Новый День №14

Робкое весеннее солнце как-то нерешительно выглянуло из-за облаков, повисших над Финским заливом.

—Добрый знак, — произнёс посланник Соединённых штатов Америки Генри Миддльтон, и поднял бокал с французским шампанским.

—Да, вы правы, — согласился с ним министр иностранных дел Российской империи Карл Нессельроде,— Этот апрельский день войдёт в историю на многие века, между нашими странами наконец-то установлена сухопутная граница. Он передал только что подписанный документ своему помощнику.

— Сей документ от 17 апреля 1824 года «Об определении границы российских территорий в Северной Америке» извольте хранить в нашем особом отделе в ячейке для важнейших бумаг. Бог даст и нашим потомкам будет повод регулярно праздновать юбилеи его подписания.

Несельгоде взял со стола свой бокал и повернулся к Миддльтону:

— Отныне мой друг, по параллели 54 градуса 40 минут северной широты, подданные Российской империи обязуются не селиться к югу, а ваши соотечественники соответственно — к северу от этой линии. Давайте выпьем за то, что бы граждане наших стран неукоснительно соблюдали это правило и между нашими народами всегда были добрососедские и дружественные отношения.

Увы, всемогущий министр ошибался, пройдёт совсем немного времени и эта бумага утратит своё значение — навсегда.

 

Глава 2

 

Русские мореплаватели Федоров и Гвоздев в далёком в 1732 году, впервые высадились на этой холодной земле. Правительство Российской империи факт открытия далёких земель, на другом континенте интересовал мало, неосвоенных территорий и поближе вполне хватало. Земли Аляски как могли, осваивали русские купцы. Они активно покупали у тамошних эскимосов, алеутов и индейцев пушнину. Строили в удобных бухтах побережья Берингова пролива русские поселения, именно в тех местах торговые суда пережидали лютые зимние месяцы.

Недостроенный дом пахнет сырой стружкой, еловой смолой, свежей побелкой, пылью и солнцем. Он похож на лабиринт — почти одинаковые комнаты, без оконных рам и дверей, с голубиным пометом и строительным мусором на полу, пустые коридоры и яркие, как витражи, лоскутки неба между стропилами. Внизу все основательно и прочно — бетон, камень, дерево, а вверху — изменчиво и текуче. Струится, течет шелковый свет, текут облака, и солнечные блики, и черными стежками по фиалковой скатерти — птицы, и подхваченные ветром бело-розовые лепестки. Мирко запрокидывает голову и словно ныряет с берега в неспокойное море. Он дышит ароматами лета и воздухом стройки, плывет, барахтаясь, по синим волнам, только не соленым, а сладковатым, медово-приторным. Снаружи, за стенами, цветет шиповник. Чуть подальше, у соседского забора — душистый звездопад. Облетает сирень.

Брат Виктор и его жена Хайди бродят по дому гордые, с видом хозяев, осматривая свое будущее семейное гнездышко, а Мирко ступает за ними вслед — шаг в шаг. Он не боится потеряться, просто это такая игра — повторять все за братом.

Виктор сунул руки в карманы — и Мирко сделал то же самое. Задумчиво поскреб затылок, в сердцах стукнул кулаком по притолоке, так что стена содрогнулась. Буркнул себе под нос: «Вот это хорошо».

- Хорошо, - пискнул Мирко.

Виктор обернулся с широкой улыбкой.

- Нравится, братишка? Пока тут не очень уютно, но дай нам месяц-другой, и ты ничего здесь не узнаешь. Крышу сложим, крыльцо... Сад вокруг разобьем. Камин в гостиную. Добрый дом будет. К осени, надеюсь, управимся. А как вырастешь, женишься, мы и тебе такой построим. Договорились?

Неоднократно я слышал от людей такие слова: «Мы всю жизнь прожили вместе. И прожили её душа в душу, и никогда не ругались». 

То, что можно прожить и быть всю жизнь вместе – я не сомневаюсь. Но я очень сильно сомневаюсь, что за всю свою жизнь эти люди не ругались. Не может быть такого. Склад характера человека довольно неоднозначен. Даже незначительная, какая-нибудь маленькая вещь, действие или поступок может привести близкого человека если не в бешенство, то испортить отношение точно. А любая неприятность - это уже не жизнь душа в душу. 

