнь, ни смерть уже не имеют ни цены, ни смысла. И остается нечто такое, нездешнее, что не назовешь даже надеждой. Нечто за пределами любви, ненависти, дружбы, справедливости. 
    А потом вдруг музыкант выпадал из своего транса, возвращался в эту жизнь, и танцы продолжались своим чередом.
     Вот так играл «человек с баяном» в спектакле Погребничко. И мне было понятно, что видел в своих странствиях Юрий Николаевич, что пережил сам и почуял в пережитом другими, и что пытался передать в своем спектакле.
     Россия, что ли, сложена из каких-то особых земель? Души народов, живущих в этих землях, такие вот странные? Но хочется этим душам, живущим в этих землях, нам – хочется вдруг услышать отзвук этого нездешнего, внеземного, надмирного. Того, что поверх любых оценок, правил, свойств, законов и категорий. Того, что больше жизни.
     И в атмосфере спектакля «Магадан», в этом магада-кабаре оно возникает – это нездешнее. Понятное всем в зале. Даже если личная память и знания коротки и, казалось бы, не несут в себе никаких особых ассоциаций.
      И вот теперь – об отрешенности лиц. Лица персонажей… Нет, все же лица актеров! Конечно, это особая техника и технология работы режиссера с актерами. Но здесь она еще не только создает особую тональность, особую атмосферность взаимодействия сцены и зала. Здесь она еще и предельно выражает сущность театра. Его древнюю мистериальную основу. Пространство сцены, пространство сценической игры – мистично по сути своей. Все, что можно вообразить, - можно разыграть и представить здесь. Воплощая нематериальное, нездешнее.
     Актер… Не случайно об актерах когда-то было сказано: человек с тысячью лиц. Вся память прошлых поколений живет в нашей подкорке, в нашем подсознании. Это – почти безумие, раздвоение, расчетверение, расщепление личности – актер, выходящий в рисунке роли, созданном вместе с режиссером, по канве текста и сюжета… Кто он сейчас, этот артист… это существо, вышедшее к зрителю «не в своем облике»? Буквально – не в себе. И – именно в себе. Доставая из глубин себя то, чего обычно о себе и не знаешь. Все, что было не со мной – помню. Это – актер в пространстве сцены. Это корневое свойство театра – его нездешность, его связь с нездешностью. Трансляция через него нездешности в нашу суетную жизнь, напоминание о нездешности – все это истинный театр. И на этом знании, на этой глубинной технологии строит Юрий Погребничко своё кабаре-магада-действо «Магадан».
     По ходу спектакля рассказывается морская притча, старая как море, моряки и корабли. Прет куда-то в тумане некая военная эскадра. Из мрака, по курсу, кто-то сигналит. Командир эскадры называет свой крутой чин и требует убраться с курса, чтоб не было столкновения. Невидимый из тумана – назвавшийся матросом-сигнальщиком, старшиной такой-то статьи – семафорит: нет, вы меняйте курс! После всяких препирательств, угроз, описания своей мощи, командир эскадры опять требует, чтоб неизвестный убрался с курса, иначе эскадра всей своей орудийной мощью… А-та-та!
      Из тумана спокойно сообщают: «Я – маяк. Делайте, что хотите».
      Есть же за пределами этой жизни… и пронизывающее собою эту жизнь… нечто, что кажется уловимым и существующим вот, тут, перед носом. Прочное и устойчивое. Указующее путь. Определенное. И в то же время – невидимое и неосязаемое. И указуемый путь – невидим и неопределим. Это нечто надмирное – за пределами скорбей и потерь. Не всегда слышимое… Но порой отзвучиваемое в нашей душе. 
     Наверное, мне очень близко то, что вложено Юрием Погребничко в этот спектакль. Я с этим спектаклем – в одной тональности. С первого мгновения сливаюсь с ним. Но мой опыт – как и опыт многих зрителей старшего поколения на этом спектакле – созвучен опыту Юрия Погребничко.
     А вот те, что много моложе? Совсем юные? Их опыт другой. Их память иная. 
     Но, судя по дыханию зала, почти все в нем, почти сразу – в плену этого действа.

© Валерий Бегунов Все права защищены.

К оглавлению...

Загрузка комментариев...

Дом Цветаевых, Таруса (0)
Москва, Фестивальная (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Москва, Арбат, во дворе музея Пушкина (0)
Москва, ВДНХ (0)
Катуар (0)
Беломорск (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Беломорск (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS