Интересные и глубокие комментарии Дениса Семенова и Юрия Меркеева к моей статье о Корчагине подтолкнули меня к тому, чтобы дать наброски этой статьи, посвященной тому, о чем я сам думал, да и отчасти писал уже не один год. Напомню, что в своих комментариях Д.Семенов заметил: «Главная проблема всей советской эпохи и причину ее завершения» - «проблема самодисциплины во имя торжества Целого над Частным, там, где по сути, Частное выступает под маской Целого, деформируя тем самым и высшие цели».
Не буду касаться всех, в том числе и не цитируемых здесь рассуждений, но сама мысль о Частном, выступающем под маской Целого, показательна и перекликается с моими собственными многолетними размышлениями.
На мой взгляд, проблема Части и Целого имеет как субъективные, так и объективные и даже субъективно-объективные грани.
Следуя за цитатой и вспоминая ироничные законы Мерфи, начнем с субъективных сторон.
Первую можно было бы условно назвать законом Жванецкого, когда-то обронившего: «Что охраняю, то имею» (простите за вольное цитирование). Закон простой, но являющий себя издревле, в том числе и в мире животных. Лев, охраняющий ареал обитания прайта, имеет приоритет в правах на добычу. Князь, оберегающий подвластных от внешних врагов с чистой совестью отправляется на полюдье, то есть за сбором дани. В более поздние времена русских воевод не просто назначают управлять такой-то местностью, а отправляют «на кормление», и т.д., и т.п., вплоть до наших дней включительно
По отношению к Большому Целому этот закон четко сформулирован в словах, приписываемых французскому королю Людовику 14-му: «Государство – это я». И не важно, что авторство этих слов, подобно многим другим крылатым выражениям, подвергается сомнению. Само явление, выраженное ими, сугубо реально, ибо слишком уж часто в мировой истории повторялось и продолжает повторяться подобное, когда собственное «Я» начинает не только в сознании, но и действиях, системах ценностей сливаться с чем-то Надличностным. Здесь нет раздвоения. Здесь нет лицемерия. Я у власти, значит, я и закон, и право, и символ безграничной власти в одном лице. Поэтому именно я волен диктовать другим, но не другие мне. Это умонастроение озвучено и в посланиях Грозного Курбскому, и в рассказанной Шамфором анекдотической истории, где больному королю придворный медик неосторожно сказал: «Вам надлежит», после чего потрясенный монарх сокрушенно повторял: «Мне надлежит! Мне надлежит!»
Второе можно было бы назвать постулатом Гольбаха – французского философа 18-го века, которого называли «личным врагом Господа Бога». (Здесь уместно оговориться, что всякий атеизм, равно, как и всякая критика тех или иных идей и идеалов, исторически насыщены. Так, Сократ, обвиненный афинянами в безбожии, шел к идее Единого Бога, а, как прозвучало во время одной из дискуссий «Не верю!» на канале «Спас», причем прозвучало из уст православного батюшки, и первые христиане в глазах римских властей были атеистами, поскольку не поклонялись императору и античным божествам. Точно так же и Гольбах был не просто атеистом, но и ярым противником конкретного католицизма своего конкретного времени. Другое дело – то, что зачастую именно конкретика переживает лишь «свое» время…) Так вот Гольбах писал, что. если еще можно как-то убедить прагматика, то это совершенно невозможно по отношению к фанатику, убежденному, что его безумства одобрены Богом. Добавим к слову «Бог», законы Истории, по своему понятые интересы той или иной державы и т.д., и мы воочию увидим язвы догматизированного фанатизма.
Третье – это принцип Высокого Берега – образ замечательно обрисованный Дудинцевым в «Белых одеждах». Подобно тому, как во время сражения, ведя огонь с более высокого берега, легче разить противника, так и «мирной» полемике легче громить оппонента с «Высоких Берегов» широко признанных идеалов и ценностей: будь то Бог, Истинная религия, Партия, Родина. Вот здесь-то и подстерегает самые разные социумы опасность Масок, скрываясь под которыми Шкурнически-частное выдает себя за Целое и творит произвол именем Спасителя, именем Революции и т.д., и т.п., уже будучи лицемером или полулицемером, то есть тем, кто пытается скрыть собственное лицемерие от себя самого.
Четвертое же – это Двуликий Янус Светония. Здесь я многого не знаю, но мне кажется, что эта тема и в приложении к логике мировой истории, и применительно к современности и истории хотя бы последних ста лет еще очень слабо исследована. А речь идет об очень простых, но требующих систематизации и масштабных обобщений вещах. О чем же? – Об изменчивости самих носителей и государственной власти, и власти идей, с одной стороны, и исторической изменчивости самого содержания известных формул, постулатов, концептов… – с другой.
Первую сторону, этого Януса, наивно, но замечательно высветил еще древнеримский автор Светоний в своем жизнеописании «12-ти цезарей», то есть императоров Рима, где давались сначала хвалебные, а затем острокритические характеристики, практически каждой из правящих особ. Но ведь за такой двойственностью, помимо прочего крылось и само время. Правители, да и само их окружение менялись. Сама Власть становилась тем молотом, который перековывал их на наковальне Времени.
Другую сторону Януса многократно демонстрирует собственно история. Не будем вспоминать слова великого автора: «Ссылаться может сатана на доводы Священного Писанья». Вспомним сравнительно недавнюю историю, высветив мгновенной вспышкой памяти лишь два кульбита известных идей и положений. Оба связаны с именем Ленина. Первое его положение- это положение о партийной литературе. Для человека, далекого от собственно литературных изысканий, да еще и революционера, положение совершенно логичное. Суть его в том, что творцам «великого и вечного» не следует вилять и маскироваться, а надо бы в период социальных бурь четко определить, с кем они. В мире, где столь многое запутано, где и партий немало (то есть в мире до 17-го года) такое положение звучало совершенно понятно. Не менее понятно, но уже совсем по другому, оно зазвучало после того, как большевики пришли к власти, а коммунистическая партия со временем стала единственной. Слова остались те же, а социально-историческое их наполнение кардинально изменилось. Хотя, конечно же, и в советские годы, особенно с учетом разных периодов советской истории, абсолютного единообразия в художественной культуре не было.
То же самое можно сказать и об отношении к религии. Атеистичность большевика, как члена одной из партий, - это одно. А атеистичность советского коммуниста, в стране, где, по большей части, как правило, ключевые посты в обществе занимали именно представители Партии, - это иное. Исторически иное. Хотя и здесь не было абсолютного запрета религии. До сих пор помню, что в небольшом доме дедушки висела икона, и никто не порывался ее снимать. Дедушка не был ни претендентом на чины, ни партийным, и потому никаких правил того времени не нарушал. Мало того, бабушка с мамой совершенно бесхитростно умудрились меня (уже сына офицера и коммуниста) покрестить в маленькой казахстанской церкви в дни отпуска отца, чья воинская часть стояла далеко на западе страны. И в те далекие дни никому не пришло в голову сделать из этого драму, хотя в более поздние годы бывало и иное…
Заметьте, здесь мы уже от сугубо субъективного плавно перешли и к сплаву субъективного с объективным.
А как же быть с собственно объективным?
Здесь кульбиты Частного и Целого определяются самой логикой событий. Что это значит?- Это значит, что Частное на одном этапе исторических событий может слиться с Целым или преобразоваться в него.
Каким образом? – Довольно просто, и пожалуй, как минимум, очень часто. Представьте себе древнеегипетские номы, отдаленных сородичей античных полюсов. Каждый ном сражался за свои частные интересы, с которыми срастались личные интересы тех, кто эти номы возглавлял. Позже, после долгой борьбы, эти номы слились в царства Севера и Юга. Еще позже появился единый Египет. Тем самым логика событий привела к тому, что победители просто должны были свои частные интересы соотносить уже с интересами страны. Клан, оказавшийся на вершинах власти, становился уже кланом, призванным помимо прочего решать и надклановые задачи.
Нечто отдаленно похожее демонстрируют и революции, включая и нашу собственную историю. Так, те же большевики, которые ратовали за разрушение старой государственной машины и были среди тех, кто толкал к революционным разломам страны, оказавшись у власти волею самой Истории стали Собирателями Державы. Так, Частное перерастало в Целое.
Правда, в живой Истории пейзаж событий всегда сложнее и богаче схем и даже самых подробных карт…
Попробуем включиться в бесконечные дискуссии о тиранах, диктате и т.д., и т.п. Скажем, в дискуссии о Сталине, или, если хотите ином историческом персонаже, взятом в один из драматичнейших периодов человеческой истории.