Мне непонятно, как жизнь душа в душу может привести гармонию в семью. Тот, кто никогда не ругался со своей второй половиной, вообще не знает своего близкого человека. Такая жизнь явно неискренняя, и заставляет задуматься, что здесь что-то не то. Любая нормальная и искренняя дружба зачастую начинается с драки, особенно среди подрастающих ребят и подтверждается годами. Поэтому это словосочетание «душа в душу» часто не соответствует действительности, оно образно. Я знаю есть исключения… Но просто вечно и постоянно улыбающийся человек во мне вызывает подозрение…

Только пройдя большой путь переламывания характеров, соглашаясь и уступая, ругаясь и радуясь, переживая горе и счастливые моменты вместе, вдвоём, вы и проживаете, душа в душу.

Казалось бы, женщина-противник – нечто недостойное настоящего мужчины, а тем паче героического эпоса, поэзии и всякой уважающей себя истории. Ну что это за герой, который со слабым полом дерется?

Но вот всякая ли особа женского рода – «слабый пол»? – Львица, например, или тигрица? – разве победа над тою или другою не украсила бы самого отважного мужчину?

Итак, если подобная особа – нечто большее, чем просто женщина, то победа над нею вполне достойна славы, а то и жизненно важна.

Погрузимся в глубиннейшие пласты истории мировой культуры. Древнейшими из них, на сегодняшний день, пока считаются те, что связаны с историей многострадального Двуречья. И что же мы видим?

Бог-воитель Мардук сражается с богиней первобытной водной стихии Тиамат и, словно Георгий Победоносец дракона, поражает ее своим божественным оружием. Сопоставление это не случайно. Как предполагают, Тиамат изображалась в виде дракона или семиголового чудища.

Двинемся дальше – и перед нами мелькнет пленительная Лилит, которая, согласно давней традиции называется первой женой Адама. Пленительная, но и губительно опасная, хотя, пожалуй, она олицетворяет не столько воинственность, сколько тайную мощь женских чар, способных, увы, нести зло не только мужчинам, но и женщинам, и прежде всего роженицам. Недаром ее имя связывают с еврейским «Лил», то есть «Ночь». А что может быть загадочнее, чем дышащая страхами ночь?

Мелькают тысячелетия. И вот уже Геракл, совершая свой второй подвиг, отчаянно сражается с девятиголовой особой женского пола – Лернейской Гидрой. Да и амазонками не брезгует. Последние вроде бы уже совсем-совсем женщины, а схватки с ними ничуть не унижают ни Геракла, ни героев Троянской войны. Да и какое тут унижение, если горстка воительниц способна опустошить боевые порядки греков и лишь Ахилл, не ведая, что сражается с женщиной, оказывается способным поразить их царицу, дочь бога войны Ареса, Пенфесилаю. Впрочем, легендарные амазонки считались не только воительницами. По преданию, они основали Эфес и воздвигли одно из семи чудес света – храм Артемиды, сожженный впоследствии Геростратом.

Он так ждал увольнения! Месяц в боевой готовности номер один порядком утомил. Долго готовили к серьезным боям, долго ждали приказ о наступлении, дождались, необстрелянные успели позеленеть от страха, первая половина выехала на боевое задание раньше, вторая – проехала на «Уралах» половину пути… и тут прозвучало «Отбой операции! Всем возвращаться в расположение части. Сдать Б/К».

Эй, вы там, наверху! Что там у вас опять стряслось? Ответа все равно не последует, хоть у Путина, Меркель и Олланда с Обамой спрашивай, а приказы своего командования нужно выполнять. Станица Луганская и Счастье нас не поймут, но зато в увольнение отпустили в Луганск.

 

В гражданской одежде «Охотник» ни чем не отличался от компании молодежи, сидящей за соседним столиком местной забегаловки с экзотическим названием «Зеленый Рай», разве что на десяток лет старше, но это еще разглядеть нужно.

Молодые люди праздновали поступление на «халявное», как они это называли, обучение одного из ВУЗов ЛНР. Подумаешь, иногда постреливают – они же смелые! – они же герои! – зато платить многие тысячи за контрактное обучение не придется!

 

Друг детства задерживался по уважительной в его семейном положении причине. Пиво было прохладным. Вечер – душным, несмотря на календарный исход лета. «Охотник» усмехнулся, вспоминая полуденную жару полигона, раскаленный металл БМП, и последствия – первый в жизни тепловой удар. Зато весь следующий день отлежаться дали. 

(впечатление о лирике одного из номеров журнала  «Урал»)

 

   Наши дети не читают современную поэзию. И это факт, и никуда от него не деться. Споры о причинах этого не смолкают уже много лет. Не будем ввязываться в спор, а просто попробуем понять, насколько интересна современная поэзия той части молодёжи, которая ещё склонна к чтению. Помню, в их возрасте я не только увлекался классиками, но и с превеликим удовольствием читал стихи Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Р. Рождественского, Б. Ахмадулиной и других менее известных, но не менее талантливых поэтов.

   Сегодня открыл в интернете «окно» литературного журнала «Урал». В рубрике «о журнале» читаю: «Это единственный толстый литературный журнал всероссийского уровня, выходящий на Урале». Вот, думаю, где, скорее всего, можно почитать добротную современную лирику. Уровень-то всероссийский! Открываю № 7 за 2016 год. Нахожу стихотворные подборки.

Чем дальше живёшь, тем больше начинаешь ценить приметы времени, живые, черновые, сиюминутные. Смешные, не парадные подробности, которые, в процессе жизни кажутся такими незначительными, необязательными, случайными. А именно в них и прячется настоящий аромат жизни, и именно из них выглядываем настоящие мы, и настоящие те, кто живут или жили рядом, родные люди – неправильные, но такие любимые.

…

Вот помню, как я, тогда ещё совсем юная девушка, иду к папе своим любимым маршрутом: Пушкинская, Приморский бульвар, Дюк, Воронцовский дворец, «Тёщин мост», ещё один бульвар и – папина мастерская. Пропитавшись, как ром-баба, пьяными весенними одесскими запахами и солёным морским духом, тайными мыслями о своей первой взрослой любви,  вздымаюсь на верхний этаж.  На лестничной площадке рамы и холсты – лицом к стенке, перемазанная красками дверь с умолкнувшим, неизвестно когда, звонком. Стучу, после долгой паузы  во глубине – шевеление, дверь открывается – папа с пучком измазанных кистей, вытирает руки о тряпицу. Сразу же бьёт в нос такой родной (и такой желанный до сих пор) запах масляных красок. 

Папа пропускает меня, говорит, чтобы я занялась чем-нибудь, даёт куски ватмана, коробочку с пастельными мелками. От сочетания и брожения вокруг огромного количества цветов разного накала и концентрации, внутри что-то радостно стонет. Картины – законченные и только начатые, недоплетённый гобелен, большущие мотки ниток к нему, набросанные рядом – таких вибрирующих тонов, что в горле возникает комок от непонятного восторга. Пастельные мелки дразнят многообразием, и каждый хочется схватить первым… Папа жадно впивается кисточками в холст, лихорадочно мучает краски на палитре, иногда с остервенением выдавливает остатки из тюбика и снова набрасывается на холст.

Я, как всегда, при виде папы, начисто теряю дар речи. Что бы я ни сказала, – кажется мне, – всё будет абсолютной мурой, и папа с ядовитой иронией прищурит глаз, состроит свою коронную гримасу и отпустит какое-нибудь едкое замечание, от которого хочется стереться с лица земли. Надо сказать, что со мной он, как раз обходится довольно бережно и даже ласково, но я видела, как иногда он отбривает других… и потому молчу, как последняя идиотка. Пробую выразить свой безутешный восторг мелками по ватману.

Явление 1-ое. Дуся на жердочке

Впорхнула, откуда удобнее, и села у окна на жердочку. Охорашивается

ДУСЯ: Вот и погуляли. Я вся дрожу! Васька, мордатый кот, опять хотел меня тискать в кустах. Чудовищные манеры! Варварские! Ворона говорит: у него не те намерения, о каких я подумала. А какие другие намерения у котяры насчет наивной пичужки? («Для себя» говорит «по-людски».) Всю помял, охальник. («Вслух» вещает «попугайски».) Котяр-ра дур-рак! Ворр-рона дур-ра! Дуся хор-рошая девочка! Р-разумненькая! Все пр-римечает. Вот кто-то с гор-рочки свалился! Мент пр-ришел. На хоррошую Дусю пор-радоваться!