В каждый из таких периодов – периодов социальной турбулентности любой из правителей либо тех, кто движется к вершинам власти, вынужден решать, по крайней мере, три задачи, отдельное успешное решение одной из которых может в принципе или отчасти мешать успешному решению других.
Первая задача – это заботы о стране, с которой могут быть напрямую слиты судьбы правителей. Так это было и в древности, где гибель царств, как правило. вела к физической гибели царей и их семейств, так это случилось с Николаем Вторым, так обстояло дело и со Сталиным: погибни СССР и он лично был бы обречен.
Но такая спаянность – не всеобщий закон. Тот же Горбачев вполне благополучно пережил гибель СССР и кажется даже толком ничего не понял (либо делает вид, что не понял). Однако такие типажи – скорее маргиналы Истории.
Вторая же задача правителя – установление прочных связей с элитой или с наиболее влиятельными и надежными на определенный момент истории ее составляющими. Николаю Второму эту задачу решить не удалось, и он погиб вместе со всей своей семьей, а несколько позже погибла и значительная часть отшатнувшейся от нее элиты.
Вполне понятно, что, учитывая этот трагический опыт, Сталин, чтобы выжить самому и вершить то дело, в которое он верил, просто обязан был создавать ту элиту, особенно ее верхушку, которая не смогла бы повторить то, что совершила русская элита в феврале 17-го года. И уже в этом плане решение такой задачи предполагало заранее противоречивые последствия: устраняемая часть элиты могла мешать монолитности Системы, но при этом, сохранись она. могла бы способствовать и более эффективному решению отдельных конкретных задач. Насколько? И насколько верно это предположение? – Вопрос для отдельного анализа.
И самая противоречивая – третья составляющая. Это задача личного выживания. Задача обеспечения личной безопасности. Как в сугубо физическом плане, так и в плане оттеснения от «трона» и т.д. Ведь, как наглядно демонстрирует мировая история разнообразных правителей, будь то Рим, Аттила, правители России, могли устранить и устраняли люди из ближнего их окружения. Так обстояло дел с Петром Третьим, Павлом Первым, Берией. История с последним вообще очень странна, ибо остается непонятным, как такой могущественный человек мог в решающий момент оказаться без личной охраны. Не означает ли это, что он проиграл тем, кому лично доверял, так же, как Павел пален? – Но это вопрос к историкам.
Близкими к нему людьми был устранен (правда, не уничтожен физически и Хрущев.
Что из этого следует? – Что в государствах с жестко вертикальными системами личной власти властители оказываются в противоречивой ситуации. С одной стороны, для решения задач укрепления страны они нуждаются в том, чтобы концентрировать вокруг себя мудрых советников. талантливых военачальников, умелых управленцев и хозяйственников. С другой же – они ощущают угрозу, исходящую от людей неординарных. Как писал Евг.Евтушенко, «яркость – слабость таланта». А еще древние греки рассказывали историю о том, как некий тиран отправил посла к другому тирану, чтобы узнать секреты его долголетнего пребывания у власти. Ни слова не говоря этот, другой тиран повел прибывшего на поле, где стал срывать самые высокие колоски. Вернувшийся назад посол с недоумением рассказал об увиденном. Но пославший его все понял и стал периодически устранять наиболее ярких личностей – тех, кто мог бы оказаться в числе его потенциальных конкурентов.
Совершенно понятно, что при затягивании таких периодов государствам угрожали стагнация и самые тяжелые испытания. Ибо, чем ниже и слабее сам правитель, тем ниже должно было быть его окружение, чтобы (не дай Бог!) не намекнуть даже на претензии на власть.
Но и здесь даже в самых критических ситуациях остается вторая сторона: это проблема многовластия, скатывающегося к безвластию. Потому, что и в государственной деятельности, как и в шахматной партии, готовность принимать пусть и не самые точные решения и, главное, действовать значимей идеальных, но запоздалых ходов – ходов, совершаемых при просроченном времени.
И это, не говоря уже о том, что Правило высоких Колосков не абсолютно. Та же Екатерина Вторая сумела окружить себя блистательными и, главное, деятельными людьми. Но это – уже отдельная история.
Мы же с Вами лишь можем признать масштабность тех социально-исторических проблем, головоломную сложность тех коллизий, которые еще ждут новых и новых исследователей и мыслителей.
К оглавлению...