 

Явление 2-ое. Исповедь Мента

        Мент выходит; как бы между прочим приглядывается к Дусе.

ДУСЯ: Мент дежуррр-рный, фур-ргон на кумполе абажжжур-рр-рный!

МЕНТ: Еще что скажешь?

ДУСЯ: Дур-ррной мусор из ментовки всем гр-ррозится из винтовки!

МЕНТ: А вот я вкачу штраф твоему хозяину.

ДУСЯ: Вопр-рос: мусор-ропр-ровод забит менталитетом. Ответ: менты не могут выйти из ментовки после кр-ррутого бодуна.

МЕНТ: Все, достали вы меня с твоим хозяином! Штрафом он не отделается. 

       Дуся нахохлилась и закатила глаза.

Какой день ни приду, его дома нету. Он, вишь, сударь занятой! Только попугаец меня из окна хает. Чего молчишь? Он думает, птичку подучил, так сойдет ему с рук! Ничего-ничего. Что заткнулась? Будто понимает, о чем речь! Долго будем в молчанку играть? Как воды в рот набрала! Знаться со мной не желаешь? Это же я, дурной мент! Мусор позорный! Подлый полицухер!

Москва всё больше, скопище людей

В одном, отдельном, небольшом пространстве

Безумию сродни, но всё сильней,

С каким-то непонятным постоянством

Мы рвёмся в мегаполисы. Всё здесь,

Почти на удивленье бестолково,

Богатство, бедность, нищета и спесь,

Одно неотделимо от другого.

Ты как осиный улей, не понять,

Москва, твои ходы и лабиринты,

Людей ты заставляешь проявлять

Все низменные чувства и инстинкты.

На сотни вёрст в длину и ширину

Раскинулась страна, но люди, точно

В затмении, стремятся лишь в одну,

Одну и ту же маленькую точку:

В Москву. И этот пагубный процесс

Затронул очень многих и не диво,

Что каждый, кто стремится, ждёт чудес

И в предвкушенье призрачной наживы.

 В первой статье, я описал проблематику «левой» части Чеховской тетралогии (помните у Маяковского – Тетраптих), пьес «Чайка» и «Дядя Ваня», в этой обращусь к «правой» - пьесам «Три сестры» и «Вишневый сад». Почему такое разделение? Четные числа? Нет! Смысл! В двух первых пьесах нет НЕПРЕОДОЛИМЫХ внешних обстоятельств! Ключ проблем пока еще находится ТОЛЬКО в области личного ХОЧУ героев, здесь же все уже по-другому. Мы видим, как последовательно, массовое «хочу», обольщенных «чайкой» людей, становится самостоятельной субстанцией, непреодолимой силой, заставляющей действовать уже своих «создателей» в своей – нечеловеческой, беспощадной логике, логике термоядерного взрыва. «Три сестры» не случайно пьеса о военных. Мы видим постоянное нарастание запаха гари начинающейся войны, настоящей, не бури в стакане, а шторма в океане! Глобального и беспощадного. Здесь появляются поистине шекспировские сцены, а ведь Чехов так скуп на «большие» страсти и массовые сцены. Но здесь таких сцен, как минимум, две (почему, кстати, это и самая зрелищная на театре пьеса Антона Павловича) – это пожар целого квартала! и прощание-уход армии-бригады. И вот мы видим, как уже часть показанных нам людей (в «Трех сестрах») подчинена непреодолимой силе. В «Вишневом саду» же с ней придется считаться уже ВСЕМ действующим лицам. Частой трактовкой «конфликта» в «Трех сестрах» была «вилка» Сестры-Наташа, противостояние духовной жизни пошлости мещанства и обывательщины, но проблематика «Трех сестер» именно такова, как я указал выше: «Три сестры» - начало открытой войны с Мраком, Хаосом, Роком, Разрушением, Смертью (где скудоумное невежество мещанства только маленький флажок, бумажная декорация в числе стоглавой, одетой в броню, армады земного ЗЛА), «Вишневый сад» - окончание, причем земным, материальным ПОЛНЫМ поражением!, совершенным крахом старых надежд! принципиальным изменением жизни ВСЕХ действующих лиц, но к этому еще вернемся. И «Наташи» в конечном итоге пострадают не меньше «трех сестер», хоть и рады сейчас уходу войска и своей «победе», победе над кем? Над теми, кто все ей дал для нее. Без армейских город «наташ» просто сгорит, как сейчас горят целые поселки! и «наташи» вряд ли даже успеют осознать, что и их лепта была в произошедшем хаосе, уже перед своей, абсолютно животной, бессмысленной, растительной гибелью. Так что ни «желание»-нерешимость сестер вернуться в Москву (потому что вернуться они хотят не в город Москву, из которого, кстати, уехали! а в детство! в «безмятежное» прошлое! в котором было столько проблем! но которое отсюда, сейчас с берега БЕЗДНЫ – кажется  бесконечными подарками под новогодней елкой... Вернуться во время, когда еще ВСЕ живы! и потому, самое счастливое для всякого человека) ни беспардонное хапничество-напор Наташи, ни слабость характера «главы» дома Андрея, ни весь задор и энергия офицеров – не в состоянии ОТМЕНИТЬ ПРИКАЗ и оставить бригаду в городе!

Как-то, сидя за кружкой пива в «Гамбринусе», Филипп стал рассказывать нам с Аэлитой о том, как в Одессе делают бешеное вино и устраивают бои тарантулов.

- Почти у каждого одессита, живущего на окраине, есть крошечный кусочек виноградника,- рассказывал нам Филипп, отхлёбывая из своего бокала.- У большинства виноградники запущенные и одичалые, с мелкими выродившимися ягодами. Хозяева ходят в свои виноградники не чаще двух раз в год. В начале осени – для сбора ягод. И в конце осени – для обрезки. Виноград давят под открытым небом в огромных чанах прямо ногами. Молодому вину не дают улежаться и осесть. Оно и месяца не простоит в бочке, как его уже начинают разливать в бутылки. Оно мутное и грязноватое, розового или яблочного цвета, но пить его легко и приятно. Оно пахнет свежим виноградом и во рту оставляет богатое послевкусие. Вино и в желудке продолжает бродить. Если на следующий день после попойки выпить стакан обычной воды, вино ещё с большей силой ударит в голову. Оттого его и называют бешеным. А вот бои тарантулов – это настоящее зрелище.- Продолжал рассказывать нам Филипп.- В здешних краях их огромное множество. Поймать тарантула не так уж и сложно. Они живут в неглубоких норах и охотятся на всяких жуков и насекомых. При появлении насекомого возле норы тарантул стремительно выскакивает на поверхность и ловит жертву. Выманить тарантула можно при помощи пластилинового шарика, привязанного к нитке. Шарик опускают в нору и дразнят тарантула до тех пор, пока он разъярённый не вцепится в шарик. Если это не помогает, его просто выкапывают. За сутки до поединка тарантула перестают кормить, чтобы он был злее и агрессивней. Победитель, как правило, пожирает свою жертву. Тарантулы – беспощадные и жестокие бойцы. Но более зрелищны в бою, конечно же, самки. Они бьются долго, упорно и технично. И зачастую побеждают.

- Право же, какие ужасные вещи вы рассказываете, Филипп,- воскликнула Аэлита, раскрасневшись от спиртного и духоты.

- Вы просто обязаны побывать на боях тарантулов и попробовать бешеное вино,- начал уговаривать нас Филипп, переглянувшись с Максом и Ирини.

- О нет, такое зрелище не для меня,- снова воскликнула раскрасневшаяся Аэлита.

В эти декабрьские ночи (часов с трёх и до девяти утра) по ПЯТОМУ в сто-миллионный  раз показывали сериал «Вечный зов». Я на инвалидности, мне делать не хрена и утром торопиться никуда не надо плюс бессонница  – так что смотрю.  Кто-то ехидно морщится  (дескать, наивный памятник советского  киношного соцреализма), а мне сериал нравится. Лично мне симпатичен один из главных героев – купец, товарищ Кафтанов. Рачительный хозяин, авторитетный в селе человек. А отец какой заботливый! Помните, как он дочери своей сказал, роль  которой исполняет нынешняя украинская националистка Ада Роговцева, когда она против него чего-то вякнуть собралась: «А хочешь, я тебе ноги выдерну и в плечи их вставлю?». Вот как она за дочку переживал, которая теперь ярая и непримиримая ( и чего мы ей сделали, что она так непримиримо ополчилась)! Как чуял товарищ Кафтанов, что эта самая тихоня  Ада ( а в тихом омуте сами знаете кто водится…) замуж выйдет за этого прощелыгу Федьку в исполнении артиста Спиридонова!

 

А ещё мне в этом сериале там нравятся два предателя – товарищ Полипов (фамилию артиста не знаю) и товарищ Лахновский в исполнении артиста Басилашвили.  Басилашвили, конечно, очень импозантен в роли этого жандарма Лахновского. А как он революционеров ненавидит! Всеми фибрами своей израненной жандармской души! И предатель этот, Петя Полипов, тоже ничего. Тоже ему под стать. Но, честно говоря, мелковат. Суетится много. И всё глазёнками своими этак затравленно стреляет. Хотя и пытается имитировать пламенный большевистский взор. Собака. И как он гордо отвергал все обвинения на заседании бюро обкома пленума консенсуса, где его разоблачили как предателя революции и жандармского агента! Но не знала кошка (то есть Полипов), что мыши (члены обкома) давно знали, чью эта самая кошка (Полипов) мясу съела! И чей большевистский кефир выпила!

В один из жарких дней неожиданно раннего нижегородского лета к деревне Страхово Растяпинского района приближался большой чёрный джип с тонированными стёклами, издали похожий на катафалк. Он ехал, плавно покачиваясь, по пыльной просёлочной дороге, оставляя позади себя едва живые всполохи раскалённой сухой земли. В машине сидели двое – мужчина и женщина. Несмотря на приоткрытые окна, выглядели они взмокшими и уставшими, точно участвовали в гонках по пустыне Сахаре. Мужчина раскраснелся и даже как будто вспух от небывалой жары, женщина то и дело прикладывала к лицу смоченный холодной минеральной водой платок и, обдуваясь, яростно кляла «небесную канцелярию», в которой, по её словам, всё смешалось как в доме Облонских.

Около деревни Страхово, там, где висел деревянный щит, упреждавший гостей о том, что поблизости находится крупнейшее в Европе гнездилище чаек, джип неожиданно заглох. Женщина нервно рассмеялась:

– Всё! – воскликнула она. – Тут начинается его территория. Дальше я пойду одна. Почему-то я убеждена, что мой ненаглядный прячется в этом богом забытом месте. Не представляю, кто за ним здесь может ухаживать?

Взяв в руки два больших бумажных пакета с провизией, женщина неожиданно обернулась к мужчине, чмокнула его в щёку и извиняющимся голосом проговорила:

– Сергей, тебе с ним встречаться не нужно. Две недели назад, до того, как он удрал из больницы, он уже был плох. Можешь себе представить, что с ним теперь, без ухода, в такую жару?! Я сделаю ему выговор за побег из клиники, оставлю продукты и вернусь. Ему, конечно, не понять, сколько хлопот мне доставляет его умирание. Раковые больные все капризные. А этот, ко всему прочему, ещё и писатель, сказочник. В общем, большой и больной ребёнок. Эгоист. Десять лет с ним промучилась, думала, что после развода смогу отдохнуть. А оно, видишь, как получилось! Знать, на роду мне написано мучиться с ним до конца его дней.

Мужчина накрыл её худенькое запястье своей большой и жаркой ладонью.

– Послушай, Вика, а вдруг он уже… того? Сама понимаешь! Доктор мне по телефону прямо сказал, что в его организме столько всякой химии, что он уже давно покойник. По прогнозам медиков он должен был умереть ещё зимой.

– Да, яда в нём всегда было много, – задумчиво произнесла женщина.

        Николай Петрович был чрезвычайно раздражён. Уму непостижимо! Он должен бросить свои важные государственные дела, ехать посреди рабочего дня на окраину города, чтобы искать мерзавку и волочь её силой домой. Ведь и ни для кого не секрет, что жизнь чиновничья – не сахар, и над каждым, даже таким большим начальником, как он, стоит ещё целая вертикаль крутых боссов, с которыми шутки плохи. А тем более такие отлучки в самый напряжённый день в администрации – вторник, когда в любой момент могут вызвать на совещание. Вырастили сумасбродку на свою голову. Пригрели гадину! Изводит всю семью! Сколько можно терпеть этакий позор?!

        Вот с такими недобрыми мыслями большой начальник Николай Петрович направлял машину всё дальше и дальше от центра города, а значит, и от места работы. Периодически он вскипал от злости, особенно когда был вынужден простаивать в автомобильных пробках характерных для этого времени суток. Ещё недавно Николай Петрович слыл примером исключительной дисциплинированности и педантичной точности для всего административного аппарата – приходил на работу в шесть утра, задерживался допоздна, готов был и в выходные, и в праздники сидеть в своём кабинете, имитируя напряжённую мыслительную деятельность и корпоративное рвение. Тем более что это было очень по душе Самому! 

        А теперь что? Приходится постоянно выкручиваться, врать. Если приёмы бодрой самоуверенной лжи на всех подчинённых и доверчивых просителей действуют безотказно, то такого старого лиса, как Сам, провести невозможно. За версту чует подвох, поэтому и удержался, наверное, при всех властях и курсах на светлое капиталистическое будущее. Глянет эдак хитро из под седых бровей, словно лазерным лучом полоснёт. Да ещё и усмехнётся недобро. Наверняка думает, будто делишки тёмные обтяпываю или к любовнице посередь бела дня припекло наведаться. 

        И ведь не скажешь ему – Самому, Небожителю и Абсолюту, что дочь Юка до того от рук отбилась, что убегает из дому без особой на то причины! Она и в детстве всё шлялась где-то по улицам. Но сейчас, до того обнаглела – дай волю, она б вообще домой не являлась. Дармоедка неблагодарная!

Очень хотел бы знать: кто же он на самом деле? Что с ним происходит? Отчего же он, опускаясь на землю, становится кем-то для себя непонятным. Существо, в которое он перевоплощается, превращается в уродца, у которого совсем отсутствуют крылья. Вместо крыльев из мест их привычного произрастания появляются какие-то похожие на лианы длинные отростки с пятью расположенными веером сжимающимися и разжимающимися обрубками на оконечностях. Лапы превращаются в набитые тугими мышцами мешки. У них пропадают когти, которыми так удобно на лету подхватывать зазевавшуюся добычу. Перья исчезают полностью и все тело светится отвратительной наготой безобразно светлой и гладкой кожи.

Во время дальних перелетов за пределы родных гор ему приходилось встречать подобных тварей. Они жили в густых лесах. Ловко лазили по деревьям и раздражающе шумели. Но у них была жесткая шерсть. У некоторых были даже хвосты, которыми они орудовали очень ловко, когда зависали, раскачиваясь, на сучьях. У них тоже были коготки, но не такие, как у него самого.  Только у них не было крыльев, хотя они легко перелетали с одного дерева на другое. У них было вкусное, нежное мясо. Один раз ему удалось унести в когтях их орущего детеныша.

Он подошел к ручью и по привычке хотел зло заклекотать на увиденное отражение. Вместо привычных звуков, которые всегда в миг вскипавшей злости вылетали из его клюва,  он услышал, какой-то злобный вой. Так мог выть ветер, проносясь узкими расщелинами гор. Так выли четвероногие твари, подкрадывавшиеся к нему в ту ночь, когда он впервые проиграл свой воздушный бой вожаку чужой стаи и раненый лежал на этом берегу. Тогда у него хватило сил только на то, чтобы перескочить на противоположный берег реки. Там сознание ушло от него. А когда пришел в себя,  не смог узнать  своего отражения в воде. Он был тем, кем стал сейчас, совершив сюда вторично свою вынужденную посадку.

Так кто же он? Треск ветки, сломанной неосторожным движением, долетел до его не успевшего потерять остроту слуха.  Он резко обернулся, сжался в комок и изготовился к броску на врага.

- Не дури!  - Появившееся из-за кустов существо было подобно его новому облику. Он не понял, что за звуки издал незнакомец, но ощутит, что тот предостерегает его от неверного поступка. – В прошлый раз я не сделал тебе ничего плохого! – Почему-то от этого существа, которое вместо перьев или шерсти было покрыто чем-то странным, похожим на тонкую сухую шкуру разных цветов, исходило что-то такое, что снимало напряжение и желание атаковать. Куски наброшенной на него шкуры необычно легко реагировали на малейшее дуновение ветерка и начинали колыхаться мелкими волнами. – Ты пришел сюда за помощью. Ты получишь ее. Но только никогда… поверь – никогда не поднимешься в небо на собственных крыльях.